Блаженство (сборник)

Я назову без ложного стыда

Два этих полюса:

Дурак боится слова «никогда»,

А умный пользуется.

И если жизнь его, как голова,

Трещит-разламывается,—

Он извлекает, как из рукава,

Величье замысла.

Я не увижу больше никогда

Тебя, любимая,

Тебя, единственная, тебя, балда

Себялюбивая.

Теперь ты перейдешь в иной регистр

И в пурпур вырядишься.

Отыгрывать назад остерегись:

Вернешься — выродишься.

Мне, пьедестала гордого лишась,

Тебя не выгородить —

А так еще мы сохраняем шанс

Прилично выглядеть.Я, грешный человек, люблю слова.

В них есть цветаевщина.

Они из мухи делают слона,

Притом летающего.

Что мир без фраз? Провал ослизлой тьмы,

Тюрьма с застольями.

Без них плевка не стоили бы мы,

А с ними стоили бы.Итак, прощай, я повторяю по

Прямому проводу.

Мне даже жаль такого слова по

Такому поводу.

Простились двое мелочных калек,

Два нищих узника.

А как звучит: навек, навек, навек.

Ей-богу, музыка.

Когда бороться с собой устал

Покинутый Гумилёв

Поехал в Африку он и стал

Охотиться там на львов.

За гордость женщины, чей каблук

Топтал берега Невы,

За холод встреч и позор разлук

Расплачиваются львы.Воображаю : саванна, зной,

Песок скрипит на зубах..

Поэт, оставленный женой,

Прицеливается. Бабах.

Резкий толчок, мгновенная боль..

Пули не пожалев,

Он ищет крайнего. Эту роль

Играет случайный лев.Любовь не девается никуда,

А только меняет знак,

Делаясь суммой гнева, стыда

И мысли, что ты слизняк.

Любовь, которой не повезло,

Ставит мир на попа,

Развоплощаясь в слепое зло

Так как любовь слепа.Я полагаю, что нас любя,

Как пасечник любит пчел,

Бог недостаточной для себя

Нашу взаимность счел-

Отсюда войны, битье под дых,

Склока, резня и дым:

Беда лишь в том, что любит одних,

А палит по другим.

Ты вернёшься после пяти недель

Приключений в чужом краю

В цитадель отчизны, в её скудель,

В неподвижную жизнь мою.

Разобравшись в записях и дарах

И обняв меня в полусне,

О каких морях, о каких горах

Ты наутро расскажешь мне!

Но на всё, чем дразнит кофейный Юг

И конфетный блазнит Восток,

Я смотрю без радости, милый друг,

И без зависти - видит Бог.

И пока дождливый скупой рассвет

Проливается на дома,

Только то и смогу рассказать в ответ,

Как сходил по тебе с ума.

Не боясь окрестных торжеств и смут,

Но не в силах на них смотреть,

Ничего я больше не делал тут

И, должно быть, не буду впредь.

Я вернусь однажды к тебе, Господь,

Демиург, Неизвестно Кто,

И войду, усталую скинув плоть,

Как сдают в гардероб пальто.

И на все расспросы о грузе лет,

Что вместила моя сума,

Только то и смогу рассказать в ответ,

Как сходил по тебе с ума.

Я смотрю без зависти - видишь сам -

На того, кто придёт потом.

Ничего я больше не делал там

И не склонен жалеть о том.

И за эту муку, за этот страх,

За рубцы на моей спине -

О каких морях, о каких горах

Ты наутро расскажешь мне!

«Только ненавистью можно избавиться от любви, только огнем и мечом.»Дафна ДюморьеКое-что и теперь вспоминать не спешу —

В основном, как легко догадаться, начало.

Но со временем, верно, пройдет. Заглушу

Это лучшее, как бы оно ни кричало:

Отойди. Приближаться опасно ко мне.

Это ненависть воет, обиды считая,

Это ненависть, ненависть, ненависть, не

Что иное: тупая, глухая, слепая.Только ненависть может — права Дюморье —

Разобраться с любовью по полной программе:

Лишь небритая злоба в нечистом белье,

В пустоте, моногамнее всех моногамий,

Всех друзей неподкупней, любимых верней,

Вся зациклена, собрана в точке прицела,

Неотрывно, всецело прикована к ней.

Получай, моя радость. Того ли хотела?Дай мне все это выжечь, отправить на слом,

Отыскать червоточины, вызнать изъяны,

Обнаружить предвестия задним числом,

Вспомнить мелочи, что объявлялись незваны

И грозили подпортить блаженные дни.

Дай блаженные дни заслонить мелочами,

Чтоб забыть о блаженстве и помнить одни

Бесконечные пытки с чужими ключами,

Ожиданьем, разлукой, отменами встреч,

Запашком неизменных гостиничных комнат…

Я готов и гостиницу эту поджечь,

Потому что гостиница лишнее помнит.Дай мне выжить. Не смей приближаться, пока

Не подернется пеплом последняя балка,

Не уляжется дым. Ни денька, ни звонка,

Ни тебя, ни себя — ничего мне не жалко.

Через год приходи повидаться со мной.

Так глядит на убийцу пустая глазница

Или в вымерший, выжженный город чумной

Входит путник, уже не боясь заразиться.1995 год

Рви с отжившим, не заморачиваясь: смылся и был таков. Не ходи на слеты землячеств, встречи выпускников. Пой свое, как глухарь, токующий в майском                                                              ночном логу. Бабу захочешь – найди такую же. Прочих отдай врагу. Дрожь предчувствия, страх за шкуру, пресная болтовня, Все, чему я молился сдуру, – отойди от меня. Я запрусь от тебя, как в танке. Увидим, кому хужей. Стой в сторонке, нюхай портянки, не тронь моих                                                              чертежей.

Музыка, складывай ноты, захлопывай папку,

Прячь свою скрипку, в прихожей разыскивай шляпку.

Ветер по лужам бежит и апрельскую крутит

Пыль по асфальту подсохшему. Счастья не будет.Счастья не будет. Винить никого не пристало:

Влажная глина застыла и формою стала,

Стебель твердеет, стволом становясь лучевидным -

Нам ли с тобой ужасаться вещам очевидным?Будет тревожно, восторженно, сладко, свободно,

Будет томительно, радостно - все, что угодно,-

Счастья не будет. Оставь ожиданья подросткам,

Нынешний возраст подобен гаданию с воском:Жаркий, в воде застывает, и плачет гадалка.

Миг между жизнью и смертью - умрешь, и не жалко -

Больше не будет единственным нашим соблазном.

Сделался разум стоглазым. Беда несогласным:Будут метаться, за грань порываться без толку...

Жизнь наша будет подглядывать в каждую щелку.

Воск затвердел, не давая прямого ответа.

Счастья не будет. Да, может, и к лучшему это.Вольному воля. Один предается восторгам

Эроса. Кто-то политикой, кто-то Востоком

Тщится заполнить пустоты. Никто не осудит.

Мы-то с тобой уже знаем, что счастья не будет.Век наш вошел в колею, равнодушный к расчетам.

Мы-то не станем просить послаблений, а что там

Бьется, трепещет, не зная, не видя предела, -

Страх ли, надежда ли - наше интимное дело.Щебень щебечет, и чавкает грязь под стопою.

Чет или нечет - не нам обижаться с тобою.

Желтый трамвай дребезжанием улицу будит.

Пахнет весной, мое солнышко. Счастья не будет.

Отними у слепого старца собаку-поводыря,

У окраинного переулка — свет последнего фонаря,

Отними у последних последнее, попросту говоря,

Ни мольбы не слушая, ни обета,

У окруженного капитана — его маневр,

У прожженного графомана — его шедевр,

И тогда, может быть, мы не будем больше терпеть

Все это.Если хочешь нового мира — отважной большой семьи,

Не побрезгуй рубищем нищего и рванью его сумы,

Отмени снисхождение, вычти семь из семи,

Отними (была такая конфета)

У отшельников — их актинии, у монахов — их ектеньи,

Отними у них то, за что так цепляются все они,

Чтобы только и дальше терпеть

Все это.Как-то много стало всего — не видать основ.

Все вцепились в своих домашних волов, ослов,

Подставляют гузно и терпят дружно,

Как писала одна из этого круга ценительниц навьих чар,

«Отними и ребенка, и друга, и таинственный песенный дар»,

Что исполнилось даже полней, чем нужно.С этой просьбой нет проволочек: скупой уют

Отбирают куда охотнее, чем дают,

Но в конце туннеля, в конце ли света —

В городе разоренном вербуют девок для комполка,

Старик бредет по вагонам с палкой и без щенка,

Мать принимает с поклоном прах замученного сынка,

И все продолжают терпеть

Все это.Помню, в госпитале новобранец, от боли согнут в дугу,

Отмудохан дедами по самое не могу,

Обмороженный, ночь провалявшийся на снегу,

Мог сказать старшине палаты — подите вы, мол, —

Но когда к нему, полутрупу, направились два деда

И сказали: боец, вот пол, вот тряпка, а вот вода, —

Чего б вы думали, встал и вымыл.Неужели, когда уже отняты суть и честь

И осталась лишь дребезжащая, словно жесть,

Сухая, как корка, стертая, как монета,

Вот эта жизнь, безропотна и длинна,

Надо будет отнять лишь такую дрянь, как она,

Чтобы все они перестали терпеть

Все это?

Сваи, сети. Обморочный морок

сумеречных вод.

Если есть на свете христианский город,

то, пожалуй, вот. Не могли ни Спарта, ни Египет,

ни Отчизна-мать,

так роскошно, карнавально гибнуть –

и не умирать.Оттого-то, прян и сладок,

двести лет сиял ее расцвет,

но искусство в том, чтобы упадок

растянуть на триста лет. Вечно длится сонная, вторая,

Жизнь без дожа и купца:

утопая, тая, умирая -

но всегда не до конца. Маньеризм люблю венецианский,

ренессанс на крайнем рубеже -

Тинистый, цианистый, тиранский,

тицианистый уже,Где в зеленой гнили по колено -

ряд дворцов, но пусто во дворцах,

и зловонная сухая пена

оседает на торцах.Смех и плеск, и каждый звук извилист,

каждый блик — веретено.

Эта гниль — сама неуязвимость:

что ей сделается? Но - Но внезапно, словно Мойра,

чьи черты смеются, заострясь, -

налетает ветер с моря,

свежий зов разомкнутых пространств. Хорошо в лагуне плавать -

И лицом поймать благую весть:

этот мир — одна гнилая заводь,

но в соседстве море есть.Увидав прекрасный первообраз,

разлюбил я Петроград -

скудную, неласковую область

утеснений и утрат.Даже статуя в аллее

чересчур телесна и жива.

Эта гниль соленая милее

пресной прямизны твоей, Нева.Ни собор в закатной позолоте,

Ни на мраморе пиит...

Бесполезно строить на болоте

то, что на море стоит.

Одиннадцатая заповедьОпережай в игре на четверть хода,

На полный ход, на шаг, на полшага,

В мороз укройся рубищем юрода,

Роскошной жертвой превзойди врага,

Грозят тюрьмой - просись на гильотину,

Грозят изгнаньем - загодя беги,

Дай два рубля просящему полтину

И скинь ему вдогонку сапоги,

Превысь предел, спасись от ливня в море,

От вшей - в окопе. Гонят за Можай -

В Норильск езжай. В мучении, в позоре,

В безумии - во всем опережай.Я не просил бы многого. Всего-то -

За час до немоты окончить речь,

Разрушить дом за сутки до налета,

За миг до наводнения - поджечь,

Проститься с девкой, прежде чем изменит,

Поскольку девка - то же, что страна,

И раньше, чем страна меня оценит,

Понять, что я не лучше, чем она;

Расквасить нос, покуда враг не тронет,

Раздать запас, покуда не крадут,

Из всех гостей уйти, пока не гонят,

И умереть, когда за мной придут.