Исповедь маленькой души

Письмо первое. Психолог

Здравствуй, мой дорогой и милый друг!

Точно сказать не могу, помнишь ли ты, что я легкомысленно обещала написать тебе пару приятных строк, пожелать, по обыкновению, удачи и счастья, здоровья и благополучия, а может, из твоей памяти вылетело не только моё имя, но и само моё существование в целом. Да, скорее всего, второе. Так вот, скажу: я искренне тебе желаю всего того, что не удалось донести в прошлом, мне уже недоступном.

Однако все мои мысли сосредоточены на выборе, который предстоит сделать, на преступлении (хотя стоит ли называть это преступлением?), которое вот-вот совершится. По своей натуре я человек неуверенный, поэтому непонятно, что выберу. Шестое чувство – та самая женская интуиция – мне подсказывает, что в любом случае произойдёт что-то невероятное. Но пока нет ни сил, ни возможности двигаться дальше: кишечник давит тоска, почки – страх, а голова пухнет и разрывается на мелкие кусочки от всех мыслей и воспоминаний. Только закончатся отведённые секунды, она взорвётся, как пороховая бочка!

Хорошо, опустим вступление и всевозможные невзрачные мысли о вероятном будущем: время возложить на тебя бремя хранителя истории, поведав правду о довольно необычных событиях моей жизни, которые я бессовестно ото всех скрыла.

Переломный момент, начавший отделять меня от реальности, случился в то последнее лето, которое я практически безмятежно прожила в одном провинциальном городе. Если ты помнишь, я работала на тот момент в «Охране». По состоянию здоровья, после недельного праздного отпуска, проведённого в столице, я ушла на больничный. Своё негодование начальник всецело передал мне прямо в ухо из динамика моего телефона: работа без специалиста упрямо встала, как старая кобыла посреди дороги, а я наплевала на неё так же, как начальник – на мои растоптанные чувства и маленькую зарплату! Вспоминаю сейчас тот момент с улыбкой лишь потому, что проработала я после этого недолго и бесстыже упорхнула, как прекрасный мотылёк из когтистых ловких лап рыжей коварной кошки.

Терапевт – симпатичная кудрявая женщина средних лет – назначила мне кое-какие таблетки против стресса и уговорила посетить психолога. То ли из-за процветающего неумения отказывать людям (можешь считать эту причину оправданием всех моих поступков), то ли из-за корыстных целей, но я без сомнений согласилась. Конечно, самокопание я практиковала постоянно и в помощники вместо отдельно взятого человека могла пригласить лишь пару тараканов из головы, но… Бесплатное посещение психолога в больничный? Почему бы и да!

И вот очередной вопрос психолога заставил меня вернуться в далёкое забытое прошлое, беззаботное детство, на тихий остров, который стал для меня недосягаем с тех самых пор, как в восемнадцать лет со слезами и истерикой я его предала, променяв на шумный город на соединении двух глубоководных неторопливых рек.

Пока я пыталась расслабить прилипшую к крайне неудобному креслу поясницу в актовом зале, где проходил сеанс, картины города в моем воображении отходили на второй план, открывая мне приятный пейзаж детства: равнины и кукурузные поля сменились неповторимыми холмами и лесами; намагниченные облака отступили, а их место занял расстелившийся в округе зябкий туман; влажный воздух наполнил благоговейный аромат соли и водорослей; дороги исчезли, уступив место тропинкам и полянам; вместо ив и берез удобно устроились тополя и пихты. И в своё неизменное прошлое я мысленно отправилась, пытаясь ответить на всё тот же вопрос: «С какого возраста ты себя помнишь?»

Постепенно я начала вспоминать. Множество мыслей вперемешку вспыхнуло в больной голове, одни на другие наскакивали и спотыкались, но все они, представ перед моим взором, казались не то печальными, не то постыдными, не то мелочными.

Я вспомнила, как повела подружек на речку далеко от дома, потом пряталась от их родителей, потому что побоялась взять на себя ответственность, а позже у подъезда меня отчитывали девчонки постарше. Как кто-то из родителей читал мне на ночь книжку, а я лежала, будто на иголках, боясь, как бы они не узнали, что я ходила в гости к мальчику, который не только мало мне был знаком, но и жил в чужом дворе. Как старший брат пугал меня ночью, притворившись, что у него в шалаше из пледа и настенного ковра появилась чья-то третья рука. Как в начальной школе я, забыв специальную рабочую тетрадь, рванула за ней домой, прогуляла урок и, уже стоя около кабинета, не решалась в него зайти вплоть до звонка на перемену. Как в первый раз пришла в кружок шитья «Мягкая игрушка», вместо положенной квадратной подушки для иголок сшила «решето» и быстренько спрятала его в карман, чтобы никто не смеялся над моей позорной неудачей. Как в летнем лагере мы ходили на озеро, где я чуть не утонула, а спасла меня какая-то девочка, имени и лица которой я даже не запомнила.

Я сидела и пыталась хоть как-то распределить эти воспоминания по годам. Всё перемешалось, как ингредиенты в кастрюле самого густого супа, остались видны лишь жалкие эпизоды прошлого и страхи, очень много страхов. И я горестно усмехнулась, понимая, что страхи переросли в болезненные фобии, а ненависть к себе – в трясущееся желание покончить с собой. Оно промелькнуло на жалкую секунду, тело сразу передернуло и тут же отпустило.

Да, мой дорогой друг, я могу только размышлять о смерти, лишь представлять её, но встретиться с ней – всё равно что открыть незнакомую дверь. А с этим, как ты помнишь, у меня адские проблемы.

– Не знаю, – жалко протянула я без малейшего желания пересказывать всплывшие картинки, – наверное, лет так с шести, мы как раз тогда переехали в новую квартиру.

– Расскажи какое-нибудь событие из того времени, которое ты чётко помнишь.

– Помню, как я ходила в подготовительный класс, где часто сталкивалась с мальчиком, которому, судя по всему, нравилась. То он хотел подержать меня за руку, то положить руку на мою коленку. Из-за этих, казалось бы, безобидных приставаний я дико его невзлюбила.

– А какие отношения у тебя с родителями?

Отличный вопрос же? Мне он очень нравился, потому что становился риторическим, когда я пыталась с кем-то его обсудить. Что может быть утомительней, чем выкладывание изнанки своего существования незнакомому человеку?

Сколько себя помню, я всегда боялась свою маму. Сформированное собственное мнение у меня, кажется, из-за неё до сих пор отсутствует. Хорошее поведение, хорошие оценки, длинные волосы – основное, что она от меня требовала. Поэтому я убирала квартиру, подделывала оценки в дневнике (не поверишь, в один год у меня их было два!), заплетала косу до талии и старалась ничего плохого не рассказывать, чтобы её не разочаровать и не слышать, как она истерично кричит и жалуется на непоседливую дочь.

Сколько себя помню, я всегда старалась помогать своему отцу. В результате несчастного случая он потерял кисть правой руки, так что в любом деле, если могла, я помогала. Как ни странно, жалости, как к другим инвалидам, которые позже встречались в моей жизни, я не испытывала. У папы я научилась рыбачить, готовить вкусные блюда, разбирать, чинить, чистить и собирать обратно практически любое устройство, устанавливать и настраивать программы на компьютере, а также работать разнообразными инструментами. И разумеется, такие дела мне нравились куда больше, чем уборка, стирка и глажка белья!

Несмотря на довольно позитивный настрой, свою жизнь в нашей квартире я вспоминала с некоторой неприязнью и даже ненавистью. Понимаешь, это не те чувства, которые можно испытывать к незнакомцам на улице или в общественном транспорте, врагам в играх и кино, противным начальникам и лицемерным коллегам по работе, – это словно терзающий душу жирный червяк, о котором и думать-то нельзя, не то что говорить. В общем, моё сердце сковывали неприятные чувства из-за постоянного крика, мелочной истерики, пустого скандала, бранного слова в мой или чужой адрес. Из-за пьянок, из-за незнакомых гостей, из-за беготни за пивом в похмельное утро. А главное – из-за отсутствия нежности. Я всегда боялась довериться родителям, поведать о своих истинных чувствах. Этакий недостаток любви, который я всё так безуспешно пыталась восполнить в собственных отношениях. И как итог – души не чаяла в квартире своей лучшей подруги, где отвлекалась от всех домашних проблем.

– Отношения? Хорошие… в основном. Конечно, были какие-то незначительные негативные моменты. Считаю себя папиной дочкой, но, к сожалению, папа остался там, а я выбрала город и приехала сюда с мамой. И хотя мы поддерживаем хорошие отношения, я с горечью признаю, что у меня нет должного взаимопонимания с ними. То есть, если у меня возникнут какие-то серьезные проблемы, я просто не смогу к ним обратиться за поддержкой.

– Когда они развелись, сколько лет тебе было? Как ты переживала их разрыв?

– Четырнадцать. Сначала я не представляла другой жизни, не понимала, что значит – «развестись», умоляла маму этого не делать. И к моему счастью, после их развода ничего не произошло, родители остались вместе, жили так же, как и раньше. Потом, конечно, всё поменялось и перекрутилось, но я в силу своего возраста не стала делать из этого катастрофу.

Время на часах непрерывно ползло к половине одиннадцатого, психолог нервно поглядывала в телефон, чтобы не пропустить момент, и, прервав меня на какой-то интересной и незначительной истории из прошлого, предложила продолжить сеанс на следующей неделе в то же время. Я любезно попрощалась и с неприятным осадком в душе, трясущимися от волнения коленками, ноющей от долгого сидения поясницей, а также с пульсирующей болью в правом виске угрюмо поплелась на автобус.

Стояло прекрасное августовское утро, быстро наполняющееся солнечным теплом. Но продолжавшийся больничный, полная свобода и жаркое лето – всё меркло в бездонной пучине собственных сожалений, разочарований, страхов и недостатков.

Письмо второе. Немыслимая встреча

Депрессия (возможность хорошо отдохнуть и поразмыслить о наболевшем) длилась недолго. Но в это беспокойное время, когда я путала сны с реальностью, жалела и одновременно осуждала себя за детские постыдные поступки и мысли, забывала позвонить родственникам, друзьям и коллегам, меня одолевала тоска по прошлому и страх за будущее.

В школе, честно говоря, я никогда всерьёз не думала над будущей профессией и плыла по течению мелководной речки, которая, к сожалению, закончилась беспощадным голодным и коварным морем, волны которого унесли мою неподготовленную голову в тёмный широкий водоворот суровой реальности, а затем скинули на самое дно, где остались только безрадостные удары догорающего сердца.

Разговор с психологом абсолютно мне не помогал: я и так прекрасно себя понимала, а делиться чувствами и собственным мнением с посторонним человеком всегда считала чем-то недоступным и запредельным. Проблем у меня хватало, бесспорно, но я должна была решать их самостоятельно, действовать, не убегая от себя и принимая себя такой, какая я есть. Но кем я являлась на тот момент? И изменилась ли я?

Меня как личности-то не существовало, моё мнение – уже безвкусная жвачка из навязчивого мнения других людей, устоявшихся предпочтений и бунтарской вредности. И прежде чем я такую жвачку выплюну, тысячу раз поклацаю зубами. Именно поэтому даже очевидный выбор в жизни мне давался непросто: лево или право, красное или синее? Не говоря уже о сложнейшем: уйти или остаться; бежать или бороться; жить или умереть?

Я могла целый день плевать в натяжной потолок, размышляя, что я люблю и люблю ли я это на самом деле (или это снова чьё-то влияние). В результате месяц напрасно пролетел, как стриж за окном: фиу! – и нет его.

И в тот обыкновенный день, по-моему, четвёртого сентября, я собралась на прогулку. Так как парк около дома недавно закрыли на реконструкцию, я, прыгнув в шумный маленький трамвайчик, рванула в центр города. Стояла прекрасная жарища, которую не могли испортить ни грустные школьники, ни толпы наплывших студентов, ни старушки, которым надо уступать место, ни наступающие на пятки рабочие будни.

В этом городе за последние прожитые здесь четыре года я освоилась очень хорошо, чтобы одиноко и бесцельно бродить по улочкам. Максимально медленно прошла по солнечной набережной, выпила наскучивший латте с ванильным сиропом и уже собралась сесть на площади в душный автобус, который довёз бы меня до следующего прогулочного пункта, как в толпе на остановке углядела до боли знакомое лицо. Лицо юноши, который мне нравился со школьных времен и впоследствии ставший мне хорошим другом и неким объектом для сравнения с моим молодым человеком.

Не веря глазам и несясь на всех парах, я радостно махала высокому черноволосому парню с длинным щетинистым лицом и мягкими глазами цвета кофе с молоком. Однако, перебежав дорогу на мигающем светофоре и подойдя поближе, я вдруг замерла. Немыслимо! Я так разволновалась, что сразу не сообразила: сейчас человек, которого замыленные глаза узнали на остановке, должен находиться на другом конце страны и учиться на стоматолога. Понимаешь, он даже теоретически не мог попасть на остановку в этом городе! И ведь его лицо я узнаю из тысячи!

Пока я пыталась отыскать его в нахлынувшей из раздутого автобуса толпе, мои уши залил пронзительный звук. БУМ! С горы разрезал воздух громогласный звон колокола! Голова затрещала, виски сдавило, перед глазами помутнело, тело повалилось вперёд. Я грохнулась на колени, осколок зелёного стекла тут же впился в потную ладонь. В одну секунду в плывущем сознании перемешались и спутались в единый клубок абсолютно все люди, которых я когда-либо знала. Словно в самом прекрасном сне: родители, друзья, одноклассники, однокурсники, знакомые, коллеги, родные люди – все знали друг друга и оживлённо болтали в каком-то одном месте с расплывчатыми очертаниями. Поток этих видений не смыла даже адская боль от пореза.

Кто-то из прохожих предложил помощь, но я отмахнулась окровавленной кистью, попыталась встать и заткнуть пронизывающий гул в ушах. Но ничего не удалось. БУМ! Колокол ударил ещё раз, звук усилился и превратился в холодный протяжный свист тысячи людей; ноги снова подкосились, и я, падая, инстинктивно схватилась за попавшийся под руку чёрный плащ. Народ озадаченно расступился, а мужчина, на котором я бессовестно повисла, приподнял меня и отнёс к скамейке.

– Вам плохо? – пронёсся его вопрос будто издалека.

Пока он вызывал такси, перевязывал какой-то тканью кровавую грязную руку, аккуратно усаживал вялое тело на заднее сиденье, просил таксиста ехать быстрее, приоткрыть окно, объехать площади, объяснял, где и куда свернуть, я облегченно давилась слезами в предобморочном состоянии, полностью положившись на свой тревожный слух. А в момент, когда мы съехали с проспекта и начали подскакивать на кочках, я максимально отдалила от себя рёв двигателя, закрыла влажные глаза и беспечно задремала, словно меня укачали прохладные волны родного пролива.

Письмо третье. Больница

Очнулась я в 18:31 на чистой больничной койке рядом с открытым настежь окном. Красное солнце безмятежно разливало игривые лучи тепла на пышные деревья и белоснежный, приятно пахнущий пододеяльник.

Я осмотрелась: внимание всецело поглотила висевшая на противоположной стене картина. Около дерева на берегу реки, тонущей в алом закате, обнаженная женщина с длинными волосами встретилась с ревущим бурым медведем. Её лицо не выражало страха, лишь недовольство, но руки были приподняты, будто она уже сдалась и приготовилась к худшему. Только вот и грозного медведя ожидал неприятный сюрприз: стоящий позади, еле заметный в тени скалы охотник не только нацелил на добычу своё ружьё, но и успел нажать на спусковой крючок.

Слева от картины, в верхнем углу палаты, как голодный паук в прекрасно сшитой паутине, тосковал выключенный небольшой телевизор, под ним – деревянный стул; справа вжимался в стену, как застенчивый пухлый ребёнок, белый безвкусный комод. На нём равнодушно тикали настольные часы.

Я резко встала – подол серовато-жёлтого балахона безмятежно лёг на пол, втиснулась в кем-то любезно приготовленные тонкие тапочки и подошла к двери. Потянулась к ручке, замерла и прислушалась, не идёт ли кто с другой стороны. Спустя пару минут в отчаянии отдёрнула дрожащую кисть и снова прыгнула на жёсткий матрас под спасительное шёлковое одеяло. Горячие слезы безостановочно потекли ручьями из глаз. Всё-таки немало времени пролетело, а страх всё ещё жил внутри, всё ещё пожирал моё сердце. Прежде мне пришлось чуть ли не все двери поликлиники открыть, а тут – ни одной, в голове только и шарил назойливый червяк, приговаривая: «не трогай, не открывай».

Слезы бессилия и кислород под одеялом дружно кончились, пришлось вернуться в привычное состояние. Через какое-то время в палату максимально тихо вошла высокая худая медсестра.

– Елена, вы очнулись? Добрый вечер, – радостно поприветствовала она и подошла ближе, – ох, вы плакали? Что-то случилось?

Ласковые глаза небесного цвета лучились искренним интересом к моей проблеме и бескорыстным сочувствием. Тревожное и заботливое выражение сразу напомнило одноклассницу, которая – такой же отзывчивый и неравнодушный человек – выучилась на медсестру скорой помощи.

– Нет, – растерянно ответила я, быстро смахивая углом пододеяльника оставшуюся влагу, – всё в порядке.

– Если вы в этом уверены, то я не буду настаивать, – она выдержала паузу, а потом, не дождавшись моего ответа, продолжила: – Тот мужчина, который привёз вас, удачно предположил, что вы очнётесь под вечер. Как вы себя чувствуете?

– В целом хорошо, спасибо. А тот мужчина, – я перешла на шёпот, – он здесь?

– Нет, что вы! Он принёс вас и сразу же уехал.

– Простите, – я смущенно опустила глаза, – а как он хотя бы выглядел?

– Высокий шатен в бордовом смокинге. Думаю, он спортсмен, так как, несмотря на все замечания врачей, самостоятельно втащил вас в палату и уложил на койку.

– Ну да, это очень тяжело, – я закатила глаза.

– Ну что вы! – она хихикнула. – Честно говоря, я впервые встретила человека с такой интересной особенностью: его зрачки редкого фиолетового цвета. И очевидно, не только меня они заинтересовали, всё отделение неотрывно наблюдало за ним, пока он оплачивал вам лечение и больничное место.

– Извините, оплачивал лечение?

– Да, этот мужчина оплатил вам полное обследование и дальнейший курс лечения, если у вас выявят какие-то заболевания. Так что спокойно отдыхайте здесь, пока мы будем заниматься вашим здоровьем. Ваш личный врач, Эмма Рюран, возьмёт все заботы на себя.

– Хорошо, – протянула я с сомнением, не понимая, радоваться ли мне открывшейся возможности или бежать отсюда со всех ног. – Кстати, а вы не подскажете, что это за больница?

– Да, конечно, – любезно отозвалась медсестра, – это психиатрическая клиника имени Шарля Пурло, город Этрета, Франция.

Горло превратилось в безжизненную пустыню. Я во Франции? Нет, стоп, не просто во Франции, а в психиатрической клинике во Франции?

– Несмешная шутка, хочу заметить…

– Если вы мне не верите, включите телевизор. Простите, мне пора посетить другого пациента, я зайду чуть позже.

Медсестра поспешно удалилась, избежав нежелательного допроса, так и застрявшего в моём сухом горле.

Внезапно все сомнения улетучились, мне захотелось бежать со всех ног. Но как добраться без денег из Франции в Россию? Не так, чёрт побери, я хотела попасть за границу!

Нервы шалили: я подпрыгнула, нарыла в первом ящике комода знакомую одежду, аккуратно сложенную и завернутую в газету на французском языке. Внутри кармана джинсов нащупала телефон, который, правда, не включался.

– Блин, батарейка окончательно села.

Раз связаться с родными и включить геолокацию не получилось, я решила посмотреть телевизор. Принимая во внимание возможность специальной смены каналов для проверки нервов пациентов, я нажала красную кнопку «вкл/выкл» с едкой усмешкой и максимальным спокойствием. Французский мелодичный язык бурным потоком полился с экрана: диктор сообщал о восстановительных работах в зоопарках после непогоды или какого-то стихийного бедствия. Я щёлкала каналы, сначала из интереса, а потом с неистовым напором, ведь с каждым нажатием на кнопку надежда на то, что я в России, растворялась, как сахар в кипятке.

Значит, надо бежать! Хотя вроде мне и приглянулось это место. Во-первых, очень чисто и тихо, во-вторых, давно хотела обследоваться. Но против своей воли, не пойми как, оказаться в другой стране, в психбольнице, в палате с довольно удручающей картиной в полстены и французским балаболом в углу, а ещё без связи с родными – это уже чересчур! Тут любая психика начнёт сбоить!

Быстро переодевшись, я встала напротив двери молочного цвета и уставилась на неё, будто на врага, с которым непременно нужно сразиться, чтобы покинуть локацию. Спокойно и максимально медленно наполнила лёгкие порцией кислорода, взялась за ручку и дёрнула. Раз! – дверь тихонько отворилась.

Передо мной оказался бледный и пустынный больничный коридор, украшенный пучками живых цветов и забавными рисунками животных на противоположных дверях.

Сердце прыскало кровь в уши и подкашивало биением деревянные ноги, не желавшие и шага сделать. Но снова покрутив в голове мысль «алло, я в психушке во Франции» и сжав в руке телефон, я на цыпочках побрела вперёд в поисках выхода.