Во-первых, я писала её исключительно для себя. Хотелось ещё раз окунуться в своё далёкое детство, снова почувствовать неповторимые эмоции тридцатилетней давности, не оставляющие меня до сих.

Во-вторых, хотелось показать на своём примере, что нельзя сдаваться. Какую бы тяжёлую травму вы ни получили, необходимо верить в себя, бороться до конца. Это особенно важно понимать юным спортсменам, занимающимся сейчас спортивной акробатикой. Спортивная акробатика – один из самых травматических видов спорта, поэтому родители, отдавшие своих детей в этот вид спорта, должны отдавать себе отчёт об их будущем.

В-третьих, своей книгой я рассчитывала объяснить некоторым упёртым, безжалостным, настойчивым тренерам, что их подопечные – не спортивные рабы, а личности; пусть пока ещё маленькие, несовершеннолетние, и нельзя выжимать их как лимоны, а потом безжалостно выбрасывать. Не следует заставлять спортсменов, особенно молодых, тренироваться из-под палки, нельзя унижать их, противопоказано требовать от них невозможного. Такие горе-тренеры должны твёрдо уяснить, что любая травма – это не трагическая случайность, а подсознательная закономерность. Повреждение, а тем более тяжёлое, имеет, как правило, психологические основания, доминирующие над всеми остальными причинами.

В-четвёртых, не мешало бы дать оценку поступкам людей, сыгравшим свою роль в моей спортивной карьере и в жизни.

Я попыталась максимально честно поведать о том времени, когда серьёзно занималась спортом. В случае, если кто-то обнаружит некоторые неточности в изложении, то отнесите их на счёт моей забывчивости и некоторого художественного вымысла.

Даже если кто-нибудь найдёт себя в отрицательных персонажах, то знайте, что это моё личное мнение, которое я могу высказать в глаза любому.

Все действующие лица книги названы своими именами без каких-либо изменений.

Елена Александровна Штайнер (Лешукова).

*****

В спортивной акробатике я абсолютно не смыслю ничего. Однако, психологические законы, по которым совершается взаимодействие тренера и его учеников в акробатике аналогичны для любых видов взаимоотношений.

Спортивная акробатика, как и любой другой вид деятельности, – это своеобразный срез общества. Какие проблемы в стране, такие проблемы и в спорте. Но если в социуме сложные взаимоотношения происходят между взрослыми людьми, то в спортивной акробатике одна сторона – дети до 17 лет, а другая – взрослые (тренеры, спортивные чиновники). То, как взрослый человек (тренер) сможет наладить контакт с ребёнком (спортсменом), скажется на дальнейшей детской судьбе.

Мне кажется, что данная исповедь именно, об этом. Интересно работалось над книгой с Еленой Александровной, которую я считаю легендарной советской акробаткой, сумевшей после серьёзной травмы вернуться в большой спорт. Надеюсь, эта книга – не последний наш совместный проект.

Баев Сергей Юрьевич.

ГЛАВА 1 ХАРЦЫЗСК. ВПЕЧАТЛЕНИЯ. ВОСПОМИНАНИЯ

Параграф 1. Город моего детства

Уже пятый час мы с мужем, вконец измученные долгой тряской, мчимся на огромном междугородном автобусе из тихого Симферополя в шумный Донецк.

Сначала намеревались пуститься в путь поездом, но билетов не оказалось, и поэтому едем автобусом. Такое путешествие даже интереснее.

Ощущения от передвижения на дальние расстояния, без всякого сомнения, зависят от вида транспорта. Когда двигаешься на машине или автобусе, то кажется, что каждый пройденный километр запечатлевается в твоём мозгу, как на цветной видеоплёнке; не то, что – когда летишь на самолёте, или плывёшь на корабле.

Что говорить, поезд тоже не вызывает ощущения пройденного пространства, поскольку долго глядеть в окно просто невозможно, глаза утомляются от мелькания бесчисленных столбов, унылых деревень и однообразных деревьев.

Итак, мы следовали в город моего детства, мы ехали в Харцызск, находившийся всего в тридцати километрах от Донецка. Глазея по сторонам, лениво болтали – ни о чём, мельком дремали, потом снова болтали, и так по кругу. Автобус упорно наматывал километр за километром, а мысли мои с бешеной скоростью раскручивали назад клубок прошлого…

Уже 4 часа утра, глаза под наркозом песни шин слипаются; сна ещё нет, но ощущение реальности полностью потеряно. Психологи называют такое дремотное состояние трансом. Перед закрытыми глазами мелькают яркие картинки из далёкого детства, как слайды на экране…

Харцызск, ласковое лето, мне пять лет, я у бабули дома на бульваре Шевченко.

Окно кухни выходит во двор. Я расположилась на широком подоконнике вместе с горшком алоэ (это первый этаж) и беззаботно глазею в открытое окно.

Во дворе длинный ряд старых покосившихся сараев. Дверь бабушкиного сарая открыта настежь. В проёме двери присел на корточки мой дед Иван и возится со старым велосипедом. Я внимательно наблюдаю за ним.

– Дедуля, щё ты робишь?

– А, Алёнка, щё просто так дывишься? Иди сюды, помогай!

Я пулей вылетаю во двор и начинаю по мере сил помогать дедуле монтировать велик с моторчиком. Помощь заключается в том, что я подаю ему какую-нибудь гаечку или винтик.

Дед всегда хотел внука, поэтому воспитывал меня, как пацана. А когда мне исполнилось лет пять-шесть, дед учил меня драться.

– Если кто-нибудь тебя обидит, сразу бей в лоб. Заступайся за слабых и младших, – говорил мой дедуля, покуривая самокрутку, – Жалей кошек и собак, да и вообще любую животину, они ведь не могут всяким гадам ответить.

Так, в общем, я и поступала всю жизнь!

Глаза с трудом разлипаются. Изменённое состояние сознания медленно улетучивается, как утренний туман. Ещё темно. Мы подъезжаем к какому-то одноэтажному небольшому городку. А, вот теперь вижу, на маленьком автовокзальчике вывеска «Джанкой».

Можно, наконец, вывалиться из надоевшего автобуса, размять затёкшие ноги и выкурить желанную сигарету. Украинская ночь встречает нас зябкой прохладой, трескотнёй неугомонных сверчков и приглушённым тявканьем разбуженных дворовых собак. Сентябрьский озноб загоняет нас назад в тёплый, родной, комфортабельный автобус, в коем мы живём уже шестой час. Здесь уютно и хорошо, вот так каталась бы всю жизнь!

Водитель ставит кассету, и по внутреннему пространству салона разливается мелодичный наркоз «Океана Эльзы». Некоторое время я наслаждаюсь звучанием настоящего украинского языка и вкрадчивым, мягким тембром Славы Вакарчука: «…Я не сдамся без бою…».

Глаза опять непроизвольно закрываются, и последнее, что я замечаю, цифры на больших электронных часах – 5:17.

– Эй, трусиха! Ты прыгаешь или нет?!

Тёплая донбасская зима. Много пушистого снега. Я забралась на крышу сарая. Внизу двое пацанов – мои дворовые приятели хохочут и тычут пальцами то на меня, то на сугроб. Мне шесть лет. И мне страшно сигануть с двухметровой высоты. Однако прыгать надо, иначе весь мой непоколебимый авторитет главной шухарилы двора улетучится в один миг. Причём необходимо не просто солдатиком нырнуть в снег, а ещё при этом исполнить сальто в воздухе.

– Ленка, ну! Давай!!! – кричит пацан, что постарше.

– Баранки гну, – отвечаю я с дерзким вызовом и, отчаянно шагнув в пустоту, делаю впечатляющее сальто. Прыжок и правда получился на славу!

На Харцызск редко наваливали снежные бураны, но в тот год сугробы намело больше метра. Да, той зимой дворовая ребятня отвела душу, насладилась мягким снегом по полной программе.

В сугробах мы рыли ходы или лепили снежную бабу. Часто кто-нибудь из взрослых вызывался насыпать снежную горку, с которой мы скатывались на фанерках или просто «кучей малой». Конечно, я всегда считалась заводилой. Что поделать, ведь у меня мальчишеский характер; как сказал бы психолог, у меня мускулинный соматотип.

Я открываю один глаз и замечаю справа в окне автобуса первые признаки пробуждения солнца. Тонкая лента зари на горизонте буквально на глазах становится всё шире и шире. Ура! Мы, наконец, подъезжаем к Донецку!

Слева от дороги выстроились в ряд огромные терриконы, похожие на египетские пирамиды, полностью заросшие травой, справа тянется бесконечная территория металлургического комбината, дымящая трубами, а прямо над дорогой через каждые сто метров огромные баннеры с изображением мило улыбающегося нового царя и хозяина всея Украины, мелкого воришки – Януковича. Короче говоря, перед нашим взором открылся полный джентльменский набор сегодняшнего Донбасса.

Меня в тот момент радовало одно – через двадцать минут мы окажемся на автовокзале Донецка, пересядем в другой автобус, и ещё через столько же я прибуду на родину, в незабываемый Харцызск! Сколько же лет я отсутствовала в любимом городе?

Наверное, лет одиннадцать. С учетом разных событий, случившихся в моей непростой жизни (хороших, плохих и очень плохих), – можно смело утверждать, что пролетело сто одиннадцать лет.

Огромный ухоженный Донецк мы объезжаем краем с восточной стороны, следуем мимо грандиозной «Донбасc-Арены», и вот мы на автовокзале. Берём билеты на ближайший автобус до Харцызска, и уже через двадцать минут продолжаем увлекательное путешествие в моё прекрасное Детство.

Утренний Харцызск приветствует нас пустыми сонными улицами, провинциальной размеренностью и звенящей тишиной, характерной для маленьких городков. В таком месте хорошо жить, когда ты на пенсии – тихо, спокойно, нет мышиной возни больших городов, но только при одном условии – что пенсия составит 8 тысяч гривен, а не 800, как сейчас.

Прежде чем поделиться впечатлениями о Харцызске двадцать первого века, хочется кратко поведать о его героической истории.

Параграф 2. История образования города Харцызска

Итак, что собственно мне известно о городе своего детства?

Оказывается, ежели основательно подумать, то я довольно много знаю о нём.

Для кого-то родина – это страна, где родился; для другого – домик в деревне; найдутся люди, для коих родина – это весь мир, а я Харцызск считаю своей Родиной, причём Харцызск времён Советского Союза. Терпеть не могу людей, льющих помои, хающих, ненавидящих Советский Союз. СССР – это наша великая история, история и русских, и украинцев, и латышей, и грузин. На историю плевать и гадить нельзя, иначе у нас никогда не будет светлого будущего. Поэтому, раз уж представилась такая возможность, расскажу об образовании Харцызска как города.

Во-первых, почему город называется Харцызском, и кто такие харцызы?

Ещё в каменном веке в долинах рек Крынка и Ольховая, на Зуй-горе обитали древние люди. Вдоль реки Крынки, которая в те времена являлась довольно многоводной, проходил торговый путь с Северного Кавказа в Центральную Европу.

В средние века (от 14 до 18 веков) на этой земле селились кочевые племена ногайцев, подчинявшихся Крымскому ханству. В это же самое время около рек появляются поселения свободных и смелых людей, бежавших в поисках лучшей доли из Московии и Речи Посполитой. В основном это – донские и запорожские казаки, а также беглые крепостные крестьяне, разорившиеся дворяне. У этих смельчаков случались постоянные стычки с кочевниками – ногайцами, порой страшно кровавые. Часто ногайцы (турки и татары) сжигали целые деревни, не щадя ни женщин, ни детей, ни стариков.

Переселенцы ожесточённо и отважно сопротивлялись; верховодил ими смелый, но неимоверно жестокий предводитель, по имени Харцыз. Именно поэтому и прозвали этих смелых людей харцызами, что в переводе с татарского означает «разбойники».

Однако должна заметить, что данное слово совсем не означает «грабители» (в Донбассе, к сожалению, по своему незнанию многие люди трактуют харцызов именно как грабителей и бандитов): «харцызами», иногда «харцызяками» называли свободолюбивых людей, не подчинявшихся ни крымскому хану, ни турецкому султану.

Поскольку местные жители именовались харцызами, то, естественно, их поселение стали в последствии называть Харцызском. В 18 веке произошла русско-турецкая война, в результате которой большая часть территорий так называемого Дикого Поля (это Харцызск и его окрестности) вошла в состав Российской империи.

Россия построила надёжную оборонительную линию, проходившую по Зуй-горе, и набеги недружелюбных южных соседей сошли на нет.

Про отважного атамана Харцыза и его сподвижника Зуя сложено немало удивительных легенд. В народе бытует весьма интересное сказание об огромной пещере с несметными сокровищами на Зуй-горе, однако её ещё никто не нашёл, хотя искали многие…

Параграф 3. Что такое Большой Харцызск?

Я много раз сталкивалась, как на Украине, так и в России, с тем, что люди вообще понятия не имеют, что на Украине существует город Харцызск. Знают Зуевку, Иловайск, слышали о Зугресе, но все абсолютно не в курсе о Харцызске. Согласитесь, что для уроженки этого городка такое отношение к Харцызску довольно обидно и крайне несправедливо. А между тем и Зуевка, и Иловайск, и, естественно, Харцызск входят в территориальное образование – Большой Харцызск. Хочется поведать кратко о городах Большого Харцызска, вернее, об истории их образования.

Во второй половине 18 века эти земли вошли в состав Войска Донского и к концу века начали интенсивно заселяться. Бывшему атаману Войска Донского А. Иловайскому царь отдал во владение земельный надел, где его наследники основали поселение Зуевку, а через некоторое время – слободу Харцызскую, отдавая таким образом дань памяти Харцызу и Зую.

В 19 веке началось строительство железной дороги Курск – Харьков – Азов. Недалеко от слободы Харцызской решили построить железнодорожную станцию, названную Харцызской. Немного южнее по железнодорожной ветке, на месте разъезда, также возникла станция, названная по имени хозяина окрестных земель графа Иловайского. Станция понемногу разрослась в город Иловайск. Такова немудрёная история образования Иловайска. А на месте Зуевки через какое-то время вырос современный большой город Зуевка.

Во второй половине 19-го века в окрестностях Харцызска обнаружили залежи каменного угля. Месторождение принялись интенсивно разрабатывать. Пристанционный посёлок стал постепенно расти и развиваться. В нём запустили механический завод, котельно-механический завод, который с 1914-го года называется трубным. Построили также две паровые мельницы, ввели в строй кирпичный завод. Кроме того, в посёлке действовала двухлетняя железнодорожная школа и бурса. Как видите, Харцызск – это не только добыча угля, но и интенсивное развитие промышленности.

Кстати, некоторые историки утверждают, что Харцызск – это Донбасс в миниатюре. Вот такой он, город моего детства.

Теперь несколько слов о Зугресе. После Гражданской войны недалеко от Харцызска началось строительство Зуевской ГРЭС, длившееся семь лет.

В конце 1931-го года электростанция дала развивающейся промышленности первый ток. Введение в эксплуатацию ГРЭС обеспечило электроэнергией практически весь Донбасс. Рядом с электростанцией возник рабочий посёлок, разросшийся впоследствии и превратившийся в город Зугрес.

Это, в общем, всё, что я знаю и хотела рассказать об истории городов Большого Харцызска.

Можно ещё долго рассказывать об истории города в послевоенное время, но это не входит в мою задачу. Если кто-то захочет больше узнать о Харцызске, то можете посетить замечательный краеведческий музей или почерпнуть информацию из Интернета.

Вернёмся к моим ощущениям от встречи с любимым Харцызском, городом моего детства и юности. Сразу хочу заметить, что впечатления и эмоции оказались весьма противоречивыми.

Параграф 4. Первые впечатления. На могиле у деда Ивана

Тот, кто по каким-либо причинам уезжал из родного города на долгие годы, а потом возвращался, наверняка поймёт шквал эмоций, переполнявших меня. Чем меньше населённый пункт, откуда вы укатили, тем больше ощущений, поскольку в маленьком городке нет, наверное, ни одного квадратного сантиметра, где не ступала бы ваша нога. А теперь все эти родные, до боли знакомые сантиметры, так или иначе, кардинально изменились…

Стою на площади около маленького автовокзала, возбуждённо оглядываюсь по сторонам и искренне удивляюсь: «Почему меня никто не узнаёт?»

«Земляки, это я, ваша Лешучка! Я вернулась!», – хотелось крикнуть на весь квартал, да что там – на весь город.

Слёзы с обидой наворачивались на глаза, ведь никто не обращал на меня ни малейшего внимания. Я стала чужой среди своих, чувствовала себя предательницей родных мест, друзей, родственников и знакомых, сбежавшая сразу после школы сначала в многолюдный Харьков, потом в жаркую Среднюю Азию, а затем в солнечный Израиль. На все вынужденные путешествия, невероятные приключения, ужасные трагедии и серые будни потрачена уйма времени. Я исчезла из родного города почти на тридцать лет!

А Харцызск всё это время жил своей размеренной жизнью: рождались и умирали люди, спивались и сходили с ума бывшие афганцы. Старики-пенсионеры и другие малоимущие граждане голодали в годы так называемой перестройки, молодые парни и девчата корчились от наркотической ломки, беспредельничала братва (в погонах и без), и куражились новые хозяева жизни. Интересно, остался ли здесь хоть кто-нибудь из моих одноклассников, и чем они занимаются; быть может, большинство уже спокойно спят в своих могилах на огромных кладбищах вокруг города?

Ладно, сколько можно торчать на месте и вертеть головой по сторонам в водовороте нахлынувших эмоций, пора бы и прогуляться по родным, дорогим, милым улочкам.

Первое, что бросается в глаза – обилие дурацкой, никому не нужной рекламы, наверное, являющейся двигателем торговли, но только в том случае, когда у населения имеются денежки, чтобы покупать всё то, что восхваляют и предлагают. Невольно замечаю, что кругом одни рынки – большие и крошечные, официальные и хаотичные, грязные и не очень. Такое впечатление, что всё население от мала до велика ринулось торговать. Полагаю, что большое количество базаров на такой небольшой городок, как Харцызск, является первым признаком того, что заводы и фабрики давно не работают, а лежат на боку.

Кроме многочисленных базаров (мы гуляли по городу два дня, хотя его можно запросто обойти за два часа), коих мы насчитали аж 32, повсюду множество магазинов, огромных и величиной с квартиру, называемых теперь бутиками.

Кстати, в переводе с французского «бутик» – третьесортная вонючая лавка, в которую уважающий себя гражданин не заходит. Однако кому-то когда-то понравилось иностранное слово, и оно пошло гулять по просторам бывшего СССР. Эти неказистые магазинчики с хамоватыми продавцами переделаны из квартир и закутков, расположенных на первых этажах. Это надо же до такого додуматься?

Можно, конечно, ещё долго шататься по улицам моих воспоминаний, умываться горючими слезами, наслаждаться нахлынувшими эмоциями, но у меня есть вполне конкретная цель – кладбище, где покоится дед Иван, любимый дедуля, которому я сорок лет назад помогала собирать велик с моторчиком.

Надо обязательно посетить и ещё одно кладбище, где похоронен отец.

Дедово кладбище раскинулось многими гектарами около шахтёрского посёлка Коммунист, на окраине города. Если двигаться туда пешком, то выйдет часа полтора, если же добираться автобусом, которого надо ждать очень долго, то минут десять-пятнадцать, ну, а ежели взять такси, то всего пять минут. Поскольку время пребывания в Харцызске у нас резко ограничено обилием мест, где хотелось бы побывать, мы выбрали третий вариант – такси. Поэтому следующим неожиданным эмоциональным впечатлением является вереница свободных машин с импровизированными шашечками, стоящих вдоль дороги рядом с автобусной остановкой.

Ожидающих автобус много, а на стоянке такси – пусто и тихо. Наверное, на такси добираться в десять раз дороже?

До Коммуниста на автобусе – 6 гривен, на такси – 20 гривен. Народ ждёт автобус, сберегая каждую копейку своего скудного бюджета.

Подходим к первой машине; перед нами старенький «Жигуль» не первой свежести. Основная масса машин, ожидающих клиентов, именно «Жигули» двадцатилетней давности.

Водитель, усталый от ожидания клиентов мужичок лет сорока, сидит с закрытыми глазами, и кажется, спит со вчерашнего дня.

– Добрый день, нам на кладбище, то, что около Коммуниста, и, если можно, нас там подождите с часок, а потом, привезите назад, – вежливо обращается муж к частному извозчику.

Мужчина вздрогнул, как пойманный на посту уснувший часовой, широко открыл заспанные глаза, будто увидел Деда Мороза с подарками, и с надеждой произнёс:

– Конечно, с большим удовольствием!

Мы неспешно загрузились в потёртую «Жигу» пятой модели и осторожно двинулись в сторону посёлка. Через пару кварталов асфальтированная дорога перестала выглядеть таковой, и теперь представляла собой просёлочную, с огромными рытвинами и буграми, ухабами и ямами. Совершенно точно: эту дорогу ремонтировали последний раз ещё тогда, когда на троне восседал Горбачёв. Однако таксист предельно аккуратно и мягко вёл машину, как будто транспортировал саму королеву Великобритании; а может быть, ещё и оттого, что мы стали его первыми клиентами за последнюю неделю.

Возможно, на наших лбах приклеена надпись, что мы иностранцы; поэтому проницательный водила, почти психолог доморощенный, задал провокационный вопрос:

– Откуда вы приехали?

Муж молчит, видимо, ему не хочется разговаривать с незнакомым человеком в чужой стране и в чужом городе. Но я ведь в родном городе, пусть даже и давно здесь не появлялась.

– Мы из Израиля. Я тут родилась и жила до восемнадцати лет. Вот, ностальгия замучила, решили приехать. Вообще ничего не узнаю. Всё так изменилось, – говорю я.

– Да уж.., – глубокомысленно произнёс водитель и ровно через две секунды принялся жаловаться на хреновую жизнь, отсутствие работы, при этом поливая помоями правительство, а заодно Витю и Юлю…

Хочу заметить, что все без исключения люди, с кем я общалась здесь, пели примерно одну и ту же горькую песню: ни слова радости и оптимизма, ни намёка на хорошую жизнь.

Таким образом, мы довольно скоро добрались до Коммуниста. Слева возвышался когда-то элегантный, с колоннами, ДК шахты «Коммунист», а теперь полуразрушенный призрак. Справа дышала на ладан единственная в этих краях действующая угольная шахта; видимо, доживающая свои последние дни.

Вот тогда первый раз у меня возникло щемящее ощущение полной разрухи, умело прикрываемой чиновниками всех уровней. В этой связи вспоминается высказывание мэра о том, что Харцызск – самый бурно развивающийся город во всём Донбассе. Я ему категорически не поверила на слово и оказалась права.

Итак, прямо перед нами распахнуты центральные ворота кладбища. Таксист остановил машину и твёрдо пообещал ждать нас столько, сколько нужно.

Не знаю, работали ли здесь специальные служащие, следящие за порядком: те, что подметают аллеи, убирают накопившийся мусор, сжигают сухие листья? Но на этом кладбище явно штатное расписание оказалось урезано до минимума, если не до нуля. Грязь и кучи всякого прошлогоднего барахла, старые венки и сгнившие деревянные надгробья вызывали гнетущее впечатление.

Кладбище выглядело невероятно огромным, со множеством свежих захоронений. Бросалось в глаза большое количество шахтёрских могил, появившихся сразу на следующий день с начала освоения месторождения угля.

Поскольку я давно не была на могиле у деда Ивана, то предполагала, что возникнут трудности с её поиском. Однако мои предчувствия, к счастью, не оправдались.

Я примерно знала участок где он похоронен, а это уже половина дела. Дойдя до нужного квартала, я повернулась и, как под гипнозом, направилась к могиле деда. Как это у меня получилось, до сих пор не пойму?

На старой могиле стоял скромный железный памятник, такой же, как у большинства.

Ну здравствуй, дедуля. Слёзы наворачивались на глаза и хотелось выть…

Дедуля стоял перед глазами, словно живой, и с укоризной смотрел на бабу Дуню, намеревавшуюся шлёпнуть меня за какую-то проказу.

«Только попробуй тронь Алёнку», – стоял в ушах его мягкий и одновременно твёрдый голос. В общем-то, если честно, то дедушка и бабушка не наказывали меня никогда, во всяком случае, я этого не помню.

Мы основательно прибрали могилку: помыли запылённый памятник, вырвали выросшие сорняки, поставили в воду привезённые цветы. В общем, сделали всё, что обычно делают люди в таких местах.

– Извини дедуля, что я такая сволочь, редко бываю на твоей могиле, – шептала я.

Ну вот, опять слёзы рекой, сердце бешено заколотилось, всплеск нахлынувших эмоций и лавина воспоминаний. Потом, сдерживая слёзы, я поведала дедуле, как живу и где мой дом, как моя семья, и какие славные у меня сыновья, где работаю и кто мой муж. Краем глаза я взглянула на мужа.

Мы живём вместе уже семь лет, а я всё ещё до конца не могу понять, почему он так трепетно и с уважением относится к моим родственникам, живым и мёртвым, ведь он их совсем не знает, а дедулю вообще не видел никогда?

Помянув дедулю, мы по традиции выпили по стаканчику вина, чем-то закусили, покурили, молча постояли несколько минут, опять покурили и двинулись медленным шагом к выходу. К моему удивлению, такси стояло на том же месте, как приклеенное.

Мы молча загрузились в машину и отправились назад в город.

Гнетущее ощущение несправедливости от того, что у меня нет возможности навещать деда чаще, не проходило; в горле стоял ком не сказанных в детстве любимому дедуле нужных слов. Я слишком увлекалась акробатикой, совсем мало времени проводила с дедом и совершенно не задумывалась о том, что он не вечный.

Какое счастье, что у меня до сих пор жива баба Дуня, хотя ей уже далеко за девяносто.

Заметив моё состояние, таксист не лез в душу с разговорами, а просто протянул визитку со словами:

– Если вам понадобится машина, звоните в любое время дня и ночи.

Муж дал водителю сто гривен, чему тот оказался несказанно рад, и мы распрощались.

Сделав большое, важное для меня дело, можно теперь заглянуть в родную школу, где я училась, расположенную в самом центре города, недалеко от дома, где я жила. Предстояло ещё одно волнующее, трогательное событие для моей издёрганной нервной системы.

Почему человека тянет в места его детства? Каков глубинный смысл встречи с детским садом, куда ходила, или посещение школы, где я, если по-честному, считалась круглой троечницей и совсем не хотела учиться?

А зачем так необходимо встретить хотя бы одну учительницу из моего детства?

Думаю, что ответы на эти непростые вопросы не такие уж однозначные.

Не стану философствовать обо всех людях, поделюсь лишь своим пониманием данного феномена. Лично меня, Елену Лешукову (Штайнер), тянет в места моего детства только потому, что я хочу ещё раз окунуться в атмосферу ярких, волнующих, незабываемых ощущений, в то время, когда все мои друзья и одноклассники были рядом!

Конечно, в каждом возрасте свои яркие впечатления и положительные моменты, но то, что я переживала в детстве, кажется самым запоминающимся и важным.

Быть может, именно по этой причине я смутно помню время, когда мне исполнилось 25—30 лет, но детство помню отчётливо.

You have finished the free preview. Would you like to read more?

Исповедь чемпионки