Read the book: «Страсти по борзым. Повести и рассказы»

Font:

Иллюстратор Галина Маслова

ISBN 978-5-4483-8786-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

НАПАСТЬ

Услышав шорох ключа в замке входной двери, Свиреп, с наслаждением потянувшись всем своим длинным и чрезвычайно гибким телом, ещё толком не проснувшись и пошатываясь со сна, вышел в коридор.

Он уже знал, что пришла Ольга, его хозяйка, ведь уже давно он научился определять кто пришёл по манере открывать входную дверь. Хозяин Аркадий, муж Ольги, никогда не открывал дверь ключом. Всегда спеша и не желая тратить время на возню с замком, он, приходя домой, резко, нетерпеливо звонил в дверь.

Их сын Максим с ключами возился долго, подбирая подходящий и не всегда ему удавалось сразу попасть в замочную скважину. Потеряв терпение, он тоже тогда звонил нетерпеливо и требовательно. Только Ольга быстро и бесшумно открывала дверь, и вот она, наконец, пришла домой.

Свиреп не всегда выходил её встречать в коридор в отличие от Смутьяна. Тот неизменно, как бы сладко он ни спал, заслышав звук открывающейся двери, вскакивал и выходил приветствовать хозяйку. Свиреп же иногда ленился и, заслышав её голос, только приподнимал точёную голову, ожидая, когда она подойдёт к нему поздороваться.

Она на него за это не обижалась и, присев рядом и ласково поглаживая, смеялась:

– Ты бы хоть ножкой дёрнул для приличия. А, Свиреп?

И он дёргал. Вытянув к ней морду, с наслаждением вдыхая любимый запах, он не мог сдержать волны радости и любви, которая поднималась в нём в эти минуты и, ласково лизнув её в ушко, радостно поддёргивал ногой.

Он очень любил свою хозяйку. В его узком, замкнутом кругу тех, кто был ему дорог, она была самым первым и главным лицом. Всегда ласковая и внимательная, она была источником неизменной заботы и любви. Он чувствовал, что она очень к нему привязана и отвечал ей тем же.

Он был сильно привязан и к Аркадию, и к Максиму, но Ольгу он любил трепетно и беззаветно. Будучи маленькой и стройной женщиной, она вызывала в нём желание защитить и оберечь её. Поздними и безлюдными вечерами, когда она выходила с ним и Смутьяном на последнюю ночную прогулку, он внимательно вглядывался в темноту. Завидев приближающегося к ним мужчину и испытывая щемящий страх за неё, такую маленькую и слабую, он грозно рычал, давая понять, что в обиду её не даст. Она сердилась на него, но он, чувствуя свою правоту, привычки своей не изменял.

Смутьян был вторым объектом его любви. К нему Свиреп относился с уважением, но в глубине души считал, что тот является его полноправной собственностью. Он любил его ревниво и страстно, и будучи ещё маленьким, слабым щенком, на прогулках мучительно страдал от неудержимой общительности Смутьяна.

Тот, отличаясь добродушным и игривым характером, прекрасно ладил с другими собаками и на прогулках явно предпочитал общаться с ними, а не с маленьким Свирепом. Увидев во дворе знакомую собаку, Смутьян, не задумываясь, убегал от своего воспитанника и начинал неистово носиться и весело играть, забывая про малыша.

Маленький Свиреп, чувствуя себя несправедливо брошенным и обделённым, пытался влезть в игру и при этом стремился отпихнуть соперника, чтобы полностью завладеть вниманием ветреника. Но ему это редко удавалось, потому что его взрослый приятель предпочитал более старших собак и отмахивался от него, как от надоедливой мухи.

Такое легкомысленное поведение заставляло Свирепа страдать и постепенно в нём развилась жгучая непримиримая ненависть ко всем псам, которые могли отнять у него хотя бы на время внимание Смутьяна.

Будучи даже совсем маленьким, он никогда не играл с ними, в его мире было место только для Смутьяна, на других собак его не хватало. Став старше и почувствовав свою силу, Свиреп, ещё издали завидев предполагаемого соперника, терял голову и неизменно настигал врага и не упускал возможности вырвать клок из его ненавистной шкуры.

Таким образом, он добился своего: завидев их, все старые приятели Смутьяна в страхе разбегались, боясь яростного нападения Свирепа, и теперь Смутьян был только его и ничей больше.

Правда, Ольга днём его уже давно не спускала с поводка во дворе, и только поздней ночью, когда уже все другие собаки, нагулявшись, сладко спали по своим домам, Свиреп мог на свободе вволю побегать.

Поначалу, Ольга, купив железный намордник, надеялась, что сможет обезопасить других собак от свирепости своего питомца, очень огорчавшей её. После первых же прогулок в новом аксессуаре, но без поводка, она поняла, что намордник не является панацеей. Быстро сообразив, что зубы пустить в ход не удастся, Свиреп изменил тактику и всё равно неизменно достигал своей цели: избавить Смутьяна от общества других собак.

Молниеносно набирая скорость, всей своей стремительной и удесятерённой от этого массой, он обрушивался тараном стального намордника на врага, безжалостно круша рёбра. Это было даже хуже клыкастой пасти и поэтому Ольга, отказавшись от намордника, просто всегда теперь водила Свирепа на поводке.

В тот день, выйдя в коридор, Свиреп, ласково помахивая пушистым хвостом, потянулся к хозяйке и, нежно выдохнув ей в ухо, прижался мордой к склонённой к нему, холодной от мороза, щеке. Она ласково гладила его по ушам, трепала по бокам, слегка похлопывала по горбатой спине. Он был очень рад её возвращению.

Сегодня она пришла необычно поздно и он, соскучившись, не поленился выйти её поприветствовать. Подоспевший Смутьян, мотая со сна головой, уже подбежал к Ольге и, оттеснив Свирепа, прижался к ней тёплым боком. Любовно заглядывая хозяйке в глаза, он нетерпеливо переступал лапами, ожидая от неё ласки. Она также ласково поздоровалась и с ним. Свиреп, потягиваясь, спокойно наблюдал, к ней он Смутьяна не ревновал, здесь они с ним были на равных правах.

Дожидаясь пока Ольга снимет тяжёлую, рыжую шубу, парочка уже предвкушала радости обычного домашнего вечера. Вкусный ужин всей семьёй, потом отдых втроём с Ольгой на одном широком диване, когда, пристроившись возле неё с двух сторон и прижавшись к ногам спинами, они наслаждались лаской любящих рук и просто её присутствием рядом.

А потом, уже совсем поздно, когда стихает лай во дворе, весёлая длительная прогулка без поводков, когда можно поиграть и порезвиться на свободе. Так было каждый вечер и для обоих это было самое любимое время суток.

Но сегодня, быстро раздевшись, Ольга почему-то торопливо стала их загонять в комнату. Пообещав скоро вернуться, она ласково потрепала их по головам и, закрыв за собой плотно дверь, поспешно ушла в коридор. Оба пса были в полном недоумении, потому что до сих пор их никогда не запирали. Этот вечер с самого начала складывался не так, как обычно.

Не отходя от двери, поставив уши конём, они тревожно прислушивались к тому, что происходило за ней, к чему Ольга решила их не допускать. Смутьян, сгорая от любопытства, начал тихонько, жалобно поскуливать, прося пустить его туда, где происходили сейчас какие-то важные события. Свиреп же, ещё испытывая вполне естественное для подобной ситуации любопытство, уже почувствовал, что ничего хорошего это ему не принесёт.

За дверью же слышалась какая-то суетливая толкотня, Максим радостно, возбуждённо что-то говорил матери. Она, отвечая ему, смеялась тихим и счастливым смехом. Аркадий, всегда очень сдержанный, сейчас тоже заговорил каким-то непривычным для него приглушённым, нежным голосом.

Смутьян, казалось, готов был вышибить дверь плечом, чтобы очутиться там, рядом с ними и разделить их радость. Свиреп же всё более и более убеждался в том, что этот праздник принесёт лично ему одни только неприятности. Он отошёл от двери и, забравшись в своё кресло, прикрыл глаза и затих.

Он уже не хотел знать, что там происходит, ему хотелось только одного, чтобы дверь ещё очень долго не открывалась, и то, что за ней происходит, вошло бы в его жизнь как можно позже.

Тем временем шум и толкотня из коридора переместились в дальнюю комнату и спустя некоторое время Ольга открыла дверь, чтобы выпустить узников из их недолгого заточения.

Смутьян стрелой вылетел в коридор и, возбуждённо со всё более возрастающим любопытством начал обнюхивать пол для того, чтобы выяснить в чём же дело. Идя по следу, он, наконец, уткнулся носом в закрытую дверь дальней комнаты.

Он остановился и, нетерпеливо переступая лапами, оглядываясь то и дело на хозяйку, стал просит пустить его туда, где, как он понял, находился сейчас источник всей этой суматохи.

Ольга, ласково ему улыбаясь, отрицательно покачала головой:

– Подожди, родной, пока туда нельзя.

Смутьян, настаивая, стал легонько толкать носом дверь, требуя пустить его сию же минуту, но Ольга была непреклонна. Вдруг из комнаты раздался какой-то звук. Смутьян насторожился и, склонив голову набок, вопросительно смотрел на дверь, как будто ждал от неё ответа, но она не отвечала.

Вдруг звук снова повторился. Это было уже чересчур для возбуждённых нервов Смутьяна и, не выдержав, он начал носиться кругами по узкому коридору, каждый раз упираясь носом в дверь, которую никак не хотели для него открывать. Наконец, утомившись от этой бестолковой и шумной беготни, он улёгся на пороге, давая понять, что всё равно, во что бы то ни стало дождётся и проникнет в эту запретную комнату и всё разузнает.

Свиреп же не двинулся с места, так и оставшись лежать в своём любимом кресле. Когда Ольга заглянула в комнату, удивлённая его отсутствием, он поспешно прикрыл веки, делая вид, что спит.

В его душе постепенно всё больше и больше нарастало раздражение к недостойному, на его взгляд, поведению Смутьяна и, вообще, всё это ему совсем не нравилось.

Через некоторое время Ольга позвала их обоих на кухню, чтобы покормить. Смутьян, на минуту задумавшись, всё-таки оставил свой пост, привлечённый вкусным запахом. Наскоро заглотнув свою порцию, он снова занял выжидательную позицию у закрытой двери.

Свиреп же не двинулся с места. Хотя голод давал о себе знать, ему не хотелось видеть сейчас никого. Плотнее прижав веки, он упрямо остался лежать на своём кресле. Ольга, несколько раз позвав его по имени, зашла в комнату и, присев и положив руку ему на спину, она, улыбаясь, попыталась заглянуть ему в глаза:

– Свиреп, ты что это бастуешь? Голодовку объявил, может быть, ты заболел? – она попыталась приподнять его голову, но он сопротивлялся, до слёз зажмурив глаза.

– Свиреп, ты, что это и говорить со мной не хочешь? Обиделся? Ну, ничего, ничего.

Она ласково гладила его, ожидая, что в ответ он, как обычно, приподнимет голову и нежно дохнёт ей в ухо.

Но Свиреп встал, избегая её ласки, и перешёл на другое кресло, подальше от Ольги.

– Ну, как хочешь. – Ольга встала и вышла из комнаты.

В этот вечер он так и не сдвинулся с места, всё более и более замыкаясь в себе и не обращая внимания ни на хозяйку, которая была занята какими-то своими делами, ни на Смутьяна, который тоже сегодня совершенно забыл про него.

В тот вечер всё было не так, как обычно. Ольга почти всё время пропадала в дальней комнате. Смутьян, изнывая от нетерпения и любопытства, в течение всего вечера пытался проникнуть за закрытую дверь, но Ольга тщательно следила за тем, чтобы его попытки остались безуспешными.

Но всё же терпение и упорство Смутьяна вознаградилось и, улучив момент, он воровато проскользнул в узкую щель на минуту оставленную вышедшей из комнаты Ольгой. Пробравшись с таким трудом в запретную комнату, он, оглядевшись, изумлённо застыл на пороге, увидев на коврике в углу маленького, пушистого щенка.

Белоснежный малыш, блестя глазёнками-бусинками, с любопытством уставился на него. Медленными, осторожными шагами Смутьян приблизился и, чуть повиливая хвостом, начал знакомиться, обнюхивая его. Щенок, сначала несколько испуганный этим внезапным вторжением, однако, быстро осмелел и, повиливая в ответ тоненьким хвостиком, потянулся крошечным носиком к Смутьяну.

Ольга, зайдя в комнату и застыв на пороге, издали наблюдала за ними. Подойдя, она ласково погладила Смутьяна по спине и спросила:

– Ну, как тебе твоя дочка, папочка? Правда, симпатичная? Она тебе нравится?

Смутьян, удовлетворив своё любопытство, уже потерял интерес к щенку и решил вернуться на своё кресло, почувствовав накатившую вдруг усталость после длительной и хлопотливой осады. Осторожно передвигаясь, чтобы не наступить на юркую малышку, он направился к выходу. Щенок, едва доходивший в холке до запястья Смутьяна, не желал с ним расставаться и, ухватившись мелкими, острыми зубками за его хвост, попытался остановить гостя.

Смутьян осторожно, но настойчиво продолжал двигаться к двери. Упрямый щенок, не в силах остановить его, всё же не сдавался и, опустившись на пушистую попу и изо всех сил упираясь лапами в скользкий пол, старательно пыхтел, пытаясь удержать великана.

Тот, не желая уступать, продолжал поспешно ретироваться к двери и невольно тащил за собой упирающегося всеми четырьмя лапами щенка. Наконец, Ольга, смеясь, разжала острые зубки и освободила Смутьяна, который тут же засеменил в коридор, стремясь спастись от непоседы.

Отпущенный на пол щенок тут же бросился в погоню за беглецом и, нагнав его, путался под ногами, пытаясь прихватить того зубами за ногу или хвост. Смутьян, спасаясь бегством от острых зубов, чуть прибавил шагу и, вбежав в гостиную, запрыгнул на высокое кресло, стоящее рядом с таким же креслом Свирепа.

Щенок, увлечённый весёлой игрой, влетев в гостиную, не справился с поворотом и, скользя по скользкому полу, с налёту врезался головой прямо в свешенные лапы лежащего в соседнем кресле Свирепа.

Тот, внезапно разбуженный столь бесцеремонно, сердито охнул и резко вскочил. Увидев на полу маленького проказника, нарушившего его сон, он тут же решил его проучить. Гневно рыкнув, он молнией соскочил на пол и, прижав лапой шалуна к полу, клацнул челюстями в миллиметре от его шеи. Тот, испуганно взвизгнув, чудом вырвался и тут же забился дрожащим комком под диван.

Свиреп, не привыкший никому давать спуску, не мог позволить безнаказанно уйти улизнувшему беглецу. Припав на живот, он засунул узкую голову под диван, но увидев, что так ему до него не дотянуться, начал пропихивать вглубь поддиванья своё узкое, гибкое тело, не обращая внимания на боль.

Ему удалось протолкнуть себя вглубь почти до поясницы и теперь, отталкиваясь лапами от пола, он пытался приподнять диван, чтобы дотянуться до забившегося к стенке до смерти испуганного щенка. При этом он грозно рычал, стараясь напугать малыша как можно сильнее. Ему уже почти удалось добраться до наглеца, но сердитый окрик заставил его остановиться.

– Свиреп! Назад! – услышал он сзади гневный крик Ольги. – Назад, я сказала!

Недовольно ворча, он всё же подчинился и с трудом выбрался наружу. Остро переживая свою неудачу, не глядя на Ольгу, он забрался на своё место и, обиженный, затих.

– Ты что это делаешь? Нельзя, она маленькая! – Ольга строго смотрела на него, но Свиреп упрямо прикрыл глаза.

Отодвинув кресло вместе с лежащим на нём Свирепом, Ольга достала перепуганного, дрожащего щенка из-под дивана. Прижав к груди, она ласково гладила его, успокаивая, и что-то шептала на ушко.

Еле заметно приоткрыв веки, Свиреп исподтишка наблюдал за ними и в его душе закипала ненависть к этому маленькому созданию, внезапно ворвавшемуся в его столь размеренную и счастливую жизнь.

Шли дни. Щенок рос не по дням, а по часам. Ольга теперь не ходила на работу и сутками находилась дома, но почти всё своё время она отдавала щенку. Первые дни он практически постоянно находился в той дальней комнате, дверь, в которую всегда была заперта. Смутьян иногда подходил к ней и его почти всегда впускали, тут же закрыв за ним дверь.

Свиреп же в тот конец коридора никогда не ходил. Он теперь редко, вообще, передвигался по квартире. Слишком много запахов здесь напоминало ему о ненавистном сопернике. Почти всё время он одиноко лежал на своём кресле или на диване в гостиной, только здесь за закрытой дверью он чувствовал себя более или менее спокойно.

Аппетит у него почти совсем пропал, он ел мало и неохотно. Ольга, вырывая свободную минутку, приходила к нему и, ласково гладя по голове, тихо шептала ему на ухо:

– Свирепушка, дурачок. Я же тебя больше всех люблю, а она маленькая, ей сейчас нужно много внимания. Ты не обижайся, ты у меня всё равно самый лучший.

Он слушал её внимательно, хотя и не подавал виду. Как будто проверяя её на искренность, он жадно впитывал в себя слова, тщательно пропуская через своё ревнивое сердце малейшие интонации и вибрации голоса, ища и боясь найти в них ложь и обман. Но при всей своё недоверчивости, он не мог не признать, что она говорила совершенно искренне, она действительно сильно любила его.

Постепенно, устав от собственного так тщательно оберегаемого одиночества, он, соскучившись по любви и доверию, стал понемногу отходить и уже вновь с каждым разом всё смелее и смелее, отзывался на её ласку. И хотя, большую часть времени она проводила всё же в той, дальней комнате, вечерних, столь любимых им и Смутьяном прогулок, щенок отнять у него не смог.

Каждый вечер, Ольга оставляла малышку дома, и вместе с ними, с нетерпением ожидавших этих вечерних часов, выходила гулять. И там, спустив с поводков, она давала им возможность вволю набегаться и наиграться. Здесь не было щенка и она опять принадлежала только ему и Смутьяну. Эти прогулки если не примирили Свирепа с появлением нового жильца, то хотя бы убедили в том, что для Ольги он так же любим, как и раньше.

Но дома, он всё время чувствовал незримое присутствие Милки, так назвала щенка Ольга, и это мучило его, раздирая душу болью чёрной ревности.

Однажды, спустя месяц, Свиреп лёжа на диване, услышал в коридоре дробный топот маленьких лап, он то приближался, то удалялся. Милка бегала по коридору и смеющийся голос Максима свидетельствовал о том, что им там было весело и хорошо. Чувствуя приближающуюся волну ярости и, пытаясь справиться с ней, Свиреп плотнее вжался боком в диван и крепко зажмурил глаза, чтобы не видеть ни Максима, ни Милку.

Вдруг топот, неминуемо приближаясь, затих не более метра от него. Не в силах сдержать рвущееся из горла рычание, Свиреп открыл глаза. Совсем рядом, на расстоянии двух шагов от него стояла Милка. Виляя тоненьким, длинным хвостиком, она, давно забыв об их первой встрече, озорно поблёскивая глазами, разглядывала его с детским, нескрываемым любопытством.

Свиреп, ощутив резкий прилив ненависти, еле сдержался, чтобы не вскочить и не разорвать её в клочья. Всё ещё лёжа, он приподнял голову и предупреждающе зарычал ещё громче.

Милка, не в силах понять причин его ненависти к ней этого пса, однако, не чувствовала особенного страха. Но, всё же чуть отойдя назад, она, не желая уходить совсем, села на пол и приподняв тонкие ушки, удивлённо уставилась на него, наклоняя голову из стороны в сторону.

Свиреп, совсем теряя терпение и с трудом сдерживаясь, громко рявкнул. Уже не в силах справиться с собой был готов сорваться вниз, но в этот момент подоспевший Максим подхватил Милку на руки и сердито, с укоризной посмотрев на Свирепа, поспешно унёс её из комнаты.

Добродушный Смутьян, которому были незнакомы подобные чувства, буквально захлёстывающие Свирепа, удивлённо наблюдал за этой сценой со своего места. Тому даже показалось, что в его взгляде мелькнула укоризна, такая же какую он увидел в глазах Максима. Упрямо мотнув головой и всё ещё гневно ворча, Свиреп улёгся опять на диван и плотно закрыл глаза.

На следующий день Свиреп опять услышал тот же топот. Поплотнее собравшись, он лежал, делая вид, что спит, на самом деле, чутко прислушивался к звукам, доносившимся из коридора. Опять та же волна ненависти накатила на него и гневное рычание уже трепетало на его напрягшихся губах.

В комнату вошла Ольга, а за ней радостно семеня – она, Милка. Свиреп, внутренне взрываясь от ярости, молчал. Ольга, проходя мимо, стрельнула в него глазами и, не спеша, присела на диван, стоящий в дальнем углу комнаты. Ласково подозвав к себе малышку, она в то же время внимательно исподтишка, наблюдала за ним. Свиреп с трудом сдерживался, но молчал. Стараясь держаться от него подальше, Милка, прижав ушки и затаив дыхание, осторожными шажками миновала его кресло и уже дальше неловким, торопливым галопом заспешила к ожидавшей её Ольге.

Та, нежно погладив её по голове, взяла толстую, потрёпанную книгу и, положив к себе на колени, стала делать вид, что читает, предоставив Милку самой себе. Та, уже забыв свой вчерашний страх, испытывая зуд первооткрывателя, стала обходить комнату, методично обнюхивая всё, что попадалось на пути.

Свиреп, чуть приоткрыв глаза, внимательно наблюдал за её передвижениями. Сердце его бешено билось, от ненависти темнело в глазах, но он, сдерживаясь, молчал, стиснув зубы. Милка же, увлёкшись своим обследованием, совсем забыла про него и, следуя своим маршрутом по периметру комнаты, всё ближе и ближе приближалась к затаившемуся Свирепу.

Наконец, она достигла кресла, на котором лежал Смутьян. Тот, приподняв узкую голову спокойно наблюдал за ней и когда она остановилась рядом, невольно подобрал ноги чуть выше.

Милка, потянувшись к нему, стала осторожно обнюхивать его лапы и хвост, свисающий с кресла. Смутьян, чуть отвернув от неё голову, терпеливо сносил это бесцеремонное обследование и, наконец, смилостивившись, наклонился и потянулся носом к её маленькому любопытному носику.

Она, соблюдая правила и чувствуя себя счастливой от внимания такого взрослого пса, степенно поздоровалась с ним и, удовлетворённая двинулась дальше, к Свирепу.

Наблюдая со своего кресла за Смутьяном и Милкой, Свиреп дрожал мелкой дрожью. Терпение, проявляемое тем к щенку, злило его и он опять вспомнил ту жгучую боль, которую приносила ему когда-то общительность Смутьяна. И теперь эта боль вернулась. Он даже не сомневался в том, что добрый Смутьян будет прекрасно ладить с Милкой и тем самым, уже не будет полностью принадлежать только ему, Свирепу.

Тем временем Милка приблизилась к Свирепу чересчур близко для напряжённых нервов Ольги. Та уже не скрывала того, что она внимательно наблюдает за ними. Забыв про книгу, она, готовая в любую секунду броситься на помощь Милке, неотрывно следила за его малейшими движениями. Она слишком хорошо знала своего Свирепа. Милка, на шаг не дойдя до него, подняла глаза и как будто споткнувшись, остановилась и замерла, трепеща, не в силах сдвинуться с места.

Она увидела то, что не могла видеть со своего места Ольга. Отвернув голову от Ольги так, чтобы его морду видела только Милка, Свиреп, дрожа от ярости губами, метнул на неё такой злобный взгляд, что пригвоздил её им на месте. Находясь под гипнозом этих глаз и не имея сил от них оторваться, Милка, сотрясаемая мелкой дрожью, испуганным кроликом впитывала в себя эту ненависть, которой исходил взгляд этой собаки-кобры.

Тихо-тихо рыча, так чтобы Ольга не могла слышать, Свиреп сверлил Милку взглядом как будто пытался испепелить её на месте. Наконец, очнувшись, Милка с испуганным визгом метнулась к Ольге и забилась к той в ноги.

Взяв дрожащего щенка на руки, прижимая его крохотное тельце к груди и успокаивая, Ольга, не зная, что конкретно произошло, отчётливо поняла одно: никогда Свиреп не примет Милку, никогда теперь в её доме не будет мира и спокойствия. И, зная свирепый нрав своего питомца, она поняла ещё одну вещь: пока Свиреп жив, Милкина жизнь будет находиться в смертельной опасности.

Очень долго не спалось в эту ночь Ольге. Ворочаясь с боку на бок, она пыталась отыскать в своём сердце надежду на то, что всё наладиться и Свиреп сможет привыкнуть к Милке. Но она слишком хорошо его знала, чтобы всерьёз обольщаться этой надеждой. Винить его за это было нельзя, он был такой, какой был и изменить его было невозможно. Его свирепость, переданная ему от матери, была наследственной чертой его предков. Недаром ещё его прадед в одиночку не раз брал матёрого волка.

И зная его характер, не стоило брать в дом щенка. Свирепа же она любила, несмотря на его суровый нрав. Седьмым чувством она знала, что те отношения, которые существуют между ней, Смутьяном и, главное, Свирепом изменять ни в коем случае нельзя. Её предательство, а именно так воспринимал Свиреп появление щенка в доме, превратит его вскоре в дикого неукротимого зверя, и только её любовь и неразделённый ни с кем Смутьян держали его в рамках.

Расстаться с ним было для неё невозможным и поэтому придётся расстаться со щенком, как бы это не было грустно. Оставить его в доме, рядом со Свирепом было слишком рискованно. Это значило бы лишить себя покоя и подписать щенку смертный приговор. Щенок есть щенок, и новый дом и любящие хозяева не сломают ему жизнь. А Свиреп слишком раним и уязвим в своём узком мирке, который он любит и тщательно оберегает от чужих посягательств. Лишить его этого, значило бы разбить его сердце и навсегда лишить возможности воспринимать любовь и любить самому.

Приняв это решение, измученная Ольга, наконец, уснула беспокойным сном если не счастливой, то, по крайней мере, с чувством, что она нашла реальный выход из, казалось бы, безвыходной ситуации.

Через несколько дней чужие люди пришли и забрали с собой маленькую Милку. Снова открылись все двери для Свирепа, и всё вернулось в своё прежнее, привычное русло.

Свиреп, чувствуя благодарность к Ольге и понимая, что Милка исчезла из их семьи только благодаря её большой любви к нему, стал очень ласков и послушен, как бы пытаясь отблагодарить за это.

Прошёл год и Милка вернулась, её на руках принёс в дом Аркадий. Вся задняя часть туловища и ноги были закованы чем-то белым, что лишало её возможности двигаться. Она целыми днями неподвижно лежала в той самой дальней комнате, не шевелясь и не издавая ни звука. В её слезящихся глазах плескалась лютая боль и чёрная тоска. Комната, да и вся квартира пропахла резким запахом лекарств. Ольга часто плакала, она похудела и осунулась, в доме поселилась беда.

Смутьян часто приходил к Милке и, ложась рядом, долго и неотрывно смотрел на неё. Иногда, желая выразить своё сочувствие, он даже начинал нежно вылизывать ей морду и уши, ласково и нежно урча.

Свиреп же к той комнате даже не подходил.

Через несколько недель дела у Милки явно пошли на лад. Взгляд тёмных глаз стал несколько живее, она уже подымала голову навстречу Ольге, когда та к ней подходила.

Пришёл день, когда с неё срезали гипс и, потихоньку, осторожно, под неусыпным контролем, Милка начала передвигаться сначала по комнате, а потом и по всей квартире. С каждым днём она чувствовала себя лучше и вскоре её начали выводить и на прогулку.

Свиреп, наблюдая за происходящим, внешне оставался спокойным. В Милке уже не было того детского нахальства, которое раньше так сильно раздражало его. Боль в её глазах говорила, что она стала значительно старше и умнее. К нему она близко не подходила, видимо, теперь она уже могла понять, что из этого ничего хорошего не выйдет.

Когда они случайно встречались в какой-нибудь комнате, Милка, торопясь и подволакивая задние ноги, спешила уйти прочь. Она заблаговременно прижималась к стене, уступала ему дорогу в тесном коридоре и не рисковала встречаться с ним в узком проёме дверей.

На прогулке Милка старалась держаться от него подальше. Иногда не в силах устоять от соблазна, она пыталась бегать, но теперь после болезни ей это удавалось плохо. Неуклюже перескакивая и заваливаясь задом на сторону, она двигалась с большим трудом, а придя домой долго отлёживалась, повизгивая от боли.

Свиреп, наблюдая за её жалкими попытками, с удовлетворением понимал, что теперь, после травмы она не сможет заменить его в играх для Смутьяна, но само её присутствие жгло сердце неистребимой ненавистью.

Однажды вечером, спущенный с поводка, он, играя со Смутьяном, пронёсся вихрем возле зазевавшейся Милки и, случайно задев плечом, чуть не сбил её с ног. Покачнувшись и взвизгнув от боли, она всё же с трудом удержалась на ногах. И тут в Свирепа как будто вселился демон. Забыв о Смутьяне и об осторожности, он развернулся и, гонимый одной лишь ненавистью, снова, уже вполне сознательно налетел диким, бешеным вепрем на Милку.

Сбив её крепким плечом с неустойчивых, слабых лап, он тут же вновь развернулся, готовый повторить свой жестокий манёвр, но не добежав чуть более метра до своей повергнутой наземь беспомощной жертвы, почувствовал вдруг обжигающий жгучей болью удар и гневный окрик Ольги.

– Отрыщь, стервец! Назад!

Замахиваясь тонким, кожаным поводком, Ольга с побелевшим лицом, не в силах остановиться, всё хлестала и хлестала прижавшегося к земле Свирепа по спине.

Визжа от жгучей боли, не в силах более выносить этой расправы, он вскочил, завертелся веретеном и бросился бежать. Он летел, не чуя ног, не видя ничего перед собой. Боль, обида, страх, ненависть разрывали его сердце. Обессилев, он свалился, наконец, на кучу мусора в соседнем дворе и почти в полуобморочном состоянии затих. Впервые Ольга ударила его, но её ярость напугала его гораздо больше, чем кожаный «кнут», безжалостно впивающийся в его сухую спину.

Спустя некоторое время Ольга, наконец, нашла его и, всё еще сердясь за его злобную выходку, отвела домой, оставив в гостиной одного.

Это был хороший урок, который запомнился ему на всю жизнь и в дальнейшем Свиреп уже не позволял себ прямых нападений на Милку. Он обходил её стороной с брезгливым выражением морды, но ненависть к ней не уменьшалась, а даже возросла, но как будто притаилась, ожидая своего часа.

Прошло ещё несколько недель и Милка стала передвигаться значительно лучше. Она повеселела и, обходя Свирепа стороной, со Смутьяном уже весело играла, хотя догнать его не могла. С другими собаками она тоже была очень дружелюбна и, видимо, в этом была похожа на своего отца, добродушного Смутьяна.

Так как ей редко одевали на улице поводок, она, передвигаясь на свободе, уже перезнакомилась со всеми собаками во дворе и, прихрамывая, весело играла с ними, в то время как Свиреп и Смутьян, были обречены на степенное хождение рядом с Ольгой на поводках. Смутьян всегда внимательно присматривал за нею и, если рядом появлялся большой пёс, угрожающе лаял, давая понять, что не даст её в обиду.

Однажды, в погожий день они пошли гулять в поля на самой окраине города. Эти прогулки были особенно любимы, ведь это было единственное место, где Свиреп со Смутьяном могли порезвиться на свободе при свете дня. Обычно они проходили насквозь, не задерживаясь ближние поля, засеянные люцерной, где ещё можно было встретить прогуливающихся собачников с их питомцами и шли дальше, туда куда обычно уже никто не доходил.