Бремя ошибочного мира

На своем пути встретишь ты странника, что ходит по земле сотни лет

Не чурайся и не вини его в том, что стал он слаб

Ведь жизнь он отдал на то, чтобы сохранить наш мир, а ведь мог разбить его на части

Жизнь та была не его, а человека, ради которого билось его сердце

Наш мир впредь на боли той держится, и остов сей крепче камня

Коль нашел ты его, значит, значим, ты стал и помыслы твои чисты

И поможет странник тебе, но не мечом своим, ведь, пусть клинок тот легендарен, давно он в ножнах томится

А под руку со словом его поддержка придет

Проникнись болью тех слов, и мудрость обретешь

А ведь она и есть та сила, что мир спасти может.

© Элайджа Бунн, 2020

ISBN 978-5-0051-3786-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Руины

– Я провел в заточении больше сотни лет по твоей милости, и первое, что я слышу от тебя, вернувшись в этот мир, это мольбы о помощи?

– Найджел, сейчас не время! – Криса отбросило в сторону очередным взрывом. – У нас есть много причин убить друг друга, но не мог бы ты забыть о них, пока мы не разберемся с тем, что, кстати, появилось на свет из-за твоей безответственности?

– Моей безответственности?! – глаза мага заискрили молниями. – Ну нет, ты не перебросишь груз вины со своих плеч на мои! Это ты позволил какой-то челяди проникнуть в мое измерение и воспользоваться знаниями, что я намеренно хранил от них в секрете! Будь я на твоем месте, такого недоразумения бы не произошло!

– Хорошо, пусть все это будет на моей совести, а теперь ты не мог бы избавить мир от этого ужаса? – сказав это, Крис разбил пространство перед собой на осколки, чтобы атака Найджела не задела его и мальчика, стоящего подле героя.

– Учти, Крис, я сделал тебе огромное одолжение тем, что сначала решил убить эту тварь, а уже после приняться за тебя, – маг поднял руку, и из ладони нитью вытянулись несколько черных стрел.

– Встань позади меня и закрой уши, Кайл, – сказал Крис, обратившись к мальчику.

– Хорошо, отец, – кротко ответил он.

***

Около семидесяти лет назад…

Комья выжженной земли разлетались в стороны. Пепел, что витал в воздухе, все никак не оседал из-за того, что новые потоки раскаленного воздуха вновь подбрасывали его ввысь. Обезумевшие от ужаса рослые мужчины с холодным оружием в руках метались из стороны в сторону, окончательно позабыв, что они должны были делать в случае нежданного нападения на военный лагерь.

Всему виной был молодой воин в темно-бордовых доспехах, объятый пламенем. Сжимая устрашающую и наводящую ужас на врагов боевую косу в своей руке, он неспешно шел по захваченному бунтовщиками лагерю королевских гвардейцев, которые покинули это место несколько недель назад. Восстания и бунты продолжались уже слишком долгое время для того, чтобы правительство и Корона в частности могли закрывать глаза на подобные выходки. Многие обитатели материка были недовольны уровнем своей жизни, который катастрофически быстро падал по многим причинам, из-за чего бывшим крестьянам и торговцам, служившим раньше верой и правдой королю Кэриту, пришлось идти на крайние меры, дабы показать ему свое недовольство.

Сам же Король хоть и был сильно озадачен этим вопросом, не имел возможности исправить ситуацию. Первой причиной тому было то, что слабый физически и характером правитель элементарно не мог прийти к жестким решениям, которые, несомненно, помогли бы разрешить проблему. Второй причиной было то, что правитель был охвачен горем из-за потери супруги, которая практически два месяца не могла оторваться от постели после родов, а после скончалась тихим прохладным утром в Столице. Основная же волна бунтов началась прямо перед родами третьего наследника престола, укрывшись от внимания Короля грудой обстоятельств, что окружили его.

Огни восстания загорелись на северо-востоке материка, на полуострове Пискис и в заливе Темпес. Захватывая один очаг сопротивления за другим, сгруппированные в стройные отряды, граждане довольно быстро и без особых усилий потеснили не подготовленных к таким действиям королевских гвардейцев, чем вызвали праведный гнев Столицы. Но бунтовщики навлекли на себя вовсе не недовольство Короля Кэрита, а его старшего сына и первого наследника престола – принца Бэззера. Молодой воин, лишь недавно достигший возраста двадцати лет, уже славился на весь материк своей силой, пылким нравом и беспощадностью к врагам Короны. Все это было обусловлено в его характере тем, что молодой человек желал всеми силами сохранить то, что воздвигли до него его предки.

Стоило бунтовщикам добиться определенных успехов в своих начинаниях, как Бэззер живо собрал несколько отрядов из личного состава гвардейцев и отправился усмирять восстание. И вот, несмотря на мольбы о помощи и спасении, уже который по счету гарнизон полыхал жутким пламенем мести. Подавив своей неукротимой мощью практически все очаги восстания, принц добрался до последнего военного лагеря, что ограждал его от Прасепса – города, в котором началась эта гражданская война. Небольшое укрепление помещало в себя лишь небольшой гарнизон солдат, вместо которых теперь там вальяжно расхаживали вооруженные граждане, которые совершенно не ожидали столь разрушительной атаки.

Принц Бэззер решил атаковать укрепление практически в одиночку, взяв с собой лишь десяток проверенных гвардейцев. Снеся огненной волной кирпичную стену, он ворвался в центр плацдарма и принялся жечь все вокруг, плавя и испепеляя все и всех, кто осмелился вставать у него на пути. Огненный смерч, что разверзся в лагере, мгновенно уничтожил не только все укрепления, но и желание бунтовщиков сражаться. Однако, несмотря на то, что люди бросали свое оружие и вставали на колени, их это не спасало от страшной участи быть сожжёнными заживо. Оставляя после себя лишь обугленные скелеты, Бэззер непреклонно двигался вперед, вычищая каждый уголок лагеря.

Когда, наконец, вопли умирающих утихли, он, презрительно осмотревшись по сторонам, развернулся и направился в свой боевой шатер, что был воздвигнут в нескольких сотнях метров от военного лагеря, который теперь представлял собой могильное пепелище, покрытое угольно-черным настом. Рассевшись в своем кресле, смутно напоминающем трон, он четким и быстрым движением руки подозвал к себе одного из офицеров:

– Докладывай, – сурово произнес он, вытирая клинок косы от запекшейся крови.

Проглотив ком в горле, гвардеец отрапортовал:

– Сопротивление в данном регионе полностью уничтожено, сэр! – не без благоговения в голосе произнес он.

Взглянув на карту, что висела на одной из колонн шатра, принц заметил:

– Что ж, – усмехнулся он. – Выходит, остался только Прасепс. Выступаем сейчас же! Мы управимся до заката, если вы будете шевелить конечностями! Живее!

Сам принц быстро вскочил со своего места и направился к бронированному автомобилю, что стоял неподалеку от его шатра. Лично сев за руль, он заставил машину рвануть с места и, подняв столб пыли, направился в сторону прибрежного города, где, по его мнению, находился штаб бунтовщиков.

Но недостаток опыта в подобном роде дел и кипящий характер не позволяли Бэззеру увидеть, что ниточки к началу этого восстания идут с улиц самой Столицы, ее закоулков и темных подворотен, где и окопались организаторы так называемого Подполья.

***

В тускло освещенном пыльном, но просторном подвале одного из зданий окраины Столицы несколько человек, облаченных в серые одеяния, с гоготом и воплями обсуждали последние катастрофические новости касательно восстания на полуострове Пискис. Гул стоял в воздухе до тех пор, пока худощавый мужчина с кучерявыми длинными волосами, спадающими на его серый китель, не очутился в тусклом зале. Молча окинув взглядом происходящее, он усмехнулся, прошел мимо взъерошенной толпы и аккуратно сел в свое просторное кожаное кресло. Поерзав в нем немного, он, не теряя довольного выражения лица, приоткрыл глаза, как бы давая понять присутствующим, что они вновь могут говорить, чем те непременно воспользовались:

– Мэрлин, все пропало! – верещал один из присутствующих. – Восстание подавлено!

– Мэрлин, какого черта? – возмущенно твердил второй. – Мы рассчитывали на то, что захватим власть, а не сожжем пару городов на отшибе материка!

Возгласы и выкрики беспорядочно сыпались до тех пор, пока сам Мэрлин не поднял руку. Выждав паузу, дав всем возможность вовремя закрыть свои рты, худощавый мужчина, посмаковав свое обращение на губах, наконец заговорил:

– Друзья мои, – расплываясь в улыбке, произнес он. – Я вижу, вы не видите всей красоты картины. Но и объяснять ее я вам не буду. Знайте только, что эта кампания приведет нас к долгожданной победе. Разумеется, вы напуганы. Я бы тоже был напуган, если бы смотрел на ситуацию под вашим пресловутым углом. Что поделать, – он пожал плечами. – Я прощаю вас за вашу глупость, друзья мои.

– Если ты такой умный, – выкрикнул один из мужчин в сером, стоявших вокруг вытянутого стола, за которым сидел Мэрлин, – то почему не мешаешь Бэззеру жечь наших соратников? Он ведь так и до нас скоро доберется! Думаешь, ему составит труда допросить одного из членов Подполья в Прасепсе?

– Будет хорошо, – заметил Мэрлин, вычищая грязь из-под ногтей, – если допросит. Почему? Да потому, что иначе нам придется искать повод пригласить его к нам. Пусть уж лучше сам найдет, не так ли? Пламенный характер никогда не помогал даже самым талантливым правителям. Бэззеру и подавно это не поможет.

***

Оставив автомобиль позади, принц Бэззер ворвался на улицы Прасепса, возглавляя отряд гвардейцев, что с трудом поспевали за ним. Однако никакого сопротивления он не встретил. Люди мирно сложили оружие и склонились перед своим покровителем в ожидании заслуженной кары. Пройдя вдоль главной улицы, Бэззер окинул взором большой город, что простирался вплоть до берега моря, и понял, что победа уже у него в руках. Поднявшись на постамент, что был намеренно заготовлен на центральной площади, он обратился к жителям города:

– Вас не тронут! – заявил он. – Но я хочу, чтобы главы восстания вышли вперед, ко мне, и приняли достойное наказание за содеянные грехи против Короны! Вы сами осознаете свою вину. Я уверен в этом. Если же вы, по какой-то неведомой мне и моим убеждениям причине, не сделаете этого, я превращу улицы Прасепса в груды пепла!

– Не надо! – послышался голос с улицы. – Мы готовы!

Несколько мужчин в плотных кожаных доспехах, сделанных их собственными руками, вышли вперед, склонив головы перед принцем. Они выстроились в ряд перед постаментом, после чего один из них вновь заговорил:

– Наша цель – не захват власти, Ваше Превосходительство. Наша цель – показать вам и Королю, сколь губительна политика Короны! Мы понимаем, что править всем материком трудно, но люди начинают гибнуть от голода. У детей нет достойного образования и будущего. У мужчин нет работы и денег, чтобы обеспечить свои семьи, – говорил он. – Мы не хотели никого убивать, но иного выхода не нашли. Боюсь, наша жертва повторится вновь, если Корона не изменит своих приоритетов в правлении государством. И так будет продолжаться до тех пор, пока весь материк вновь не превратится в пепелище. Простите нас, принц Бэззер, и услышьте нас.

Встав на колени, мужчины смиренно ждали своей неизбежной участи.

– Ваши слова услышаны, – нахмурившись, твердо произнес Бэззер и призвал свою косу.

Вырвавшийся поток пламени в мгновение ока обратил предводителей восстания в груду тлеющих углей. Прах, что от них остался, был подхвачен порывом прибрежного ветра и унесен далеко в волны бушующего моря, что переливалось лазурным мерцанием под утесом города.

Выждав, пока пламя затихнет, и Бэззер отзовет свою косу, офицер личного состава принца подбежал к постаменту и обратился к своему господину:

– Я вынужден доложить тревожную весть, – трясясь, выпалил он.

Сам Бэззер не сразу обратил внимание на подчиненного, наблюдая с довольной ухмылкой на устрашенных жителей города, которые, попрятавшись за стены домов, молча наблюдали за тем, что же будет делать их принц дальше.

– Они не понимают, что все это я делаю ради них, – вздохнул он, опираясь на рукоять косы, клинок которой был вонзен в постамент. – Все эти страдания, этот страх – ради их же благополучия. Но они не ценят. Грязные подонки, как они посмели осквернить честь Короны своей кровью! Они не в силах оценить все те усилия, что я прилагаю, – наконец, опустив взгляд себе под ноги, он увидел стоящего в строевой стойке офицера и обратился к нему, не скрывая своего раздражения:

– Чего тебе?

– Ваш отец, Король Кэрит, – лепетал офицер, – передает послание.

Бэззер мгновенно отозвал косу и спрыгнул с постамента, после чего схватил гвардейца за шиворот и поднял над землей:

– Что мой отец передает? – настороженно прорычал он.

– Он… – хрипел офицер, болтая ногами в воздухе, – он просит вас оставить свои дела здесь и поскорее вернуться в Столицу.

Отбросив солдата в сторону, Бэззер задумчиво отошел в сторону. Спрашивать с последнего повод такой просьбы было бессмысленно, ведь принц и так его знал. И повод этот был, наверное, самым печальным из всех возможных. Единственное, чего не мог простить себе молодой воин с самого детства, так это собственной слабости. Поэтому, когда ему приходилось сталкиваться с ударами судьбы, перед которыми он был бессилен, его каменное сердце разрывалось на части.

***

Монотонный серый дождь накрапывал по сырой земле, отбивая смиренный ритм, под который двигалась мрачная процессия. Тысячи людей, невзирая на погоду, вышли из своих домов и тихо плелись по улицам Столицы в сторону, где королеву Кори провожали в последний путь.

Прямо за королевским особняком находился прекрасный, вечно зеленый и сверкающий сад, в котором королева проводила практически все время после рождения последнего сына. Роды дались ей тяжело, и организм сильной жизнерадостной женщины, которая озаряла весь материк своей улыбкой, истощился за несколько недель настолько, что символ прекрасного превратился в нечто похожее на ходячий труп. Солнце сверкало над лужайкой, где она любовалась цветами, ровно до того дня, когда свет покинул ее кристальные карие глаза.

Всех членов семьи Редэм было принято сжигать на ритуальном костре, отдавая дань уважения той силе и духу, что поддерживали каждого из них на жизненном пути. Король Кэрит не стал противиться традиции, ведь он лично видел все «последние костры». Сандис сжег свою жену, спасая ее от болезни, что причиняла ей только лишь боль и муку. После и тело Вицима, старшего брата Кэрита, отправилось на сожжение после его героической смерти в бою.

Его руки неустанно дрожали. Даже для того, чтобы одеться, он позвал слуг, и те не без труда надели на него мрачный похоронный наряд. Глаза бегали из стороны в сторону в поисках поддержки, которой не было. Таким Король Кэрит предстал перед своим народом на последней церемонии, посвященной Кори, его жене. Он не мог заткнуть уши, из-за чего в его голове непрестанно витали голоса и шепот людей, что стояли у него за спиной. И каждый твердил об одном и том же, косо озираясь на юного принца Эбита, что кротко, но не теряя величественной осанки и стати, шел подле своего отца. Однако именно это и пытались оспорить злые языки в тени дождя.

Вся суть заключалась лишь в том, что Кэрит и Кори были совершенно не похожи друг на друга по характеру, и если он любил полумрак и уединение, из-за чего практически не покидал свой особняк на протяжении многих лет, то его супруга обожала наслаждаться солнцем и теми великолепными видами, что мог подарить ей мир. Кори успела повидать и Северный плацдарм, и Чистый пик, и залив Суммак, не говоря уже о великом со времен эпохи Унио порте Макрострат. Но ее излюбленным местом оставались Южные прерии и архипелаг Пласер, тропические и морозные острова которого приводили ее в восторг своим разнообразием и красотой флоры и фауны. Именно оттуда и пошли слухи о том, что Кори не то чтобы хранила священную верность Кэриту. Некоторая череда происшествий, а так же простые вычисления временных отрезков, дающие понять, что Король с трудом мог быть отцом своему второму сыну, коим являлся Эбит, подрывали авторитет как Королевы, так и всей правящей семьи.

Однако сам Король не обращал на это должного внимания, по крайней мере, до тех пор, пока это откровенно не задевало чувств его супруги и сына. Сейчас же ему было плевать на все. Он лишился своей единственной любви, подле него не было его первенца, который все же не успел на похороны матери, и он всей кожей ощущал ту жалость, что вызывает у Эбита своим видом. Мальчик, как и он, не сильно переживал по поводу истоков своего происхождения, ну или, во всяком случае, не подавал виду, что ему это интересно, поэтому искренне любил свою семью и наплевательски относился к мнению народа. Он с самого детства желал помочь своему отцу в управлении государством и, несмотря на явно натянутые отношения с Бэззером, пытался найти способы помочь тому стать сильнее. По этим причинам юноша являлся скорее теоретиком, нежели практиком, как его старший брат.

Взяв под руку истощенного, качающегося даже от слабого порыва ветра Кэрита, Эбит и сотни других людей, которых пустили в Королевский сад, наблюдали за тем, как прекрасное тело его матери превращается в отвратительную горстку рыхлого праха, который из-за дождя скорее походил на грязь, нежели на величественные останки члена правящей семьи.

– Рано или поздно, – подергивая подбородком, произнес Кэрит так, чтобы его слышал только его сын, – мы все превратимся в такую же маленькую и незначительную горстку грязи. История всех нас смешает с навозом, уж поверь. Такова ее суть.

– Не говори так, – успокаивал его Эбит. – Наше величие и сила навсегда останется в умах человечества. Этот мир не сможет к нам так относиться после всего того, что мы для него сделали.

– Человечество… – усмехнулся Кэрит, – мир… Ты говоришь такие возвышенные слова, но даже не представляешь, сколь мало их значение. Мой отец, Сандис – подтверждение моих слов. Да, он был фанатиком, но разве не было причин для его помешательства? Он видел, как человек, бросивший вызов Богу, убил Великого Редэма парой взмахов меча, а затем просто исчез. Что же ему оставалось, кроме как встать на сторону Всевышнего после такого? И он видел суть. Бог и его творения слишком важны, чтобы обращать внимания на мелкие просчеты вроде того мира, в котором мы с тобой живем. Твоя мама любила этот сад, любила цветы и утреннюю росу, переливающуюся в лучах восходящего солнца. Она знала, что в этом мире, как и во многих других, куда больше прекрасного, чем ужасного. И лишь только люди не могут узреть этого. Мне жаль нас. Мы не в силах всецело проникнуться тем величием, что подарил нам Всевышний. И это наполняет наши сердца ненавистью. А твоя мама была чиста. Несмотря на все те слова, что даже сейчас говорят про нее люди, она была так же чиста, как та роса, на которую она так любила смотреть. И если ты когда-нибудь встретишь такую же чистую душу, то знай – это и есть то единственное, за что стоит бороться в этом мире. В любом мире.

Смахнув с темных волос капли дождя, Эбит некоторое время хранил молчание. Читая между строк все то, что произнес его отец, он искал двоякий смысл каждого слова. Хорошенько поразмыслив, он, наконец, спросил:

– Но что, если та кристально-чистая душа, которую я встречу, будет против самого существования Бога? – произнес он.

– Присмотрись получше, – улыбнулся Кэрит. – Так или иначе, где-то кроется грязь. И если ее нет в той душе, значит она в самом Боге.

Дождь усиливался, костер тлел. Этот день был наполнен искренней болью и жалостью, несмотря на все свое великолепие. Трагедия для некоторых и обычное происшествие для большинства. Но мнение толпы так и осталось за высокими стенами особняка. А вот дождь продолжал стучать в его окна еще несколько дней.

***

С грохотом распахнувшиеся двери мгновенно всполошили прислугу и стражников королевского особняка. Принц Бэззер, не щадя чистоты багровых ковров, что лежали у него под ногами, гремя доспехами поднялся по лестнице на второй этаж, оставляя за собой жирные отпечатки своих металлических сапог. Спешно ища уединение, он шмыгнул в одну из комнат своих покоев, но желаемое ускользнуло от него прямо за порогом практически не освещенной опочивальни. Журчание красного вина могло бы наполнить его душу спокойствием и умиротворением, если бы не та особа, что наполняла бокал.

– Милый принц, – произнесла она сладострастным голосом, наполненным вульгарными нотками и цинизмом, – я заждалась вас. Мое тело пылало еще сильнее, чем те глупцы, что пытались встать у вас на пути в Пискисе. Неужели только я могу оценить весь ваш потенциал по достоинству? – наполнив оба бокала, она подошла к Бэззеру и протянула один из них ему.

Девушкой, которой допускалось так вульгарно вести себя наедине с принцем, была дочь сэра Теодора Гидэна, Генриетта Гидэн. Ее отец уже давно продумал блестящую партию, главной фигурой которой была его несравненная дочь. Министру финансов было нетрудно подвинуть конкуренток своего отпрыска, которые были намного симпатичнее и привлекательнее ее, на задний план. Однако даже на фоне некоторых служанок эта мадемуазель выглядела невзрачно, из-за чего она не чуралась прибегать в обольщении принца не только к сладостному смеху и задушевным разговорам, но и более низменным способам получить его расположение к себе. Разумеется, никто не запрещал им спать до бракосочетания, однако выходки Генриетты временами были столь откровенны и на людях, что это невольно вызывало недоумение у ближайшего окружения принца и довольную ухмылку на лице отца девушки.

Сам же принц снисходительно относился к подобному. Бэззер прекрасно знал себе цену, а также почему и зачем юная леди так ведет себя с ним. Впрочем, не сильно чурался этого. Сделать своей невестой дочь богатого и уважаемого приверженца Короны было неплохим решением. К тому же Бэззер прекрасно понимал, что даже если он осмелится предать пару клятв с другой женщиной, кою найдет более красивой, чем его пассия, то серьезных изменений в их отношениях не произойдет. Разумеется, девушка закатит ссору, но даже скандалом это будет трудно назвать. В конце концов, все вернулось бы на круги своя, как, к слову, было уже не раз, ведь если вопросы чести воина и правителя всерьез волновали принца, то к вопросу верности по отношению к своей избраннице он относился весьма прохладно.

– Твое присутствие здесь в данный момент неуместно, – принц нарочно подбирал самые неэмоциональные слова в разговоре с девушкой в противовес ее наигранной страсти и пылу.

– Не будь так строг со мной! – с обидой в голосе ответила она, хлопнув его ладонью по груди. – Я же вижу, что за печаль тебя гложет, – теперь ее ладонь нежно поглаживала доспехи Бэззера, опускаясь все ниже по его торсу.

Показательно пройдя мимо Генриетты, принц подошел к окну и сделал пару увесистых глотков из бокала.

– Ничего ты не понимаешь, – хмуро произнес он. – Я похороны матери пропустил. Пропустил треклятые похороны, чтоб их! – его кулак врезался в стену, оставив после себя опаленную вмятину. – А ты мне про печаль говоришь. Твой отец позвал меня на сегодняшнее собрание с моим отцом. Они все еще намерены чесать языками и разглагольствовать по поводу того, что творится в мире. А так не видно?! Стоит пройти несколько кварталов от центра Столицы, и в голове сразу же сложится картина, все ли в порядке с этим миром! А ведь там, на окраинах материка все еще хуже. Люди гибнут ни за что. Они думают, что Король увидит их страдания и примет меры, но ему плевать. Он лишь тоскует. Конечно, и его можно понять, но разве он имеет право забывать о своем долге?

Недоуменно похлопав глазами, Генриетта попыталась выдавить из себя хоть сколько-нибудь связную мысль:

– Я не думаю, что это такая уж проблема… – пролепетала она. – Даже если Кэрит не видит беды в происходящем, то ты решишь все вопросы, когда настанет твое время, дорогой.

– Когда настанет мое время, – сдерживая гнев, произнес Бэззер, – будет уже слишком поздно, неужели ты не понимаешь? Это же очевидно! Необходимо действовать, а не собирать заседания чиновников в тронном зале!

– Хорошо, – раздраженно ответила она. – Я передам отцу, что ты отверг его приглашение.

Девушка вышла вон, оставив Бэззера в одиночестве, которого он так желал в этот вечер. Поставив бокал на стеклянный стол, он потер грязные пальцы на руке, что были измазаны пеплом и сажей. Этой рукой он трогал останки костра, на котором было сожжено тело его матери меньше суток назад.