Read the book: «Мутное»

Пролог

Село Мутное готовится ко сну. Темно-синюю тишину летнего вечера нарушает далекий собачий лай и едва слышный стрекот насекомых в траве. Единственная главная улица освещена частично: желтыми окнами, скрытыми листвой и резким светом прожекторов, освещающих некоторые дворы. Там, где свет не достает сгущается серая тьма в пыльных кустах.

Параллельно грунтовой дороге тянутся разномастные заборы. У кого-то добротный из профлиста с окантовкой, а чей-то из покосившегося штакетника, утонувшего в кустах. Кто-то заботливо подпер старенькие доски палкой, а кто-то украсил вензелями широкие въездные ворота.

Послышался скрип калитки, раздались глухие звуки босых шагов. Пошатываясь на улицу, вышел мужчина. Из одежды на нем только штаны с лампасами, сползшие до трусов. Его усталое лицо надето обвисшей маской на черепе. В руках у него круглый предмет похожий на мяч в авоське.

Несколько нетвердых шагов привели его к колдобине. Наступив туда, он упал плашмя, подняв прозрачное облачко дорожной пыли, выпустив из рук свою ношу, которая, сделав несколько перекатов остановилась в сером пятне света с ближайшего двора. Холодный свет обрисовал на предмете полузакрытые глаза, распухший нос и свалявшиеся от крови волосы.

Мужчина неуклюже поднялся, взял за волосы отрезанную голову и пошел дальше.

Глава 1. Глухой переулок 4/1

«На стол даже вовремя накрыть не может, живот уже к позвоночнику прилип. Халат свой постирала бы что ли, вечно в пятнах каких-то ходит, как свинья. Харю еще наела, скоро в дверь не войдет. Вон у Пашки жена даже после четверых детей, как девочка, а моя…» – мрачно размышлял Иван, наблюдая за тем, как его жена накрывает на стол.

Тамара кривыми кусками нарезала хлеб, усыпав стол крошками. Разлила по тарелкам сероватые щи, разложила вареную картошку и почти черные котлеты. Достала соленья сразу запахло уксусом. Облегчённо выдохнув она рухнула на деревянный табурет и обильно сдобрив еду майонезом, принялась большими кусками отправлять ее в рот.

После ужина уселись перед телевизором. Раньше они бы вместе отправились во двор ухаживать за животиной: накормить, убрать – работы всегда хватало, не смотря на то, что у них была всего одна корова Машка, десять кур и вечно беременная свиноматка, которую он про себя называл Галиной, хотя никогда этим именем с женой не делился. Но взлетевшие цены на комбикорм и молоко, которое в магазине теперь обходилось дешевле, чем свое, вынудили избавиться сначала от Машки, а затем и от всех остальных. Теперь вечера проходили удручающе однообразно за просмотром бессмысленных телепередач.

Иван прошел мимо вросшей в диван жены, которая подхрюкивала какому-то шоу с закадровым смехом. Он по старой привычке вышел прогуляться и покурить перед сном. До конца улицы, которая заканчивалась тонюсенькой, но глубокой речкой Мутная, в честь которой была названа деревня, было метров двести. Он дошел до берега, встал на деревянный, почти утонувший настил и закурил.

Густые кусты скрывали крутость берегов, но он хорошо знал это место – столько раз купался здесь по юности. Луна светилась белыми кусочками, разбросанными на поверхности воды. Тихим вечером, журчание течения как будто становилось громче. Иван выдохнул в прохладный воздух густую струю сигаретного дыма.

Вдруг краем глаза он увидел, что высокая трава у берега шевельнулась. Он удивленно стал вглядываться в темноту. Хоть и был конец июня, но день выдался пасмурный и совсем не подходящий для купания. Тем более в последние годы местные здесь почти не купались, предпочитая ездить на широкую протоку с песчаным берегом.

Вдруг из травы показались чьи-то маленькие ладошки, затем тонкие предплечья и длинные волнистые волосы. Наконец из зарослей вышла девушка: водянисто-голубые глаза, спутанные похожие на водоросли, темно-русые волосы и белое, абсолютно мокрое платье, придававшее ей сходство с античной статуей.

Иван уронил сигарету. Она вспыхнула искрами в траве и сразу же потухла.

– Мне так холодно, – сказал она абсолютно безжизненным тоном, а затем обняла себя, синими в свете луны, руками.

– Ох ты ж… Накинь-ка, – Иван накрыл ее своей потрепанной ветровкой и внезапно его губы оказались слишком близко от ее лба. Она благодарно на него посмотрела и не отодвинулась. Он сделал шаг назад для приличия и задал абсолютно не волновавший его вопрос.

– Ты че тут делаешь?

– Плаваю, – она сделала шаг к нему и поправила мокрые волосы. Иван почувствовал едва уловимый запах водорослей и застоявшейся воды. Не сводя с него взгляда водянистых глаз, она взяла его руку своими мокрыми ладонями. На фоне ее нежно-белых пальцев его сожженные ежедневной уличной работой, мозолистые ручищи казались вырубленными из старого дерева.

– Тебе переодеться надо во что-то сухое, а то замерзнешь. Полотенце-то есть у тебя? – он засуетился и стал осматриваться. Никаких вещей для купания или одежды на берегу видно не было.

– Нет, – едва слышно пробормотала она.

– Ну так надо тебе тогда домой быстрее, давай, я тебя провожу. Ты где живешь?

– Там, – она неопределенно махнула вялой рукой в сторону реки.

– На другом берегу что ли? К-к… Как тебя зовут?

– Илайда, – слова с трудом выходили из ее рта, она вдруг вся как-то обмякла и устало поникла. Иван даже испугался, что она может упасть в обморок.

– Ты в Мутное недавно переехала? Я тебя тут раньше не видел, – его голос местами глох от волнения.

– Я здесь всегда жила.

Совершенно внезапно она высвободила руку и скинув ветровку пошла в сторону нависших над водой деревьев.

– Ты куда?

– Домой, – в ее ровном голосе проскользнула нотка грусти. Она без труда взобралась на длинную ветку и соскользнула в воду тихонько булькнув. Через некоторое время ее голова показалась чрезвычайно далеко от места, где она нырнула и скрылась за изгибом речки.

Иван некоторое время постоял, приходя в себя. С давно забытым наслаждением он выкурил еще одну сигарету. Забытые, заросшие мозолями чувства зашевелились где-то внутри. Каждая мысль об этой странной девушке растекалась сладостью на языке. Обратный путь до дома он проделал за несколько мгновений.

Жена уже дремала в расстеленной постели отвернувшись к стене. В свете желтого ночника было видно комки на ее могучем плече. Короткие волосы света соломы были накручены на бигуди. Он выключил ночник и быстро раздевшись заскрипел кроватью.

– Ты где так долго был? – сонно прохрипела она. Иван бросил взгляд на часы, действительно, прошло уже два часа, как он вышел из дома. Он пробормотал, что-то про соседа и замолк на полуслове. Лежа в темноте, он бережно перебирал события сегодняшнего вечера пока не заснул.

Глава 2. Улица Седых 18

Михалыч с неодобрением следил за детворой, которая громко смеясь, пинала мяч, то и дело улетавший в заборы и чужие огороды. От странной одежды и манер современной детворы в глубине души просыпалось воющее чувство безнадежности.

Его время уже безнадежно ушло и все, что он пытался изменить или улучшить в этом мире уже давно стало вчерашним днем. Он не знал почему это случилось – то ли не хватило сил, то ли времени или может он ждал, что мир изменится сам по себе только потому что он этого хотел.

Он перевел взгляд на свой участок: тесные шесть соток, заставленные аккуратными грядками и хозяйственными постройками. На нем умещался малюсенький домик на две комнаты с верандой. Михалыч с сожалением понимал, что ничего лучше ему уже не светит. Когда-то все было совсем по-другому: уважение на работе – дослужился до начальника отдела, жена красавица – все шеи сворачивали, когда они вместе по улице шли, сын отличник – учителя пророчили ему поступление на бюджетное место первоклассного вуза, но всю его счастливую жизнь перечеркнуло одно пагубное пристрастие.

Михалыч не считал себя алкоголиком. Дом есть, пенсия есть. Ну пьет со скуки, по вечерам, так это от нечего делать. Пару раз подебоширил, разбил зеркало, погнул сковородку и поставил фингал жене, а она вещи собрала и переехала вместе с сыном к маме в соседнюю деревню. Он и не видел ее с тех пор, обиделся, посчитал этот поступок предательством. Вон других, мужья всю жизнь лупят, и ничего живут с ними, не разводятся, а тут подумаешь один раз ударил, а она видите ли обиделась. Тьфу на них.

Бутылка тихонько постукивала о край рюмки, пока из нее лилась прозрачная жидкость. На столе стояла нехитрая закуска, освещенная желтым светом голой лампочки: вспоротая банка заветренных шпрот, кривые кусочки черного хлеба, луковица и соль. За окном, закрытым грязной занавеской уже давно стемнело, но с соседнего двора раздавался громкий смех и разговоры, которые так сильно нервировали Михалыча.

«Сейчас допью и пойду разберусь. Ишь расшумелись! Как будто кроме них тут людей больше нет. Не дают отдохнуть…» – от чего именно ему надо отдохнуть Михалыч так и не смог сформулировать, но это не убавило решительности в его намерениях. Поэтому стукнув по столу последней рюмкой, он шаткой походкой направился к соседскому забору, прихватив для убедительности аргументов молоток.

– Э! Хорош шуметь! – заколотил он в профлист древком инструмента, с такой силой, что забор заколыхался. На шум открыла Людмила, она злобно посмотрела на соседа вытирая испачканные в маринаде руки об передник.

– Чего тебе?

– Разгоняй своих гостей! Спать мне не даете своей музыкой! А не то я вас всех! Уу! – и для убедительности Михалыч потряс в воздухе молотком, но не удержав равновесия ударил им об забор, оставив небольшую вмятину на металлическом листе.

– Ах ты, черт старый, забор мне теперь будешь должен новый! Сколько еще ходить сюда будешь? Я никаких законов не нарушаю! Никто кроме тебя не жалуется, одному тебе шумно! – Людмила принялась наотмашь стегать старика полотенцем, тот прикрываясь руками забежал в свою калитку и уже оттуда прокричал:

– Устроила тут беспредел! Найду я на тебя управу! – затем хлопнув дверью скрылся внутри дома.

На кухне Михалыч немного успокоившись вытащил еще одну бутылку водки (обычно больше одной в день он не пил, он же не алкаш), и почти не закусывая выпил половину. Как обычно в таком состоянии он сидел и вслух жаловался невидимому собеседнику на сегодняшнюю ситуацию, на свою судьбу, и вообще на все что происходит в мире.

Каково же было его удивление, когда из под стола к нему вылез мужик.

Мужик был совершенно обычный. Со стеклянным взглядом голубых глаз, растрепанными золотистыми волосами, недельной щетиной и в растянутой тельняшке. Он придвинул к себе неизвестно откуда взявшуюся еще одну рюмку и налил туда водки. Вел он себя абсолютно непринужденно, как будто лазил под стол доставать упавшую вилку, а не появился из воздуха несколько секунд назад.

– Да, Михалыч, ты правильно говоришь. Все на нас, на рабочих людях держится, пашем на заводе в три смены, без продыху, как говорится, ни вздохнуть, ни пернуть, а потом тебе дают корочку ударника и давай, пожалуйста, на пенсию, будь добр, – он опрокинул в себя рюмку.

– А ты еще откуда взялся? – заплетающимся языком пробормотал Михалыч. – Ты кто такой?

– Как кто? Умом что ли тронулся старик? – оскорбленно постучал себя по виску мужик.

– Ты, черт возьми, кто такой я тебя спрашиваю? – комната кружилась и плыла перед взглядом Михалыча. Он уже не был уверен в том, что его собеседника здесь не было несколько минут назад. Странно только, что он никогда его до этого в деревне не видел, но и от этой мысли он отмахнулся, летом много кто приезжает к родственникам погостить.

– Че-то ты, Михалыч, совсем поплыл, ну-ка обопрись на меня, – он накинул руку старика на свою шею и легко довел до кровати. Михалыч почувствовал, как соскальзывает на кровать, но в момент соприкосновения со скрипучим матрасом уже крепко спал.

Глава 3. Глухой переулок 4/1

На работе, в тесной каморке охранника на Ивана временами теплыми волнами накатывали обрывки приятных ощущений: холод мягких ладоней, глубина синих глаз, изгибы мокрого платья. Иван застывал на несколько секунд и тяжело вздыхал возвращаясь к скучной реальности.

Каждый вечер теперь Иван ждал с нетерпением. Часы на работе или дома мучительно долго тянулись, натягивая ему нервы в тонкие струны. Раньше спокойный и рассудительный, теперь он все больше себя вел, как нетерпеливый, вспыльчивый мальчишка.

Илайда с каждой встречей казалась ему все красивее, она давала ему те забытые давно ощущения собственной силы и мужественности, а как она на него смотрела, как будто он единственный мужчина на земле. Теперь Иван вечерами больше не смотрел с женой телевизор, он подтягивался на самодельном турнике и потом долго фыркая и разбрызгивая воду умывался в тазу и после обтираясь полотенцем, поигрывал мускулами в зеркало.

Тамара с неодобрительным прищуром следила за мужем, который почти каждый вечер куда-то прихорашивался и исчезал. Иван сказал ей, что ходит на подработки, мол лишняя копейка не повредит, но Тамара то знала, что перед халтурой он так вылизываться бы не стал.

В те дни, когда Ивану не удавалось сбежать вечером из дома под каким-то предлогом она просыпалась среди ночи от непривычного простора в постели и с горечью обнаруживала, что мужа на месте нет. Лежа в кровати, она напряженно вслушивалась, стараясь расслышать знакомые звуки шагов, но боялась задавать вопросы, когда муж все-таки возвращался.

Поздно ночью Иван тихонько ложился в постель холодный и сырой. От него пахло тухлой водой и водорослями. Тамара обиженно сопела, отвернувшись к стенке и спустя какое-то время засыпала, а Иван еще долго прокручивал в голове события вечера. Когда он засыпал ему снились синевато-белые руки и облепленное белой, полупрозрачной тканью тело.

Субботнее утро хмуро заглядывало во окно. Иван сидел на табуретке и задумчиво потягивал чай ожидая, когда жена накроет на стол.

– Видел вчера Петрович себе диван купил. Огромный как корабль, четверо мужиков его кое-ка занесли. И куда им такой вдвоем с Ольгой? Лучше бы деньги куда-нибудь на благотворительность пожертвовали, а они нет все хапают и хапают себе, – снисходительно цедила сквозь зубы Тамара последние деревенские сплетни.

Она прошлась тупым ножом оставляя корявые зазубрины на нежно-розовом отрезе колбасы. Одно неловкое движение и Тамара полоснула ножом не по колбасе, а по пальцу. Выступила кровь.

– Ай! – она испуганно обернулась к мужу.

– У тебя руки из жопы что ли растут? Ты даже колбасу нормально нарезать не можешь! Правильно мне мамка про тебя говорила, посмотри кого ты в жены берешь: неряху и неумеху, какая у тебя с ней жизнь будет? У плохой жены муж на печи лежит, а хорошая сгонит – не знаешь такую поговорку? А что ты вообще знаешь? Дура! – закончив тираду он раздраженно стукнул чашкой об стол расплескав чай. Стянул висящее кухонное полотенце и бросил его в жену. Она обескураженно обмотала его вокруг пальца и села напротив него.

– А ты у нас прямо Финист-Ясный Сокол, давно что ли в зеркало не смотрелся, женихом завидным себя возомнил? Скажи, спасибо, что я за тебя замуж, за такого юродивого, вышла, за мной такие мужики бегали, ты и мизинца их не стоил, а я дура – люблю, люблю. Эх, молодая была, глупая, заморочил мне голову своими обещаниями, – Тамара выпалила все, что копилось на душе.

– Я знаю, что ты по вечерам к девке шастаешь, – прошипела Тамара. – Думаешь ты ей нужен? Был бы нужен, давным-давно бы тебя увела. Хорошие мужики-то сейчас на вес золота, а ты так игрушка на время. Никому ты не нужен, кобелина несчастный, – Тамара шипела обидные слова задыхаясь от злобы.

– Хватит! – Иван смахнул со стола тарелку с такой силой, что она, ударившись об стену разлетелась на куски. Он встал, опрокинув табуретку и вышел из дома хлопнув дверью. Тамара заплакала, прижав ко рту толстые руки.

Целый день Иван провел у соседа Александра Петровича, который гостеприимно его принял, накрыв стол на веранде с видом на просторный, ухоженный двор. На столе с белоснежной скатертью стоял блестящий в закатных лучах солнца электрический самовар, из которого наливала себе чай молчаливая жена Петровича Ольга. Большой, резного дерева стол едва вмещал на себе щедрые закуски.

– Говорят ты любовницу себе завел? – Петрович хитро на него взглянул поверх рюмки, когда жена отошла, чтобы принести очередную закуску.

– Кто так говорит? – сразу же повысил тон Иван.

– Тамарка моей Ольке рассказала по секрету, а какой секрет двое знают, так и все село знает. Осторожнее надо быть, в селе трудно тайны хранить.

Ничего не ответив, Иван опрокинул в себя стопку прозрачной жидкости и сморщил лицо. Посидев еще немного, он отправился домой.

На столе стоял давно остывший ужин. Тамара с заплаканным лицом сидела перед телевизором, когда открылась входная дверь она даже не повернула головы. В голубом свечении экрана она выглядела особенно мерзкой со стекающими подтеками маски на лице и жировыми валиками на животе.

Иван прошел мимо Тамары едва сдержав желание влепить ей оплеуху. Он немного поскрипел пружинами кровати, удобнее укладываясь и затих. Тамара поплакала еще раз и тоже легла рядом. Ночью Иван опять пошел на речку.

В воздухе пахло травой и сыростью от речки. Он напряженно всматривался в утонувшие в сумерках кусты. Тишину наполняло кваканье лягушек и разговоры насекомых. Здесь на берегу речки, скрытой деревьями и кустарником от деревни, кажется, что никакого дома и не было, не было Тамары и не было никакой жизни до. Иван как будто просто появился из воздуха в этом маленьком, ночном мирке, до которого мир реальный, дневной добраться не мог.

Сзади послышались легкие шажки и две холодные руки обвили его талию.

«Как змеи», – промелькнула мысль у Ивана.

Он опять почувствовал это легкий болотный запах и опустив взгляд вниз, накрыл большими ладонями руки Илайды. Как только он это сделал раздался яростный вопль. Кричала Тамара.

– Ах, ты сука! Я так и знала, что ты с другой гуляешь! Вот и поймала я тебя тварь! – она выскочила из кустов и принялась опускать пухлые кулаки на голову, спину и руки которыми прикрывался Иван от ударов.

Тамара завыла и остановилась тяжело дыша. Иван разогнулся и осмотрелся, Илайды нигде не было видно. Красными от ненависти глазами он посмотрел на жену.

Глава 4. Переулок Последний 6

Нину разбудил детский крик. Почти в полной темноте она встала, споткнулась об игрушку и побрела наощупь к детской кроватке. Свет включать было нельзя, чтобы не потревожить мужа.

Она достала из кроватки горячий комочек, прижала к себе. Возле лица судорожно махнула малюсенькая ручка с пухленькими пальчиками, Нина поймала ее и чмокнула ладошку. Она никому в этом не признавалась, но в первые две беременности, расстраивалась из-за того, что у нее будут сыновья, поэтому младшая дочь была особенно долгожданной.

Тихонько скрипнув дверью, она вышла на кухню, чтобы не мешать мужу спать. Вообще Егор молодец, работает на двух работах ради того, чтобы они с детишками ни в чем не нуждались, а она могла себя полностью посвятить воспитанию детей и домашним делам. Хотя это были скорее его слова, вложенные в ее голову Егором, которые она как попугай повторяла всем окружающим сочувственно смотрящим, как она пытается затащить на лестницу коляску и удержать все время разбегающихся старших. Сама она с трудом представляла, как бы справлялась, если ей еще нужно было бы обеспечивать такую большую семью.

– Мама, я описался, – шлепая босыми ногами и потирая заспанные глаза на кухню вошел четырехгодовалый Женя. Энурез у него появился после рождения Сонечки и Нина винила себя в том, что стала слишком мало уделять внимания старшим. Она бросила взгляд на часы – так и есть: забыла разбудить его для ночного похода в туалет.

– Женечка, снимай трусики, сейчас я тебе постельку поменяю, а ты садись вот сюда и держи Сонечку. Только крепко держи, – она отвела сына обратно в его спальню, которую он делил со старшим братом. Усадив его на диван, заваленный одеждой и игрушками, которые никак не доходили руки разобрать она вручила ему хныкающую сестренку.

Уложив среднего, накормив и убаюкав младшенькую она с грустью встретила рассвет и выключила будильник на телефоне. Пора было вставать и собирать завтрак для мужа. Нина с привычной болью в спине поднялась с постели и поставила на газовую конфорку тяжелый чайник стараясь не шуметь. Новый день обещал быть долгим.

В обед заглянула свекровь. Нина испытывала смешанные чувства, по поводу того, что мать мужа так часто появлялась у них дома без приглашения. С одной стороны, ей была нужна помощь с детьми, с другой стороны непрошенные советы и наставления раздражали.

– Я для Егорки каждое утро кашу варила, поэтому он под два метра ростом вымахал, а тебе лишь бы поспать подольше. Кормишь детей не понятно чем, – укоризненно покачала головой Авдотья Николаевна.

– Авдотья Николаевна, у вас Егор единственный ребенок, а у меня трое. Я итак готовлю каждый день, ничего не случиться, если они раз в неделю хлопья с молоком поедят, – Нина с трудом поймала непоседливого Женю, чтобы надеть на него носочки, которые он стягивал, как только она его отпускала.

– Ну давай поучи меня, как детей воспитывать. Думаешь троих родила теперь самая умная? Сначала вырасти их, а потом уже со мной спорь, – Авдотья Николаевна нервно всунула ноги в галоши, которые она носила зимой и летом, и вышла хлопнув дверью.

После обеда Нина с подступающей тревогой задумалась о предстоящем походе в продуктовый магазин. Иногда ей удавалось оставить детей со свекровью или сбегать в магазин вечером пока Егор был дома, но сегодня продукты предательски закончились, а если она встретит мужа вечером без ужина, то ему это сильно не понравится.

Безоблачное, нежно-голубого оттенка небо проткнула металлическая вывеска. Острые края местами погнул ветер, краска облупилась и выцвела, но надпись «Продуктовый магазин Мария» была все еще отчетливо видна. Нина поудобнее перехватила вырывающего ручонку Женю и поправила в переноске на груди Сонечку, наблюдая за тем, как Володя забегает внутрь здания, обшитого квадратными бежевыми панелями.

Внутри магазина дыхнуло холодком кондиционера и смесью запахов колбасы и каких-то продуктов. Нина, отпустив потную ладошку сына, покатила перед собой строптивую тележку все норовящую свернуть направо. «Яйца, молоко опять закончилось и еще вроде бы масло, а куда убежали дети?», – ее мысли плавно перемещались по списку продуктов, пока не споткнулись об этикетку маргарина.

Она держала в руке золотистую упаковку и не могла поверить своим глазам. Снизу, под названием и картинкой, красно-белыми буквами был написан слоган: «Жирное как ты».

Такое правда могут написать на этикетке?

Нина бросила масло обратно в холодильник и подошла к полке с молоком. Рука потянулась к привычной бело-синей коробочке, но замерла на полпути: вместо стандартного изображения на пачке было написано крупными буквами «Корова дает молоко, а для чего нужна ты?».

Я что схожу с ума?

Ты сходишь с ума!

Нина огляделась в непривычной тишине, которая невозможна в одном помещении с тремя маленькими детьми и поняла, что не видит Володю с Женей.

Куда делись твои дети? Ты плохая мать, если не можешь уследить за своими детьми!

Противный внутренний голос запищал сиреной в мозгу. Подняв голову от изучения холодильника с молоком, она огляделась. В обе стороны тянулись прилавки с продуктами, но среди них было пусто. Обычно днем в будний день магазин был почти пустым, но все равно наполнен различными звуками: отдаленными голосами продавщиц, пиканьем кассового аппарата и шорохом целлофановых пакетов, но сейчас было настолько тихо, что Нине показалось, что она оглохла.

Может они уже задохнулись в холодильнике? Может выбежали на улицу и их сбила машина? Может их увел маньяк-педофил?

Волнение железной рукой скрутило живот. Подступившая ко рту тошнота заставила ее бросить тележку и сначала медленно, затем наращивая темп, отправиться на поиски Жени и Володи. Перед глазами смешались в зелено-оранжевую кашу цветные этикетки, замелькали стройные ряды продуктов и эмалированные стеллажи.