Несоветская украинизация: власти Польши, Чехословакии и Румынии и «украинский вопрос» в межвоенный период

§ 5. Украинская политика Чехословакии и Румынии

Политика чехословацкого руководства в отношении подкарпатских русин существенно отличалась от политики Польши в отношении Восточной Галиции и Волыни. 18 ноября 1919 г. был объявлен подготовленный руководством ЧСР генеральный статут. В документе речь шла о правовом положении и территориальных границах русинской области в составе Чехословакии. Окончательное решение языкового вопроса возлагалось на русинский сейм, при этом подчеркивалась предпочтительность введения народного языка в школах в качестве языка обучения и использования его в качестве официального. Как указывает К. В. Шевченко, на содержание статута оказал влияние Т. Г. Масарик, который еще в октябре 1919 г. изложил свои соображения по поводу политики в отношении Подкарпатской Руси: «…Масарик указывал на необходимость „предотвратить не только великорусскую, но и украинскую пропаганду. Это будет возможно в том случае, если языковой вопрос будет решен путем введения народного (малорусского) языка в школы в качестве языка преподавания, а также в качестве официального языка вообще. <…> В старших классах средних школ при необходимости может изучаться и великорусский язык. Было бы жаль, если бы русины не использовали культурное богатство русской литературы, в основном переводной“. Примечательно, что значительная часть данного пассажа из документа, направленного Масариком правительству, практически дословно вошла в третий раздел Генерального статута, посвященный вопросам языка, разумеется, без упоминания о том, что планируемая чехословацким президентом поддержка „народного языка“ была нужна Праге прежде всего в качестве средства нейтрализации не только великорусской, но и украинской пропаганды»^[436].

Международные обязательства в отношении национальных меньшинств и Подкарпатской Руси были отражены и в конституции ЧСР, которая была принята 29 февраля 1920 г. Впрочем, следует признать, что предусмотренный конституцией сейм Подкарпатской Руси так и не был созван за все время существования Первой Чехословацкой Республики.

Одновременно с конституцией Чехословацкой Республики был принят закон «О принципах языкового права», языковые права национальных меньшинств были затем конкретизированы специальным правительственным постановлением в феврале 1926 г. Государственным языком республики становился «чехословацкий язык». В округах, где не менее 20 % населения составляли граждане, которые пользовались другим языком, государственные органы, учреждения и суды должны были принимать запросы населения и отвечать на них, помимо государственного языка, также и на языке соответствующего национального меньшинства. Предусматривалось также создание школ, где языком обучения мог быть не государственный язык, а язык национального меньшинства^[437].

Закон не определял язык Подкарпатской Руси и оставил окончательное решение этого вопроса на рассмотрение местного сейма. Между тем это был очень важный вопрос, поскольку напрямую был связан с проблемой национально-культурного самоопределения местного населения. Чехословацкое правительство использовало наименования «Rusin», «rusínský», «podkarpatoruský»^[438].

В Подкарпатской Руси в 1921 г. проживало 604,6 тыс. человек, из них 62 % русинов, 17,2 % венгров, 13,4 % евреев, 3,3 % – чехов и словаков, 1,8 % немцев, 2,3 % – других национальностей^[439]. Чехословацкие власти приостановили мадьяризацию русинского общества, характерную для периода венгерского правления. Однако, учитывая значительное количество венгерского населения в регионе, потенциальной угрозы политической стабильности региона, власти постоянно высказывали опасения, что мадьяронская интеллигенция еще не полностью утратила свое влияние.

Среди русинской элиты существовали различные подходы к проблемам национальной идентификации и языкового строительства. В межвоенный период в Подкарпатской Руси имело место русофильское течение, имевшее давние традиции в крае, и украинофильство, представленное как местными интеллектуалами, так и эмигрантами из Восточной Галиции, оказавшимися в ЧСР после падения ЗУНР. Постепенно ряды эмиграции пополнили граждане бывшей Российской империи. В 1921 г. был создан Украинский общественный комитет (Український Громадський Комітет, УГК), по данным которого в начале 1922 г. число украинских эмигрантов в ЧСР достигло 20 тыс. человек. Постепенно в Чехословакии появились представители различных украинских политических течений. При этом, по данным УГК, среди украинских эмигрантов выходцы из Галиции составляли 40,9 %^[440]. Украинские эмигранты организовывали различные организации, культурно-просветительские общества, научные и учебные центры (Украинский свободный университет, Украинская педагогическая академия им. М. Драгоманова, Украинский институт общественных наук в Праге, Украинское историко-философское общество, Украинское педагогическое общество и др.). В Подкарпатской Руси украинские эмигранты активно включились в культурно-просветительскую работу среди русин, способствовали усилению украинофильского течения в регионе.

Впрочем, настроения в русинском обществе украинофильской и русофильской ориентацией не исчерпывались. Как отмечает К. В. Шевченко, в Подкарпатской Руси в рамках русофильского движения постепенно выкристаллизовывалось русинофильское течение, ориентировавшееся на русинскую идентичность как отличную от русской и украинской^[441]. И русофилы, и украинофилы, предлагавшие различные модели этнонациональной идентичности^[442], создавали свои политические структуры, общественные и культурные организации, прессу, на страницах которой велись ожесточенные споры по языковой проблематике. В условиях значительно различающихся местных диалектов встал достаточно сложный вопрос: на какой язык следует ориентироваться: на русский литературный язык, какой-либо территориальный вариант украинского языка (западноукраинский или центрально- восточноукраинский) и как соотнести их с живой разговорной речью русин (например, ориентироваться на украинскую фонетическую орфографию или этимологическое правописание).

Проблемой толкования «народного языка» занялось созванное чехословацким правительством в декабре 1919 г. совещание с участием известных ученых-лингвистов. В протоколе заседания говорилось, что в вопросе языка необходимо в первую очередь учитывать мнение местных деятелей. Однако свое мнение чехословацкие специалисты высказали достаточно ясно. По их мнению, «местный диалект не должен быть поднят на уровень литературного языка; вместо этого в качестве языка преподавания необходимо принять литературный украинский язык с этимологическим правописанием». Также подчеркивалось, что «осознание связи с русским языком не должно стираться, поэтому рекомендуется обучение русскому языку, а также словацкому и чешскому языку, в высших учебных заведениях». На заседании ученые приняли решение о том, что в качестве языка преподавания в Подкарпатской Руси необходимо принять литературный украинский язык с этимологическим правописанием: немедленно ввести незнакомую русинам украинскую фонетическую письменность было невозможно^[443].

В принятом после заседания специальном распоряжении министерства о литературном языке в Подкарпатской Руси говорилось, что «создавать искусственно новый славянский литературный язык для населения Карпатской Руси было бы не только трудно, но с точки зрения научной полностью ошибочно и с нашей точки зрения и славянской политики нежелательно». Далее подчеркивалось: местное русинское наречие «есть, безусловно, наречие малороссийское», поэтому «следует признать литературным языком местного населения литературный язык малороссийский, который употребляют его ближайшие соседи и соплеменники, то есть галицкий украинский язык». Признание литературного украинского языка языком обучения в Подкарпатской Руси облегчит организацию и деятельность школ, поскольку можно будет использовать книги и учителей из Галиции. В то же время в заключительном пункте рекомендаций утверждалось: чтобы русины не теряли сознания того, что они «как украинцы принадлежат к большому русскому народу», в средних школах необходимо изучать русский язык наряду с чешским и словацким^[444].

Разделение русинской интеллигенции на противоборствующие лагери – украинофильский и русофильский – отразилось и на языковой ориентации учителей Подкарпатской Руси. Когда украинский филолог из Галиции И. Панкевич по поручению министерства просвещения ЧСР подготовил базовый учебник грамматики, вокруг него разгорелись жаркие споры. Учебник, впервые изданный в 1922 г., задумывался как переходная форма к украинскому фонетическому алфавиту, ориентировался на местные диалекты и использование традиционного этимологического алфавита как более привычного для местного населения. Учителя-русофилы критически отнеслись к грамматике Панкевича за то, что она «отходит от литературного русского языка», предпочитая использовать грамматику А. Волошина и грамматику Е. Сабова (последняя была утверждена министерством в качестве учебника только в 1936 г.^[445]). Впрочем, учебник Панкевича не устроил и радикально настроенную украинскую интеллигенцию. Они обвиняли Панкевича в том, что он якобы пытался создать из подкарпатских русинов отдельный народ путем составления искусственного языка^[446].

Картина общественной и политической жизни в Подкарпатской Руси носила сложный характер. Так, здесь действовали как общегосударственные партии, организовывавшие здесь свои партийные филиалы, так и местные, автономные партии. В межвоенной Подкарпатской Руси популярностью пользовалась Коммунистическая партия Чехословакии (в 1924 г. на парламентских выборах в Подкарпатской Руси партия получила 39,4 % голосов, в 1925 г. – 30,8 %, в 1929 г. – 15,2 %, в 1935 г. – 24,4 %). Аграрная партия получила на выборах 1924 г. 6,4 % голосов; в 1925 г. – 14,2 % голосов; в 1929 г. – 29,1 % и в 1935 г. – 19 % голосов избирателей. Автономный земледельческий союз, опиравшийся на русофильское культурно-просветительское общество им. А. Духновича, на выборах 1924 г. получил 8,4 % голосов, в 1925 г. – 11,6 %, в 1929 г. – до 18,2 %, в 1935 г. – 13,9 % голосов избирателей^[447].

В Подкарпатской Руси в различные временные промежутки действовало свыше тридцати автономных политических организаций, среди которых были русофильские, украинские, венгерские, еврейские, немецкие^[448]. Активно работали Автономный земледельческий союз, Русская народная партия, Венгерская христианско-социалистическая партия, Социал-демократическая партия Подкарпатской Руси и др. Кроме того, существовали общественные организации, среди которых выделялись общество «Просвита» и «Общество им. А. Духновича».

Учредительное собрание культурно-просветительного общества «Просвита» в Подкарпатской Руси состоялось 9 мая 1920 г. в Ужгороде. Инициаторами были сторонники украинского направления в крае. Организационная структура украинской общественной организации «Просвита» на 1937 г. включала, кроме центрального органа в Ужгороде, 13 филиалов и 234 читальни, 135 театральных кружков, 94 хора, 44 спортивных молодежных организации, 12 духовых оркестров. В течение 1920–1937 гг. общество издало 150 книг общим тиражом 450 тыс. экземпляров^[449].

«Русское культурно-просветительское общество им. А. Духновича» являлось наиболее влиятельной русофильской культурно-просветительской организацией. Непосредственно к организации общества приступили 22 марта 1923 г. на народном конгрессе в Мукачево. Общество издавало русскоязычную литературу, внедряло в школах учебники на русском языке, проводило литературные конкурсы, открывало памятники и т. п. В середине 1930-х гг. общество имело 315 общественных читален и насчитывало 21 тыс. постоянных членов («Просвита» – 223 читальни и около 15 тыс. членов)^[450].

Кроме этих организаций существовали также и партии со слаборазвитым структурно-организационным аппаратом (Карпаторусская немецкая партия, Земледельческая автономная партия, Русское народное объединение и др.)^[451], и общественные организации, по своей структуре и числу членов менее крупные, чем «Просвита» или «Общество им. Духновича» (например, «Женский союз», «Пласт», «Общество карпаторусских студентов», «Педагогическое товарищество» и др.). По официальной статистике, в январе 1926 г. в Подкарпатской Руси существовали 158 общественных организаций с разнообразными направлениями деятельности: культурно-образовательных, профессиональных, творческих, национальных, хозяйственных, кредитных^[452].

Отношение к русофильскому и украинофильскому движениям в Подкарпатской Руси среди чехословацких политиков было различным. Лидер национально-демократической партии К. Крамарж был известен своими русофильскими взглядами, однако национальные демократы в межвоенной Чехословакии не оказывали серьезного влияния на политику в Подкарпатской Руси. Сочувствие украинскому национальному движению выражали социал-демократы, коммунисты и некоторые аграрии, позднее пересмотревшие свое отношение к украинофилам. Так, за активную проукраинскую политику Праги высказывался Я. Нечас, в первой половине 1920-х гг. курировавший вопросы Подкарпатской Руси в канцелярии президента: к Чехословакии, «окруженной со всех сторон врагами, из всех соседей по-дружески относятся только украинцы…»^[453]. При этом местная организация Коммунистической партии Чехословакии (КПЧ) в середине 1920-х гг. четко заявила о своем видении национального вопроса в Подкарпатской Руси. В декабре 1925 г. подкарпатская делегация на IX съезде КП(б)У подчеркнула, что подкарпатский народ должен считаться украинским, а на VII конференции Закарпатского крайкома КПЧ в декабре 1926 г. было объявлено: «Нам ясно, что мы является частью украинского народа», надо положить конец «обдуриванию нас всякими „языковыми вопросами“, названиями „русин“, „руський“ или „русский“». Как указывает Магочи, после февраля 1926 г. «Карпатська правда» выходила только на литературном украинском языке, а под конец года край назывался в газете только Закарпатской Украиной^[454]. Как писала газета в октябре 1937 г., «наша задача – пояснить народу, что „русин“ и „украинец“ – одно и то же»^[455].

Однако не все разделяли такую точку зрения. Как указывает К. В. Шевченко, часть официальных кругов (особенно это было характерно для властей Восточной Словакии, опасавшейся украинского сепаратизма) «демонстрировала сознательное стремление закрепить и углубить культурно-языковые различия русинов как с русскими, так и с украинцами»^[456]. Объяснялось это геополитическими расчетами. Например, в программе министерства просвещения Чехословакии на 1922 г. также говорилось, что «с точки зрения чехословацких государственных интересов предпочтительным является местный язык, так как после стабилизации положения в России или Украине Подкарпатская Русь отошла бы в будущем какому-либо из этих государств… Наоборот, поддержка местного языка, предполагающая существование малого народа, отделенного от русских и украинцев литературно-языковым барьером, не будет способствовать развитию центробежных тенденций, и связь с чехословацким государством будет сильнее…»^[457].

Как отмечает П. Р. Магочи, под конец 1919 г. чехословацкое правительство начало негативно относиться к русофильскому движению, опасаясь, что оно «в конечном счете направлено на отделение Подкарпатской Руси от Чехословацкой Республики», а русинофилов подозревали в связи с венгерским ревизионизмом. Неудивительно, что правительство социал-демократа В. Тусара, пришедшего к власти в 1919 г., благосклонно относилось к украинофильской ориентации^[458].

После принятия конституции 26 апреля 1920 г. правительство издало распоряжение «Об изменении Генерального устава Подкарпатской Руси», которым ликвидировало Директорию и вместо должности администратора ввело должности губернатора и вице-губернатора. 5 мая губернатором Подкарпатской Руси был назначен Г. Жаткович, активный деятель Американской народной рады угро-русинов. Вице-губернатором стал чешский чиновник П. Эренфельд, которому вменялось в обязанность гарантировать влияние правительства Чехословакии и обеспечивать контроль над регионом. Возможные споры и разногласия между губернатором и вице-губернатором решались чехословацким правительством.

Жаткович пребывал в должности губернатора около года: в марте 1921 г. он, недовольный политикой Праги в отношении русинской автономии, подал в отставку. После отставки Жатковича всей полнотой власти стал обладать Эренфельд, благосклонно относившийся к украинскому движению.

Украинофилы достигли значительных успехов во время правления Эренфельда. В 1919–1924 гг. школьный отдел министерства образования ЧСР возглавлял Й. Пешек, проводивший проукраинскую образовательную политику и привлекавший украинских эмигрантов из Галиции для работы в Подкарпатской Руси. После своей отставки Эренфельд, объясняя свою поддержку украинского направления, ссылался на полученный от правительства прямой наказ в этом отношении, который он и претворял в жизнь^[459].

В 1923 г. ситуация изменилась: Прага намеревалась расширить свою политическую опору в Подкарпатской Руси и пошло на уступки русофилам^[460]: губернатором был назначен русофил А. Бескид, а вице-губернатором стал Розсыпал. Деятели украинского направления стали обвинять правительство в предвзятом отношении. Например, А. Волошин на съезде «Просвиты» в Ужгороде 1937 г. заявил: «Эта правительственная, можно сказать политическая неблагосклонность к читальням „Просвиты“ еще увеличилась с 1924 г., когда губернатором Подкарпатской Руси стал Антоний Бескид… Началась дальнейшая борьба против „Просвиты“, главным лозунгом которой было обвинение нашего направления, с одной стороны, в ирреденте („Подкарпатски гласи“), а с другой стороны, в стремлении к чехизации (мадьяронские псевдорусофилы)»^[461].

В действительности ситуация не была такой однозначной, как это пытались представить деятели украинского движения. Так, негодование украинофилов вызвало заявление А. Бескида о том, что языком преподавания в школах может быть только русский^[462]. Однако губернатор мало влиял на систему образования, поскольку здесь задавало тон чехословацкое министерство образования. Несмотря на то что назначенный вместо Пешека в министерстве образования Й. Шимек отдавал предпочтение бывшим чешским легионерам, галичане продолжали занимать важные позиции в сфере образования в Подкарпатской Руси, контролировали значительную часть национальных школ и некоторые гимназии, в том числе учительскую гимназию в Берегово. Галичане работали в учительских семинариях в Ужгороде, где в качестве языка обучения также был введен украинский литературный язык^[463]. В Подкарпатской Руси язык обучения в том или ином учебном заведении во многом зависел от предпочтений учителей, их культурно-национальной ориентации. На практике язык обучения мог варьироваться между русским, украинским и местными диалектами; к тому же во многих русинских школах был чешский язык обучения. Как указывает П. Р. Магочи, если учителя заканчивали семинарии в Ужгороде, то они были украинофилами, если семинарию в Мукачево – то преимущественно были сторонниками русофильской ориентации^[464]. В целом в Подкарпатской Руси в 1920 г. было 475 начальных школ (из них 321 школа с тем или иным восточнославянским языком обучения), 10 городских (из них 7 с восточнославянским языком), 4 гимназии (3 со славянским языком), 3 учительские семинарии (все со славянским языком), 3 профессиональных и технических училища (все со славянским языком). В 1938 г. количество школ значительно увеличилось: начальных школ теперь было 809 (469 с восточнославянским языком обучения), городских – 52 (23 с восточнославянским языком), гимназий – 8 (5 с восточнославянским языком), учительских семинарий – 5 (4 с восточнославянским языком), профессиональных и технических училищ – 5 (все с восточнославянским языком)^[465]. Образовательная политика чехословацких властей привела к росту сети различных учебных заведений, число неграмотных уменьшилось за межвоенные годы с 67 до 27,4 %^[466]. Разнообразная языковая палитра была характерна и для печатных изданий. Так, в 1932 г. в Подкарпатской Руси издавалось 118 газет, в том числе 70 выходило на русском, местном диалекте и украинском языках, 31 – на венгерском, 10 – на чешском, 2 – на иврите, 5 газет были смешанными. В целом в 1919–1938 гг. в Подкарпатской Руси насчитывалось свыше 180 периодических изданий, из них 126 выходило на украинском, русском языках и местных диалектах, 51 – на языках национальных меньшинств^[467].

Конечно, чехословацкие власти предпринимали меры для укрепления позиций чешского языка в крае. Чешский язык как предмет преподавался в школах всех уровней, росло число чешских учебных заведений. Как указывает К. В. Шевченко, в мае 1932 г. было принято постановление Сената Высшего Административного Суда Чехословакии, по которому «чехословацкий» язык как официальный государственный язык был объявлен «имеющим преимущество» на территории Подкарпатской Руси перед языком местного населения до окончательного решения языкового вопроса будущим сеймом Подкарпатской Руси^[468]. Однако вопрос о том, проводило ли чехословацкое правительство чехизацию края, остается открытым – в современной литературе встречаются различные точки зрения. Одни исследователи склонны говорить об ассимиляторской политике (по крайней мере, как об инициативе местных чешских чиновников), другие отрицают это явление, ссылаясь на то, что программа чехизации в документах не встречается. Если говорить о национальном составе чиновников, то важнейшие посты находились в руках чехов. Так, в 1927 г. среди государственных служащих в администрации Подкарпатской Руси было 255 чехов, 17 словаков, 142 русина, 56 венгров и 22 представителя других национальностей. В 1935 г. в краевом управлении были 7 чехов, 1 украинский эмигрант, из 12 начальников округов 7 человек были чехами, 1 – украинским эмигрантом, 2 – русскими эмигрантами и 2 – русинами. Служащих насчитывалось: 497 чехов, 20 украинских и 12 русских эмигрантов, 85 русинов и 54 венгра^[469].

Чехословацкая политика в отношении Подкарпатской Руси в целом носила осторожный, во многом противоречивый характер, иногда даже демонстрируя невмешательство в национально-культурные процессы в Подкарпатской Руси^[470]. Так, 30 ноября 1924 г. Т. Г. Масарик заявил представителям Общества им. Духновича, что языковой спор является автономным делом Подкарпатской Руси: «Чешский народ не может ей языки назначить. Что же касается нынешних „языковых споров“, то это является вопросом большинства и меньшинства. Для меньшинства действуют предписания закона о меньшинствах. Этого я придерживаюсь и „языковой вопрос“ решать не буду»^[471]. Тем не менее позиция местных органов власти или отдельных правительственных чиновников могла отличаться от политики центрального руководства^[472]. По мнению К. В. Шевченко, «украинский крен» в политике чехословацкого руководства имелся: украинофилы составляли противовес венгерскому иррендентизму, а многие русофилы были настроены провенгерски. Кроме того, русофилы были в основном настроены консервативно, а украинофилы близки левым политическим силам, имевшим большое влияние в ЧСР^[473].

О результатах языковой политики чехословацких властей в определенной степени дает представление проведенный в 1937 г. по инициативе министерства образования ЧСР референдум в Подкарпатской Руси в школах с восточнославянским языком обучения. Родителям учеников были розданы анкеты, чтобы определить, каким языком и по какой грамматике обучать их детей в школе. Родители могли выбрать русский или украинский язык обучения, или же вместо них написать – карпато-русский, малорусский, здешний народный и т. д. В целом за преподавание на литературном украинском языке высказались 26,8 %, по грамматике Сабова (т. е. грамматике для преподавания русского языка в средних школах) высказалось 73,19 %, причем за нее голосовали также и те родители, «для которых не было разницы в фонетическом звучании слов „русский“ и „руський“»^[474].

В целом следует признать, что политика чехословацких властей в отношении Подкарпатской Руси не являлась четкой проработанной программой поддержки какого-либо одного национально-культурного направления. Она во многом была обусловлена желанием пресечь иррендентистские тенденции среди русинского населения, сохранить целостность Чехословацкой Республики. Если русофилов подозревали в провенгерских настроениях, то украинофилов стали подозревать в желании отколоться от ЧСР, чтобы войти в состав будущего объединенного украинского государства^[475], что особенно ярко проявилось в настроении чехословацких властей уже в 1930-е гг. Целенаправленной правительственной политики украинизации в Подкарпатской Руси не осуществлялось.

Политика межвоенной Румынии в отношении русинского/украинского населения значительно отличалась и от политики Польши, и от политики Чехословакии. В конституции Румынии от 23 марта 1923 г. отмечалось, что Румынское королевство является «национальным, унитарным и неделимым» государством, но при этом «в Румынии принадлежность к разным вероисповеданиям и конфессиям, к другой национальности и языку не является препятствием для получения гражданских и политических прав и для пользования ими». Конституция Румынии от 27 февраля 1938 г. также повторяла положение о том, что «все румынские граждане, независимо от этнического происхождения и вероисповедания, равны перед законом»^[476]. Несмотря на положения конституции, национальная политика румынского правительства основывалась на румынизации национальных меньшинств, на возвращении «денационализованных румын в лоно материнской культуры»^[477].

Политика румынских властей предусматривала расширение сферы применения румынского языка и увеличение доли румынского населения на присоединенных территориях. Проведение аграрной реформы и активной колонизационной политики привело к увеличению числа землевладельцев-румын. Так, крестьяне Буковины получили около 8 тыс. га земли, почти 49 тыс. га были распределены между румынскими колонистами – демобилизованными военными и представителями румынского чиновничества^[478]. Чиновники бывшей Австрийской и Российской империй были отстранены от должностей, а претендентам на управленческие должности и работу в учебных заведениях предлагалось изменить свои фамилии на румынские соответствия.

Румынизация инкорпорированных территорий предусматривала строгий контроль над населением силами жандармерии, тайной полиции и военных. 29 января 1919 г. был издан закон о Центральной службе государственной безопасности (сигуранце). В Северной Буковине действовали три подотдела румынской службы безопасности, которые следили за положением на границе и преследовали ее нарушителей, пресекали большевистскую и украинскую агитацию, следили за перемещениями служащих-украинцев во внутренние районы королевства, за соблюдением цензуры.

Была проведена унификация политической жизни: на присоединенных территориях действовали местные аналоги румынских политических партий. К началу 1930-х гг. все румынские политические партии имели свои ячейки и в Буковине, где уже во времена Австрийской империи получило определенное развитие украинское национальное движение. Впрочем, на Буковине в межвоенный период действовали политические организация, ставившие своей задачей борьбу за права украинцев в Румынии (Социал-демократическая партия Буковины, Украинская народно-демократическая партия). Действовала также Коммунистическая партия Буковины как составная часть Коммунистической партии Румынии. На сотрудничество с румынскими властями была ориентирована созданная в 1921 г. на Буковине Украинская народная партия. В 1927 г. возникает Украинская национальная партия (УНП), которая действовала легально, в основном занималась культурно-просветительской деятельностью и стремилась к компромиссу с румынскими властями.

Была ликвидирована прежняя сеть периодики, в том числе и украиноязычных печатных изданий, и основаны новые, исключительно румынские, была введена жесткая цензура средств массовой информации. Большинство украиноязычных журналов издавалось украинскими партиями и обществами и находилось под постоянным контролем цензуры. Наиболее известным изданием была ежедневная газета «Час» (выходила с 1 октября 1928 г.; всего вышло 3350 номеров), которую редактировали В. Мегидинюк, Ю. Сербинюк, Л. Когут. «Час» позиционировал себя как «независимое, беспартийное» издание (с 1932 г. лишь как «независимый журнал»)^[479].

Языковая политика властей была направлена на повсеместное внедрение в общественную жизнь румынского языка. Была проведена кампания по переименованию населенных пунктов. Соответствующий декрет был принят 21 июля 1919 г., по которому «населенным пунктам присваиваются их давние исторические названия»^[480].

По распоряжению от 17 мая 1922 г. использование украинского языка в суде было запрещено. Впоследствии и суды, и администрация, и общественные учреждения были обязаны перейти на румынский язык при общении с гражданами. По закону об унификации администрации 14 июня 1924 г. мэрии (примарии) могли использовать нерумынские языки в общении с партиями только в случае, когда последние специально признаны Верховным административным советом (департаментом Министерства внутренних дел). Весной 1927 г. был издан указ о регламентации надписей и рекламы. Все вывески, дорожные указатели, объявления, реклама и т. п. в любых помещениях и общественных местах не могли быть напечатаны по-украински, если не имели над собой румынского соответствия^[481].

Большие изменения произошли в системе образования. На Буковине уже в 1919–1921 гг. из 168 начальных школ на румынский язык обучения перевели Учителя обязывались сдавать экзамены и направлялись в регионы с румынским населением. В Бессарабии украинские школы были сосредоточены в Хотинском и Сорокском уездах. К 1922 г. уже половина из них была переведена на румынский язык обучения^[482].

26 июля 1924 г. был издан закон о школьном образовании. Проведенная румынскими властями унификация в сфере образования обеспечивала государственные интересы и интересы титульной нации. Ликвидировалась существовавшая в Австро-Венгрии система украинских начальных школ, гимназий и лицеев, которые были заменены румынскими учебными заведениями. В течение 1925–1927 гг. украинские школы были ликвидированы, учителей-украинцев преимущественно заменили на румын. Были закрыты украинские гимназии в Черновцах, Кицмани, Вижници. Еще раньше, законом от 23 сентября 1919 г., король Фердинанд I провозгласил румынизацию Черновицкого университета. Ректором университета стал И. Нистор. В 1923 г. были закрыты действовавшие при Австро-Венгрии кафедры украинистики. В 1933/1934 учебном году доля украинских студентов в Черновицком университете сократилась до 4,8 %, а в 1938/1939 учебном году – до 2,9 % (для сравнения, румыны составляли тогда 83,4 %)^[483]. В декабре 1925 г. парламент принял закон о частном образовании: образовательные учреждения должны были давать образование и представителям национальных меньшинств, но изучение румынского языка у них было частью обязательной программы, как и преподавание ряда предметов на румынском языке^[484].