Зеркала и галактики

Княжич застонал; видно было, что он в полном отчаянии. Чужак покусился на святыню его народа!

– Что он делает? – спросил Мстислав, надеясь отвлечь Дэсса от переживаний.

– Хочет освободить Зеркало, – выдохнул княжич, весь подавшись вперед. Мог бы – помчался к миллаушу, оттолкнул от стены. Швырнул бы в воду, а то и утопил. Но он не мог.

– Высоко жмет, – указал телохранитель. – СерИву туда не дотянуться.

– Милосердный Бог достал бы, – откликнулся Дэсс. Подумал и добавил с нервной усмешкой: – Или князь встал бы на плечи начальнику стражи.

Пришел в себя. Вот и славно.

Камни с резными узорами вдруг подались, руки миллауша провалились вглубь, и он ткнулся головой в стену. Повернулся к озерцу.

Водная гладь дрогнула, затанцевали яркие блики. Послышалось шипение, затем – гул рушащейся вниз воды. Мстиславу не было видно, куда она уходит, но судя по звуку, слив открылся где-то близко, и вода хлынула по скале со стороны замка.

– Твоих не смоет? – осведомился телохранитель. – Пока они там пробираются.

– Не должно. Лестницы далеко отсюда.

Вода колыхалась, опускаясь. На берегу обнажилась мокрая полоска шириной в две ладони, и оказалось, что берег – это карниз, обрывающийся вертикально. Серебряный свет бил снизу все ярче.

В озерце показался край чего-то круглого и серебристого, лежащего с наклоном. Немаленькая штука – почти в диаметр бывшего озера, которое превращалось в широченный колодец. Или в шахту.

Княжич тронулся с места и сделал шаг вдоль корпуса глайдера. Миллауш ослабил ментальную хватку, или Изначальное Зеркало тянет Дэсса к себе?

– Стой, – велел телохранитель. – Дэсс, никуда не ходи.

Уровень воды понижался, в ночи гудел водопад. Княжич еще немного продвинулся – с усилием, будто сквозь жидкое стекло, одной рукой опираясь о глайдер. Оторвался от машины, покачнулся, утвердился на ногах. Шагнул. Не свалился бы с карниза, стремясь к Зеркалу; ухнется незнамо куда.

– Дэсс! – крикнул Мстислав. – Стой! – С места было не сойти, ноги не подчинялись.

Вода уходила, обнажая громадную, как будто сделанную из чистейшего серебра, тарелку. Угол ее наклона был невелик, однако поверхность казалась абсолютно чистой, без малейшего следа мусора, который должен был бы скопиться за многие годы. Тарелка сияла в свете белых шаров, высветляла каменные стены.

Новый шаг Дэсса к краю карниза. Снова это отчаянное лицо, как у бросающегося в огонь. Кинется в колодец – не спасешь. Вода затянет под Зеркало, утащит в слив, разобьет о скалу…

– Стоя-ать! – заорал телохранитель.

Дэсс будто оглох. Слишком сильно притяжение великой святыни, которая – Мстислав не сомневался – осталась от какой-то чужой цивилизации, вроде электромагнитной пушки возле Долины Черной Смерти, и поначалу не имела к СерИвам никакого касательства. Еще один шаг. И княжич весь – там, у Изначального Зеркала, и это безумие не одолеть.

– Умный Зверь, останови его! Я прошу!

Миллауш стоял в отдалении, наблюдая за происходящим, неподвижный и непричастный.

Оттолкнувшись от глайдера, Мстислав бросил себя в сторону Дэсса; упав наземь, поймал ноги княжича, опрокинул его на себя. Вышло не слишком удачно: Дэсс перекатился через телохранителя и приложился головой о камни.

– Не пущу. Лежи тут, понял? – Мстислав подтянулся на локтях и навалился на него сверху, придавив своим весом. Ноги по-прежнему были как неживые.

Оглушенный, княжич слабо сопротивлялся, пытаясь вывернуться и вскочить. Сладить с телохранителем ему не удавалось, но стоит Дэссу очухаться, его будет не удержать. А уж если он вспомнит про магию подчинения… Мстислав ударил ребром ладони под ухом. Дэсс затих.

Проверив пульс – бьется – телохранитель приподнялся, кое-как подобрал ватные, непослушные, но понемногу оживающие ноги. Сел на пятки. Вытащил парализатор, уткнул ствол Дэссу в бок. Заговорил, взвешивая слова:

– Послушай, Очень Умный Зверь. Мне плевать, что тебе тут любопытно. Знать не хочу, что еще ты желаешь увидеть. И я не позволю Дэссу рисковать жизнью из-за поганого куска металла. Если он снова начнет рваться к Зеркалу, я буду его глушить и глушить, сколько понадобится. Вспомни: ты спас жизнь мне и Светлане; дай нам сейчас уйти.

Миллауш отступил к стене, прижался спиной. Почти слился с камнями, так что едва отличишь, где скала, а где – живое тело. Быть может, он увидел все, что хотел?

Мстислав оценил положение. До края карниза не больше метра; княжичу достанет одного броска, чтобы оказаться у колодца. Парализатор из рук не выпустишь, и утащить Дэсса волоком сил не хватает. Сам бы еще дополз к глайдеру, а с княжичем просто никак. Придется ждать, пока ноги окончательно вспомнят, чьи они, и пройдет насланная миллаушем слабость.

Изначальное Зеркало сияло в свете белых шаров. Собственно говоря, зеркалом оно не было – в нем ничего не отражалось. Знать бы, для чего чужаки его здесь поставили и как оно взаимодействует с цивилизацией СерИвов… Дна колодца Мстислав не видел, однако водопад еще шумел. Застонал очнувшийся Дэсс.

– Лежать! – Телохранитель ткнул его стволом под ребра и наступил на живот коленом. – Дернешься – выстрелю.

Дэсс не испугался. Однако и того безумия, что Мстислав недавно наблюдал, в лице уже не было.

– Отпусти, – попросил княжич, лежа на камнях, и пощупал свою изрядно побитую голову.

– Не пущу.

– Я сказал: отпусти.

Надо было не препираться, а стрелять не раздумывая. Слишком поздно телохранитель вспомнил, что он по-прежнему «раб» и сопротивляться не может. Вопреки собственной воле, он убрал оружие и отодвинулся.

Морщась от боли, княжич сел, затем осторожно встал на ноги. Мстислав тоже кое-как поднялся. Дэсс поддержал его; оба стояли не слишком уверенно. Между краем Зеркала и стеной колодца было достаточно места, чтобы провалиться вдвоем.

До колодца – два шага. Княжич сделал первый из них. Мстислав качнулся вперед и развернулся, оказавшись лицом к Дэссу, преграждая путь. За спиной – полшага до смерти.

Неожиданно стало тихо. Вода ушла, гул водопада смолк.

– Отойди, – прошептал Дэсс. Серебряное сияние ложилось на лицо, отражалось в перепуганных глазах. – Слав, ты убьешься. Отойди от обрыва.

Телохранитель двинулся на княжича, и тому пришлось отступить, подавшись прочь от колодца. Второй шаг – глаза в глаза, след в след. Третий шаг. Четвертый. Дэсс наткнулся на стену, зашипел от боли в голове. Потом вдруг схватил Мстислава за локти, рванул – и впечатал рядом с собой в камень, прижал к стене.

– Кэт тебя задери! Куда суешься?! На ногах не стоишь! Оступился – и все! – Он помолчал, тяжело дыша, отпустил телохранителя. – Я тебя прошу: будь осторожнее.

Мстислав постоял, привалившись к стене. Слава богу. Миллауш наконец отвязался, и Дэсс опомнился. Сейчас в глайдер, и только нас тут и видели. Жаль, что нельзя сразу податься в Рассвет-Диа-ла, к Северу и Светлане…

Княжич встрепенулся:

– Слав, Зеркало пробудилось.

Из центра серебряной тарелки разбегалось изображение. Сначала Мстислав различил только алые и зеленые искры да огненную каплю, и еще какое-то тусклое пятнышко. Затем в ало-зеленом он признал фигуру СерИва. Великолепный Дэсс Мат-Вэй в сполохах алого и зеленого пламени, которое гуляло по шкуре из плавленого серебра. Рядом жарко цвел желто-красный цветок, раскидывал лепестки, пожирая пространство. Тусклое пятнышко вытягивалось по вертикали, приобретало бронзовый оттенок.

У телохранителя мелькнула мысль, что надо не разглядывать картинки, а убираться подобру-поздорову, но в душе воспротивился пилот-исследователь. Он – первый из людей, кому выпало увидеть пробуждение Изначального Зеркала. Если камеры глайдера исправно зафиксируют эти чудеса, будет Северину подарок.

Впервые за долгое время Мстислав ощутил себя победителем. Жену сохранил, с братом помирился, друга сберег. Это ли не победа? Он ли не молодец?

– Слав, – тревожно заговорил княжич, – такого никогда не бывало. Наши Зеркала являют только СерИвов.

– Так это не ваше, а инопланетное.

Изображение росло. В Зеркале были двое: Дэсс Мат-Вэй и телохранитель экстра-класса Мстислав Крашич. Счастливый и гордый собой. В превосходном качестве изображения и совершенно голый. Вот же черт…

Оставалось только посмеяться. Готовый простить миру любую новую каверзу, Мстислав усмехнулся.

Значит, пылающий цветок – это миллауш. Вспомнив про него, телохранитель огляделся. Отсветы жаркого огня в Изначальном Зеркале ложились на каменные стены, и от Зеркала как будто даже исходило тепло. Едва уловимое, но настоящее. Реальнее некуда.

От миллауша теплом наносит. Зверь совсем рядом. Ползет по стене, неотличимый от камня. Что ему надо?

Гордое отражение Мстислава смазалось, но не померкло. Огненный цветок распустил лепестки на пол-Зеркала, затмевая СерИва, сверкая золотом и затекая кровью.

Почуяв неладное, телохранитель сгреб Дэсса и рванулся к глайдеру. Княжич без звука позволил себя протащить и вбросить в салон. Упав на сидение, он откинулся на спинку кресла и остался сидеть, неподвижный, как кукла.

Мстислав оглянулся на Зеркало.

Изображение СерИва погасло. Между фигурой Мстислава и сгустком кровавого пламени зияла пустота – серая, мутная.

Где Дэсс?!

В Изначальном Зеркале пусто. В этом мире княжича нет.

Снова – ошибка телохранителя. Положился на мнение Кирсана, поверил миллаушу. Ошибка ценою в чужую жизнь.

Если княжича нет, кто сидит в глайдере? Мстислав заглянул в салон.

– Ну, и кто ты такой? – услышал он свой, внезапно охрипший, голос.

Молчание. Растерянный взгляд, изменившееся лицо, которое как будто стало моложе. Домино было двадцать четыре года; этому – новому – человеку на вид едва ли дашь двадцать.

– Как тебя зовут? – снова спросил Мстислав. Невольно опять глянул в Зеркало. Два отражения меркли, и вместо княжича по-прежнему была пустота. Как будто человека вовсе нет. Как будто он – никто.

– Имя! – потребовал телохранитель.

– Не знаю, – потерянно вымолвил человек-никто. Сосредоточился. – Может быть, Краш?

Даже не «курсант Крашич». Хотелось в бешенстве заорать… нет, хотелось убить Очень Умного Зверя.

Мстислав обошел глайдер и сел на свое место. Не дав себе труд поискать миллауша, не глядя больше на Изначальное Зеркало, поднял машину, вывел ее наверх и направил в Рассвет-Диа-ла.

Ошибка ценою в жизнь друга…

Глава 7

За высоким, во всю стену, окном цвел парк. Кипень белых, лиловых, красных цветов, роскошь изумрудной травы, нежно-зеленой листвы и серебристой хвои, хмель изысканных запахов. Повсюду – ненастная осень, а тут – стоящая сумасшедших денег весна.

Мстислав прижался лбом к стеклу, бездумно рассматривая ухоженный газон, усыпанные цветами кусты, а чуть дальше – высокие, под стать трехэтажному дому, деревья. Все это накрыто защитным куполом и цветет, забот не зная, под искусственным солнцем. Покойный господин Донахью был богат, и его деньгами теперь распоряжается Краш… то есть, Мстислав.

Уже не столько телохранитель, сколько управляющий в поместье, советчик во всех делах, нянька при взрослом младенце, черт бы его побрал. Никаких сил уже нет. Мог бы – махнул со Светланой куда подальше, хоть к родителям, хоть к черту на рога. Краш не отпускает. Как он без Мстислава? Ничего не знает, не умеет, не помнит. При этом всего боится и не покидает поместье. А чуть что, глядит умоляюще и просит с таким виноватым видом, как будто и впрямь кругом виноват. Сознает ли он, что Мстислав целиком в его власти и ни в чем отказать не может? Рано или поздно разберется.

Проклятое рабство. И трижды клятый миллауш.

Мстислав отвернулся от окна, скользнул взглядом по комнате, которую Светлана нарекла малой гостиной. Белый камень стен, расписной плафон на потолке, шелк золотистых портьер, деревянные резные панели, дорогущий ковер на полу, позолоченное серебро светильников и безделушек. Большое зеркало в перламутровой раме с рисунком в виде птиц и зверей. В нем не просыпается Зеркало СерИвов, не появляется отражение Дэсса. И самого Дэсса нет. Совсем нет. Нигде. Мир как будто осиротел…

Над камином, в котором можно разводить настоящий огонь, висит картина; Северин удружил. Откопал ее в какой-то частной коллекции, бешеных денег не пожалел. Те самые девчушки, которые когда-то убегали от реки со спасенными котятами в корзинке. Они повзрослели, вышли замуж, хозяйство справное: виднеются крыши добротных построек, на лугу пасутся коровы и овцы, мужья верхом едут с охоты, везут добытых косуль. Молодухи нарядно одеты, в волосах ленты и цветы. У одной за юбку цепляется ребятенок, другая – с животиком, ей скоро рожать. А кругом, куда ни глянь, кошки. Серые, белые, полосатые, рыжие, разноцветные. Играют, валяются на земле, спят, умываются, гоняют цыплят, караулят мышей, лезут в кувшин с молоком. Молодая черная кошечка гордо ведет на двор новый выводок – шесть черно-белых котят. Глядя на них, молодухи смеются, но как-то не очень весело. Куда им столько живности?

Мораль ясна: взяв на себя ответственность, несешь ее, чего бы это ни стоило. А можно понимать иначе: однажды приняв неправильное решение, сам себя загоняешь в угол, и выхода нет.

Выхода нет. Мстислав опять повернулся к окну. Цветущий парк радует глаз, но душу не греет. Красивая клетка. Дорогая тюрьма. Несколько раз ему удавалось улизнуть из поместья вдвоем со Светланой, но потом Краш обнаружил отсутствие телохранителя, перепугался и упросил не оставлять его одного. Он-то попросил, а Мстиславу теперь не выехать за ворота. Рабство!

Вдалеке показались две женские фигурки. Телохранитель улыбнулся, любуясь. Светлана чувствовала себя превосходно, седые волосы были выкрашены в природный, огненно-рыжий цвет, выпавшие ресницы снова отросли, и она сама себе очень нравилась. А уж Мстиславу – и подавно. Главное – жива. За такое счастье можно и пленом заплатить.

Вторая отрада звалась Кариной. Танцовщица из ресторана, куда Мстислав возил Дэсса на встречу с приятелями Домино и где впервые увидел настоящее отражение княжича. Маленькая и хрупкая, с огромными серыми глазищами, чем-то похожая на СерИвку; славная девушка, которая еще тогда княжичу приглянулась. Она и Крашу по нраву. Он рядом с ней расцветает и становится похожим на человека. Впрочем, Краш не умеет правильно подступиться к женщине, а Карина не торопится уложить его с собой в постель. Хотя он ей нравится. Молодой, здоровый, красивый. А что с головой беда, так Карина его за это жалеет. Она всех жалеет, добрая душа, – Мстислава, Северина, Анатолия Кирсана и всех остальных.

Еще бы не пожалеть. Центр ксенологических исследований в академгородке закрыли, сотрудников разогнали, директора – Кирсана – хотели отдать под суд. Проворонил такую опасность, не упредил, нейтрализовать не сумел… Некомпетентность, халатность, да не было ли заодно и преступного умысла?

Переселенных СерИвов уничтожили. Подчистую. Северин надеялся, что людям оставят хотя бы каплю памяти от подселенцев. Куда там! В угаре, его самого объявили пособником захватчиков и передали миллаушам на «казнь». Вышел скандал: умные звери всем отрядом отказались работать, пока Северина не признают невиновным и не оставят в покое. Пришлось уступить.

По делу сотрудников института Донахью ведется следствие. Кто заронил идею о переселении СерИвов в людей, да почему, да отчего… Сотрудники, конечно, ссылаются на мать-миллаушку – дескать, она вдохновила СерИвов на переселение, она же заставила людей Донахью СерИвам в этом помочь. Саму мать до сих пор не нашли, и Очень Умного Зверя не отыскали, и обе его сестрицы куда-то запропастились. При этом никто не задавал неудобных вопросов Кирсану и ребятам из группы спецназначения, которые освобождали миллаушек из института. Понятно, что сами же миллауши заставили следователей не допрашивать людей и даже об этом не думать.

Вскоре миллаушский карательный отряд отбудет на родину. На Беатриче останутся лишь несколько десятков наблюдателей-полицейских, которые будут приглядывать за порядком вообще и СерИвами в частности. На сегодняшний день уровень преступности упал до нуля, и власти рады-радехоньки.

Светлана с Кариной брели по аллее, занятые своей женской беседой. Подружки не разлей вода. И чудесные няньки для Краша, Мстиславу в помощь.

За спиной отворилась дверь.

– Слав, к тебе можно?

«Нельзя», – подумал телохранитель, но вслух этого не сказал.

Краш мялся на пороге – пришибленный, виноватый, растерянный. Недоразумение, а не человек.

– Можно?

– Заходи, – разрешил Мстислав, стараясь подавить раздражение.

– Не сердись. – Краш неуверенно тронулся с места.

«Не сердись». Мстислава ноги сами понесли ему навстречу, а сердце растаяло. Рабство!

– Ну, что? – спросил телохранитель суше, чем хотелось. Краша следовало держать в строгости.

– Слав, я… – виновато начал тот. – Я хотел попросить…

О, черт, опять!

– Не проси, – велел телохранитель. Очень жестко приказал. Даже сам удивился, как хорошо получилось. – Никогда ни о чем меня не проси.

– Почему? – Краш сжался, словно его ударили.

У Мстислава от жалости душа перевернулась, однако он постарался это скрыть и напомнил:

– Я сто раз говорил: хочешь чего-нибудь – предложи, обсудим. Но не проси. Тебе ясно?

По растерянным глазам было видно: ничего ему не ясно, только зря обидели без вины виноватого. Невозможно с ним. Мстислав махнул рукой на воспитание.

– Я слушаю. Что ты хотел?

– Убрать зеркала, – извиняющимся тоном сказал Краш. – Хотя бы часть.

– Они тебя кусают?

– Нет, – ответил Краш на полном серьезе. Ни малейшего чувства юмора. – Но они везде.

– И что же?

– В них просыпаются Зеркала СерИвов.

– СерИвов у нас нет, – терпеливо сообщил телохранитель. – Зеркала их показать не могут. Поэтому они и не проснутся.

Краш совсем растерялся. На лице появилось умоляющее выражение, которое Мстислав ненавидел, поскольку в такие минуты совершенно не мог противостоять своему подопечному.

– Хорошо, уберем, – обещал он.

Краша это не успокоило.

– Я видел, – произнес он с несчастным видом. – В зеркале… как будто вспышка.

– Ну, так это не то. Когда настоящее Зеркало отражает СерИва, изображение сначала крохотное, затем оно растет, некоторое время держится, и только потом исчезает.

– Тут было не так. Похоже на… – Краш подыскивал, с чем сравнить. – Как будто огонь в камине. Полыхнул и погас. Слав! – он отшатнулся. – Ты что?!

– Ничего, – процедил телохранитель.

Глянул на свои руки. Даже кулаки не сжались – а Краш перепугался. Соображать не соображает, но все чувствует. Значит, зеркало показало вспышку пламени. Уж не патрульный ли миллауш пожаловал?

– Антонио, – Мстислав вызвал по интеркому охранника, – ты следишь за периметром? У нас что – гости?

– Да, кто-то подъезжает. Сейчас скажу… Ага. Северин с дамой.

– Этих пропусти. А миллаушей нет?

– Э-э… Вдалеке вижу патрульный глайдер. Возможно, к нам.

– Не пускай. Нас проверяли и по плану, и внепланово, и как угодно. Покажи запись о проверках, и пусть убираются.

– Понял, – обрадованно сказал охранник. Как любой нормальный человек, он крепко недолюбливал миллаушей.

Краш попятился к двери.

– Слав, я пойду?

– Иди. Но тогда не увидишь, с какой дамой прибыл мой брат.

– Потом расскажешь. – Краш удрал. Северина он откровенно боялся.

Обрадованный, Мстислав поспешил гостям навстречу. С братом он давно не виделся, а про «даму» вообще ничего не слыхал. Видать, дело серьезное, коли Северин сподобился привезти ее в поместье.

Пройдя анфиладой роскошных залов, телохранитель вышел на парадное крыльцо. Мобиль Северина стоял у ступеней, но ни самого брата, ни его спутницы было не видать. Колоннада белого камня мягко светилась под искусственным солнцем, окна в доме отсвечивали золотисто-коричневым, не пропуская взгляд внутрь.

И никого. За колоннами укрылись, что ли?

– Север?

– Здесь, – откликнулся брат, вынырнув из-за угла.

Он шел один. Что-то не так?

– Антонио сказал: ты с дамой. – Мстислав присматривался.

– Я… да. Правильно.

Угол рта у него подрагивал. Что-то стряслось.

– Заходи.

Телохранитель открыл перед братом дверь – из медового дерева, с тонкой резьбой, которую Северин считал шедевром и не уставал восхищаться работой мастеров. Сегодня он прошел в дверь, ее не заметив. Мстислав повел брата в бывшие покои Домино – в комнату, где прежде обитал сам и которая не прослушивалась с пульта охраны. Спальни тоже не прослушивались, но разговаривать в спальне показалось нелепо.

За двустворчатой дверью, отделанной шелком, был коридор с зеркалами и недавно навешанными глухими панелями по стенам и потолку. Панели скрывали фривольные росписи, любимые прежним владельцем покоев. Краш сюда носа не казал, поселившись на втором этаже, в комнате для гостей, и здесь вообще никто не бывал. Однако Светлана, едва увидев изображения голых красоток, объявила, что это необходимо закрыть, и Мстислав заказал панели. Северин прошел мимо, не отпустив ироничного замечания, хотя росписи он прежде видел и высказывался в том духе, что оно, конечно, слегка чересчур, но вообще-то – живописный шедевр и на любом аукционе будет стоить кучу денег.

В бывшей комнате Мстислава все осталось, как было: стены затянуты коричневым шелком, коричневое же покрывало на постели, кресло, два стула, придвинутый к стене стол, рядом – видеоэкран.

– Присаживайся, – телохранитель указал на кресло. – Пить что-нибудь будешь?

Северин потряс головой, отказываясь, и подошел к окну, раздвинул шторы. В комнату хлынул искусственный солнечный свет. За окном был такой же газон, как Мстислав недавно рассматривал, и цветущие кусты. Северин застыл, словно завороженный видом.

Телохранитель набрал на вделанной в столешницу панели заказ: два бокала с ромом – контрабандным, от Йенса, – шоколад и фрукты на закуску. Заказ прибыл через пару минут, и все это время Северин стоял молча, напряженно выпрямившись и глядя в окно.

Мстислав подал брату бокал:

– Пей. И шоколад не забудь. Что стряслось?

Северин пригубил темный, крепкий, роскошный ром и глуховато ответил:

– Миллауши улетают домой. Через два дня.

Ну и новость. Вся планета ждет не дождется, когда карательный отряд отбудет.

– Улетают, – согласился телохранитель, недоумевая. – Нам-то что за горе?

Северин отвернулся наконец от окна, одним махом допил ром и со стуком поставил бокал на поднос.

– Они не хотят, чтоб я летел с ними.

Мстислав помолчал, перебирая в уме варианты. Брат желает работать на Миллауше, а умные звери против? Они подчинили его, привязали к себе, использовали, а теперь он им больше не нужен? Или они справедливо полагают, что Север нужнее здесь, чем на их родине?

– Зачем тебе на Миллауш?

Брат неожиданно замялся.

– Я… Слав, ты не подумай… А! – он безнадежно махнул рукой. – Сейчас сам поймешь.

Он оглянулся на окно, словно чего-то ожидая. Ничего там не было нового – все тот же ухоженный газон да цветущие кусты. Северин перевел на Мстислава тоскливый взгляд.

– Слав, ну хоть ты мне скажи: почему они не хотят?

Жалея брата, телохранитель проглотил все разумные, жесткие, годные для вправления мозгов слова и мягко проговорил:

– Потому что ты очень нужен здесь. Сам подумай: как мы без тебя?

Северин понурился. Мстислав сунул ему второй бокал с ромом:

– Пей.

Брат послушно глотнул и опять тревожно глянул в окно. Угол рта неудержимо подергивался. Не спуская глаз с видимой ему части парка, Мстислав притянул брата к себе, обнял, укрывая от всех мыслимых бед. Миллауши там или что, никому не позволено доводить человека. Северин благодарно уткнулся лбом ему в плечо и затих.

Краем глаза телохранитель уловил движение на стене. В центре погашенного, давным-давно спящего видеоэкрана разбегался ясный кружок СерИвского Зеркала с пламенеющей искрой внутри. Раздался голос охранника:

– Слав, к нам полиция. Я вынужден пропустить.

Черт, что там еще? Полиция, усиленная взводом миллаушей, явилась с ордером на арест Северина? Или окаянные звери прибыли с новой проверкой и внедрили Антонио мысль, что он должен выключить силовую защиту ворот? Мстислав хотел было это выяснить – но замер, глядя в окно. Дух занялся.

Он в жизни своей не видал ничего прекрасней, чем та молодая дама, которая шла по траве к дому. Каждый ее шаг, каждое движение были легки и невероятно изящны, длинные ноги – изумительны, грудь под обтягивающей блузкой – бесподобна, точеные руки и плечи казались произведением искусства, а лицо… лица было не разглядеть за сиянием золотистых глаз и еще более золотых волос. Дама была ослепительна и соблазнительна до помутнения рассудка. И очень печальна. Мстислав это увидел, когда она подошла ближе.

– Это Мила, – сказал Северин, отстраняясь. – Ну? Теперь понимаешь?

Она замедлила шаг, глядя Мстиславу прямо в лицо. Зеркальное стекло не пропускало взгляд снаружи вовнутрь, и все же Мила несомненно смотрела телохранителю в глаза. Он ощутил, что не просто теряет голову – теряет всякую власть над собой. За одно лишь счастье видеть эту женщину Мстислав готов был душу продать, готов был преданно служить ей, быть рабом до той минуты, когда сойдет с ума от желания ею обладать… Затем что-то вдруг изменилось. Наваждение ушло: Мила была прекрасна и пленительна, однако рассудок телохранителя остался при нем.

– Ты понимаешь? – повторил Северин свой вопрос.

– Да, – тяжело уронил Мстислав, разглядывая гостью.

Несказанная красота. Мила слегка напоминала Светлану и одновременно была похожа на без пяти минут пилот-навигатора – бывшую лучшую на свете девчонку из академии, где братья учились, – и походила на кого-то еще из прошлых девушек Северина. Однако это была именно Мила – средоточие всего, что Северину нравилось в женщинах, воплощение его мечты.

Она остановилась в нескольких шагах от окна. Золотистые глаза мерцали и смотрели уже не на Мстислава – на Северина. Грустные, все понимающие, нездешние глаза.

Ну и вляпался же братишка. Вот уж учудил так учудил. До чего все это невовремя…

Северин прижал ладони к стеклу. Миллаушка порывисто шагнула вперед и вскинула тонкие, удивительно красивые ладошки, прильнула к стеклу со своей стороны. Ладонь в ладонь, лицо к лицу. И все же – по разные стороны прозрачной преграды.

В академии Мстислава учили, что подобные межрасовые отношения долго не длятся. Однако сердце рвется, когда смотришь на этих двоих, которые умирают от горя в преддверии разлуки…

– Север, если миллауши не желают, чтоб ты летел с ними, ты можешь вылететь раньше и ожидать их на месте.

Миллаушка встрепенулась, глаза впились в телохранителя, их золотистое мерцание стало глуше. Северин отнял руки от стекла; Мила тоже отвела ладони.

– Видишь? – горько произнес Северин. – Она не хочет.

Мстислав открыл окно. В комнату ворвались запахи травы и цветов, а с ними – свежий, волнующий, кружащий голову аромат. Аромат сбывшейся мечты.

– Мила, почему? – спросил телохранитель.

– Ей трудно говорить вслух, – сообщил брат.

– Объясни, – потребовал Мстислав. – Не можешь словами – тогда мыслью, сном, танцем… как сумеешь. Я жду!

– Как ты разговариваешь?! – возмутился Северин. – Она…

– Уймись. Ты не справился с ней разобраться – вот и молчи.

Телохранитель выпрыгнул в окно, к отпрянувшей миллаушке, надвинулся на нее. Северин выскочил следом, встал за спиной. Дальше пришлось общаться мысленно.

«Мила, что за ерунда? Почему Север не может быть с тобой? Ты его любишь?»

«Да! – От нее так и полыхнуло внутренним жаром. – Я не могу без него».

У Мстислава помутилось в глазах. Огромным усилием он задавил бешеное желание обладать этой женщиной… Умной Зверой… этим чудом. Кое-как справившись с собой, чувствуя за спиной молчаливое присутствие брата, продолжил допрос:

«Отчего ему нельзя с тобой на Миллауш?»

Мила глядела на него, не мигая, – знакомым взглядом умных зверей.

«Почему ты не хочешь сама остаться здесь? Хотя бы на время? Возможно, потом вам будет не так больно расстаться».

Пристальный немигающий взгляд. Черт бы ее побрал! И еще полиция привалила – они вот-вот объявятся и помешают… Мстислав попытался убедить:

«Мила, мы оба знаем: Север помчится вслед за тобой. Лучше объясни сейчас, почему этого нельзя делать».

Она опустила взгляд. И как будто погасла. Словно умерло то красно-желтое пламя, которое отражали Зеркала СерИвов.

Разумные доводы были исчерпаны, оставалось давить на психику.

«Мила! – мысленно рявкнул телохранитель. – Твой брат убил моего друга. Я не позволю, чтоб теперь ты убила моего брата. Отвечай!»

Она сжалась. Подняла было руки, желая коснуться Мстислава, но не посмела. Или же вовремя спохватилась и не стала сводить его с ума лишний раз.

– Слав, – предостерегающе сказал Северин, – отвяжись от нее.

«Ему нельзя знать, – ответила наконец Умная Звера. – Это его убьет».

От неожиданности Мстислав позабыл все правильные слова. Поэтому он только беспомощно выдохнул:

– Ты спятила, девочка, – и, плюнув на осторожность, на неодолимую притягательность золотого миллаушского чуда, привлек Милу к себе, обнял ее, укрывая от бед и напастей, как недавно укрывал брата. Она доверчиво прильнула к нему – горячая, как печка, напуганная, потерянная.

Горячая, да. Бешеный расход энергии… Мстислав сообразил:

«Тебе трудно быть человеком?»

«У меня больше нет сил, – призналась она. – На два дня еще хватит, до отлета, а потом… Северин не должен знать, что будет. Не говори ему. Я прошу».

Взяв за плечи, телохранитель отстранил ее и посмотрел в лицо. Несчастное лицо безумно красивой женщины. И жить ей осталось чуть больше двух дней. Он велел:

«Превращайся обратно в миллаушку. Сейчас же».

«Я останусь для него человеком, – возразила она. – В эти два дня он проживет целую жизнь. Такой никогда ни у кого не будет. А моя жизнь без него ничего не стоит».

– Рехнулась! – припечатал он вслух. – Идиотского видео насмотрелась, не иначе. Ты что, не понимаешь?… – Мстислав осекся и докончил мысленно: – «Север будет любить тебя в любом виде – и человеком, и миллаушкой. Ты это знаешь не хуже меня. У нас полно людей, которые обыкновенных кошек любят больше, чем…»

«Я буду сама решать, – перебила Мила. – Я хочу, чтобы эти два дня он прожил со мной – человеком».

– И потом считал себя убийцей, – рассерженно подхватил Мстислав, более не заботясь о приватности беседы. Обернулся к побледневшему брату, передал ему затрепыхавшуюся Милу. – Север! Пусть она возвращается в облик миллаушки. Сию минуту. Иначе она умрет, не успев вернуться домой.

Кажется, получилось. Дальше брат сам в два счета разъяснит глупой самоотверженной Звере, что ему дороже – два дня удовольствий или жизнь потрясающего миллаушского чуда.

А вот и полиция. Ну, что им надо? Оставив Северина с Милой, телохранитель зашагал навстречу вывернувшим из-за угла полицейским.

Их было двое – симпатичная светловолосая девушка в форме и медово-желтый миллауш. На звере было надето нечто вроде жилета полицейской расцветки – синий с белым и красным. «Дожили, – неприязненно подумал телохранитель. – Миллауши щеголяют в жилетах!» Дело было не в одежке, а в том, что Мстислав вообще на дух не переносил миллаушей – карателей и убийц. Разве что для Умной Зверы сделал исключение.