Read the book: «Враг моего сердца»

Глава 1

Вода в колодце покрылась за ночь тонким ледком. Морозы ещё не отпускали, хоть и минули давно Вьюницы¹, а скоро уж и Комоедицы² начнутся. Елица подышала на ладонь, стянув рукавицу: от задубевшей верёвки пальцы стыли мигом. Не торопилась нынче уходить зима, как будто и забыла совсем, что пора бы уж на лето поворачивать.

Ведро, ударившись в хрусткую корку, раскололо её, зачерпнуло воды. Дохнуло из колодца стылым дыханием родника. Наполнив одно за другим два ведра, Елица закрепила их на коромысле и, легко вскинув на плечи, понесла к избе. Идти недалеко. Торопиться не хотелось. Дышалось нынче так дивно – хоть и ветер лютует по ночам, завывает ещё над крышей, будто ищет кого-то, и снег порой сыпет, а всё одно – весной пахнет. И дух этот живительный, дарующий надежду на справный год, ничто не прогонит. Елица пошла неспешно по узкой улочке меж невысоких изб, одна другой новее. Звяница разрасталась всё больше. После того, как князь Борила Молчанович построил неподалёку отсюда, на границе с косляцкими землями, острог – и людей своих оружных оставил для охраны от набегов с юго-востока, что стали гораздо чаще в последние луны.

– Нежана! – окликнул позади сильный, звенящий на морозе голос. – Давай помогу!

И, казалось бы, много лет её этим именем кличут, а всё никак не привыкнуть… И нехорошо на душе порой из-за этого необходимого, но всё же – обмана. Она вздохнула тихо, чтобы незаметно было, и обернулась. К ней, на ходу запахивая узорный, любовно вышитый матерью, кожух, спешил Денко, улыбаясь во весь рот. Большуха³ Мстислава, встав на пороге сеней и выглядывая поверх плетня, с благосклонностью посмотрела на сына. Ухаживания его она одобряла и считала, что никакой другой невестки ей в доме не надобно, если Елицу заполучить удастся.

– Мне не тяжело, – та улыбнулась в ответ. – Да и идти-то всего пару дворов.

Елица качнула головой вдоль улицы, понимая уже, что слова её будто горох от стены отлетят. Говорят, женщины влюблённые глупеют – да куда там! Мужчины разума тоже лишаются мигом, как начинает в жилах кровь быстрее бежать. А уж по весне – и подавно. А потому Денко, никаким осторожным увещеваниям не вняв, перехватил коромысло и водрузил себе на плечо играючи. Красуется. И ведь что ему ни говори, а всё равно делает вид, что не понимает.

– Сильная ты, Нежана – вижу. А я всё равно сильней. А потому тяжести тебе таскать не дам, – он подмигнул.

И только любоваться им: сероглазым, румяным, пышущим удалью и здоровьем – любая девица сомлеет, а Елица только кивнула благодарно. Парень поправил шапку, из-под которой торчали вихры цвета небелёного льна, и пошёл дальше, нарочно не спеша.

Соседи, уже выходя во дворы и начиная каждодневные заботы, с любопытством поглядывали в их сторону. Шептались и гадали, верно, когда Елица наконец сдастся и согласится за Денко замуж выйти хотя бы на словах, ведь срок её вдовства пока не истёк. Две зимы ещё ждать, как минует семь лет – а там она снова сможет наравне с гожими в невесты девицами сватовство принимать.

А что? Средний сын старейшины Благослава – вдовице, которая пять лет как без мужика мыкается, куда уж лучше найти. Каждая девка в округе на её месте оказаться за счастье почтёт. Так они рассуждали, всей весью желая Денко победы в этой затянувшейся незримой борьбе с женской гордостью и упрямством.

Парень довёл Елицу до калитки и встал, не торопясь спускать коромысло с плеча и явно ожидая приглашения пройти дальше. Она прогонять его не стала – невежливо всё ж – и пропустила вперёд, придержав створку. На невысоком – о две ступени – крыльце их уже поджидала Сновида. Головой покачала недовольно – уж она по известным причинам никаких восторгов не испытывала от того, что Денко вокруг Елицы крутится. Всё это ей казалось опасным.

– Утречка доброго, Сновида Ждановна, – вежливо поздоровался парень. – Ставить куда?

Будто первый раз до их дома вёдра нёс.

– Доброго, – кивнула старуха и махнула рукой в дальний угол сеней.

А Елицу таким взглядом обожгла, будто она во всём виновата. Хоть никогда никаких надежд та сыну старейшины не давала. Проследив за тем, как парень составляет вёдра на пол, волхва вдруг принюхалась и, всплеснув руками, скрылась в избе. Послышалось её тихое ворчание о том, что с этой молодёжью у неё едва каша не пригорела.

– Вечером свидимся? – Денко нарочитым жестом отёр лоб тыльной стороной ладони, хоть и ничуть не вспотел – только разрумянился пуще да тело разогрел с утра. Работаться теперь будет лучше.

– Коли работы никакой не будет по дому, – Елица неопределённо повела плечом.

Это было почти то же самое, что сразу “нет” сказать. Работа, она никогда не переведётся. А её с детства не приучали бездельничать, кем бы она ни родилась. Денко помрачнел, распознав прозрачный намёк.

– Ты бы хоть иногда в беседе появлялась. Прясть да ткать там тоже можно.

– Не положено мне слишком часто туда ходить – знаешь ведь. Не маленький, чай, – Елица глянула в сторону двери, мысленно призывая Сновиду, но та, видно, совсем захлопоталась.

Денко опустил голову, о чём-то крепко задумавшись, смял в кулаке снятую шапку. Порой заметно становилось, как терпение его иссякает, словно ручеёк в знойную пору. Но он всегда находил его снова.

– Знаю всё, Нежа, – снова взглянул, и в глазах его почудился лукавый блеск. – И ждать буду, сколько понадобится.

И вдруг – кто бы мог подумать – вперёд качнулся. Мигом сковал подбородок пальцами и губами к губам прижался. Елица задохнулась даже, моргнула недоуменно, когда он прервал торопливый, но на диво жаркий поцелуй. Позабыл, похоже, что получал когда-то по лицу за такое. После покушаться перестал, а теперь вот за старое взялся.

Быстро натянув шапку, Денко покинул сени и пошёл по искристому, недавно выпавшему снегу назад. Елица только губ коснулась кончиками пальцев, глядя ему вслед. Вздохнула, жалея, что не может объяснить ему всё так, как того душа требовала.

– Вот ты ж посмотри, – буркнула Сновида. – И ничто-то его не берёт. Упорный тебе достался, будто назло.

Елица, вздрогнув, повернулась к ней. Старуха щурилась от яркого света Дажьбожьего ока, что отражался от белоснежных сугробов и разливался кругом, словно топлёное масло.

– Придёт время, всё поймёт, – Елица прошла мимо неё в избу.

С наслаждением вдохнув чуть дымный, прогретый от печи воздух, скинула свиту и повесила её у двери. Здесь почти ничего не было видно после ослепительно белого двора: свет, кроме печи, давали только несколько лучин да небольшие щёлки в приоткрытых волоках.

– Как то время придёт, он и вовсе голову потеряет. Нехорошо вышло, – Сновида, поправляя убрус, с сердитым видом уселась на лавку. – Хотя чему удивляться. Ты – женщина справная, молодая совсем. А он в самую пору вошёл, чтобы жену себе искать. И Мстислава его только распаляет пуще. Будто сами духи ей чего нашептали о тебе.

Елица взяла с высокой полки пару мисок – утренничать пора – и поставила на стол, только хмурясь от справедливых слов Сновиды. Никто в Звянице не знал, кто она на самом деле. Считали, что дальняя родственница волхвы, отправленная родичами той в обучение после гибели мужа в одном из сражений с войском остёрского князя Светояра. Так оно и было по правде-то. Но не ведали звяничане, что Сновида вовсе Елице не родня, а сама она – княженка, дочь правителя, которого они почитали и во всём поддерживали. Отчего-то Борила Молчанович не хотел истинного имени дочери всем вокруг открывать. Порой казалось, очень уж оберегает, будто она только – та слабость, которой могли воспользоваться недруги. Хоть и наследник у него был: старший Отрад – а о дочери он всегда заботился отдельно.

Сама она порой мыслила, что оно и хорошо: жить так, будто за тебя кто другой живёт. Не трогает болезненных глубин души, где осталась будто дыра после смерти Радима. Сколько лет прошло, а всё иногда колет. Но служение Макоши и постижение безграничной мудрости и глубины её под надзором Сновиды помогли со временем унять самую лютую боль. И обиду на отца, который будто услал её с глаз долой.

– Я уж и так в беседу не хожу, – тихо проворчала Елица, раскладывая по мискам кашу. – Знаю, что он там сидеть будет. Смотреть. И девки меня здешние скоро дубинками где вечером встретят. В их-то глазах я точно собака на сене.

– Побоятся, – Сновида достала из неглубокого прохладного подпола крынку молока. – Ты ж будущая жрица Макоши. Волхва.

– Да где ж мне. Как срок вдовства пройдёт, батюшка меня сызнова замуж выдаст, – Елица бездумно протёрла краем рушника и без того чистые кружки.

– Значит, верховной жрицей будешь там, куда за мужем ехать доведётся, – сурово одёрнула её старуха. – Борила не просто так тебя ко мне отправил. Он лучшего тебе желает.

Елица только головой покачала. Думается, отец просто не хотел, чтобы в бытность вдовицей она слишком часто виделась с мачехой – княгиней Зимавой. Не очень-то они друг друга любили, хоть и делить им было особо нечего. Просто нравами не сошлись.

Вечером погода выдалась наконец поистине весенней. Солнце совсем разгулялось. С крыш закапало весело, раскис от влаги снег вокруг дома и сараев. То и дело пробегая по двору, Елица поднимала лицо к ясному небу и улыбалась невесть чему, а после и вовсе собралась в беседу. Хватит затворничать да от Денко бегать: она ему всё объяснила, а там уж пусть на себя пеняет. Жуть как хотелось уже с другими девицами поболтать-посмеяться, узнать последние вести, что в княжестве ходят. Сновида тому не особо обрадовалась, но не запрещать же теперь: Елица давно уж не дитё неразумное, за которым пригляд нужен.

Как темнеть начало, она взяла с собой урок на весь вечер: лишь бы Денко не начал веретено отбирать или кудель. А то с него станется, чтобы о себе забыть не дать да лишний раз всем вокруг показать, что Елица-Нежана ему лишь принадлежит, хоть ничего она ему ни разу не обещала.

Ещё издалека, пройдя по улице, что начала в сумерках, без тепла Дажьбожьего ока, подмерзать, она услыхала отдаленные голоса девушек. Те торопились в тёплую избу, что раньше была общинной, а теперь предназначалась больше для женских посиделок да для гостей. Шли, переговариваясь, взвизгивая и хохоча, когда кто-то оскальзывался на коварном насте. Они предвкушали уже, как позже нагрянут и парни, вспугнув всех гоготом и шутками, что всегда сыпятся из них при виде молодых невест, точно из дырявого мешка – просо.

Погавкивали собаки во дворах, не зло, а больше для порядка: чтобы молодухи не слишком шумели, не тревожили уставших за день соседей и родичей. Выплыл на небо рогатый месяц, узкой полоской рассекая жемчужную россыпь звёзд. Шептал лес за рядами изб и у края старого пала⁴. Но казалось, Елица слышала даже этот тихий разговор высоких сосен, меж которых заплутал сонный ветер. В такие вечера, когда по чистому небу не проплывало ни единого обрывка облака, она гораздо острее чувствовала, как наблюдают за людьми из самого Ирия мудрые Боги. Может, и стезя её в том – волхвой стать? Не идти больше никогда замуж, не возвращаться к былой, почти забытой жизни? Служить Макоши, пряхе судьбы, не обращая внимания на мелкие тревоги.

Она остановилась у двери, встряхнула головой – тихий звон колтов как будто отрезвил. Дёрнула ручку и вошла в наполненный гомоном девичьих голосов дом.

– Нежана! – воскликнула тут же звонкая Веселина. – А мы уж думать начали, что ты совсем нас позабыла!

– Насиделась дома, хватит, – она улыбнулась и прошла дальше, выбирая место на лавке поудобнее и посветлее.

Но многие уже оказались заняты. Веселина чуть подвинулась, приглашая расположиться рядом, и подталкивая соседку, зеленоглазую Лушу, которая на небрежный жест только красивые губы недовольно поджала. С Елицей они особой дружбы не водили: она казалась дочери охотника заносчивой и нелюдимой. А ещё Денко, на которого у неё когда-то были большие надежды, голову заморочила. Ладно хоть в привороте не обвиняла, но кто её знает, что будет дальше.

– Что, совсем надежду потеряла, что Денко от тебя отстанет? – рассмеялась Веселина. – Правильно. От него всё одно нигде не укроешься. Чего дома киснуть?

Посмотри-ка: с виду хохотушка легкомысленная, да не такая простая. И парни на неё летят, словно на огонёк, и девушки вокруг собираются, сами того не замечая, тянутся к ней. И вовсе не скажешь, что глупая, только красотой одной Лелей одарённая – многое понимает. А потому только с ней Елица за пять лет сошлась ближе всего.

Она, скинув плотную одежду, села рядом с подругой, укрепила рядом пряслице, стараясь не замечать, как смотрит на неё Луша. Другие же девицы, которых сегодня пришло всего пятеро, лишь поздоровались приветливо, как будто видели её в беседе совсем недавно. Только закипела работа, закрутились веретёна, как Веселина – первая соловушка в Звянице – затянула неторопливую песню. Елица прислушалась к знакомым словам, а через миг подхватила – голоса их слились так ладно, будто всю жизнь они вместе пели. Девушки совсем притихли, словно зачарованные. Даже дыхание как будто затаили. Одна лишь Луша пыхтела громко: и всё-то у неё не ладилось сегодня. То нитка запутается, то петелька соскочит, то кудель оборвётся. И что ж разобрало её так нынче? Ведь не первый раз вместе на посиделках собираются – и никогда присутствие Елицы не злило её так сильно.

И песня-то не была печальной: о том как речка бежит, а пригожий пастух на её берегу пасёт коз, тревожа душу тайком наблюдающей за ним девушки чудесным голосом свирели – а на сердце с каждым словом как будто тяжелее становилось. Елица с беспокойством поглядывала на дверь, подумывая о том, не стоит ли уйти сегодня ещё до того, как придут парни. Но решила, что спешный побег только вызовет насмешки девушек. А того пуще – можно с Денко где на улице столкнуться – ещё хуже будет.

Потому она осталась на месте, завершив первую на сегодня песню. Внутри встала масляной пеленой муть нехорошего предчувствия. И, забрав дыхание весны, что сегодня радовало всех, снаружи снова угрожающе завыл ветер. Девушки заговорили тихо, но Елица не слушала. Почему-то в голову лез только треск пламени в печи и голос непогоды, что навалилась снова. Но скоро захрустели по ломкому насту дорожки шаги. Зазвучали голоса парней – но не весёлые, а как будто приглушённые и озадаченные.

Первым вошёл Денко, окинул взором избу и в Елицу вперился. На его лице не промелькнуло и тени удивления, словно он точно знал, что сегодня встретит её здесь. Кто-то подтолкнул его в спину – проходи, мол, не задерживай. И вслед за ним ввалились остальные молодцы. И при виде их девушки тут же смолкли, а в глазах их погасли все искры первой радости.

– А я к тебе заходил, Нежа, – бросил Денко, проходя дальше, к печи, но отчего-то даже кожуха не снимая, будто сразу уходить собрался. – Думал нет тебя тут. А вам, девицы, всем по домам идти надо. Вести у нас недобрые.

Парни расселись по лавкам, не прерывая Денко: всё ж он сен старейшины, а значит среди молодых уважаемый – ему и слово первому.

– Что случилось? – Елица встала, стараясь не вскочить слишком резко.

Девушки, тараща от испуга глаза, начали помалу собирать пряслица, сматывать незаконченные уроки. Не похоже было, чтобы Денко шутил, хоть порой парни и любили придумать какую забаву, чтобы в заблуждение ввесть, а после посмеяться.

– Говорят, князь Борила Молчанович вместе с княжичем Отрадом погиб в последней схватке с остёрцами. Войско наше отступает, а те идут по землям к самому Велеборску. Глядишь и к нам скоро забредут. А там грабить примутся да бесчинствовать.

Девушки заохали, переглядываясь и не понимая, верно, что на такое можно сказать. Попросту не верилось. Денко рассказывал ещё что-то, вступили в разговор и другие парни, хоть сами толком ничего не знали. А Елица, снова опустившись на лавку, слышать их почти перестала, будто оглохла. Только смотрела перед собой, пытаясь осознать страшную весть. Давно она отца не видела, да казалось сейчас, будто вчера встречались. И мягко гладил он по макушке, как маленькую, приговаривал, что всё будет хорошо, и скоро она сможет вернуться в Велеборск. И Отрад подтрунивал над ней незло, предостерегая, чтобы в глухих отдалённых от стольного города весях она не поддалась на чары Лешего и не ушла с ним в чащу. Словно вокруг самого Велеборска не стояли дремучие, с пятнами старых и новых лядин⁵, леса. И Хозяин их не наблюдал за каждым, кто входил в его владения.

Да только не уберегли, значит, духи и Боги, которым возносились перед боем щедрые требы, князя и его наследника. Обратил благосклонный взор Перун на остёрцев, что давно уже на землях своих едва не впроголодь живут, от лета до лета перебиваясь редкой дичью, засушенными грибами да кореньями.

Елица сморгнула слёзы – и быстро стёрла мокрые дорожки с щёк. Чтобы не видели. Встала на трясущиеся ноги и принялась надевать свиту, не попадая в рукава. Кажется, её окликнули, один раз и другой. Денко тронул за плечо, заставляя посмотреть на него.

– Ты не бойся, – долетел до слуха его голос, будто эхо в дупле старого дуба. – Мы за вас постоять сможем. Коли эти супостаты в Звянице появятся. И воевода нам поможет с кметями.

– Почти всё княжеское войско не смогло, а ты, значит, сможешь, – она зло посмотрела на него. Резанул голос острой ледяной кромкой – и парень даже шаг назад сделал, а девушки необрительно зашептались.

Елица схватила пряслице и вышла во двор, ни с кем не попрощавшись. Пошла, сбиваясь на бег, по неровной скользкой дорожке. Едва не упала, оцарапав ладонь о колючий наст, что покрывал сугроб: рукавицы-то в беседе оставила.

– Стой! Ноги переломаешь! – торопливые шаги настигли со спины, и крепкие пальцы поддержали под локоть. – Нежа… Неженька.

Она повернулась к Денко и повисла у него на шее, вжимаясь лицом в плечо. О многом он мог догадаться, увидев её слёзы, которые никак нельзя было удержать, но собственные тревоги, видно, застлали разум сына старейшины. А ещё небывалый порыв, что обрушила на него девушка, за которой он гонялся, как за зайцем в голодную пору. Парень принялся гладить её по покрытой платком голове и спине. И зашептал что-то неразборчивое, но ласковое.

– Не бойся. Всё хорошо будет, – тёплые губы коснулись виска. – Может, и не дотянутся они до нас. Не верю я, что легко до Велеборска дойдут. А там воеводы ещё людей соберут – прогоним их. Ну? Не плачь.

Он мягко целовал её лицо, проводил ладонями по щекам. А Елица и возразить не могла ничего – казалось, только слово скажет, шевельнётся лишний раз – и тут же рассыплется на осколки: такое страшное горе сковало её, будто обожжённая глина. Кто-то выглянул из беседы – и скрылся внутри снова.

Только когда Денко прижался к губам Елицы, она наконец очнулась. Дёрнулась назад, отталкивая его.

– А тебе всё одно подавай! – бросила гневно и снова домой пошла.

И как только допустила такое? А уж чего себе сын старейшины вообразил – одной только Макоши ведомо. Но парень упрямо поплёлся следом, не приближаясь, но и не теряя её из вида. Верно, и правда защитить хотел неведомо от кого. И тут только стало заметно, как поселилась в каждом дворе едва ощутимая тревога. Голоса звучали как будто громче обычного, разносясь по улице даже сквозь бревенчатые стены. Покинули беседу и девушки с остальными парнями: негромко переговариваясь, разошлись в стороны – по домам. Метнулся, завывая, вдоль тропинки ветер, бросил в спину ворох колючего снега, звякнул колтами у висков, забрался ледяной рукой под воротник.

Елица, так ни разу не обернувшись на Денко, добежала до своей избы и, неосторожно хлопнув дверью, встала у порога – словно силы все, собранные на дорогу, растеряла. Сновида встала с лавки в красном углу, где только что будто бы к Богам обращалась. Может, и просила чего. Может, надеялась, что слухи, долетевшие с запада до Звяницы неверные – и княже жив. Или такие чаяния наполняли сейчас только душу Елицы?

– Слышала уже, вижу, – проговорила старуха тихо, словно голос у неё вдруг сел. – Приходил Денко – рассказал. Посмотрела я – нет твоего отца в мире живых – ушёл.

Вот так – парой слов разбила всё, на что ещё можно было надеяться.

– А Отрад? – Елица негнущимися пальцами развязала пояс свиты.

– И брат твой тоже.

Сновида подняла взгляд – сумрачный, словно опрокинулась в него вся тёмная бездна ночного неба. И не могла пробиться сквозь эту потустороннюю пелену даже искра сострадания. Волхва всегда была женщиной суровой и не слишком ласковой. Наверное, поэтому её выбрал отец для обучения дочери – чтобы в ежовых рукавицах держала. Но и тепла от неё можно было дождаться не больше, чем от заледеневшего полена.

Елица прошла внутрь, едва не шаркая ногами по полу. Только бы теперь до лавки своей добраться, уткнуться в подушку – и никого не видеть.

– Теперь ты наследница, получается, – задумчиво рассудила Сновида. – Старшая дочь всё же. А молодшему братцу твоему до взросления далёко ещё.

Елица только рукой на неё махнула. Об этом она не хотела думать сейчас. Да и кто её, вдовую и в делах правления несведущую, допустит к княжескому столу? А теперь, когда неприятель подступает к столице, ещё неведомо, как всё обернётся. Может, и вовсе чужой князь город займёт. Даже, скорей всего, княжич. Потому как сам князь Остёрский в походы сам уже не ходит – точит его хворь уж много лун как. А у Светояра два сына. Молва о них ходит самая недобрая, что об одном, что о другом. Вряд ли кто-то из них не захочет своим княжеством обзавестись. Да только в Велеборск ехать всё равно нужно. Нельзя сейчас забиваться в угол и прятаться за подолом Макоши от всех свалившихся невзгод, сетуя на Недолю, что пожелала вплести нынче свою нить в судьбу княженки.

Заснуть не получалось почти до утра. Всё никак не хотела укладываться в голове страшная мысль о том, что отца и брата уже нет в этом мире. Если пали они в битве, кто справит теперь по ним тризну и страву? Если наступал неприятель – никто, верно, и не забрал их тела с поля брани. Только когда бледный свет восхода пробился в узкую щёлку приоткрытого волока, Елица всего на миг смежила веки – и провалилась в тяжкий сон.

А проснувшись, тут же решила, что ей нужно ехать в Велеборск. Она уже и вещи собирать принялась, как остановила её вернувшаяся со двора Сновида. С удивительным проворством она подошла и выдернула из рук Елицы рубаху, которую та уже сворачивала, чтобы уложить в дорожный мешок.

– Далеко собралась? – уколола ехидством. И рубаху за спину спрятала, не дав забрать назад. – Верно, хочешь, чтобы все догадались, кто ты такая. Или татям на дороге решила попасться? А может, и остёрцам? Их, верно, теперь много будет рыскать. Молодая девица им только в радость. Позабавятся власть.

– Воеводу Осмыля попрошу кого в охрану дать, – неуверенно буркнула в ответ Елица, всё яснее осознавая глупость своей задумки.

– А то воеводе людей девать некуда, – плеснула побольше яда волхва. – У него самого кметей на пару десятков. С одной стороны косляки ножи точат, а с другой теперь остёрцы того и гляди нагрянут. Самое время сумасбродных княженок до дому провожать.

Елица села на лавку, глядя в свой полупустой мешок. Всё верно старуха твердит: недобрый час пока в Верлеборск рваться. Сначала понять надо, что там сейчас происходит, кто на стол княжий метит. Но стоило лишь в очередной раз вспомнить, что там остался вместе с матерью младший брат Радан, как в груди стало холодно. Но и понятно было, что ничем она помочь им не сможет. Осмыль вот, молодой, но уже получивший доверие Борилы Молчановича воевода, коли людей соберёт, так и полезнее окажется. А она что? Заклинать врага станет? Так она волхва, к тому ж недоученная, а не ведьма какая.

– Ты не суетись, девочка, – на удивление мягко проговорила вдруг Сновида. – Разузнать всё надо хорошо, с духами посоветоваться, а там уж решать. Борила не хотел бы, верно, чтобы ты себя по неосторожности погубила.

– А как же Зимава? И Радан, – Елица всё ж всхлипнула, пытаясь удержать новые слёзы.

Волхва только губами покривила.

– Уж княгиня за себя и сына своего постоять сумеет. Не тебе о ней тревожиться.

Решив, верно, что сказала она всё, Сновида вернулась к печи и неторопливо разожгла огонь, почти уже угасший. Елица вынула вещи из мешка, сложила снова в сундук. Надо бы к воеводе наведаться. Расспросить о том, что слышно теперь: кроме волхвы, только он ещё знал, кто она такая. Отец доверял ему, как себе. Любой, кто не знал князя достаточно, решил бы, что тот наказал Осмыля, услав так далеко, на самый восточный край владений. Кто знал отца много лучше – понял бы, что в том было важное поручение.

Пытаясь занять себя, а больше всего – тревожные мысли, Елица бралась нынче за всю подряд работу, едва не поперёк Сновиды всюду лезла. А та не слишком ей мешала, понимая, что только так можно отринуть печаль хоть на время. Во всей веси царило небывалое напряжение. Пустынно стало – и даже вновь разгулявшаяся к самым Комоедицам погода не заставляла людей выйти во двор чаще, чем требовалось заботами. И дети, чьи тонкие голоса слышались на улице постоянно, теперь, кажется, все оказались при деле. Словно звяничане каждый миг опасались, что налетят на весь вражьи ватаги. Но и о князе, что защищал их и правил ими разумно многие годы, они, хотелось верить, хоть немного печалились.

Пропал на время из вида Денко, от которого раньше не бывало отдыха ни дня. И первый день после побившей будто бы морозом жизнь Звяницы вести прошёл в мутном тумане неизвестности. Но Елица всё же чуть пришла в себя и успокоила мысли.

А на следующее утро вдруг пришло с заставы распоряжение воеводы всем волхвам явиться в острог. Елица, смутно чувствуя, что всё это не просто так, увязалась за Сновидой. Идти было недалеко: крепость, расположенная на обрывистом берегу реки Звяни виднелась из веси хорошо – стоило только встать на улице между домов. Её потемневшие от солнца и дождей бревенчатые стены закрывали едва не половину неба. И чем ближе подходишь, тем больший трепет поселяется в душе при виде добротных башен с пустыми провалами бойниц, высоких ворот, над которыми белеет, раскинув ветвистые рога, череп лося, принесённого в жертву и уложенного в землю при строительстве. Говорят, долго тогда волхвы просили милости Лесного хозяина, чтобы разрешил взять крепкого зверя из его бесчисленных стад и оставить оберегом на месте нового укрепления, которое так и получило название своё – Лосич.

Елица вслед за волхвой прошла по людному перекинутому через ров мосту, не обращая внимания на выкрики уже распалившихся с утра торговцев. Жизнь у стен острога шла, казалось бы, как обычно. Все уже оправились после нерадостных известий. А что? Князь, он погиб где-то далеко. И где-то далеко Велеборску угрожает опасность быть разорённым остёрцами. А здесь пока всё спокойно – и оттого кажется, что и впрямь ничего не поменялось.

Волхвов собирали у здешнего святилища. Там их уже поджидал сам Осмыль: не слишком высокий, но на диво крепкий молодой муж в самых силах, чтобы воевать и других за собой вести. Завидев Сновиду, он чуть наклонил русоволосую голову в сторону, высматривая за ней Елицу. Кивнув волхве, её придержал за локоть, когда мимо проходила, и тут же отвёл в сторону. Пока вызванные им жрецы приветствовали друг друга и Богов, что сегодня с особой строгостью взирали на всех вырезанными в обтёсанных древесных стволах глазами, Осмыль проводил Елицу до самого терема. Но внутрь они не пошли: встали на высоком крыльце: так ушей меньше, которые имеют, как известно, все стены.

Окинув взглядом полупустой, тонущий в талом снегу двор, воевода вздохнул.

– До сих пор не верится, что князя Борилы теперь нет на этой земле, – он посмотрел на Елицу. – И Отрада…

Его зеленовато-серые глаза и правда таили в глубине великую печаль: всё ж князь был ему почти родичем, а сын его – братом. Ещё с самой юности он служил поначалу отроком в младшей дружине, а после поднимался всё выше, нарабатывал мастерство и матерел, словно волчонок с каждой новой охотой. Елица помнила его ещё безбородым молодцом, сотником. И влюблена в него была по юности – смешно вспомнить. О нём говорили тогда, что непременно быть ему воеводой. Так и случилось по прошествии почти десяти лет.

– Мне нужно в Велеборск, воевода, – она упёрлась взглядом в отполированные сотнями прикосновений перила. – Сердце не на месте от того, как подумаю, что там сейчас творится.

Осмыль покачал головой, сразу руша все надежды на его помощь.

– Не время сейчас, – он задумчиво провёл пальцами по короткой бороде. – Мне батюшка твой яснее ясного сказал: дочь мою ты должен беречь, точно свою собственную. Иначе я тебе, говорит, голову оторву собственноручно. А как я тебя сейчас отправлю туда, где невесть что творится? Несколько кметей вчера выехали к Велеборску: узнать, что там да как. Может, помощь нужна. Или спокойно всё, а войско княжеское наступление остёрцев всё ж остановило. Мы ж на отшибе, посчитай, живём. До нас вести долго доходят, если сами не пожелаем их услыхать.

– А если Велеборск захвачен? Разрушен? – Елица вцепилась пальцами в гладкое дерево, содрогаясь от одной мысли об этом.

– Тут уж решать придётся, – воевода развёл руками. – Если в стольном граде уже враг, то и до нас рано или поздно доберутся. А отбиваться нам от больших ратей не с руки.

– Значит, отсиживаться будем… – и хотела Елица сдержать упрёк в голосе, да не получилось.

– А это уж предоставь мужам решать, княжна, – Осмыль тон её легко разгадал и тут же ожесточился, переняв вынутые из памяти и такие знакомые слова отца. – Мы хоть и крепость, а не город. И задача наша – от косляков границы стеречь. А они, как прознают, что князь с наследником погибли, так навалятся тут же. А может, остёрцы побесчинствуют малость да к себе вернутся. Как часто уже бывало.

Елица вздохнула, понимая справедливость его слов. Только самый бестолковый разве что может ринуться в неизвестность, не прощупав даже, тверда ли у него дорога под ногами. И никто не бросится в схватку с противником, что гораздо многочисленнее, не попросив заступы Богов.

Потому-то и собрали сегодня волхвов: в тёмный час самое время обратиться к божественному свету. Будут сегодня гореть костры в святилище до самого утра, будут звучать песни жрецов и литься жертвенная кровь. Потому как не Ладе или Макоши возноситься станут молитвы – а Перуну. Чтобы умилостивить, вернуть его благосклонность, что на время оставила велеборского князя и его сына.

– Надеюсь, настанет то время, когда я сама буду решать, что делать, – поразмыслив, мрачно произнесла Елица. – И стол велеборский я просто так не оставлю.

Осмыль, приподняв брови, повернулся к ней, не ожидая, видно, таких слов. Оглядел лицо, хмурясь и пытаясь, верно, понять, что кроется за ними, не выльется ли решимость княжны в какое безрассудство.