Осколки

Я в ужасе отшатнулась. Кажется, рядом кто-то закричал.

Я медленно поднялась, стараясь удержатся на своих ватных ногах, и глянула в сторону переулка, в котором уже маячили темные силуэты трех людей: двух наемников и рассерженного Фальрика, размахивающего своим стилетом как волшебной палочкой.

На секунду мой взгляд задержался на теле Венца, а затем я снова побежала.

Я петляла на переулках, расталкивала людей, и те бросали мне в спину гневные отклики, но я не обращала на них внимания: в ситуациях, когда на кону стоит твоя жизнь, все остальные проблемы разом забываются.

Я искала глазами стражей или хотя бы солдат, но тех, как назло, не попадалось.

Я перемахнула через невысокий дощатый забор и неумело приземлилась на правую ногу, подвернув лодыжку.

– Ой!

Не удержавшись, я свалилась мягким местом на землю и нос к носу встретилась с круглой злобной мордой толстого черного пса, который скалил на меня клыки и заливал волосы вязкой вонючей слюной.

Я сглотнула, боясь пошевелиться.

– Э-э-э… Привет, дружок!

Челюсти клацнули перед самым носом. Забыв про больную лодыжку, я вскочила на ноги и помчалась дальше, улепетывая от пса по всему двору, покрытому скользкой от росы травой. Добравшись-таки до щели в заборе, я в один миг прошмыгнула в нее и оказалась снаружи, оставляя злобную тварь гавкать на меня с той стороны.

– Вон она!

– Черт! Что б ты сдох, сволочь! – в сердцах бросила я и захромала в противоположную сторону.

Я выбежала на площадь и на несколько секунд остановилась, чтобы восстановить дыхание и оглядеться. Стражей, проклятье, опять не было, зато я заметила в трех шагах от себя знакомую вывеску и тут же потрусила к ней.

Дверь пекарской лавки оглушительно хлопнула. Я припала к ней спиной и дернула затвор, а затем заодно защелкнула на косяке несколько цепей, чтоб уж наверняка. Почти тут же в нее забарабанили.

– Ольха?

Не обращая внимания на удивленного Шуйца, я кинулась к окну. Захлопнула ставни, опустила хлипкую маленькую защелку и медленно сползла на пол, стараясь успокоить колотящееся сердце.

– Ольха, что с тобой? – полноватый добродушный пекарь оставил стойку и сел передо мной на колени. – Это кровь?!

– Угадал.

За дверь что-то глухо бумкнуло, но та не поддалась, только угрожающе прогнулась вовнутрь будто какой-то лист фанеры, и сквозь щель просунулось короткое лезвие даги.

Шуйц вскрикнул.

– Здесь есть запасной выход?

– Д-да, там, в конце, – промямлил он, махнув рукой за спину. – П-пошли, я п-покажу…

Мы выскочили на продольную лишь за тем, чтобы увидеть, как к нашим лицам мчится зазубренное лезвие большой секиры. В последнюю секунду я едва успела пригнуться, но вот старый неповоротливый пекарь даже не успел понять, что произошло, как стальной полумесяц наполовину погрузился в его грудь и застрял между ребер.

Ругнувшись, наемник не смог вытащить из тела свое оружие и попросту выпустил его из рук.

Я кинулась влево, но тут же получила удар коленом под дых.

Фальрик, чье лицо было искажено маской гнева и ярости, схватил меня своей лапой за волосы и замахнулся, чтобы пронзить мое сердце стилетом.

Я всхлипнула, из глаз брызнули слезы. Я закрыла их, чтобы не видеть собственную смерть, но сына бургомистра прервал чей-то гневный оклик со стороны главной улицы.

– Фальрик, сукин ты сын! – орал на него бургомистр, пока пятерка стражей скручивала вырывающихся на наемников.

Фальрик чертыхнулся и нехотя выпустил меня, убирая стилет.

Я рухнула на землю и уставилась на невысокого, но статного и совсем не старого, несмотря на слухи, мужчину лет сорока в простом коричневом кожухе, расстегнутом на все пуговицы, так что была видна длинная золотая цепь с круглой печатью Правителя.

Бургомистр раздраженно провел ладонью по взлохмаченным светлым волосам. Короткий шрам на его губе угрожающе побелел, а глаз едва заметно дергался.

Ну, мне теперь точно конец…

Бургомистр за три шага преодолел все разделяющее их расстояние и отвесил сыну ядреную пощечину. Голова Фальрика дернулась, но сам он не двинулся с места.

В воздухе буквально чувствовалась ярость, исходящая от этого человека, но он молчал, зная, что с рассерженным держателем города лучше не ссорится даже собственному сыну.

– Идиот! Придурок! Ублюдок! Глупец! – продолжал кричать на него бургомистр. – Я тебе что сказал, полоумный ты урод, а? Я приказывал тебе средь чертового белого дня резать направо-налево мирных горожан? Приказывал? Отвечай!

– Нет, – коротко бросил в ответ Фальрик.

Пока они разбирались, я хотела незаметно улизнуть, но один из стражей, пристально глядевший на меня, отрицательно покачал головой и похлопал ладонью по висящему на поясе ятагану.

– Нет! – всплеснул руками бургомистр и еще раз ударил того по лицу тыльной стороной ладони. – Так какого же ты Холхоста поперся к ним в дом, да еще прихватил этих больных ублюдков из Подземья?

– Проклятье! Этот Людвиг подал жалобу Правителю, что мне еще оставалось делать?

– Пойти ко мне, тупой ты баран! Святая Райна, когда же у тебя появятся мозги в голове, Фальрик? Ты думал, что если Людвиг умрет, то все станет легче? Нихрена! Ты только все усложнил, собачий потрох, и теперь мне придется разгребать за тобой все твое дерьмо. И это если меня самого не вздернут на виселице, что вполне возможно!

– А что ты бы сделал, отец? – Фальрик вытер с губ капельку крови и «одарил» меня своим фирменным демоническим взглядом, от которого у меня затряслись поджилки. – Ну же, жду твои предложения!

Бургомистр вздохнул и вытер со лба проступивший пот. Гнев в нем заметно поутих, а искры из глаз пропали.

Я глянула в сторону стража и закусила губу: он все так же внимательно наблюдал за каждым моим движением.

– Жалоба Правителю уже подана, – начал размышлять глава города, – ничего не изменишь. Остается только надеяться, что из-за всяких бумажных проволочек, скверной погоды и размытых дорог процесс затянется на несколько недель, а то и месяцев…

– Только толку?

Бургомистр устало покачал головой.

– Фальрик, пора бы уже тебе начинать думать. Кроме тебя у нас с Залией детей нет, и если бы не этот неприятный факт, то сдал бы я тебя уже давно в армию лет эдак на сорок, чтобы уму прибавилось, но так как это не так, я вынужден до сих пор прикрывать твои бесконечные пьянки и убийства в подворотнях.

– Делов-то…

– Лучше заткнись и слушай, – прервал его отец. – Правитель такие дела не любит, и обязательно пришлет в город проверку. Нам надо обставить все как несчастный случай, а твое… прошлое с этой девчонкой, – он коротко глянул в мою сторону и поморщился, – как само собой разумеющееся.

«Ага, а как же, – со злостью подумала я, – старайся, старайся, а вам все равно не вывернуться!»

– Говори яснее, отец.

Тот постучал костяшкой указательного пальца ему по лбу.

– Вот поэтому миру нужны книги, Фальрик, чтобы учиться. Обставим все так, что Людвиг был против и сам бросился на тебя с оружием, чтобы убить, но мы успели его вовремя обезвредить. Он скрылся, укрылся в своем доме, и мы послали за ним стражей. В порыве ярости он убил свою жену, – я поперхнулась, вытирая со щек слезы, – а когда убегал, заодно погубил отнятым у нас оружием – что ж, наша оплошность, но что поделать? – нескольких местных, а затем трусливо совершил самоубийство, вернувшись домой. А от этих верзил, – он кивнул в сторону наемников, прижатых к земле тяжелыми латными сапогами, – надо избавиться.

– Неплохо, но ты забыл одну маленькую деталь: люди же все видели!

– Поэтому такие вопросы решаю я, а не ты, Фальрик. С людьми легко договориться, особенно если провести для них несколько показательных экскурсий по Подземью.

– Туфта! – воскликнула я. – Вам ведь все равно никто не поверит. Правитель не такой дурак, чтобы закрыть глаза на столько убийств. Вам не уйти от наказания!

Бургомистр присел на корточки рядом со мной. Я попятилась, но уперлась спиной в тело Шуйца и застыла. Он улыбнулся – странно и до того зловеще, будто знал все мои сокровенные тайны.

– Он каждый день закрывает глаза на сотни смертей на трактах, так почему же один раз не оказать услугу и мне? Тем более, если ты сама подтвердишь все мои слова.

– Закатай губу обратно, – прошипела я.

– А ты наглая, – его улыбка стала еще шире, – и смелая, раз дерзишь самому бургомистру. Вот такая невеста моему сыну и нужна.

Еще минута прошла, прежде чем до нас дошел смысл его слов.

– Невеста?! – одновременно воскликнули мы с Фальриком.

– Но… отец!

– Во имя всех Садов, сын, – он вновь поднялся на ноги и покачал головой, – уймись уже, наконец, и послушай меня. Я могу прикрыть эти убийства, но изнасилование, увы, нет. Для Правителя это больная мозоль с тех пор, как его дочь взяла банда разбойников на одном из этих самых трактов, и в этом случае он с нами особо церемониться не станет. Но если вот она, – он указал на меня пальцем, – станет твоей женой, то все вопросы сразу же отпадут. Тем более тебе уже давно пора остепениться. Может, хоть молодая и красивая спутница тебя образумит.

Фальрик открыл рот, чтобы возразить, но бургомистр раздраженно махнул рукой, говоря, что никаких возражений от него больше не примет.

– Мне уже шестнадцать, – хрипло отозвалась я, – и для заключения брака вам нужно мое согласие, так?

– Именно.

– И вы надеетесь, что я вам его дам? Вы убили моего отца! И Марту!

– Дашь, – спокойно ответил бургомистр. – Вот посидишь в Каравае дней шесть, и дашь свое согласие как миленькая, в этом я даже не сомневаюсь. А мы тем временем все подготовим. Думаю, пара дней знатной пьянки заставит всех забыть о случившемся и поверить в мою версию событий.

Стражи молча подхватили меня под руки и потащили в сторону огромного круглого комплекса темниц, мрачной тенью нависающего над невысокими черепичными крышами каменных домов.

Йен

Я с интересом прислушался к происходящему у входа.

– Держи ее, не отпускай, черт бы побрал эту сумасшедшую девицу!

– Ай, тварь, она меня цапнула!

– Да что ты… Черт! Черт! Чего ты с ней возишься? Садани по башке, и потащили!

– Так этот барский недоносок приказал ж ее не трогать.

– Плевал я на Фальрика и его семейку, мне мое хозяйство важнее!

Глухой стук, крики стихли, и теперь я слышал только топот тяжелых туш по каменному полу темницы и шарканье ног «сумасшедшей девицы».

Я хмыкнул и улыбнулся.

Дура. Когда тебя тащат в клетку, и нет ни шанса выбраться, то упираться бесполезно. Лучше задрать лапки кверху и притвориться сломленным, а потом почикать всех ножичком поодиночке и спокойно смыться. Ну, что поделать, дилетанты есть дилетанты, нет от них спасенья.

Рядом присвистнул охранник. Он саданул короткой дубинкой по решетке, и та отозвалась неприятным визжащим дребезжанием, от которого у меня по коже прошла едва заметная дрожь.

Я поморщился.

– Ты там еще не сдох, бесовское отродье?

– Я сдохну, мой дорогой, только когда на твоей могиле танцевать буду, – лениво ответил я. – И то от радости, уж поверь.

Охранник сплюнул и в который раз нелестно отозвался о моей персоне. Они с напарником со скрипом открыли противоположную камеру и забросили туда кучку тряпья, которая, кажется, и была той тупой упирающейся девчонкой, а затем с грохотом затворили дверь, дождавшись, пока с клацаньем сработает запирающий механизм, и убрались восвояси.

Я вздохнул. Были бы ключи у этих двух оболдуев, я бы давно ушел, но так уж получилось, что все тюрьмы Каравая открывались лишь специальным особым ключом, который при себе носил лишь господин бургомистр, которого я не раз представлял себе дохлым и распятым на ближайшем вурдалачьем кладбище со светящейся табличкой на шее «СЪЕШЬТЕ МЕНЯ, ЕСЛИ СМОЖЕТЕ».

Я приподнялся и глянул на небольшое полукруглое решетчатое окошко, висевшее далеко наверху и едва пропускавшее достаточное количество света.

Раны ныли, но я уже ощущал, как они медленно затягиваются, а синяки постепенно рассасываются, оставляя после себя лишь неприятные красноватые следы.

На улице царило утро. Да, именно царило, потому что сам я никогда не любил солнечный свет. Может, он кому-то и полезен, но только не мне: только мешается да слепит глаза. В общем, одна чертовщина.

Сколько я уже здесь ошиваюсь? День? Два? Пора бы уже уходить, но моя обычно сообразительная башка сейчас напрочь отказывалась придумывать план побега, ограничиваясь мечтаниями об огромной свиной отбивной и паре распутных девиц в лучшем борделе столицы. Что поделать, организм требует своего. Особенно когда мне необходимо мясо.

Пару минут потратив на то, чтобы просто плевать в потолок и смотреть, как прозрачные капли жидкости летят в окошко, прочерчивая идеальную дугу (в этом деле я настоящий виртуоз), я попрыгал на каждой ноге, размявшись, и подошел к решетке.

Эта девчонка первое живое существо, кроме крыс, которыми я питаюсь, умеющее разговаривать, которое я здесь встретил, и так уж получилось, что я ее знал – именно она стояла тогда там, на площади, когда в меня угодил тот проклятый арбалетный болт.

Я поморщился и задумчиво почесал раненный бок.

Интересно, она-то здесь за что? В Каравай просто так не сажают, это уж я по себе знаю, и редко когда выпускают отсюда живым. Спросите, к примеру те скелеты, что до сих пор отсиживают свой срок в стенах этой дрянной влажной темницы, от которой у меня сводит кости.

Я подобрал с пола небольшой угловатый камешек и прикрыл глаз, примериваясь к расстоянию. Честно говоря, в подобных случаях меткостью я никогда не отличался, но сейчас мне невероятно повезло: камень, дважды проскользнув меж прутьев, угодил девчонке прямо в ухо и с поразительно глухим стуком, будто пнули пустую бочку, отскочил в сторону.

Та застонала, ворочаясь, и пыталась прийти в себя.

Наконец, девчонка села, уперлась спиной в каменную стенку своей клетки и притронулась пальцами ко лбу. Она подтянула колени и обняла себя за плечи, дрожа от холода.

Я присмотрелся и удивленно поднял брови. Ее волосы были обрезаны и едва ли доходили до плеч, топоршась почище любого одуванчика, а руки выглядели настолько тонкими и хрупкими, что она навряд ли могла ими кого-нибудь зарезать. Хотя яд – тоже вариант, да и мне ли говорить, сколько существует различных способов убийства. Вот только я никогда не слышал, чтобы в наказание женщинам обрезали волосы – что за бред!

Я постучал костяшкой указательного пальца по решетке, привлекая ее внимание.

– Привет, – шепнул я и кивнул ей головой, косясь в сторону запертой двери.

Услышав чужой голос, она испуганно отпрянула, словно нашкодившая кошка, и уставилась на меня яркими черными глазами, от которых у меня буквально были мурашки по всему телу. Со мной такого не было еще никогда…

Я вздрогнул и мотнул головой. Бред!

Не вспомнила. А жаль, спросил бы, что сморозил перед тем, как хлопнуться в обморок.

Увидев меня, она немного расслабилась и коротко кивнула в ответ, что-то сжимая в левом кулаке.

– Ты ведь проводник, да? – ее голос охрип от криков и слез.

– В точку, – ошибся, значит. – Не бойся, через решетку я тебя не загрызу.

– Я и не боюсь.

Я хмыкнул: все они так говорят, а потом улепетывают, в чем мать родила, прямо из постели, только пятки и сверкают.

– Ну, и ладно. Я-то без понятия, что вам про нас рассказывают, что ни год, то новая сказка!

– Не знаю. Ни разу таких не слышала, – она пригляделась ко мне, и ее глаза удивленно расширились. – У тебя уже все зажило? Я ведь сама видела, как тебя там отметелили!

– Еще кто кого отметелил, неизвестно! – оскорбился я, но потом пожал плечами. – Что поделать, я особенный.

Внезапно в глаза мне ударила едва заметная железная вспышка.

– Что там у тебя?

– Где?

– Да ладно, мы же с тобой теперь родные люди, мне можно доверять. Показывай!

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

Я крякнул от обиды. Да что же все такие скрытные сегодня, а?

– Ну-ну, как же, – я лег на пол и подложил под голову ладони. – А я еще хотел тебя с собой взять. Дай, думаю, девчонку еще вытащу, чего такой красоте здесь догнивать? На воле-то всяко лучше, а здесь она, зуб даю, проведет остаток своей жизни в компании разговорчивых скелетов да здоровенных голодных крыс.

Я прислушался. Молчит.

– Нет, я бы и сам здесь с радостью задержался, да – вот беда! – обслуживание ни к черту, да еще и хотят меня на виселице вздернуть в воскресенье. Подзадорить, так сказать, народ. А так… Ни пинту пива выпить, ни тебе окорок принести, только кашей и кормят. Хотят, наверное, чтобы на тот свет здоровенькими отправились, как думаешь?

– Я на тот свет не собираюсь.

– Хм. Понимаешь, в чем штука: выбора у тебя особо и нет.

– Есть, – она на секунду замолчала. – Но да, лучше уж здесь сдохнуть.

Ага, как же. Я когда-то тоже таким упертым был, а как три дня под половицами пролежал, от упырицы укрываясь, готов был сам себя перцем посыпать и в печь залезть, лишь бы сожрала быстрее, да вот незадача: поскользнулась, миленькая, на ровном месте, да клыки в мозг и вонзились.

– Зачем же сдыхать? Я ведь тебе предлагаю светлое будущее вдали от этих мрачных стен…

– И какая же плата?

– Беру натурой.

– Пошел ты!

– Ладно, ладно, шучу. Просто шучу!

Я хохотнул. Как же приятно хоть с кем-то поговорить!

– А платой будет посильная помощь. Разумеется, в самых что ни на есть разумных пределах.

Девчонка на несколько минут задумалась. В тюрьме повисла неприятная тишина, от которой все внутри противно зудело, а нос чесался. Я чихнул.

– Я тебе не верю, – наконец, призналась она.

По крайней мере, честно. Проводникам никто никогда не верит, вот только когда припрет, все к нам в очереди выстраиваются, да еще и в ножки с радостью кланяются, лишь бы мы их от проблемы избавили.

Что поделать, народ есть народ.

– Я и не прошу мне верить, девчонка. Просто договор враждующих сторон, оказавшихся в полной заднице. Взаимопомощь – отличная штука.

Она хмыкнула.

– А Белка говорила, что вы, проводники, самые сильные.

– Угу. Она, наверное, еще и говорила, что мы через стены проходить умеем, и живем вечно, и обычная сталь нас не берет, да?

– Это не так?

– Конечно, нет. Мы обычные люди, просто обладаем некоторыми… определенными знаниями в определенной сфере, только и всего. А все остальное, как я говорил, – сказки.

– То есть любой может стать проводником?

– Если выживет. Некоторые просто не созданы для подобной работы, – серьезно ответил я. – Но если подумать, то да, любой. Надо только найти толкового учителя, который согласится тебя тренировать: школ-то у нас нет. И чтоб он тебя не убил в первые два года обучения, а – поверь, – такое нередко случается. Все познается на практике. Так как насчет моего предложения?

– Выбираться надо, – кивнула она головой, – но откуда мне знать, что я тебе помогу, а ты меня не кинешь? Мне не охота гнить здесь с одной мыслью о том, что я помогла кому-то сбежать, а сама сглупила и осталась.

– Ни откуда. Надо верить людям, девочка!

– Я тебе не девочка.

Я не ответил. Молчание – знак согласия. Она действительно была далеко не девочкой. Ее фигура, конечно, только начала приобретать должные формы, но уже была достаточно привлекательной и соблазнительной (так бы и съел, извиняюсь за буквальное выражение), а глаза вовсе не выглядели молодыми и наивными. Пережила она если не много, то достаточно.

– Ладно, – она вздохнула. – Хорошо. У тебя есть план?

– Не-а.

– Тогда зачем подбивал работать вместе? – удивилась она.

– На будущее. Всегда полезно иметь связи.

– Идиот.

– Дура, – тут же отозвался я.

– А правда, что вы можете безнаказанно убивать людей? – неожиданно спросила она. – Ну, то есть, не по закону, а перед Садами?

Вот, уже пошли правильные вопросы.

– Правда.

– Как… как это происходит?

– Как-как, чикнул по горлу ножичком, он и скопытился. Можно утопить, скормить зверям, придушить, дать по голове чем-нибудь тяжелым… Много способов. А что до Садов, то это я и сам без понятия. Просто так есть, вот и все. Поверь, я и сам сотни раз об этом думал – дохлое дело. Мы просто чисты, и для нас убийство не является таким уж грехом перед Райной.

– Наверное, она просто закрывает на вас глаза за все ваши добрые поступки.

Я расхохотался в голос и тут же схватился за объятый пламенем левый бок, но смеяться не перестал, от чего мне стало вдвойне больнее и втройне веселее.

– Чего?

– Добрые поступки? – я утер образовавшиеся на глазах слезы.

– Да. Вы ведь помогаете людям, разве нет?

– Мы берем с них плату, это совсем другое. Это наша работа, и выполняем мы ее вовсе не по доброте душевной, можешь мне поверить, девчонка.

Она задумалась.

– То есть если вам не заплатят, то ты и спасти никого не попытаешься? Женщину? Ребенка?

– Даже пальцем не двину. Фермеры получают ведь деньги за мясо и зерно, а что с ними будет, если они все это просто раздадут беднякам?

– Помрут с голодухи.

– Вот именно. Всем хочется жить. Все выживают, как могут. Как тебя зовут?

– А вот этого я точно тебе не скажу!

– Как хочешь, – я сел и пожал плечами, встречаясь с ней взглядом. – Я вот Йен.

Она вздохнула.

– Ольха.

Я попытался изобразить как можно более приветливую улыбку.

– Чего лыбишься?

– Мог бы и догадаться, – я показал пальцем на ее волосы. – Темно-рыжие, как кровь. Очень необычный цвет, можешь гордиться.

Девчонка вздрогнула, будто ей отвесили пощечину, и я прикусил язык. Нет, не просто же так ей их обрезали! Мог бы и помолчать, знаток, чтоб тебя, женских душ.

– Ну, раздеваться тебя просить не имеет смысла, так что лучше покажи, что прячешь вон там, в правой руке. Может, вместе придумаем, как это использовать.

Она раздраженно покачала головой, но все же перекинула мне через прутья решетки что-то круглое и коричневое.

Продолговатый острый крюк, блеснув ржавчиной в скупом свете солнца, свалился у моих ног и тихо звякнул…

«Холодно.

Мое тело медленно раскачивается на тяжелых мясных крючьях. Цепи глухо звенят и скрежещут, проворачиваясь на стальных кольцах, прибитых к одинокой виселице на холме.

Я пытаюсь поднять голову. Кажется, на ней что-то надето.

Я открываю глаза, и беззвучный крик застывает у меня в горле.

Они кружат вокруг в своем дьявольском танце заклятий. Огромный красный костер горит в ночи, освещая их нагие изуродованные тела, покрытые слоем черной вязкой грязи, которая струится вниз и заливает холм, отравляя все живое вокруг. Трава погибает.

Я пытаюсь двинуться. Не выходит.

Какой-то шлем, оббитый изнутри чем-то смердящим и липким, все сильнее стягивается на лбу, становясь моей второй кожей. Только через мгновение я понимаю, что это – волчья голова…»

– Йен!

Я вздрогнул и тряхнул головой, избавляясь от плохих воспоминаний.

– С тобой все в порядке?

– В полном, можешь не беспокоиться, – я дрожащими руками поднял с пола крюк и придирчиво осмотрел его с ног до головы. – Ты где его достала?

– Украла у одного из них, пока они пытались меня сюда затащить.

– Неплохо. Совсем не плохо.

А может, она не такая уж и дура, как я сначала подумал. Мне в голову пришла вдруг совсем дурацкая идея, и на секунду я даже хотел ее озвучить, но потом подумал и отбросил ее в сторону. Рано загадывать так далеко. Еще даже не известно, выберусь я отсюда или нет.

– Полезная штука, – я вернул ей мясной крюк, запачканный старой запекшейся кровью. – Но, к сожалению, здесь абсолютно бесполезная. Поверь, я уже несколько дней пытаюсь отсюда выбраться, и ничего. Замки здесь самые лучше, что есть в Карантании и во всем Тарантуре, и их обычной железякой не откроешь, а решетки прочные как панцирь долбаной морской черепахи: ни согнуть, ни разогнуть. Лучшая тюрьма Держателя, как-никак, и с этим не поспоришь. Но ты все равно его береги.

Да, девочка, и не оплошай, он ведь может спасти тебе жизнь.

– Значит, никакой надежды сбежать?

– Почему же. Надежда всегда есть, надо только ждать и верить, ждать и верить.

– А если убить охранников?

– Идея хорошая, но я уже пробовал. Они всегда ходят парой, да и клетки никогда не открывают, только закрывают. Ключ есть у одного бургомистра, а до него, как видишь, отсюда никак не добраться.

Даже отсюда я чувствовал, как медленно ворочаются мысли в ее голове. Я надеялся, что, может быть, ей удача явит свой лик, но этого не произошло. Девчонка вздохнула и отползла в дальний угол, пристроившись спиной к стене.

Я задумчиво поковырял отросшим за последние несколько недель ногтем свое полотенце (ну, да, когда они меня взяли, я поспешно вылезал из спальни одной женатой дамы) и почесал трехдневную щетину, в которой, кажется, уже начали заводиться вши. Проклятая клетка.

Я не мог сидеть без движения. Это меня буквально убивало, а здесь, в темнице, я и трех полных шагов не сделаю, не то чтобы найти себе какое-нибудь интересное занятие. Поэтому уже через час я валялся по полу и выл от безделья, кусая губы.

– Святая Райна! – воскликнула девчонка, не в силах больше терпеть мои чудачества. – Что с тобой происходит? Ты что, больной?

– Да! – я тут же вскочил на ноги. – Причем на всю голову. Ты хоть представляешь, что я сейчас чувствую?

– Ну, для того, кто скоро отправится на виселицу, ты уж слишком радостный.

– Виселица, – я сплюнул. – Сотни раз их видал, чего мне бояться? Хуже всего отсутствие дела. С пяти лет я в постоянном пути, а с пятнадцати уже самостоятельный проводник. Сейчас же я заперт в этой чертовой клетке и не знаю, что мне делать дальше!

– Ой, не истери, а, и без тебя тошно.

– Я не истерю. Просто жалуюсь. У тебя-то что случилось?

Она снова замолчала, размышляя, говорить мне или нет, а затем начала:

– Фальрик убил моего отца и мачеху за то, что тот подал жалобу Правителю. Вообще он еще кучу людей убил, пока они меня поймали. А теперь бургомистр хочет, чтобы я вышла за него замуж, чтобы замять это дело, но им нужно мое согласие на бумаге.

– А ты его просто так не дашь, я прав?

– Ага. Лучше уж здесь сдохнуть!

Опять за свое, что за народ!

– Ну, не скажи. Если бы мне предоставили такой выбор, то я бы с радостью этого Фальрика хоть удочерил. Кстати, он ведь сыночек бургомистра, так?

– Приемный. Но да, он его сын.

– Так еще лучше. Когда бургомистр скопытится, будешь управлять всем городом. Сам-то этот удолбышь на умного не тянет, и его, судя по всему, мало кто любит. А документ он на то и документ, что его фиг два обманешь. Ты девка умная, справишься, будешь жить в роскоши и достатке…

– Нет, ни за что! Ты не знаешь, что он со мной сделал!

Она поняла, что сказала слишком много, и осеклась.

Я задумчиво пожевал губу. Догадаться не так уж и сложно. Раз бургомистр так хлопочет, чтобы прикрыть это дело перед Правителем, то варианта три: или этот Фальрик совершил воистину массовое убийство, или спер несколько тысяч из казны, или кого-то изнасиловал (у Правителя на этом пунктик). Если учесть, что рядом со мной сидит именно девчонка, то вывод ясен. Но говорить об этом я не стал: я хоть и придурок, но язык за зубами, когда надо, держать умею. Правда, тут как в лотерее…

– Ну, вот тебе и выход, – я убрал волосы назад. – Ты согласишься, подберешься поближе к бургомистру и украдешь ключ. Возвращаешься обратно, освобождаешь меня, и мы в шоколаде.

– Если я соглашусь, зачем мне тогда освобождать тебя? Да и вообще, они не придурки, из виду меня не упустят, они же знают, что я хочу сбежать.

– Вот поэтому тебе нужен я. Без меня тебе дальше города не сунутся. В конце концов, кто из нас убийца, ты или я? Тебе главное с ключом пробраться сюда, а там уже моя забота, как нам уйти. Только сама никого не убивай, я тебя умоляю!

– Почему?

– Ты подумай. Одно дело, когда сбежала какая-то девчонка, пусть и важная, а другое дело, когда она еще и убила кого-то из семьи властей. Сейчас им главное вести себя как можно тише, а убийство поднимет такой гвалт, что сбежать нам будет невероятно трудно. Вот когда все уляжется, тогда пожалуйста, вырезай хоть каждого прохожего, только меня не трогай. Обещаю, я тебя не брошу, слово проводника.

– Ясно. Хорошо, можно попробовать, – ну, хоть тут не упирается. – Но только у меня еще одно условие, иначе сделка не состоится.

– Любое. В разумных пределах, разумеется, – тут же согласился я.

– Когда будем уходить из города, убей их.

– Кого?

– Всех, – ответила она, и ее голос глухим эхом разнесся по тюрьме. – И Фальрика, и его отца.

Я довольно хмыкнул. Что ж, может, и получится…

– Если я уйду, как мне вернуться обратно? В Каравай не так-то просто попасть.

– Ну, тут я все разузнал, – я решил, что доверять ей все же можно, мы ведь нужны друг другу, а в таких делах всегда надо сразу же класть все карты на стол. – В каждой такой тюрьме есть свой тайный ход.

– Даже здесь? – удивилась девчонка.

– Даже здесь. Каравай не олухи строили, да и Правители всегда страдали лишней долей паранойи. А вдруг бы их самих сюда кинули? Погоди. Спросишь, почему я им не воспользовался? Все просто: отсюда я до него просто не доберусь. Это новое крыло, а все пути наружу находятся в старом.

– Стой, – она мотнула головой. – Но старое крыло огорожено от нового тройной стеной. Даже если я попаду туда снаружи, то тебя освободить все равно не смогу.

Я усмехнулся.

– Предусмотрительность – вот главное качество любого проводника, девчонка, запомни это. Как только окажешься в старом крыле, ничего можешь не бояться, там охраны нет никакой. Да и зачем? Там только крысы да кости, больше ничего.

– Это я знаю.

– Угу. Так вот снаружи тебе надо найти вход в канализацию – он там один, у северной части Каравая, не заблудишься. На нем решетка, но это тоже не проблема: средний прут потянешь вверх и на себя, он легко снимается. Ты тощая, должна пролезть. Теперь слушай. Слушаешь?

– Да.

– Святая Райна, – тихо пробормотал я. – Надеюсь, память у тебя хорошая…

– Что?

– Ничего. Итак, путь, запоминай: три раза направо, один раз налево, шесть раз прямо, один раз налево, и прямо, пока не упрешься в тупик. Потом тебе надо найти потайной рычаг – благо, работает он с двух сторон, а не только на выход. Он в самом низу, под водой. Она воняет – дерьмо есть дерьмо, что поделаешь, – но ты ведь не брезгливая, да?

– Справлюсь. Что дальше?

– Дальше просто поднимаешься наверх, пока не окажешься в старом крыле. Слева от тебя будет сплошная стена с одним красным камнем, его даже слепой заметит. Жмешь на него, дверь открывается и не закроется, пока ты будешь внутри. Освобождаешь меня, и мы убираемся. Я знаю короткий путь из города, где тебя никто не остановит.

Любую проблему можно решить одним щелчком пальцев, имелись бы средства. Проблема состояла в том, что никакого красного камня и потайного входа там не было, зато было кое-что другое. Но ей ведь это знать не обязательно, да?

– Я слышала, в старом крыле много неупокоенных душ, которые только и ждут, чтобы какой-нибудь олух залез к ним во владения…

– Бред! – я рассерженно фыркнул. – Не путай сказки с реальностью, неупокоенных душ не бывает. А если бы и были, то уж точно не смогли бы убивать людей, уж поверь мне как профессионалу. Упыри, перевертыши, водяные, вервольфы – сколько угодно, но только не бестелесные мертвецы, так что можешь за себя не бояться. Все просто, как два пальца обоссать, ты и опомниться не успеешь, как уже окажешься на воле.