По ту сторону

Глава третья
Владеющий сном

Проснулся от того, что мамины руки заботливо гладили его по волосам. Он потянулся на встречу к нежным рукам, стараясь разлепить тяжелые веки.

– Мама, – простонал он.

Ответом ему был радостный смех:

– Ах, я хотела бы стать матерью такого чудесного мальчика как ты.

На его кровати сидела тетя Мейв. В огромном цветастом платье она была похожа пестрого жизнерадостного попугайчика.

– Я не чудесный, – буркнул Финн, освобождаясь из ее рук.

– Еще какой чудесный! – пропела тетя, чем напомнила ему маму. Точнее тот ее образ, что он видел во сне.

– Что ты здесь делаешь, тетушка Мейв?

– Забочусь о тебе. Что же еще, глупый цыпленок?

– Ну, хватит, – движением руки он отодвинул от себя уже готовые обнять его тетушкины руки и, приподнявшись на одном локте, постарался говорить как взрослый: – Во-первых, я не чудесный, а взрослый и совсем не нуждаюсь в вашей заботе. И, пожалуйста, не называйте меня цыпленком. Так.. так называла меня мама. А я уже давно не цыпленок.

– Как скажешь, цыпленок, – ничуть не обидевшись, сказала тетя. – Я уважаю твою, – она на мгновение задумалась, подбирая слово, – «взрослость». Я приехала, потому что твой отец попросил. Дом пришел в запустение, впрочем, как и сам Гутор. Здесь требуется женская рука. А о тебе я заботилась, потому что ты был болен.

– Болен?

– Да, ты пролежал в бреду три дня. Хорошо, что мне удалось вырваться к вам в тот же день, как я получила письмо. Бедняжечка, ты был такой горячий, метался во сне, все говорил о каком-то Хранилище… – тетя понизила голос и, смешно выпучив глаза, добавила, – и о баньши.

Произнеся это вслух она разве что не стала осенять себя сохранным знаменем, как самый суеверный сид.

Но Финн в этой подробной тираде услышал только одно. Хранилище. Как он мог забыть об этом? А школа? А мессир Скандлан? Сколько он пролежал в горячке – три дня? Его уже наверняка исключили из школы.

Финн схватился за голову и почти в голос застонал. Тетушка продолжала тараторить:

– Как хорошо, что твой организм молод и крепок. И ты быстро справился с болезнью. Твой отец за это время осунулся еще больше. Он так переживал. Хорошо, что через день после болезни, к нему зашел какой-то Хранитель, по имени то ли Сандал, то ли Скандал, уже и не упомнишь. Знаешь, – доверительно прошептала тетушка Мейв, – когда тебе переваливает за полувековой лунный цикл, память начинает подводить. Да и слух, и зрение. Ах, и где мои пятнадцать лун… – тетушка замолкла, видимо замечтавшись.

Поднявшись на кровати, Финн не выдержал и резко спросил (в конце концов, его будущее висело на волоске):

– Что он сказал?

– Кто? – испуганно спросила тетушка, вырванная из мира грез. Видимо, это было у них семейное – уплывать в фантазии. Разумеется, кроме отца.

– Мессир Скандлан. Пожалуйста, тетушка, соберитесь, это очень важно.

– Ах, этот почтенный старец. Он долго разговаривал с твоим отцом. Кажется, все выспрашивал о твоих мечтах и желаниях, справлялся о здоровье, что-то упомянул о задании, которое ты сможешь выполнить, как только поправившись. Твой отец остался доволен разговором. Они еще долго пили чай. Представляешь, этот почтенный старец оказался сластеной. И что само интересное, зубы то у него все на месте, и это не смотря на то, что ему, наверное, сто сорок полных лун, и он, наверняка, каждый день уминает конфет двадцать не меньше.

Но нетерпеливый Финн совсем не находил интересным количество съеденных конфет, оставшихся зубов и преклонный возраст Хранителя.

– Но что он сказал моему отцу? Он был недоволен? Мне нужно с ним поговорить. Мне нужно отправиться в школу.

– Никаких разговоров и школ, пока ты совсем не окрепнешь. Сейчас я принесу тебе бульон и чай с ромашкой. А потом, если хочешь, я позову твоего отца, и ты сам все у него спросишь. Уверена, тебе не стоит волноваться, и ты продолжишь учебу сразу как сможешь.

Финн хотел уже одеваться, но сильное головокружение и слабость заставили его сдаться. Он улегся обратно на кровать и послушно кивнул тете Мейв.

– Вот и умница, цыпленок, – довольно заключила тетя, но заметив метнувший молнию взгляд племянника, тут же добавила, – помню-помню, никаких цыплят. Кроме тех, что в бульоне.

И засмеявшись собственной шутке, тетя выплыла из его комнаты в своем большом ярком платье, с кучей рюшечек и оборок. Так уже давно никто не одевался, Финн знал это наверняка, но ее, видимо, это совсем не заботило, как в прочем и чье либо мнение. Тетя хоть и была добродушной, но никогда не изменяла своим вкусам и правилам.

Вечером того же дня к порозовевшему от очередного тетушкиного чая с ромашкой Финну зашел отец. Его лицо было бледнее, чем обычно. Словно это он три дня провалялся в горячке. Присев на стул рядом с кроватью сына, Гутор сказал:

– Два дня назад к нам заходил Хранитель Скандлан. Он объяснил причину твоего опоздания домой, а также упомянул, что ты продолжишь помогать ему в одном важном деле, когда выздоровеешь.

Финн сразу догадался, что речь о Хранилище.

– Он считает тебя смышленым и способным учеником. Я должен признать, что был несправедлив к тебе, – он запнулся, но немного подумав, продолжил, – считая тебя, скажем так, слегка несерьезным. Но ведь ты еще ребенок и это нормально. Я хочу извиниться перед тобой. Последнее время я мало уделял тебе внимания … как отец.

– И был против моей учебы в школе Хранителей, – зло буркнул Финн. Слышать такие признания от отца было столь не привычно, что он не знал, куда себя деть. Как проще было с вечно хмурым суровым отцом.

Но Гутор лишь кивнул, соглашаясь с замечанием сына.

– Я хочу, чтобы ты послушал одну историю. Возможно, это поможет нам лучше понять друг друга.

Примерно в твоем возрасте я тоже учился в школе Хранителей – на этом настаивал мой отец. Думаю, он считал это престижным и хотел, чтобы я продолжил традицию, начатую твоим прадедом Гутором III. После военной карьеры, уже в преклонном возрасте, он пошел учиться на Хранителя. Правда, магом он так и не стал, он пропал вскорости после увольнения со службы. Мой отец, как ты знаешь, тоже был военным, но лелеял надежду, что в нашей семье появится первый Хранитель. Возможно, ты его помнишь, он долгое время жил с нами.

Финн прекрасно помнил дедушку, чье имя он носил, следуя семейной традиции. Так же как его отец носил имя своего деда. Финн Форк старший был суровым дедом. Он мало улыбался, был необщителен, вечно раздражен и всем недоволен. Единственный член семьи, к кому он благоволил, была его мама, Элиаф. И не было ни одного сида, который бы не отзывался о ней хорошо, настолько она была чудесной.

– Отец поставил меня перед выбором – магия или война, – тем временем продолжал Гутор Форк. – Я выбрал первое, совершенно не намереваясь исполнять волю отца. Я прогуливал уроки в школе, пренебрегая учебой. Вместо этого я почти все время проводил у лепрекона Калвага, старого башмачника. Он полысел на своей работе, но был предан делу, ежедневно создавая потрясающей красоты обувь. От клиентов у него не было отбоя. Однажды, отец послал меня забрать у него свой заказ, и я остался навеки заворожённый процессом. Своими маленькими скрюченными пальцами лысый лепрекон творил просто невообразимое. Он ловко сшивал между собой разные куски материй, мастерски орудуя иголкой, так, что казалось, будто она снует в воздухе самостоятельно. А когда он подходил к железному сапогу и поднимал свой маленький медный молоток – начинало твориться настоящее чудо.

Я стал учиться его мастерству. Калваг был хорошим учителем. Терпеливым, внимательным и справедливым. Он верил в меня. Я даже жалел, что не он мой отец, – Гутор замолчал. Детские воспоминания отразились у него на лице. Оно было задумчивым и грустным.

– И тогда ты стал башмачником? – помог ему Финн. Откровенный рассказ отца смущал его, но он хотел услышать продолжение.

– Нет. Нет, конечно, – грустно улыбнулся отец. – Когда мой отец обо всем узнал, то запер меня на неделю дома. Я не мог ни выбраться к Калвагу, ни пойти в школу. Я должен был оставаться под домашним арестом до тех пор, пока не изменю своего решения стать башмачником. Отец был неумолим. Я просил его, пытался объяснить, как это важно для меня, но он был глух ко всему, что касалось унизительной, по его словам, работы для джентри. Я чуть не опозорил его и семью – так он считал.

Голос отца стал глухим. Воспоминания его переживаний передались Финну. Он сочувствовал ему, хоть и продолжал считать ремесло башмачника не достойным славного имени Форков.

– Но хуже всего то, – продолжал отец, – что он приложил все усилия и все свое влияние, чтобы уничтожить добрую репутацию Калвага. Лепрекон больше не смог работать в нашем городе и, по слухам, был вынужден перебраться поближе к границам Королевства. И в этом был виноват я.

Вскоре я уступил натиску отца и продолжил учебу, только уже на кафедре военной методологии. Отец решил, что раз маг из меня не вышел, то военная дисциплина наверняка отвратит меня от недостойного увлечения. Под грузом чувства вины и долга я на долгие годы потерял интерес к ремеслу башмачника.

Форк старший замолчал, переводя дыхание. Финн тоже молчал, обдумывая слова отца. Ему даже казалось, что он понимает, что мог чувствовать юный Гутор, когда отец заставил его отказаться от мечты. Удивительно, но быть башмачником действительно то, о чем, видимо, мечтал его отец с тех пор, как был в его возрасте. Странное ощущение возникло у Финна. Он сопереживал отцу и уже не мог, как прежде презрительно относиться к тому, чем он занимается. Даже чувство стыда куда-то исчезло. «Мой отец башмачник» уже не звучало как-то несправедливо-обидно.

– Что произошло потом? – как можно мягче поинтересовался Финн. Он с волнением предчувствовал, что дальше, возможно, речь пойдет о матери.

– Повзрослев и закончив обучение, я стал читать лекции на кафедре военной методологии. С отцом отношения стали лучше, но напряжение сохранилось на всю жизнь. Я так и не смог простить ему то, что он сделал со старым башмачником, а он мне, говоря его словами, – попытки предать семью. Появление Элиаф в моей жизни немного примирило нас.

Я никогда раньше не говорил тебе о маме, – отец неожиданно приподнял голову и внимательно посмотрел в глаза сына. – Она была замечательной. Лучше ее я не встречал. По сравнению с ней меркли даже самые прекрасные цветы, которые она выращивала. А она была мастерица в этом деле. Возможно, ты помнишь, что раньше на месте мастерской, находилась ее оранжерея.

Финн был немного удивлен. Конечно, он помнил оранжерею, мама так часто проводила там время и брала его с собой. Они могли часами выкапывать лунки под новые клумбы цветов, проверять рост стебельков и заниматься поливом. Но он не догадывался, что она располагалась на месте мастерской отца. Да он и не вспоминал об оранжерее до этого момента.

– Я помню маму среди цветов. Она была похожа на истинную эльфийку, когда порхала между ними. И она всегда любила напевать… – Финн попробовал напрячь память. – Что-то вроде: «Ты расти-расти цветок. Будешь крепок и высок».

– «Красотою всех сразишь. Маме Финна угодишь», – подхватил отец и к огромной неожиданности Финна счастливо рассмеялся. – Да-да, я помню эту песню. Это был заговор для цветов. И они действительно вырастали потрясающе красивыми. Твоя мама делала прекрасным все, к чему прикасалась. Я скучаю по ней, – его голос стал грустным.

– Я тоже, – кивнул сын. – Очень.

– Знаешь, – отец вдруг оживился, – она всегда хотела, чтобы ты стал магом. Она так сильно верила в это, что заставила и меня поверить. Прости, сын, я совсем забыл об этом. Прости, что был против твоего желания стать Хранителем. Я ничем не лучше своего отца, – виновато заключил он.

На глазах Финна происходила серьезная метаморфоза в образе отца. И хотя сейчас он выглядел бледным и потерянным, сидя на стуле напротив его кровати, Финну он казался гораздо ближе, понятнее и роднее, чем каких-то три дня назад.

Смерть матери сделала отца замкнутым и суровым человеком. Таким, каким был, в свою очередь, его отец. Видимо в их семье мужчины так справлялись с потерями. Отец с потерей матери, дед с потерей контроля над обстоятельствами.

– Я ни в чем не виню тебя, отец. Да, я злился, когда ты был несправедлив или не обращал на меня внимания. Был зол на то, что ты…

– Башмачник, – закончил за него отец.

– Нет, не совсем. За то, что ты меня заставляешь им стать. И всегда своей работе уделяешь гораздо больше внимания, чем мне.

Финн почти гордился тем, что смог все так смело выложить отцу.

– Когда ты переделал мамину оранжерею в мастерскую и почему? – серьезно спросил он отца и сам поразился своей «взрослости» (словечко тети Мейв понравилось ему).

Форк старший улыбнулся сыну:

– Твоя мама, незадолго до … – он запнулся, но все же продолжил, – печального события, сказала, что хочет, чтобы я следовал за своей мечтой. И что она будет очень гордиться, если я, наконец, брошу нелюбимое занятие – читать лекции в школе, – и продолжу заниматься ремеслом башмачника. А в один из дней она привела меня в оранжерею – где уже не было ни клумб, ни горшков, ни цветов – и сказала, что отныне хочет, чтобы там располагалась моя мастерская. Моим первым клиентом стала твоя мама. Я сделал для нее желтые кожаные сапожки. Она их так полюбила, что предпочитала их любой другой обуви. Даже когда…

Отец замолк и казался ушедшим в воспоминания. Финн почувствовал себя неуютно и боялся его тревожить. Отец делился с ним личными и важными для него вещами. Таким грустным как сейчас он его никогда не видел.

– Иногда мне кажется, что и сейчас я творю только для нее, – сказал отец, прервав долгое молчание. – Вскоре от нас уехал мой отец, твой дед Финн Старший. Не хотел, так сказать, «марать себя родством с башмачником», – повторяя слова своего отца, Гутор скривил презрительно губы. – К тому времени Элиаф уже не было с нами, чтобы примирить.

– Вот и вся история, сын, – отец попытался улыбнуться, но улыбка вышла неловкой и виноватой. – Если у тебя есть вопросы, задавай. Я отвечу.

И если тебе не нравиться помогать мне в мастерской, то я не настаиваю. Твоя мама часто говорила, что ты будешь гораздо смелее и умнее нас, и обязательно найдешь свое признание. Возможно, даже совершишь великие открытия, – отец тихо засмеялся. – Элиаф верила в это. Так почему я не могу поверить? Я твой отец и хочу поддерживать тебя. И хотя я считаю, что навыки моего ремесла никогда не будут лишними, я не стану ставить тебя перед выбором. Ты должен сделать его сам.

Поднявшись со стула, отец подошел к сыну и неловко, по-мужски, чмокнул его в макушку. От волнения Финн не знал, куда деть глаза, чтобы, не дай Богиня, не выдать непрошенные слезы. Гутор почти дошел до двери, когда Финн неожиданно вспомнил кое-что.

– Скажи, пап, – он немного помешкал, но доверие, установившееся между ними, придало ему смелости. – Ты помнишь, как мама рассказывала историю детства прадедушки?

Отец коротко кивнул и с удивлением приподнял брови, ожидая продолжения.

– Она говорила о баньши, о другом мире и иных существах, – теперь брови отца сошлись на переносице, и он вновь стал напоминать себя прежнего – не любящего лишних и глупых вопросов. – Мне приснился сон, в котором мама снова мне рассказывает эту историю. И я подумал, может, ты знаешь, о каких иных существах могла идти речь?

Лицо отца окончательно приняло суровое выражение. Он ответил отрывисто и жестко:

– Никаких иных не существует. Баньши – давно стали предметом детских страшилок. Я никогда не верил во все эти волшебные выдумки, в отличие от твоей матери. Возможно, поэтому ее теперь нет с нами. – Не оборачиваясь, Гутор вышел из комнаты, оставив сына в полном недоумении.

Уходящее за горизонт солнце медленно заполняло класс теплым золотым светом сквозь огромные окна класса.

– Внимательно посмотрите на этот предмет. Сосредоточив на нем все свое внимание, – мессир Скандлан вертел в воздухе чернильным пером, от чего несколько капель чернил попали на белый рукав его длиннополого балахона, – удастся применить такой прием, который в пору моей молодости называли «мини-литл», а сейчас современная самонадеянная молодежь, если не ошибаюсь, называет это «схлопыванием», – последнее слово учитель произнес медленно, морщась, словно пробовал на вкус кусочек лимона.

В классе раздалось хихиканье, кто-то даже попробовал повторить новое название за мессиром, смешно копируя его манеру морщиться.

– Ох уж эти новомодные словечки, – театрально покачал головой Хранитель, вторя общему веселью. – В любом случает, как этот прием не назови, действие у него одно: уменьшение предмета в размерах до полного его исчезновения из видимости. Хотите, продемонстрирую?

Дети одобрительно загудели. Хранитель Скандлан замер, не отрывая взгляд от пера, которое продолжала непослушно крутиться в воздухе, словно играло с ним. И все ученики замерли вместе с ним, не желая пропустить ничего важного. Уроки мессира были самыми занимательными и полезными. После уроков многие уже смело могли практиковать большинство выученных приемов.

Финн внимательно следил за тем, что делает Хранитель. На какой-то момент ему даже показалось, что он смог проникнуть в тайну его мыслей и слышит, как тот «приказывает» чернильному перу уменьшиться.

Перо, перестав вертеться, задрожало и на глазах у восхищенной публики стало уменьшаться в размерах. Еще мгновение и оно стало не больше спичечной головки. Финну, даже пришлось немного сощуриться, чтобы суметь разглядеть его в воздухе.

Многие ученики, которые сидели на последнем ряду, подались вперед, перевесившись телом через парту. Всем хотелось ближе рассмотреть свершившееся чудо.

– Вот, пожалуйста. Применяя только одну силу мысли и немного личной энергии, вы можете «схлопнуть» любой предмет, – сделав ударение на модном слове, Хранитель заговорщицки подмигнул классу.

Дети оживились и наперебой стали тянуть руку, вызываясь повторить за мессиром волшебный прием.

– Желаете попробовать? Хорошо, тогда, пожалуй, я выберу… – учитель Скандлан медленно обвел взглядом класс.

Многие хотели попробовать свои силы. Эльфийки Монха и Мор, сестры-близняшки, которые все делали вместе, так старались привлечь внимание учителя, что аж легонько попискивали. Финн заметил, что от усердия за их спинами стали трепетать блестящие крылышки, готовые раскрыться прямо в классе. Эльфийки были гораздо меньше других сидов, но часто компенсировали это возможностями своих крыльев.

Его сосед Рыжий Эоху отчаянно тянул руку, практически сдвинув парту всем своим весом. Как и большинство гномов, Эоху был низкоросл и крепкого телосложения. В кулачных соревнованиях мог «побить» любого одноклассника. Даже Арт Харви, предпочитал не связываться с крепкими кулаками гнома. Сидя, на последнем ряду Арт не пытался, в отличие от многих, отчаянно привлечь внимание Хранителя. Всем своим важным видом выражая легкое презрение к тем, кто старательно тянул руки вверх (Финн поражался, как ему всегда удается выглядеть так, будто он хозяин, ни много ни мало, а всего мира, даже преподаватели почтительно раскланивались с ним при встрече, за исключением мессира Скандлана).

– Пожалуй, я выберу мистера Форка, – сказал Хранитель.

Оторвавшись от созерцания одноклассников, Финн выглядел немного растерянным. Но он быстро справился с собой и вышел в центр класса. Мельком взглянув на удивленных одноклассников – его обычно редко вызывали на практику – он заметил презрительно скривившийся рот Арта, легкое посмеивание лепреконов рядом с ним (Арт любил окружать себя друзьями, готовыми ежесекундно поддакивать его проказам и уступать ему в превосходстве) и приготовился экспериментировать.

Уна, которая сидела справа на первом ряду, ободряюще кивнула Финну. Тот, смутившись, поспешил отвести взгляд. Он все еще стеснялся смотреть на нее прямо.

– Прежде чем вы начнете, мистер Форк, – заметил Хранитель, – хочу обратить Ваше внимание и внимание всего класса на два правила, которыми не следует пренебрегать. Первое, не перестараться. Ментальное усилие стоит прикладывать медленно и осторожно. Нежно, словно играете на музыкальном инструменте. В противном случае, ваше воздействие даст обратный эффект, буквально уничтожив предмет. Он может взорваться, уменьшившись чересчур быстро и безвозвратно. Второе, – он высоко поднял указательный палец, привлекая особое внимание учеников, – чтобы вернуть предмету его первоначальный вид, просто подумайте об этом, как бы вскользь, без усилий. Вот так, – щелкнув пальцами, Хранитель с легкостью продемонстрировал быстрое возвращение пера в его исходные размеры.

Отступив на шаг в сторону, учитель сказал Финну:

– Прошу, мистер Форк. Удивите нас.

Финн подошел к замершему в воздухе перу так близко, что, когда он, собрался с силами и, не заметив, выдохнул воздух из легких, перо отлетело от него на почтительное расстояние. Сконфузившись, Финн не знал, что делать дальше. Одноклассники громко смеялись. Арт вместе с лепреконами Магу и Хугом стал дразнить его сыном башмачника, советуя продолжить заниматься тем, что у него лучше всего получалось – спать за партой.

– Замечательно, – сказал Хранитель, возвращая перо на место, и ободряюще улыбаясь неудачливому ученику. – А теперь еще раз, но уже по делу.

Финн сконцентрировался на предмете, стараясь не дышать слишком сильно. Через мгновение он уже не обращал внимания на смешки одноклассников, все его мысли занимало это давно утратившее белоснежность от частого использования перо орлана. Он видел все в мельчайших подробностях: направление каждого волоска, пожелтевшую прожилку, которая словно вена, тянулась во всю длину пера, замершую на остром кончике капельку чернил в форме горошинки. Казалось, что перо дышит и живёт своей жизнью не заметно для глаз сида.

«Стань меньше», – дал мысленное приказание предмету мальчик. Перо еле заметно задрожала, словно сопротивляясь воздействию новичка. Финн дышал в унисон с предметом и со всем миром. Посторонние звуки исчезли из его реальности. Он творил.

Перо, задрожав еще больше, стало сжиматься в размерах.

«Еще, еще», – про себя приказывал ему Финн. Войдя в азарт, он чувствовал, как неведомая сила разливается по его венам, наполняя его существо смелостью и восторгом. У него получилось! Он смог! Скукожившись до размера ногтя, перо затрепетало и, вдруг изменив цвет до лилово-красного, взорвалось лёгким хлопком на глазах у изумленного Финна, на прощанье, забрызгав его лицо чернилами.

Дружный хохот раздался со всех сторон. Даже Хранителю не удалось сдержать улыбку. Финн стоял среди класса и вытянутым рукавом свитера стирал следы позора с лица. Он взорвал предмет и провалился.

Когда общее веселье немного поутихло, вернее, Хранитель как обычно жестом призвал учеников к тишине, он обратился к поверженному неудачей Финну:

–Что ж, мистер Форк. На мой взгляд, Вы вполне справились с заданием. Но забыли о первом правиле. Не переусердствовать! Немного практики, и Вы сможете контролировать свою Силу, – похлопав мальчика по плечу, он отправил его обратно за парту. – Так, кто следующий?

Прошло больше месяца с тех пор, как Финн впервые спустился в Хранилище. Он приходил туда каждый день после занятий, проводя по два-три часа в попытках использовать полученные на уроках знания, чтобы подчинить себе строптивую тайную библиотеку. Какие-то приемы даже срабатывали. Например, подчинение легких предметов силе своих мыслей. Так ему удалось заставить разноцветную метелку для смахивания пыли работать самостоятельно там, где не дотягивался Финн (поскольку библиотечная лестница продолжала прятаться от него среди сотен книжных стеллажей, пришлось направить свою силу на более мелкие вспомогательные предметы). Правда, даже щетка проявляла своенравие, выбирая полки для очистки исключительно в понравившихся отделах. Ее «любимыми» зонами стали: «20 «Искусство. Виды искусств», «20.4 Музыка. Музыкальные инструменты», «20.5 Поэзия сидов со времен первых данов», «21.7 Ваяние и пластика. Появление первых скульптур» и прочее в том же духе. Из чего, Финн сделал заключение, что просвещённая метла определённо тяготела к различным искусствам.

В любом случае работа в Хранилище понемногу двигалась, и освободившееся время Финн тратил на поиски заветного стеллажа с загадочным названием «Человечество». Со времени первых безуспешных попыток познакомится поближе с книжными фолиантами на эту тему, Финну больше не попадался на глаза тот отдел. Словно его и не существовало в природе. Но Финн был уверен, что где-то в недрах библиотеки сокрыты знания, вызвавшие его любопытство, и он продолжал свои поиски.

Несколько раз Хранитель присоединялся к Финну, чтобы посмотреть, как тот справляется, и убедиться, что печальная история с пером не повторилась ни с одним из стеллажей. Пару раз Финн видел, как Хранитель касался некоторых книг и те, словно поддавшись молчаливому приказу, раскрывали в воздухе ему свои светящиеся страницы. Учитель углублялся в чтение, и Финн старался не беспокоить его.

А бывали вечера, когда мессир Скандлан вел долгие беседы с юным джентри о былых временах, знаменательных событиях и исходах давних войн, свидетелем многих из которых он был лично.

Финну нравилось слушать рассказы Хранителя. Во время повествования Хранитель много жестикулировал, и широкие рукава его балахона то и дело взлетали перед лицом Финна, словно по мановению волшебной палочки, воссоздавая персонажей и события из прошлого. Длинная белая от многочисленных седин борода смирно покоилась на груди мага так, что даже его резкие движения не могли потревожить ее покой. Несмотря на преклонный возраст, в моменты погружения в прошлое, лицо и вся фигура Хранителя казались помолодевшими и одухотворенными. Его глаза, давно утратившие свой цвет и блеск, начинали источать мягкий струящийся свет.

И завороженный Финн вместе с ним погружался в прошлое. И ему начинало казаться, что он сам участник то Срединной войны, то Пестрого сражения, то первых встреч Совета Объединенного Королевства сидов. Вот он сидит на почетном месте уважаемого джентри и принимает важные государственные законы о том, как мирно сосуществовать вместе гроганам и гномам, эльфам и пукам, джентри и лепреконам.

А вот, он уже маг-Хранитель – первый потомок Богини Дану, и на его правом запястье горит знаменитый знак солнечной звезды. Он владеет большой силой. Он могущественен, но добр и справедлив. Он может ходить сквозь время и пространство или даже создать свое собственное.

В один из таких красочных экскурсов в прошлое Финн осмелился спросить у Хранителя, действительно ли тот является потомком первых Хранителей, имеется ли у него на запястье (не зря же он увидел в видениях, что у первого Хранителя знак располагался там же) та самая заветная звезда, отличающая его от прочих. И правда ли, что ему около двух сотен полных лун.

Услышав вопросы юного джентри, которые он проговорил скороговоркой, сильно смущаясь и боясь, что Хранителю не понравится его глупое детское любопытство, и он откажется слушать, а не то, что отвечать, мессир Скандлан расхохотался.

Его смех, удивительно сильный и задорный для такого почтенного старца, накрыл Хранилище долгим эхом.

Такой реакции Финн не ожидал и смутился еще больше. Ему даже стало немного обидно, что важные для него вопросы, Хранитель, видимо, нашел детскими и смешными. А он еще хотел спросить у него про «человечество», тогда он его точно высмеет и, вероятно, выставит вон из Хранилища. За глупость. Или за нарушение правил. Хотя технически, Финну так и не удалось взять в руки ни один фолиант.

– Знаешь, что мне всегда нравилось в сидах и поражало одновременно? – спросил его в свою очередь Хранитель, после того как немного успокоился. И поскольку Финн растерянно пожал плечами, продолжил: – Любопытство. Любопытство сидов, впрочем, как и их способность нафантазировать и приукрасить на пустом месте, неиссякаемы. Однако, когда это становится толчком для создания таких прекрасных творений как «Элегия Перта», «Сказы о данах» и т.д., – Хранитель указал рукой в сторону книг в разделе «Литература», – то это прекрасно и восхитительно. Но когда это становится поводом для сплетен… Впрочем, в который раз я убеждаюсь, как сильно похожи меж собой мир сидов и …

Не закончив фразу, Хранитель резко развернулся и жестом позвал Финна следовать за ним.

– Не каждое знание может принести пользу, – сказал он, когда они с Финном заворачивали в очередной виток книжного лабиринта. – Иногда оно просто не своевременно, но бывает и вовсе во вред. С другой стороны, – продолжал рассуждать учитель, – Владеющие Сном Наяву встречаются не каждый день. Они способны проникнуть во многие тайны, познать непознанное и открыть несуществующее. И ты один из них.

Хранитель вдруг остановился и обернулся к Финну. Тот, памятуя странную манеру учителя тормозить в самый неожиданный момент, остановился на почтительном расстоянии от него.

– Некоторое время я сомневался. Не каждый день жизнь сталкивает тебя со Спящими. За все время я встречал только двоих. Но теперь я более чем уверен, – он внимательно всматривался в лицо окончательно сбитого с толку джентри. – Определенно, ты Спящий.

– Спящий? – в страхе переспросил Финн. Он впервые слышал этот термин и почему-то решил, что он должен обозначать нечто ужасное. Что-то вроде «Вечно Спящий Сид», «Сид, который никогда не проснется», «Соня из Джентри». Его воображение начало стремительно рисовать страшные картины будущего, в котором он навеки прикован к своей кровати. Вот тетушка Мейв, заботливо убирающая волосы с его лица во время сна. Отец, сидящий на табурете возле кровати, и их странные беседы в те короткие моменты, когда Финн бодрствует.

Странная дрожь пробила все его тело. Он уже готовился убежать и от Хранителя и от его страшного предсказания, но тяжелая и в то же время приводящая в чувство рука учителя легла ему на плечо.

– Владеющий Сном Наяву никогда не убежит от знания, которое можно постичь, от тайны, в которую можно проникнуть. Так увидь же! – и он с силой встряхнул его.

Финн заморгал словно кукла, отчаянно хлопая ресницами, потом его зрачки неожиданно расширились и он увидел. Картинки. Яркие и не очень, они сменялись как в цветном калейдоскопе. Сначала образы были расплывчаты, но при приближении становились четче и выпуклее. Казалось, протяни руку и можно будет потрогать их. Пощупать зеленую траву. Дотянуться до неба. Он увидел высокого сида в белых одеяниях, стоящего посреди поля ясным летним днем, спиной стоящего к нему, тогда как лицо незнакомца было направлено к горе, возвышавшейся неподалеку. Поляна, раскинувшаяся у ее подножия, была усеяна темно-голубыми васильками. Сид совершал руками странные действия. Казалось, он закручивает ими воздух сначала в одну сторону, затем в другую.