Read the book: «Ганина падь», page 6
В ту ночь Ольга не вернулась в дом, просидела у реки под сенью ивовых веток, но утопленника так и не дождалась.
Обратно в город девушка поехала с тяжелым сердцем. На работе все валилось из рук, коллеги допытывались о причинах, но Ольга упорно отмалчивалась. Не говорить же им о случившемся, а то не поймут и решат, что связалась с каким-то уголовником-рецидивистом… Это в те далекие времена представителям знати многие преступления прощались, особенно если думали, что делалось это на пользу государству, а сейчас… Хотя да, мало чего поменялось, вздохнула девушка, закрывая вкладки на компьютере. Долгое время она искала сведения о прервавшихся боярских родах, образовавшихся еще в период правления Рюриковичей, но информации было мало, а у нее только имя утопленника имелось и то, что владения его где-то в Подмосковье располагались. Так это сколько таких! Запомнилось несколько знаковых фигур с именем Федор, но ни сын царя Ивана Грозного, ни московский боярин Бяконт, живший аж в четырнадцатом веке, ни Федор Плещеев, служивший князю Василию Ивановичу честно и без всякой измены, под описание не подходили. В мыслях все чаще мелькал образ Федора Годунова, но… Пусть был он сыном боярина, который со временем стал фактически правителем государства, слыл красавцем и умницей, составил первую карту Руси (а ведь утопленник тоже к картам интерес проявлял!), однако нигде не было сведений, что юный Федор успел поучаствовать в обороне крепости, да и о детях его ни слова не нашлось. Федор Годунов был предан Басмановым и Голицыным, перешедшими на сторону Лжедмитрия, после чего оказался низложен и убит сторонниками самозванца. А если предположить, что он каким-то чудом спасся, начал мстить за погубленных родных… Ну нет, это уже сюжет для какого-то исторического триллера с голливудским уклоном получается, вздохнула Ольга, еще раз посмотрев годы жизни. Годунову на момент смерти было шестнадцать, если Википедия не брешет, а Федор выглядел лет на двадцать пять. Нет, это точно не молодой и благонравный царевич. Их Федька был умелым воином, редкостной сволочью, насмешником острым на язык и, в то же время, сумел показать себя хорошим другом, который мог и людям помочь, и за рекой своею следил. Но что-то не давало покоя, кололо мысли невидимой иголкой, заставляя раз за разом перечитывать материалы и сопоставлять с тем, что рассказывал утопленник. Что выходило? Жил Федор во времена правления Ивана Четвертого, прозванного Грозным, или чуть позже, происходил из боярской семьи. Отец его был воеводой, поэтому озаботился сына выучить воинскому мастерству. В седло его посадили чуть ли не раньше, чем ходить научился. Отношения с родителем не ладились, но причину утопленник не называл. Оказавшись при дворе, служил оруженосцем, потом вместе с отцом отражали набеги татар. Во время относительного затишья увлекался псовой охотой, а вот про жизнь в царских покоях, куда вхож был, не рассказывал, как бы она не просила. Смеялся, отшучивался, но ничего не говорил, мол чего там хорошего, одно вранье да интриги. В памяти мелькнул обрывок их шуточного спора, когда Ольга пыталась выпросить у него кинжал.
– Да что ты его как Казань от татар защищаешь?
– Не Казань, а Рязань, – буркнул тогда утопленник, хлопнув ее по руке. – Казань батюшка мой воевал.
А если оттолкнуться от этого? Интересно же кто организовал оборону многострадальной Рязани, которую до того воины Батыя разорили? Пробежав глазами статью, девушка дошла до абзаца, где упоминалось имя боярина, который находился в городе «во государьском жаловании»… Алексей Данилович Басманов-Плещеев и его сын.
– О, еще один Федор, – обрадовалась девушка и приступила к чтению.
Минут через двадцать она свернула все вкладки, глубоко вздохнула и потерла лицо.
– Вашу же мать… Вот как так-то?
Цензурные слова закончились еще в самом начале чтения. Глотнув остывшего чая, Ольга дала себе слово, что больше не будет допытываться у утопленника подробностей его жизни. Оставалась слабая надежда, что это не их Федор, ведь судьба молодого опричника до конца так и не выяснена, и он вполне мог благополучно дожить оставшиеся дни в монастыре или в отдаленной деревушке… Обрывая поток сумбурных мыслей, девушка спустилась в читальный зал, надеясь хоть как-то отвлечься работой.
В среду позвонила сестра. Насчитав от нее одиннадцать пропущенных вызовов, девушка сперва удивилась, потом кольнуло недоброе предчувствие – не случилось ли чего?
– Ирин, у тебя все хорошо? – сходу спросила она, как только сестра взяла трубку.
– Привет! Нормально… Оль, ты занята сегодня?
Голос сестры звучал как-то настороженно, словно она боялась или сомневалась, разговаривая с ней.
– Нет, у меня через три часа рабочий день заканчивается… – протянула девушка. – А что случилось?
– Помощь твоя нужна, – выдала та, будто в речку с обрыва прыгнула.
Теперь растерялась Ольга. Ну какая от нее, простого библиотекаря, может быть помощь? Книжки племянникам подобрать если только, но об этом с таким сомнением и, пожалуй, страхом, не просят…
– Ну, чем сумею, помогу, – ответила та, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно. – Тебе книг набрать?
– Нет… Это по твоей… Другой специализации…
– Чего?! – опешила девушка. – В школу я не вернусь, даже не проси!
Ирина на миг затихла, потом снова заговорила, на сей раз вкрадчиво и осторожно.
– Оля, я знаю, что ты людей лечишь… Некоторые уже говорить начали… И мне ты помогаешь всегда… Ты меня слышишь?
– Ага, – выдохнула девушка, чувствуя, как бросает то в жар, то в холод. Допомогалась…
– У моей коллеги… То есть начальницы нашей фирмы… У нее дочка умирает.
– А я чем помогу?
– Не знаю… Арина Борисовна ее уже по всем больницам возила, к бабкам ездила, и никто ничего сделать не может… Помоги, пожалуйста.
– Да что я могу сделать? – чуть не закричала Ольга.
– Может, травы какие соберешь или пошепчешь чего? – неуверенно предположила сестра. – Ты же ведьма!
– Ира, ведьм не бывает, – твердо сказала она. – Это все сказки. А я просто интересуюсь лекарственными растениями, в которых никакой магии нет. Только фармакология.
– Ну да… Девочке семь лет, как моему Никитке, она в школу должна пойти, а жить ей считанные дни осталось, – горько произнесла сестра. – Оль, я понимаю, что ты с родителями детей теперь связываться не хочешь, но хоть ребенка пожалей. Что она могла такого натворить? Я как мать прошу…
– Ладно, – буркнула та, до боли стискивая пальцы. – Посмотрю, что можно сделать… Но ничего не обещаю!
Через три часа к зданию библиотеки подъехала черная «Мазератти», за рулем которой сидела женщина лет сорока или около того. Привлекательная, ухоженная, но до того измученная, что этого не могли скрыть ни косметика ни со вкусом подобранная одежда.
– Ольга Михайловна? – официально спросила она. – Я Арина Борисовна Вебер. Ирина Михайловна говорила, что вы согласились помочь.
В ее светлых глазах, обведенных кругами недосыпа, зажглись искры надежды.
– Да, – медленно произнесла девушка. – Я постараюсь помочь, только…
– Просите, что угодно. Деньги, любую помощь, которая вам нужна. Я все сделаю.
Ну да, денег у дочери владельца самой крупной строительной фирмы в городе и вправду должно быть немерено, только почему-то обратилась она не к светилам медицины, а к простой библиотекарше.
– Думаете, деньгами можно все решить? – тихо спросила Ольга. – Тогда бы вам помогли в любой хорошей клинике, где можно заплатить за передовое оборудование, консультацию лучших специалистов или лекарства, которых нет в широком доступе.
От этих слов Арина Борисовна вздрогнула, плечи ее опустились, будто разрушилась невидимая опора, удерживающая гордую осанку.
– В рамках современной медицины деньги не помогут, вы правы… Ольга, вы не представляете, сколько мы потратили на обследование и в наших клиниках, и в европейских… Потом, когда поняли, что Насте становится только хуже, начали ездить в церковь, потом – к бабкам-знахаркам… Все разводили руками! Никто не хотел нам помогать!
Услышав это, девушка прищурилась.
– Так не могли или не хотели помогать?
Библиотекари хорошо умеют читать между строк, криво усмехнулась Ольга, а уж сколько раз это мешало ей наслаждаться интересными детективами, когда сразу замечала оговорки героев.
– Не захотели, – чуть слышно ответила та. – Колдунья, к которой мы ездили три дня назад, сказала, что Настю прокляли… Из-за меня… Что она умрет в беспамятстве…
По щекам женщины потекли крупные слезы, закапали на дорогой бежевый костюм, оставляя темные пятна.
– Что вы сделали такого, что проклятие пало на вашу дочь?
Арина Борисовна молчала, слезы все так же беззвучно катились, пока они не подъехали к особняку в черте города. Хороший район, с зелеными насаждениями, парком и живописным озером, в котором еще лебедей не хватало для пущего колорита. Заглушив мотор, женщина в упор посмотрела на Ольгу.
– Отец Насти был женат. Он бросил беременную жену, у которой случился выкидыш. Ребенка не спасли, а через год она сама повесилась. Перед этим она позвонила и прокляла нашу семью. Вы можете осуждать меня сколько угодно, только спасите Настю… Моя мать умерла два года назад, отца интересует только бизнес, Виктор отдалился. У меня больше никого не осталось кроме дочери…
Ольга молча кивнула и проследовала за ней в дом. Почему так получается, что от проклятий страдают те, кто никоим образом к ним не причастен? Девочка Настя ничем не успела насолить безутешной жене Виктора. По логике вещей проклинать надо было Арину Борисовну или неверного мужа, сбежавшего к другой, но пострадала именно Настя. Хотя… Вспомнив, как переменился в лице Федор, когда речь зашла о детях, девушка нахмурилась. Может, проклятие как раз и заключается в том, что люди, потерявшие самых дорогих и любимых, остаются жить с полным осознанием того, что в их гибели виноваты они сами? Больше пятисот лет Федор в этом мире, и каждый день он обречен вспоминать сгинувших родных, на которых, как он сказал, пало его проклятие. Пока Арина Борисовна жива и здорова, но что с ней станет, если девочка умрет?
В первый момент Ольга не поверила, что Насте сравнялось семь лет. На белой кровати в заполненной игрушками и лекарствами комнате лежала маленькая фигурка с кукольным личиком и темными волосами, завивающимися в крупные кольца. Этакая мертвая принцесса с потрескавшимися губами и голубыми венками, просвечивающими сквозь желтоватую кожу. Слушая прерывистое дыхание, Ольга всматривалась в лицо девочки, застывшее, как у Розалии Ломбардо. Внезапно пришло осознание, что жить ей остались считанные часы, а не дни, как обещала безвестная колдунья.
– Что происходит? – раздался голос за спиной. – Арина, кто это?
Девушка не обернулась. Изо всех сил напрягая зрение, она старалась рассмотреть, то, что убивало Настю. В груди девочки, под клетью тонких ребер, пульсировала черная субстанция, похожая на свернувшуюся клубком змею… Никогда прежде Ольга не видела ничего подобного. Словно почувствовав повышенное внимание к себе, нечто пришло в движение, и девушка едва не отпрянула, ибо показалось, что дрянь, свернувшаяся в груди девочки, смотрит на нее в ответ, причем вполне осмысленно и очень злобно… Что делать?! Отогнав подступающую панику, Ольга стиснула зубы, мысленно выругав себя идиоткой. Жаль, что рядом нет Настасьи Павловны, совета спросить не у кого, а везти Настю в Ганину Падь сейчас рискованно – девочка может не перенести дороги. Уж слишком сильно сдавила сердце черная гадость. По идее, конечно, ее можно извлечь и уничтожить, но как это сделать, Ольга слабо представляла, ибо никогда прежде не работала с полноценным проклятием. Болести вытаскивала, могла даже на кого-то другого пересадить, как несколько раз делала, когда пьянчуги приставали в автобусе, или проверяющие начинали специально приставать к каким-то мелочам… Но то простые болячки вроде остеохондроза или мигрени, а как себя поведет эта пакость, если ее потревожить? Настя умирала у нее на глазах…
– Так, господа, – сказала девушка, поворачиваясь к замершим родителям. – Выйдите отсюда.
– Что вы себе позволяете? – заикнулся, было, мужчина.
Это и есть Виктор, вскинула брови девушка, ожидавшая увидеть породистого красавца с орлиным взором, а не смазливого мужчинку, украшенного модной небритостью. Да тот же Федька выглядел куда более мужественно, чем это недоразумение.
– Ольга, простите, я не уйду, – твердо произнесла Арина, вытолкав супруга за дверь. – Делайте, что хотите, но Настю я не оставлю.
– Тогда отойдите подальше, – попросила девушка, опускаясь на колени возле кровати.
Первой мыслью было извлечь проклятье и перекинуть на кого-нибудь постороннего, чтобы потом можно было уничтожить его, но выбор нового носителя ограничивался родителями девочки. Арина Борисовна отпадала сразу, ибо кто знает, как отреагирует черная пакость, а женщине еще Настю надо поднимать… Отец девочки ее ничуть не беспокоил, и Ольга даже жалела, что его выгнали. Стало быть, остается она сама. Глубоко вздохнув, Ольга протянула руку к девочке. Ей казалось, будто пальцы беспрепятственно входят в грудную клетку, минуя кости и внутренние органы, сжимаются на упругих и холодных тяжах, обвивающих сердце. Осторожно, миллиметр за миллиметром девушка распутывала и вытягивала нити проклятья, которые норовили выскользнуть из пальцев. По лицу тек пот, руки сводило от напряжения, но об этом Ольга старалась не думать, отслеживая черную гадость и реакцию девочки. Настя лежала без движения, только изредка начали дрожать губы, словно ей было очень больно, а показать это она не могла. Внезапно путы разжались, и ледяная стрела пронзила руку насквозь, больно кольнула где-то под диафрагмой, обрывая дыхание. От неожиданности Ольга вскрикнула, пошатнулась и вцепилась обеими руками в угол кровати.
– Ольга!
С трудом отдышавшись, девушка перевела взгляд на Настю, но проклятия в ее теле уже не было.
– Ольга, что с вами? – стиснула ее плечи Арина Борисовна.
– Голова закружилась, – прохрипела та, поднимаясь на ноги.
Внешне девочка ничуть не изменилась: та же восковая желтизна кожи, нездоровая худоба, только ушли с лица смертные тени. Теперь это был больной, а не умирающий ребенок. Болезнь хотя бы давала надежду на то, что ее можно вылечить. Видно, это заметила и мать девочки.
– У вас получилось?! – до боли сжала она руки девушки. – Она поправится?
– Да, – каркнула Ольга, горло которой стиснула невидимая лапа, и через мгновение отпустила. – Из лечения ей нужен покой, хорошее питание, витамины… И следите за сердцем, будет немного пошаливать.
Нетвердой походкой девушка направилась прочь, чувствуя, как в груди медленно ворочается холодная и склизкая тяжесть.
Дома Ольга пыталась испепелить попавшую в ее тело гадину, и после долгих мучений это, вроде получилось, во всяком случае, ничего постороннего она не ощущала. Сил больше не осталось, хотелось пить и спать. Боль пришла ночью. Казалось, будто ледяные жгуты сдавили сердце, пронзили легкие, не давая сделать вдох. Задыхаясь, Ольга металась по дивану, царапая руками горло, пока приступ не прекратился. Вот тогда стало по-настоящему страшно… Тварь внутри затаилась, изредка впиваясь во внутренности, отчего девушке казалось, что в ее теле завелась настоящая змея, отгрызающая куски плоти. К утру все успокоилось, Ольга побрела на работу, чувствуя себя разбитой и измученной. Мелькнула мысль отпроситься на денек и съездить в деревню, но кто ее отпустит, если Анна Игоревна заболела, и на весь зал осталась она одна.
– Оля, ты простыла? – нависла над ней руководительница отдела.
– А? – заторможено переспросила девушка. Мысли путались, дыхание поминутно сбивалось, а где-то слева поселилась непрекращающаяся боль. Вроде не сильная, но изматывающая. – Наверное…
– Тебя знобит всю, – вздохнула женщина, дотрагиваясь до ее лба. – Хм… Температуры нет, лоб холодный… Может, в больницу пойдешь? Давай я тебя заменю?
Хорошая идея с больницей, конечно. Ольга так и представила, как вытянутся лица врачей, когда она явится и попросит излечить ее от проклятия, наведенного на смерть. Нет, если кто-то и сумеет ей помочь, так это Настасья Павловна. Где-то под ребрами снова кольнуло, правую руку свело, и мысль съездить в Ганину Падь сегодня перестала казаться пустой блажью. Из угла выглянул домовой, скользнул к ней легкой тенью, протягивая руки, словно хотел помочь. В тот же миг пакость внутри ожила, завозилась, вгрызаясь в легкие, и Ольга захрипела, не в силах протолкнуть воздух в пережатое горло. Казалось, что грудная клетка наполняется огнем и вот-вот задымится блузка, открывая выгоревшие изнутри ребра…
– Оля! Сюда! Марина!!!
Кто-то хлестал ее по щекам, совал под нос пузырек, откуда жутко смердело…
– Телефон… Дайте… Телефон… – прохрипела девушка, как только пришла в себя.
Перепуганные библиотекари хлопотали вокруг нее, тихо переговаривались. Марина Витальевна серьезно на нее посмотрела и сказала:
– Сейчас сюда приедет «Скорая помощь»…
– Они мне не помогут, – застонала Ольга, пытаясь встать с дивана. – Дайте телефон…
– Ляг обратно, – велела заведующая.
– Я же сдохну! Дайте чертов телефон!
Женщина шарахнулась от нее, но Инна Маратовна протянула девушке требуемое.
– Оля, ты только не волнуйся…
С трудом подавив истерический смех, рвущийся наружу, девушка вызвала такси. Хорошо, если успеет доехать. Ольга вдруг ясно осознала, что до полуночи она не доживет… Удивительное дело, но страха не было, только какое-то горькое сожаление. Машина приехала через четыре минуты, но когда водитель увидел, как бледную пассажирку выводят под руки, то встал у дверей.
– Наркоманов не вожу! – гордо заявил он.
– Да какая наркоманка?! – воскликнула Татьяна. – Плохо ей, отравилась чем-то!
– А то я не вижу, что у вашей девки ломка началась, – заспорил таксист.
Ольга никогда в жизни не думала, что Инна Маратовна знает такие заковыристые матерные конструкции, что проняло даже принципиального водителя. Опасаясь праведного гнева библиотекарей, он буквально впихнул девушку на сиденье и поспешил уехать.
– Это ты дур своих обмануть можешь, а у меня на нарков чутье, – бурчал таксист, с отвращением глядя на Ольгу. – Употребила чего-то, теперь умирающего лебедя изображаешь!
Девушка с трудом повернула голову, в упор на него посмотрела и тихо сказала:
– Заткнись и езжай молча.
Что уж отразилось на ее лице, Ольга не знала, но водитель вдруг смертельно побледнел и уставился на дорогу. Больше он не произнес ни слова. У самого Зельцева девушке стало так плохо, что она попросила остановить машину. Буквально выпав оттуда, Ольга рухнула в теплую дорожную пыль. По телу прошлась мучительная судорога, выворачивающая внутренности; к горлу подступил ком, и девушку вырвало кровью.
– Я тебя дальше не повезу! – завопил водитель, отступая назад.
Ольга хотела сказать, что до Ганиной Пади всего три километра, которые она в таком состоянии сама не пройдет, но автомобиль с противным визгом уже сорвался с места.
– Скотина… – прохрипела девушка, с трудом поднимаясь.
Идти было тяжело, словно за ней волочились пудовые гири. Неимоверным усилием воли заставляя себя переставлять ноги, Ольга шагала, шатаясь из стороны в сторону. Эх, кто бы увидел, решил бы, что библиотекарша напилась и теперь позорит свое гордое звание, криво усмехнулась она. Перед глазами плавали разноцветные круги, норовя слиться в единый черный поток, из которого не будет пути обратно. Под ногу что-то подвернулось, и девушка неловко завалилась на бок, больно ударившись головой. Тварь под ребрами ворочалась все активнее, вгрызаясь в сердце… Умирать вот так не хотелось, прямо на разбитой дороге, в пыли и кровавой рвоте. Впервые девушка порадовалась, что у нее есть нормальная сестра, которая отучилась на бухгалтера, вышла замуж и родила, а не связалась с ордой нежити, выбрав судьбу знахарки. Хоть одна дочь будет утешением для родителей… А потом мысли перетекли к тому, в каком виде ее найдут. Вроде блузка и юбка вполне себе приличные, только вот белье обычное, голубое… Эх, надо было кружевное надеть, то черное, подумала Ольга и поняла, что скатывается в бред. На границе сознания мелькнула волчья морда, но это, наверное, у нее уже галлюцинации начались, потому что следом наступила темнота, наполненная болью.
Река и небо сливались. Не было ни звезд, ни лунных бликов на зеркальной глади, только бескрайнее черное небо и такая же вода, мягко укачивающая невесомое тело. Она то плыла, то летела, не совсем понимая в каком измерении находится. Вода пахла вербеной и мятой, а небо – полынью. А что, если весь мир это островок печенья, оказавшийся в огромной чашке травяного чая? Мысль показалась ей забавной, а следом захотелось пить. Забавно выходило, кругом столько воды, стоит только перевернуться, а она страдает от жажды потому что забыла, как это делается. Точно, надо придумать звезды и собрать из них чашку, решила девушка, пытаясь протянуть руку к черному небу. Пальцы слабо шевельнулись, перед глазами мелькнуло что-то светлое, потом в носу зачесалось, и девушка почти чихнула, но побоялась, что спугнет небо и реку… В ушах тоненько зазвенело, боль стала объемной, заполнила череп изнутри, надуваясь, словно воздушный шарик, а потом ее прогнал запах полыни. К губам прижалось что-то твердое, и в горло потекла река, несущая горький багульник и душистый шалфей. В первый момент девушка обрадовалась, а потом испугалась, ведь ни один человек не сможет выпить реку в одиночку! Отчаянно забарахтавшись, она начала погружаться на глубину, но тонуть тоже не хотелось, поэтому пришлось собрать все силы и рвануться наверх, к медленно разгорающейся луне…
– Так и скажи, что больше пить не хочешь, – проворчала луна голосом Настасьи Павловны.
В первый момент Ольга зажмурилась от света, показавшегося нестерпимо ярким, заморгала, но потом привыкла и огляделась вокруг: хорошо знакомая комната в доме ведьмы, стол, уставленный какими-то склянками, застывший рядом домовик со скорбным лицом, коргоруш под боком, да сама Настасья Павловна с кружкой в руках.
– Я живая? – прохрипела девушка, с удивлением ощущая собственное тело, слабое, словно у новорожденного цыпленка. Но грызущей внутренности боли не было! – Вы меня… Спасли?
– Ну так не бросать же тебя на дороге, – вздохнула старушка. – Скажи спасибо Серому Боку, это он тебя нашел.
– Так он мне не померещился?
– Нет, – усмехнулась ведьма. – Скажи-ка мне, Оленька, лучше, о каких трусах кружевных ты все убивалась?
– Что?! – чуть не подпрыгнула та. – Да с чего вы…
– Пока ты в беспамятстве маялась, все причитала, что будут тебя хоронить, а на тебе исподнее скучное, кружевное надобно, да еще черного цвета. Думала, уж Федьку посылать придется, что под окнами ходил.
– Не говорите больше… – простонала девушка, чувствуя, как краснеют лицо и шея.
Настасья Павловна с улыбкой на нее посмотрела, но глаза остались тревожными.
Полностью пришла в себя Ольга только под утро, когда в окне показалось сбрызнутое алым светом небо. Сил все еще не было, но голова стала ясной, мысли перестали путаться, появилось чувство голода. Наблюдая, как девушка мелкими глотками отхлебывает горячий бульон, который ведьма по старинке именовала уваром, Настасья Павловна рассказала о случившемся.
– Уж не знаю радоваться мне твоим способностям или плакать, что с умом пользоваться все никак не научишься… Проклятье то было, верно ты определила, да не простое, а через смерть наведенное, когда один умирает, и с собой начинает тянуть другого. Никто из колдунов не рискнет с таким связываться, если только рядом нет человека, в которого волшбу ту черную переселить можно. Человек тот умрет, но и проклятье слабнуть начинает, только тогда его уничтожить можно. А ты, голова дубовая, его в себя вытянула! Хорошо хоть дар тебя защитил, не то эта пакость тебя бы за несколько часов в могилу свела…
– Спасибо, что спасли меня, – пристыжено сказала Ольга. – Но что я должна была сделать? Девочка бы до вечера не дожила, я это точно знала…
Старушка задумчиво покрутила в ладонях кружку.
– Тут или переводить проклятье на того, кого не жалко, хоть на мать дурную, что на дите свое беду накликала, хоть на кобеля-папашу. Ну или отвар из одолень-травы можно дать выпить, тогда бы часа три выиграла, а уж я бы помогла. Тебя я только с ее помощью на этом свете удержала… Да не вешай голову, все правильно ты сделала. Я еще удивляюсь, что распутать нити ты сумела. Видать, от чистого сердца помочь хотела. Вот что скажи мне лучше, ты на чем сюда добиралась, и как вышло, что посреди дороги лежать осталась?
Ольга сперва отнекивалась, а потом все же рассказала про таксиста, который отказался везти ее в деревню. Лицо старушки сделалось таким грозным, что девушка испугалась.
– Напущу на него баечников! – бушевала ведьма, потрясая кулаком. – Чертей в дом приглашу, чтоб душу и тело вымотали дураку распроклятому! Удумал девку скорбящую на дороге бросить!
– Да откуда он про проклятье знал? Я и вправду на наркоманку похожа была…
– Кем бы ни был человек, если он в помощи нуждается, ты ему пособить сперва обязан. Спрашивать потом будешь. Ты бы прошла мимо страдальца?
– Не знаю… Нет, наверное…
– То-то и оно, – кивнула старушка. – Ладно, отдыхай теперь, я пойду Лизку успокаивать, пока она все глаза не выплакала.
Надо же, за нее даже кикимора волнуется… На экране телефона высветилось огромное количество пропущенных звонков от коллег, которые наперебой начали расспрашивать о состоянии здоровья.
– Давай мы к тебе в больницу придем после работы? – предложила Инна Маратовна. – Скажи, что принести?
– Ничего не надо, со мной уже все хорошо, – бодро сообщила девушка. – Через пару дней вернусь.
– А что это было? – не унималась коллега. – Приступы как при эпилепсии…
– Сказали, что отравление, – решила не вдаваться в подробности Ольга. – Полежу денек, и все пройдет.
Хором пожелав скорейшего выздоровления, библиотекари отсоединились, а в окно заглянули косматые мордочки шишиг. Неужели вся нежить за нее переживает? От осознания этого стало приятно. Скрипнула уличная дверь, и в комнату вернулась Настасья Павловна, держа в руках целую охапку цветов.
– Что смотришь? Утопленник твой приволок, тебе передать велел, – ухмыльнулась Настасья Павловна.
– Мне? – удивилась девушка, рассматривая цветы. – Зачем?
Розоватая душица мешалась с темно-синими васильками и лиловыми колокольчиками, перемежающимися золотистым донником и темно-желтым зверобоем да окопником с пушистыми листьями. Прохор тихо рассмеялся, полез за ведром, ибо ни одна ваза такое богатство в себя бы не вместила.
– Здоровье чтобы подправить, вестимо, – водрузил он ведро на табуретку.
– Ага, – поддакнула ведьма. – Знал же, что хворую сюда принесли, всю ночь под окнами маялся, грядки мне потоптал.
Ольга внимательно оглядела сбор, составленный утопленником, даже умилилась такой заботе, а заодно и порадовалась, что помнит он рассказы о целебных свойствах растений.
– Вот видите, какой Федя хороший, – радостно сказала девушка. – Зверобой принес, душицу, цикорий, ромашку, даже окопник нашел. Это вы ему сказали, что у меня сердце и легкие пострадали? Так, а аконит он зачем приволок? Вроде сахарным диабетом пока не страдаю. Ладно, засушим… И горечавку сорвал? Он что, от подагры с диатезом меня лечить собрался? А буквицу зачем принес, да еще с корнем вырвал?! Это же слабительное… Да он опять издевается! Он что, не глядя, все это рвал?!
Настасья Павловна с Прошкой переглянулись, домовик, из последних сил сдерживая хохот, медленно осел на пол, а ведьма осторожно тронула лоб девушки.
– Прошенька, кажись, ей ум отшибло последний. Все, не спасли мы девку!
– Настасья Павловна, вы о чем? – не поняла та.
– Цветов он тебе нарвал! Не сбор оздоровительный, а букет для красоты! Чтоб смотрела, любовалась и его, Федьку, вспоминала! А ты про диатез да слабительное.
Ольга так и открыла рот, еще раз глянув на охапку цветов, но не нашлась, что сказать, закрыла обратно. Да, дела…
К вечеру девушка уже могла самостоятельно передвигаться по комнате, хоть для этого и приходилось опираться на стену. Забежавшая в гости Лизавета долго охала и ахала, потчуя болящую шмелиным медом, передавала приветы от шишиг и овинника, что ей сена самого лучшего приготовил на случай, если помирать все же надумает.
– Нет, пока рано, – засмеялась над такой заботой Ольга.
– Вот и я об этом, – закивала кикимора. – А он знай себе причитает, да клевер отборный собирает, чтоб, значит, лежать мягче было.
– Вы бы еще гроб мне сделали!
– О, это мы быстро, – заверила Лизавета. – В Алексеевке хороший дворовой живет, он раньше у плотника обитал. Такой гроб сколотит, что зарывать жалко будет!
Все самое лучшее, усмехнулась про себя девушка, укладываясь на подушку. Заботливая ей нежить попалась, добрая… Даже анчутки присмирели, только пугливо в окно заглядывали и веками шевелили. Уже на границе сна до слуха донесся тихий стук в стекло. Да у кого совести нет?! Она тут вся несчастная и больная…
– Эй, ты спишь?
Услышав голос утопленника, девушка мигом проснулась, поковыляла к окну.
– Привет, Федь! – шепнула она, опасаясь, что Настасья Павловна услышит и разгонит обоих. – Спасибо за цветы!
– Пожалуйста, – отступил тот в садовую темень.
На небе ярко светила луна, заливая окрестности прозрачным серебром, только утопленник отчего-то прятался в тени деревьев.
– Слушай, я так не могу разговаривать, иди сюда, – позвала она.
– Давай лучше ты выйдешь, – предложил тот.
– Федь, я больная и несчастная!
– Да я тебя поймаю, если падать надумаешь, – живо пообещал он.
Воровато оглянувшись на коргоруша, глаза которого горели в темноте, как фары у «Запрожца», девушка оправдалась:
– Мы только немного посидим, честное слово. Дома это… Душно немного…
Серый кот фыркнул, а Ольга осторожно перекинула ногу через подоконник. Можно, конечно, через сени пройти, но там пол такой скрипучий, что вся деревня проснется… Лазать из окна, да еще в старомодной сорочке, ей еще не доводилось. Длинный подол зацепился за какую-то щербину, девушка потеряла равновесие, но упасть ей не дали – утопленник мигом подхватил, осторожно поставил на землю.
– Спасибо, Фе… – договорить Ольга так и не смогла.
На улице было светло, словно днем, только свет этот был призрачным, будто солнце умерло, и на небе остался его неупокоенный дух. Недаром луну называли солнцем мертвых… Федор умер страшной смертью. Избитый до неузнаваемости, изувеченный, с рассеченной нагайкой щекой и выбитым глазом, он криво усмехался разбитыми губами, изо рта текла черная кровь с крошевом зубов.
– Что, люб я тебе? – глухо спросил он.
– Кто тебя так?! – ахнула девушка, начисто позабыв, что могут услышать.
