Приключения Славки Щукина. 33 рассказа про враньё

© Евгений Мамонтов, текст, 2014

© Издательство «Лайвбук», оформление, 2022

Дизайн обложки Анастасии Ивановой

* * *

Мой друг Дракула

Когда я учился в третьем классе, я сказал своей однокласснице Светке Однолько, что у меня дома живет еж. Просто чтобы она согласилась прийти и посмотреть на него. И она согласилась. А ежа у меня дома никогда не было. Поэтому я шел и думал, что я ей скажу. Светке. Когда придем.

На мое счастье, дома стояла тишина. Не помню, где была моя младшая сестренка Маша. Может, у дедушки. Папа с мамой еще не пришли с работы, и я долго звал ежа в этой тишине. «Кузя, Кузя», – кричал я, заглядывая под диван и шкаф. Светка стояла, не выпуская портфеля из рук, и лицо у нее становилось недоверчивым. «Не понимаю, куда он делся, – развел я руками, – давай подождем, может, он сам выйдет». «Нет, у тебя никакого ежа!» – сказала Светка и ушла, хлопнув дверью.

– Ну что, нашел ежа? – насмешливо спросила Светка на другой день.

– Нет, – ответил я очень серьезно, – его родители выбросили.

– Как? – отшатнулась Светка.

– А так. Он умер. Когда я был в школе. Вот родители его и выбросили.

Два дня я носил траур по своему ежу и был лучшим другом Светки Однолько. Мы вместе стояли у окна на переменах, пока все вокруг бегали и орали. Светка говорила мне: «Ничего, Слава, ничего…» А я печально кивал ей в ответ.

А на третий день мы с Мишкой Прохоровым кидались на перемене мокрой тряпкой, которой вытирают с доски. Света увидела, подошла ко мне и сказала: «Ты предал память своего ежа».

И не разговаривала со мной до самого лета.

А летом, уезжая с родителями из нашего города навсегда, Светка пришла ко мне попрощаться и протянула кулек из оберточной бумаги. В нем копошился еж. «Вот, береги его», – сказала Светка и навсегда исчезла из моей жизни. Родители сначала нахмурились, а потом обрадовались. «Теперь ты не будешь просить собаку!» – сказала мама. «Проклятый еж! – подумал я. – Ты разрушил мою жизнь!»

Ежа я назвал Дракула. Потому что бодрствовал он ночами, а днем где-то отсыпался. И по ночам никому не давал покоя. Он шуршал, бегал по квартире и топал, как маленький слон. Однажды папа не выдержал, вскочил и зажег свет. Еж затих под кроватью. Папа взял из ванны швабру и хотел достать ежа из-под кровати. Он лег на пол и начал подтаскивать ежа, как лопаткой, все ближе. Но приближаясь к освещенному люстрой полу, еж почувствовал неладное, перепрыгнул через деревяшку швабры и снова забился в угол. Так повторялось раз десять, и я еле сдерживал смех, а папа чуть не сломал от ярости швабру.

Постепенно мы привыкли к ежу. Привыкли недосыпать. А еж вдруг взял и исчез. Я уж подумал, не повторилась ли та история, которую я выдумал тогда для Светки. Сидел и грустил по своему Дракуле. Все-таки он был последним Светкиным подарком. Точнее, единственным. И вдруг я услышал, как мама закричала на кухне и уронила что-то на пол, судя по звуку, крышку от кастрюли. Я побежал на кухню, опрокинув по дороге стул.

Случилось невероятное. Я не поверил своим глазам.

Дело в том, что несколько дней назад мама варила холодец. Когда он застыл, кастрюлю вынули из холодильника, чтобы не занимала столько места, и поставили на пол. Ночью еж, видимо, учуял холодец, приподнял носом крышку, пролез внутрь, крышка перевернулась над ним обратной стороной, ручкой вниз. Еж выел в холодце яму размером со свое тело и уснул. Так, спящим в холодце, и обнаружила его мама.

«Пока не настала зима, ты должен отпустить его на волю, – стала говорить мне мама. – Он дикое животное. Ему там будет хорошо».

Я сомневался, успел привыкнуть к ежу. Но на этом история Дракулы не закончилась.

Война машин

Папа у меня очень рассеянный. Особенно когда работает. Сидит и пишет какую-нибудь статью. Тогда он на все мои вопросы отвечает не думая. А потом удивляется или сердится.

– Папа, мы скоро пойдем в парк? – спрашиваю я.

– Да, – говорит папа.

– А в кино пойдем?

– Да, – говорит папа.

– Папа, ты ведь в школе очень плохо учился?

– Да.

– Папа, а ты мне купишь квадроцикл?

– Да.

И тогда я понимаю, что ни в какое кино мы не пойдем, а если выйдем гулять, то не скоро.

Однажды я видел, как папа по рассеянности наливал чай в подстаканник, в котором не было стакана. Я уже не говорю о том, что папа часто забывает сделать покупки, о которых его просит мама.

И вот однажды я решил сделать для папы компьютер, который напоминал бы ему про все, что нужно. Я вырвал из школьной тетради один листок и согнул его пополам – на нижней стороне нарисовал клавиатуру с кнопками, а на верхней – экран. На экране я сделал надпись карандашом: «Купить завтра маме цветы!»

Я показал свой «компьютер» папе. Папа посмотрел, прочитал, улыбнулся и спросил: «Так ведь завтра не восьмое марта и не мамин день рождения?» «Да, – сказал я, – завтра просто годовщина вашей свадьбы». Папа испугался и всплеснул руками. Он сразу вспомнил, как он забыл в прошлом году поздравить маму с днем их бракосочетания. «Видишь, папа? Работает!» – сказал я. «Да, ты молодец!» – похвалил меня папа. Теперь я каждый раз стирал старую надпись и делал другую. Только я все время не знал, что же еще написать и спрашивал у всех подсказки – у мамы, у дедушки и даже у маминого брата дяди Пети.

– Забрать вещи из химчистки, – сказала мама.

– Привезти мне новый электросчетчик, – сказал дед.

– Поехать со мной на рыбалку, – сказал дядя Петя.

Я все это охотно записывал.

– Играть со мной в настольный хоккей по вечерам, – добавил я от себя.

Теперь мне приходилось писать напоминания мелкими буквами, чтобы они все уместились на экране моего бумажного компьютера. Я заметил, что папа стал, как-то тревожно следить за моими действиями.

– Это все нужно, папа. Это ведь не я, это компьютер напоминаний тебе подсказывает, – сочувственно говорил я.

Папа вздыхал и подчинялся. Он всегда уважал технику.

И вот однажды я увидел у себя на столе другой компьютер напоминаний. Тоже из бумаги, но сделанный папой. Я узнал его почерк.

На экране была надпись: «Прибрать за ежом».

На другой день появилась надпись: «Исправить двойку по математике, прибрать на своем столе. И прибрать за ежом ХОРОШО».

Так и было написано крупными буквами.

И с тех пор началось. Мне стало казаться, что чем больше я стараюсь для папы, чтобы он все успел и ничего не забыл, тем больше он заставляет меня делать и сильнее придирается. Нарочно.

Однажды я увидел экран своего компьютера почти полностью исписанным самым мелким и аккуратным папиным почерком. Я кинулся и схватил свой бумажный компьютер, чтобы разорвать его от злости на кусочки. Но в последний момент что-то щелкнуло у меня в голове. Ничего, конечно, не щелкало, просто я слышал, что так принято говорить.

Я побежал в папину комнату и изорвал его бумажный компьютер на мелкие кусочки. А чтобы как-то это объяснить папе, когда он придет, оставил записку: «Атака вирусов».

Потом я сделал то же самое со своим компьютером. И даже нарисовал на бумажке злого вируса. Он вышел похожим на нашего ежа.

Вечером, посмотрев на крохотные обрывочки и записку на своем столе, папа пришел в мою комнату. Вирус похожий на ежа ему очень понравился.

– Как же так! – сокрушался папа, – Уничтожил оба наши компьютера! Что же теперь делать? Может быть ты, Славка, починишь мой компьютер, а я твой?

– Нет, – сказал я, – они не подлежат восстановлению.

– Понятно, – сказал папа и добавил, – если что, среди взрослых это называется «социальный контракт».

– Нет, пап, это не понятно и не прикольно. Лучше пусть называется «война машин».

– Пусть, – сказал папа.

Синяя земляника

Летом я поехал в спортивный лагерь. Потому что меня записали в секцию гребли на байдарках и каноэ. У этой секции был лагерь за городом на берегу моря. Возле спальных корпусов был ангар, в котором стояли желтые байдарки, и от них приятно пахло каким-то смолистым клеем. Тренер был веселый дядька, говорил: «Как перевернешься, держись за байдарку и плыви к берегу». Еще там был один пацан, Дима Хорошилов. Он все время хвастался. Рассказывал, где он побывал со своими родителями.

А спальня там была на пятнадцать человек. И после отбоя все начинали, кто во что горазд, рассказывать. Про вампиров, полтергейстов, колдунов. Я пока был новенький, помалкивал. Ведь я даже еще ни разу не перевернулся на байдарке, потому что меня сажали на «четверку» – самую большую байдарку, вместе с другими тремя пацанами. «Четверку» трудно перевернуть. А скользит она быстро, как будто летишь по воде. У меня в первый раз аж дух захватило, так это было здорово. Я теперь решил, что точно стану спортсменом.

И вот однажды вечером я расхрабрился и рассказал историю, как один мальчик поехал летом в гости к бабушке. В деревню. Это была такая маленькая совсем деревня, далеко от железной дороги. И добраться туда можно было только на автобусе, который ходил один раз в день. А рядом с этой глухой деревней была военная часть. Но теперь там стояли пустые казармы. Все солдаты и офицеры давно уехали. И в этот военный городок местные жители из деревни никогда не ходили. А почему? – спросил этот мальчик у бабушки. Там нехорошо! – ответила бабушка. А он взял, не послушался и пошел один раз с другим пацаном из этой деревни.

– Они днем пошли или ночью? – спросил меня тот самый Дима Хорошилов.

– Днем, – сказал я.

– Днем ерунда, неинтересно, – сказал он.

– Не мешай, дай послушать, – крикнули ему другие пацаны со своих кроватей.

– Ну вот. Пришли они. Ничего особенного. Просто пустые дома стоят, казармы и все травой и кустарником заросло. Они там походили везде. Ничего интересного. Вдруг смотрят – земляника растет за одним домом.

– Ой, как страшно! – засмеялся тот же Дима Хорошилов. И все тоже заржали.

– Но земляника необычная. Синего цвета вся. Этот мальчик, который приехал, говорит другому: «Не трогай ее, она, наверное, зараженная». А тот не послушался и взял несколько ягод. Попробовал, говорит: «Какая сладкая!» И они вернулись в деревню, а на следующий день тот пацан, который землянику ел, – исчез. Нигде найти его не могли. А тот первый проболтался бабушке, что они ходили к военным. Бабушка как всплеснет руками. Говорит, что ты, там военные опыты проводили с радиацией. И однажды все до одного исчезли. Только животные остались, которые у них на ферме жили – куры. Ноги у этих кур вытянулись и стали они ростом со страусов, а во рту острые загнутые зубы выросли, и стали они по лесу охотится.

– На кого? – спросил кто-то.

– На волков, – ответил я, – и на людей. А потом тоже исчезли.

– Все у тебя исчезли! – сказал Дима.

– Нет. Когда этот мальчик уезжал, пошел он на автобус садиться. А автобуса долго нет. Стало смеркаться. Он уже хотел назад идти, смотрит – едет автобус. Ну, он обрадовался, хотел домой. Автобус пришел, открыл двери, а из него выходит тот самый пацан, который тогда землянику съел и пропал, и говорит:

«Садись, поехали». А автобус внутри совсем пустой. Только за рулем военный в форме сидит. Военный обернулся, а у него половина лица вся черная. Ну, этот пацан испугался и побежал назад к бабушке.

Только на следующее утро уехал в город на нормальном автобусе. Приехал домой, смотрит – а у него руки синие, потому что он тоже землянику трогал. И с тех пор открылись у него сверхспособности. Стал он угадывать будущее и сквозь стены видеть.

– Фигня, – сказал Дима Хорошилов и стал сам рассказывать про вампира, который жил в черном замке.

Потом кто-то рассказал еще одну историю про ожившую мумию. Но я вроде такого уже много слышал, и меня клонило в сон. Помню, что занавесок у нас на окнах не было, я видел, как в небе взошла луна. И уснул.

А наутро оказалось, что Дима Хорошилов, который спал на соседней со мной койке, – исчез. Какой тут начался переполох! Все бросились его искать. Тренер построил нас цепочкой, и мы прочесывали окрестный лес и кричали: Дима! Дима!

Только я не кричал.

Знаете почему?

Потому что я и был тот самый мальчик со сверхспособностями.

Поверили? Правда, прикольно?..

А насчет сверхспособностей, имейте в виду, что может быть я и не шутил…

Соревнование

А в другой раз мы с пацанами спорили, у кого родители круче. Опять же больше всех выступал этот Дима Хорошилов. Типа был он с родителями везде. В Таиланде, в Японии, в Малайзии, в Миланезии какой-то… Дальше я забыл. Он так долго рассказывал, что у него рот аж пересох, и он схватил стакан с водой и стал пить. А потом вдруг выплюнул всю эту воду фонтаном, мы ели успели отскочить, и то не все. А он скривился и говорит: «Там муха была!»

Все засмеялись. А он плюнул на землю несколько раз и стал снова продолжать.

Потом другой мальчик, Вова Потапов, хвастался, какой крутой джип у его отца, почти что «Хаммер», и старался показать его руками.

А я молчал, потому что я был только в Китае. А Китай у нас не считается. В Китае все были, потому что он близко и некоторые ездят туда просто на выходные или вообще пообедать с друзьями.

И про машину я тоже молчал, потому что лучше молчать, если твой папка ездит на старенькой «Тойоте-Камри» с потресканным лобовым стеклом.

Я подумал, что вообще ничего не буду говорить.

– А у моего папки пистолет есть настоящий, вот такой, – сам не знаю, как это вдруг у меня выскочило.

– Он чё у тебя, милиционер? – спросил, презрительно кривясь, Дима Хорошилов.

– Нет, – ответил я. Потому что не знал, что сказать.

– Значит, бандюган.

– Нет, он командир спецназа, десантник, – сказал я.

Я видел, что пацаны примолкли.

– И чё, он воевал? – спросил Вова Потапов.

– Конечно, – ответил я.

– А где?

Я чувствовал, что мне не стоит говорить, но, видя, что меня слушают, говорил и говорил. И чего только не понарассказал. И про захват террористов, и про освобождение заложников, и про ранения, и про то, что отец у меня мастер спорта по всем единоборствам и знает секретную борьбу, которой учат только в спецназе, и может выжить без еды в тайге двадцать дней, умеет стрелять в полной темноте на слух, разбивает ребром ладони три кирпича…

– Ну-ну, – сказал Дима Хорошилов, – надо будет посмотреть на него, когда он за тобой приедет.

И тут меня прямо в жар бросило, потому что я только сейчас понял, что в эту субботу приезжают родители всех мальчиков смотреть наше показательное соревнование на байдарках. И я должен грести третьим номером на четверке. У меня пот выступил на лбу, и я кинулся с кулаками на Хорошилова. И вот тогда-то все пацаны точно поверили, что папка у меня действительно крутой мужик. Они решили, что я за него обиделся. А значит, это правда.

Я, по правде сказать, очень встревожился. Но потом вспомнил, что мой папа журналист и у него всегда много дел и никогда ни на что не хватает времени. Я вытащил телефон и позвонил маме. Спросил:

– Ты приедешь в субботу, мам?

– Как ты там питаешься? – спросила мама.

– Нормально. А ты в субботу…

– А самочувствие как?

– Нормально.

– Ты смотри там, не переохлаждайся!

– Хорошо. Я хочу спросить. Мама, ты в субботу…

– Что тебе привезти?

– Да ничего не надо, мама, ты в субботу приедешь?

– Нет, отец приедет, я не смогу…

Это была катастрофа…

Оставшиеся до приезда родителей три дня я ходил как во сне, отвечал невпопад, на тренировках греб вразнобой с остальными. «Может, ты заболел?» – спросил тренер.

Я посмотрел на него с надеждой и сказал:

– Может быть…

Но в медпункте меня послушали, посмотрели горло, даже измерили давление, и потом полная незлая тетечка-доктор сказала, что я совсем здоров. А тренеру сказала: «Бывает, дети по дому скучают, по маме с папой».

– Ничего, Славка! Завтра уже суббота, приедут твои папа с мамой, – ободрил меня тренер.

Я улыбнулся, изображая радость.

Папа у меня журналист и совсем не похож на военного. Он среднего роста, щуплый и в очках. «Ну почему же он такой! – думал я в отчаянье все эти дни. – Почему он не занимался с детства спортом, как я, например? Почему не делает зарядку? Почему не ходит качаться в спортзал? Вот, полюбуйтесь, что теперь из всего этого вышло! Какие у меня теперь „грандиозные неприятности“, как говорит иногда мой папа».

В ночь на субботу, после отбоя, я тихонько вышел и сел на деревянное крыльцо. Мне не спалось. Я смотрел на маленькую луну в светло-синем небе и слушал, как кругом без умолку и как будто волнами, поднимаясь и опадая, звенят цикады. Это такие жуки. Я в городе про них не знал. Было тепло, и я подумал: «Вот бы так все время сидеть без всяких показательных соревнований, без всяких завтра… Вообще, зачем завтра? Если уже есть сегодня. Чтобы опять все сначала – чистить зубы, умываться, если не лето, то в школу каждый раз. Завтра нужно для того, чтобы стать взрослым, и тогда уже все станет нормально насовсем». И я снова вспомнил про свое дурацкое завтра и даже зажмурился. И поклялся, что буду всегда говорить правду, а врать не буду, если завтра все каким-то чудом сойдет гладко.

* * *

И вот наступило чудо.

С утра пацаны больше обычного галдели в столовой. Все ждали соревнований. Тренер с полотенцем и секундомером на шее поторапливал нас. Так что в суматохе никто не заметил, что я ничего не ел. Потом вытаскивали байдарки из ангара, проверяли снаряжение. Я баковый гребец, т. е. весло я держу слева. А наш загребной Толик Зайчук, сказал мне: «Ты сильно не старайся толкать, главное, на зацеп вместе с нами входи, одновременно». Он всегда был такой серьезный. На три года старше меня. Но доброжелательный. Пацаны его уважали. А сегодня он улыбался и совсем не нервничал, как другие. Ему вроде было как бы даже все равно. Он отряхивал мокрые волосы, смеялся, обмахиваясь своим веслом, как веером, в то время как другие сосредоточенно разминались, делали отжимания и приседания.

И я спросил его: «А твой отец приедет?»

– Вряд ли, – улыбнулся Толик.

– А почему?

– Он в тюрьме сидит.

«Ого, – подумал я и потом с досадой: Ну, вот всем везет!»

– Ну что, утрем сегодня нос Бандане? – спросил Толик, весело щурясь.

«Бандана» это Костя Литовкин. Он классный гребец. Давно занимается. Может быть, даже самый лучший. Но такой всегда выступалистый. И любит покрасоваться. Обожает натягивать себе на голову красную бандану с черными черепами, типа он всех круче.

А потом заиграла музыка, и мы пошли на торжественное построение. Это значило, что родители уже приехали. Их запускали организованно всех сразу и пешком. Машины они оставили вокруг забора лагеря, кто как сумел. А были и те, кто просто приехал на автобусе или на электричке. Я молился, чтобы мои родители приехали на электричке. Это еще можно было бы как-то объяснить. А вот старую «Тойоту-Камри» с ржавыми крыльями объяснить было нельзя.

Я сразу увидел в толпе родителей свою маму в платье в горошек и с черной сумочкой, а рядом с ней в камуфляжной куртке, расстегнутой на могучей груди, шагал, широко улыбаясь, дядя Петя – мамин брат. Это было настоящее чудо! Отца я заметил не сразу, он подотстал и брел в толчее, протирая очки носовым платком.

Нам дали время поздороваться с родителями и я, подбежав, кинулся на шею дяде Пете. Он весело удивился и закричал: «Привет, племяш!» (К счастью, никто вокруг этого не услышал.) Потом я обнял маму. И нерешительно косился на отца, который стоял тут же, сунув очки в нагрудный карман рубашки, и улыбаясь ожидал меня. «Ну, мне уже надо строиться», – быстро сказал я и убежал в толпу мальчишек. Папа крикнул мне вслед: «Слава…», а дальше я не расслышал.

На какое-то время я успокоился. А потом и вовсе обо всем забыл, когда мы стали рассаживаться в байдарки и выходить на стартовую линию. Она была отмечена буйками. Всего было семь экипажей. Наша байдарка стояла крайней. До берега было недалеко, и я слышал, как щелкают на ветру флаги над трибуной. Толик, старший в нашем экипаже, обернулся и кивнул, указывая влево. Там Бандана, натянув свою бандану на самые глаза и надев темные очки, «накачивал» свою команду, кричал им что-то, но ветер уносил слова и смешивал их с обрывками музыки. Потом Бандана поднял согнутую в локте руку со сжатым кулаком и будто дернул три раза за невидимый провод. Это у них знак был такой. На удачу. Толик Зайчук приподнял свое весло от воды, плюнул на лопасть и растер ладонью. У него был такой знак удачи. Музыка оборвалась, мы все смотрели на тренера, который стоял на пирсе с флажком в руке. С того момента, как упал флажок, я мало что запомнил, потому что видел только на весла, стараясь попадать в «зацеп» вместе со всеми, но два раза подряд не попал, так что байдарку завихляло, и я подумал, что мы перевернемся из-за меня. «Не смотри на весла! Смотри вперед!» – крикнул мне Толик. А впереди я видел только его спину.

Удивительное дело, смотрел я вроде Толику между лопаток, но слева видел ритмично налегающую на весла команду Банданы, а справа трибуну, так четко, будто она была нарисована, и я ее не спеша разглядывал; я видел дядя Петю, который махал над головой фуражкой и что-то кричал, и своего отца, который весь подался вперед и так замер. А потом меня стукнули по голове и сказали: «Хорош веслом махать, мы уже финиш прошли!»

Потом еще были соревнования «двоек» и «одиночек», и я сидел, и болел вместе со всеми, и кричал, но мне как будто что-то все время мешало. Потом вручали награды. В командном зачете мы заняли второе место. И Бандана с ухмылкой смотрел на нас. Они заняли первое. А еще мне дали отдельно грамоту как впервые участвовавшему в соревнованиях. И тренер пожал мне руку. Сказал: «Молодец». А мне все равно было не по себе, и я понял почему, только когда подошел к родителям. Они собирались уезжать. Мама и дядя Петя улыбались. Дядя Петя хотел обнять меня, но я спросил, уворачиваясь: «А где папа?»

– Уехал, у него работа срочная, – сказала мама.

У меня на глаза навернулись слезы.

– Ну вот, говорила я ему, что Славка расстроится, – в сердцах сказала мама.

– Нет. Он не виноват, – и я заплакал, кусая себя за губу, чтобы быстрей прошло и никто не увидел.

После отбоя все пацаны еще долго обсуждали сегодняшние гонки. А потом, когда все уже устали и начали засыпать, Дима Хорошилов сказал мне:

– Видел твоего батю. Здоровенный такой шкаф. В камуфляже. Круто, – добавил он с уважением.

– Да, – сказал я и, помолчав, добавил, – только это не он.

– А кто?

– Это дядя Петя… Его заместитель, мой батя на нем приемы отрабатывает.

Так я нарушил свою вчерашнюю клятву никогда не врать. Выходит, что я выпросил чудо, а потом обманул. И я стал ждать, когда чудо мне отомстит.