Оливер

Не стоит искать причины конкретного преступления – его семена рассеяны повсюду.

Эмманюэль Мунье

Детский мозг пластичен, его можно контролировать и направлять. Подобно звериным детенышам, ребенок учится наблюдая. Вначале идут сигналы от органов чувств, потом приходит осознание. Чистый разум в оболочке кожи приходит в этот мир с единственной целью – выжить, а пути выживания ищет по факту.

Дети возраста завершающего этапа формирования характера бегали по просторному участку поляны, огибая одиноко торчащие посреди зелени одуванчики. Корона уходящих ввысь деревьев скрывала прямые солнечные лучи. Теплый ветер обволакивал и уносил за собой жару. Двое мужчин сложили на раскладной стул у мангала опахала, бутылку с водой, ножи и направились к столу в паре метрах левее.

Между ними пролетели дети, сравнимые лишь с непобедимым торнадо, таким же упрямым, пугающим и прекрасным явлением природы.

– Стоять! – тоном главнокомандующего крикнул мужчина лет тридцати с забавной полоской коричневых усов и короткой стрижкой на пол сантиметра. Он рванул с места и сделал вид, что догоняет. Дети со звонким смехом и визгом бросились наутек. Заметив, что мужчина остановился, мальчик высунул язык и с ленивым лаем передразнил приказ: "Рав! Лаять!"

– Догоняй, папа! – поддержала отца девочка и подбежала к нему на пару метров ближе, выдерживая безопасное расстояние.

Тогда в игру вмешалась женщина в спортивных штанах и футболке с вышивкой. Ветер сдувал ее челку вверх, короной обрамляя лицо.

– Эмилиана, а ну вернись поешь пока картошка теплая!

Девочка заворчала и заправила за уши пряди золотистых волос, которые давно выбились из косички и антеннами солнечных лучей напоминали взбесившийся одуванчик. Сгорбившись, она скрестила на груди тонкие, как ветки, руки и приблизилась к столу. Мальчик поднял с травы метровую палку и увлеченно лупил ею по одиноким цветам, сбивая с тонких стебельков, забыв, как всего пару минут назад вместе с подругой бережно перепрыгивал через них и боялся втоптать в землю.

– Сынок, поедите и еще поиграете, побегаете, – погладила по растрепанным прядям угольно-черных волос усевшегося на скамью сына Марта.

Оливер, – гаркнул на него оторвавшийся от беседы отец: – Не беспокой мать! Ей нельзя волноваться.

Последнее предложение прозвучало с загадочной интонацией, из-за которой тут же всполошилась накладывающая в тарелки картошку Амма и наливающий в пластиковый стаканчик сок Максандр. На лице женщины уже расплывалась улыбка. Зависнув с пустой ложкой над кастрюлей, мать Эми переводила взгляд с будущих многодетных родителей на мужа.

– И когда же пополнение? – Мужчина разгладил большим пальцем правой руки усы и уселся за стол.

– Осталось три месяца, – погладила живот мать Оливера и обнялась со смахивающей слезы счастья подругой. – И ты так долго скрывала? Уму не постижимо! – Друзей шокировала и правда обрадовала новость.

Тянущий руку за сочным, истекающим соком шашлыком мальчишка, зацепил вилкой крупный кусок снизу, когда понял причину радости взрослых. Внезапно куски мяса напротив испустили алые капли, медленно стекающие в лужу кровавой массы на дне тарелки. Оливер с силой вгрызся в кусок мяса в голых руках. Сок брызнул во все стороны и потек по подбородку. Не обращая внимания на возгласы матери, Оливер пережевывал картины будущего, где отец использует его вместо массажера для костяшек пальцев на руках, вымещает тщательно скрытую от посторонних злость на мир.

Первые снежинки плавно ложились на крышу частного дома, в своем множестве образуя весомую глыбу льда, смертью нависающую над однажды проходящим под ней случайным прохожим. В лучах фонарного столба бурей пронесся человек в куртке нараспашку, с шапкой на макушке и с молниями в глазах. Болезненно красные белки противоестественно темнели в сумраке, сердцебиение отбивало неровный ритм, гоняя кровь по венам так, что от тела исходил жар, уничтожающий на своем пути совершенные кристаллы снега.

В прихожей горел свет, но встречать главу семейства никто не вышел. Сбросив с ног ботинки, хозяин махнул в их сторону рукой и остав лежать посредине закутка, куда с обеих сторон смотрели вешалки и тумбы с обувью. Фридерик прошлепал мокрыми носками, уверенно оставляя за собой дорожку следов. Проверил пустую кухню, ожидая увидеть в ней хоть что-нибудь. Сам он не понимал что хотел, но червяк внутри него нашептывал: «Хоть бы раз встретила как положено!»

Переборов желание плюнуть на тщательно подобранный ковер среднего класса, работяга направился в гостиную, откуда доносились приглушенные голоса.

– Семья, чего прячетесь? – громко крикнул появившийся в комнате Фридерик.

Тихо беседующая с сидящим напротив на диване сыном, Марта гневно вскочила, покачивая на руках проснувшегося младенца.

– Ты мозги потерял? Иди поищи их туда откуда явился! – Из глаз женщины брызнули слезы. Она яростно расхаживала по комнате и усиленно покачивала на руках с таким трудом уснувшую дочку.

Оливер инстинктивно подобрал к груди колени и, положив на них правую щеку, обнял руками.

– Щенок! – засмеялся подпирающий стену Фридерик, выравнялся и заново нашел равновесие. Справившись с задачей, он направился в сторону дивана. Резко развернувшись в другом углу комнаты, Марта устремилась к окну и закрыла глаза. Юна затихла и выглядывала из-под кокона пеленок на мать. Кроха слабо боролась с закрывающимися веками, ведь мало что различала и жила ведомая звуками и запахом теплого молока.

В бормотания мужчины затесался рычащий крик. Потянувшись с удушающими объятиями к сыну, Фридерик потерял равновесие, перекатился через спинку кубарем вперед и распластался у деревянного стола между диванами, в который влетел плечом и теперь орал в ярости от боли.

– Ублюдок маленький! Сюда иди, задушу в объятиях, будешь знать как над отцом издеваться.

Испуганный Оливер прыгнул через подлокотник дивана, но отец удачно ухватил мальца за голень, отчего мальчик рухнул обратно на хоть и обтянутый тканью, но твердый подлокотник. Вместе с воздухом из груди вылетел крик боли, а следом стоны.

– Оставь его! Что ты творишь?! – закричала на мужа Марта. Положив малышку на пол в углу комнаты, подальше от мужа, она бросилась на помощь сыну. – Уходи! Если через минуту не будешь у входа, я вызову полицию!

Марта роняла слезы страха, Оливер скулил и корчился, ощупывая ребра, а Юна заливалась плачем на холодном твердом полу.

Поднявшись на колени, Фридерик ухватился руками за диван и стол. Тяжело дыша, встал на ноги и направился к дочери, потирая бок:

– Маленькая моя, тише-тише. Папочка идет.

Он уже обошел край дивана, как выбравшаяся из-под рук плачущего сына Марта встала между мужем и ребенком.

– Уйди немедленно! – голос в ужасе перешел на визг. Она бесстрашно бросилась на мужа и заколотила кулаками по его груди. – Уйди, демон!

Она сама в этот миг превратилась в демона, способная изгнать любого монстра.

В край разъяренный неповиновением членов семьи Фридерик устал от напора. Оттесненный к проему из гостиной в кухню, схватил Марту за запястье, параллельно расставляя пошире ноги и отталкивая от себя вторую тонкую кисть. Не задумываясь о расстановке сил, он отшвырнул жену в дверной косяк. Но влетев в него ладонями, Марта развернулась, ответно уводя за собой неустойчивого мужа, толкнула коленом в живот. Цепляясь за супругу, Фридерик резко выдохнул из груди воздух, частично ощутив боль подобным образом упавшего сына, и врезался головой в незакрытый деревянным плинтусом железо-бетонный угол дверного проема. Если бы он предвидел будущее, то давно бы закончил ремонт. К несчастью спасительные доски давно покоились на чердаке в грудах другого строительного хлама.

Мужчина грузно повалился на пол, съехав боком по шкафу у стены гостиной. Плохо закрепленные открытые верхние полки по инерции повалились поверх распластанного тела. Фридерик глазами нашел сына и с бесконечным упреком смотрел на него, пока белый пушистый ковер впитывал алую кровь, принимая любимый цвет улыбающегося Оливера.

Трусливая женщина застонала, задергалась из стороны в сторону, не зная с какой стороны подойти к мужу, как ему помочь. Умом Марта понимала – мертв, знала – счет идет на секунды и если придумать правдоподобную легенду, сразу позвонить в полицию, если сразу вызвать врача, то алиби обеспечено. Сын подтвердит – пьяный отец неудачно оступился, повторив судьбу каждого десятого пьяницы со стажем.

– Телефон! Где телефон! – Замахала в панике руками Марта, бегая из кухни в гостинную и обратно.

– Держи, – Оливер протягивал мобильный с горящей вкладкой набора номера.

Мальчик стоял рядом и так спокойно дышал, будто каждый день видел сцены убийства и крови. Он в самом деле впервые за много лет почувствовал себя свободным и где-то даже счастливым ребенком.

– Да,спасибо, сынок. – Марта погладила Оливера по отросшим волосам, что неряшливо торчали в разные стороны. После известия о рождении сестры мальчик сопротивлялся стрижке. – Прости, – по щекам бежали бесконечные слезы. Оба ее ребенка оказались свидетелями ужасного и она не представляла что ждет их дальше.

"Счастливого Рождества, Оливер!"

Вместе с распустившимися почками деревьев на улицу выползли толпы студентов-медиков. Они жадно впитывали мгновения свободы и теплые лучи солнца. Шайка симпатичных девушек сидела на облезшей за зиму лавке в парке напротив учебного корпуса. Одна из них пускала кольца дыма и красовалась в новой кожаной куртке модной стрижкой косого каре. Вторая, сгорбилась над смартфоном нового поколения, разбитым на первой же тусовке после покупки, и серьезно выясняла отношения с подругой детства, не обращая внимания на разговоры однокурсниц.

Флора, жгучая брюнетка с подведенными черным карандашом огромными глазами, как у олененка карими, сидела по центру и надменно смотрела на стоящего чуть сбоку Оливера. Она чувствовала его интерес и была польщена беготней за ней, но скромность юноши разочаровала. После второй встречи тет-а-тет он сказал «пока» и, уткнув глаза в пол, ушел. С тех пор брюнетка насмехалась над ним, в тихую перед подругами называя «неудачником, у которого нет шансов стать ее парнем».

– Пойдешь с нами праздновать окончание второго курса в июне? Договорились с «трупаками» снять столик в «Бараке». Термин «трупаки» в этом заведении с давних времен закрепился за патологоанатомами. Марта предлагала сыну пойти по этой перспективной дороге, приговаривала, что живые люди вредные, а мертвые с врачом не спорят, в суд не подают – идеальные бывшие пациенты.

– Посмотрим, – ответил Оливер и поменял опорную ногу, уткнул свободную от старого отцовского портфеля ладонь в бедро. – А ты приглашаешь? – Он ехидно усмехнулся, глазами выдавая, что ловушка паука захлопывается и прекрасная бабочка обязательно попадет в разложенные сети любви.

– Не мечтай, – резко выплюнула Флора, да так неожиданно противно, что девчонки разом повернулись на нее посмотреть. С самого утра раздраженная девушка пожала плечами от холода и поменяла скрещенные ноги местами. – Ну а что? Сказали тебе один раз "нет", ну второй намекнули. Дала тебе отворот девушка – иди ищи другую. Хотя не представляю какая дура станет яшкаться с тобой.

Оливер глупо улыбался, не веря услышанному. Смысл слов предмета его обожания последние два года постепенно доходил.

– Что не так? – из последних сил держал самообладание худощавый юноша с идеально выбритыми утром щеками, с легким ароматом духов на коже и начищенными до блеска ботинками.

В губах Флоры дерзко лопнул шар из жвачки, она вскочила с места. Не обращая внимания на задравшуюся сзади мини-юбку, вплотную подошла к парню.

– Мой отец заведующий кафедрой в нашем университете, – далее понизила громкость до шепота: – Неужели ты думаешь, что никто не знает о прошлом вашей семейки. По твоим венам течет кровь убийцы. Кровь твоей мамочки. – Ее голос проник в голову парня змеиным шипением, ядом разъедая то последнее из доброты, что он по крупицам искал долгие годы среди людей.

Ошарашенный откровением, Оливер поджал губы. Опасаясь, что если ответит, то Флора раструбит новость на весь университет, развернулся и ушел, разочаровавшись, что в очередной раз ошибся в людях.

В чат университетской группы пришло сообщение: «Преподаватель пропустит занятие по семейным обстоятельства, замену не дали». На это раз студенты вольны были пропустить занятие и пойти домой. Оливер закрыл мессенджер, но сверху высветилось сообщение от мамы: «Перезвони мне». Переживая за мать набрал номер и насчитал три гудка, прежде чем услышал:

«Да, дорогой!» – голос радостный и немного растерянный: «Не думала, что так быстро позвонишь. Приходи сегодня на ужин, милый. Ты давно не заезжал».

Скоро распрощавшись с выбившей из него обещание приехать матерью, Оливер зашагал на остановку. Он посчитал, что столь скорое прибытие её удивит и обрадует. А еще он надеялся, что Юна будет в школе.

Два года назад, Оливер закрыл первую сессию в институте на отлично с одной единственной целью – съехать из ненавистного дома. Спустя много лет после трагедии, он каждый раз задавался вопросом, как мама находит в себе силы жить в этом доме, каждый день в нем есть и много ночей подряд засыпать. Впервые уснув в общежитии, Оливер проснулся в недоумении. Он не сразу понял, что это чувство освобождения. Ни разу за два года ему не снились кошмары. При всей любви к маме, Оливер отказывался остаться у нее с ночевкой, праздновать вместе Новый год или День рождения.

Марта глубоко внутри понимала, что в этом месте сын пережил ужасные дни и его не тянет обратно. Сама же после смерти мужа доделала ремонт и даже заделала проход из кухни в гостиную, поставила точку в издевательствах в стенах дома, зарывая в цементе, кирпичах и штукатурке запах смерти.

Звонок в дверь отвлек работницу архива от грязной посуды. Через пол часа после разговора заботливая вдова покончила с приготовлениями к ужину. В холодильнике стоял полный противень с нарезанным соломкой картофелем и кусочками курицы, тазик овощного салата и шарлотка с домашним яблочным вареньем. Оливер с детства любил эти блюда и Марта до последнего надеясь на расположение сына, готовила не покладая рук. Увидев в дверном глазке фигуру высокого темноволосого юноши, женщина расплылась в улыбке и открыла дверь. Сын только вошел как пухлая женщина с собранными в тугой хвост густыми волосами по плечи обняла его насколько хватило длины рук и расцеловала в обе щеки:

– Мальчик мой, ты так редко нас навещаешь, – опомнившись, она отошла на два шага и с нежностью в глазах наблюдала, как великовозрастный ребенок убрал на полку с обувью классические туфли, поставил рядом прямоугольный коричневый портфель и повесил на крючок кофту. – Проходи дорогой, ждала чуть позже, но ничего, поставлю все в духовку прямо сейчас. Я оставлю тебя.

Суматошно вздернув подбородком и локтями, Марта спряталась на кухне, оставив сына хозяйничать, подмечая непреклонные изменения за время его отсутствия. На полках в гостиной появлялось все больше школьных фотографий Юны, в поездках, с праздников. Диван и тумба с телевизором стояли на своем месте.

Пройдя по коридору мимо маминой спальни и прачечной, Оливер устремился на второй этаж, по совместительству мансарду и его комнату до переезда. Деревянные ступени под ногами поскрипывали, легко ступая, он шел вверх, ожидая непонятно чего.

Ступив на этаж, уже поворачиваясь в сторону комнаты и окна во всю стену с выходом на пристроенный мамой балкон, он заметил изменения. От его уголка не осталось ничего, кроме стен. На полу лежал узорный голубой ковер. Стоящую боком двуспальную кровать покрывал лоскутный плед, а напротив кровати стоял огромный письменный стол с множеством ящиков и полок.

Скривившись от боли, Оливер заметил со стороны ограждения у ступеней ряд больших картонных коробок. Они подпирали друг друга раздутыми боками, как гигантские жабы, наглотавшиеся стрекоз. Подозревая, что личные вещи в них, он вихрем преодолел два разделяющих их метра и открыл первую попавшуюся. Внутри оказались тетради, книги, папки и обернутая зарядным устройством игровая приставка. Выложив придавившие папки книги, он по очереди доставал их на свет и перелистывал: часть рисунков лежала внутри папки мятой стопкой. Выкладывая на пол один лист за другим, Оливер в панике бил ладонями по рисункам, не чувствуя нарастающей боли в руках. В бессилии замер, плечи поникли, руки безвольно повисли вдоль тела, а подбородок вместе с безумными глазами устремился в потолок так, словно бы над ним сидел суд присяжный, способный приговорить Юну к смертной казни. Но потолок оказался пуст и непоколебим, а рисунки, в которые он вкладывал душу, безнадежно испорчены, изранены ножницами, уничтожены чужими руками и красками.