Read the book: «Степень взаимодействия. Цикл R.E.L.I.C.T.»

Font:

ISBN 978-5-0053-7978-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1
В которой Кроссман приходит в себя, заручается поддержкой старого друга, и чуть не гибнет от раскаленных снарядов

Выныривать из мучительного, черного, тягучего бессознательного состояния было чудовищно тяжело. Ощущалось, как многочисленные нейронные связи в голове возникали одна задругой, словно кто-тоневедомый замкнул рубильник на электрическойподстанции, и от неево все стороны разбегаются волны ночных огней. Каждая вспышка высвечивала в голове отдельное воспоминание, но их было так мало, что не смотря на скупые искры света под черепом сохранялась почти непроницаемая вселенская тьма.

Воспоминаний не только было мало, но они, к тому же, не имели практически никакой глубины. Хорошо помнилось, лишь произошедшее вчера, куда хуже, происходившее позавчера, а события трехдневной давности уже тонули в черном клубящимся тумане забытья.

Состояние беспамятства воспринималось как до предела неестественное, болезненное, да оно и было таким. Сначала пробудились только древние инстинкты, состояния, потом проявились, прорезались, как молодая трава, слова. Каждому объекту в этом мире был условно присвоен набор звуков в качестве его обозначения. Это называлось… Снова полыхнула воображаемая вспышка под черепом, и вспомнилось слово «язык». И уже через секунду стало очевидно, что языков в мире много, но понятен только один – английский.

Снова связи, связи, слова, слова. Да, слова. Их придумали люди. Слова составляют язык. Единственный понятный язык – английский. И тут же снова лавина слов, понятий, определений. Ложка. Ей едят. Кнопка, на нее нажимают, чтобы привести в действие какое-либо устройство.

Есть еще органы чувств. Слух. Да, звуки. Их почти нет, только пульсирующий сигнал, ритмично пронизывающий пространство помещения. Зрение. Чтобы использовать зрение, надо открыть глаза.

Томас Кроссман открыл глаза и обвел взглядом небольшую больничную палату. Слова, целый вихрь слов завертелся в голове. Кроссман знал их все, понимал, что они обозначают, осознавал логические связи между ними. Но, когда буря из слов и понятий утихла под черепом, Кроссман понял, что не помнит, фактически, ничего. Точнее он помнил очень и очень многое, касающееся вида, к которому он принадлежал. Он – человек. Люди носят одежду, вступают в сексуальные связи, едят, катаются на автомобилях и летают самолетами. А то, что сейчас так противно пищит слева от кровати, называется пульсовым монитором. Оно предназначено для отслеживания физиологических состояний пациента. Кроссман – пациент. Пациенты лежат в больницах. Их лечат. Посетители приносят им апельсины и цветы. Потом пациенты выписываются, и едут домой. Заниматься сексом, ездить на автомобилях и самолетах, нажимая при этом кнопки и кушая ложками.

Все эти знания принесло вместе с вихрем слов, они спокойно осели, как оседает пыль после взрыва, и заняли свои места в положенных им отсеках разума. Но про собственную личность Кроссман не помнил ничего, ровным счетом. Кто он? Как его зовут? Почему он очутился в больнице? Богат он или беден? Каков род его деятельности? Есть ли у него родственники или друзья? Ничего. Гладкое место в памяти. Чистый лист. Да. Есть слово амнезия. Кроссман знал его и понимал, но это ничуть не улучшало ситуацию с интерпретацией собственной личности.

Личности попросту не было. Ее словно стерли ластиком, позаботившись, чтобы даже бороздок от карандашного грифеля не осталось на бумаге. Ров-нень-ко. Чисто.

Это было мучительно до тошноты. Мозг напрягался, пытался выудить из собственных недр хоть какой-то намек, хоть какую-то подсказку. Ничего. Двери памяти были заперты на стальные засовы и пригнаны так, что волосок не просунешь. От усилий голове зазвенело, и Кроссман предпочел снова закрыть глаза.

Еще есть такое понятие и слово, как «время». Странное слово. Тик-так. Это когда стрелка часов описывает круг за кругом, или когда атомы совершают определенное, строго отмеренное число колебаний. Или когда организм стареет. Вечное течение от порядка к хаосу, одна из причуд извечных начал термодинамики. Сколько времени Кроссман в больнице, он понятия не имел. Он даже не был уверен, что это больница. Слишком тесно. Нет окон. Бункер? Бункер, это защитное сооружение, или специальная яма с песком на поле для игры в гольф. Бывают еще какие-то бункеры, но тут мозг начал давать сбои, и вспомнить, какие именно, не удалось.

Затем возникло ощущение холода между лопатками. Точнее, этот холод Кроссман ощущал с самого начала, но лишь теперь осознал. И это был не просто холод, совсем не тот, что возникает, если прислониться спиной к холодной стене. Этот словно врастал в нервы, в позвоночник, в костный и спинной мозг, медленно вытягивая силы из тела. Кроссман поворочался, и ощутил между лопатками нечто твердое, словно на спине больничной рубашки был вшит карман, а в него заключен предмет в форме небольшой пластины, источающий холод.

Но тут новый звук заставил вздрогнуть и отвлечься – клацнул стальной засов на двери.

Кроссман открыл глаза, и едва не вскрикнул от неожиданности. Перед ним на пороге помещения замер очень странный человек, не вписывающийся в скудное представление Кроссмана о людях. Однозначно, это был мужчина. Огромный, ростом точно больше шести с половиной футов, широченный в плечах, как скандинавский бог, но с чертами лица, больше присущими японцу. Впрочем, габариты были не единственной и не главной странностью незнакомца. Главной странностью был цвет его кожи. Да и кожа ли это? Его кисти рук, лицо, голова, не имеющая и намека на растительность, были покрыты эластичной субстанцией темно-красного цвета. Это больше походило на маску, чем на живую кожу. Таким же, только зеленым, изображали Фантомаса во французских комиксах. Незнакомец был одет в стильный черный костюм, какие носят сотрудники похоронных агентств,

– Мистер Кроссман, вы меня помните? – шепотом спросил незнакомец, по-английски, с заметным японским акцентом.

– Нет, – сипло ответил Кроссман, сделав в уме пометку, что его назвали по фамилии.

Значит, этот мужчина его знает. Уже хорошо. Страшновато, но хорошо.

– Кто я? – сходу спросил Кроссман о том, что волновало его сейчас больше всего.

– Это очень, очень долго рассказывать, мистер Кроссман! – перебил странный мужчина. – А времени совсем нет. Уверяю вас, вы все вспомните. Со временем. Я надеюсь.

– Могу и не вспомнить? – насторожился Кроссман.

– Можете даже не выжить, если не дадите мне договорить. Не перебивайте, пожалуйста. У вас сейчас сознание до крайности нестабильное. Память тоже. Обычно вы помните день, а ночью происходит как бы стирание. Но вчера энцефалограмма вашего мозга кардинально изменилась. Это может означать что угодно, в том числе и постепенное возвращение памяти. Поэтому вас переводят в другое отделение. И это для вас, возможно, единственный способ сбежать.

– Значит, я не в больнице? – Кроссман ощутил, как со всех сторон внутрь сознания снова пробирается страх.

– Нет. Вы в лионском отделении «Реликт Корпорейшн», во Франции. И, если не сможете сбежать, боюсь, очень надолго останетесь в роли лабораторной крысы, над которой ставят опыты. Вы хороший человек, мистер Кроссман. А я, в какой-то мере, ваш должник.

– Кто вы? Кто я?

– Меня зовут Ичин. Я из службы безопасность корпорации «ХОКУДО». Не помните?

– Нет.

– Мы с вами работали вместе. Даже дружили. Наверное. Я точно c вами дружил. Простите.

За дверью раздались шаги, Ичин умолк, прижав палец к губам.

– Это охранник, – сообщил он шепотом после паузы. – У меня есть допуск в вашу палату, но сейчас мне тут делать нечего, так что необходимо спешить. Приподнимитесь, и повернитесь ко мне спиной.

– Зачем? Лучше расскажите…

– Я вас очень прошу! – взмолился Ичин. – Иначе вы не только себя погубите, но и доставите неприятности моему господину.

Кроссман повиновался. Ичин достал из кармана небольшой плоский контейнер, напоминающий жесткий накопитель от ноутбука, затем принялся совершать позади Кроссмана странные манипуляции, разглядеть которые, даже скосив взгляд, не получалось. Похоже, на спине, действительно, располагался кармашек, причем, запертый весьма затейливым образом, поскольку Кроссман ощутил, как Ичин нажимает клавиши, а затем раздался писк открывшегося электронного замка. Ичин достал из кармашка одну пластину, а на ее место вставил принесенную с собой. Холод тут же отступил, хотя и не полностью.

– Что это? – не удержался от вопроса Кроссман.

– Долго объяснять, – сообщил Ичин. – Просто примите на веру то, что я вам скажу. И запомните. Если вам удастся сохранить эту информацию в памяти, это наверняка спасет вам жизнь. Вам нужно время. Вам необходимо выжить, пока мистер Хокудо, мой господин, не разберется, что делать дальше. Итак, в кармашке у вас на спине лежал бронированный контейнер, на внутреннюю поверхность которого нанесен тончайший слой реликта. Пока реликт рядом с вами, вы будете ощущать вялость, затрудненность движения, и спутанность мыслей. Если реликта много, вы можете умереть. Если очень много, или кусок реликта приблизится очень быстро, произойдет детонация, и вас разнесет на куски. Запомнили?

– Черт… Я не понимаю ничего!

– Я знаю, поэтому просто запоминайте. Дословно. Не будучи отягощенным реликтом, вы сможете улучшить момент и бежать.

– Да зачем мне бежать? Я вас даже… не помню.

– В этом и беда, – вздохнул Ичин. – Но пока я не могу больше ничего для вас сделать. Это вопрос взаимодействия между двумя корпорациями, на это нужно время.

– Но куда бежать?

– Подальше, – посоветовал Ичин. – Для вас лучше всего в Новую Африку, там власть «Реликт Корпорэйшн» почти на нуле, и там очень мало реликта. Нет официальных поставок. Там вас не достанут в ближайшее время, а потом мы с господином Хокудо вас отыщем и вызволим из создавшейся ситуации.

– В Новую Африку? – поразился Кроссман. – Это что такое?

– Новое государство, – отмахнулся Ичин. – Значит, вы и этого не помните. Боюсь, что вы найдете мир очень странным и изменившемся, если выберетесь отсюда. Помните, вас хотят убить. У вас образовался враг, очень могущественный, и крайне ревнивый к вашим способностям.

– У меня есть способности?

– Еще какие! С ними вы либо перевернете мир вверх ногами, либо они вас убьют. Или вас из-за них убьют, что примерно одно и то же. Но я этого не хочу. И господин Хокудо не хочет. Он ценит ваш ум, вашу научную интуицию. Вы нужны нам, и, возможно, всей Земле. Но…

Он прислушался, затем быстро, без объяснений, отворил дверь, протиснулся в коридор, и снова запер крошечную палату на засов.

Кроссман остался сидеть на кровати с открытым ртом. После изъятия пластины из спинного кармашка, действительно стало лучше. Намного. Если раньше холод словно вытягивал силы из тела, то теперь, наоборот, создавалось ощущение, будто тело жадно впитывает энергию из пространства. Или то, что сидит в теле. От этой мысли у Кроссмана замерло сердце. Идея, вроде бы, была дикой, но, в то же время, ей что-то вторило из глубин памяти. Стало еще страшнее.

С медленным, но уверенным, притоком сил, прибывала и ясность мысли. К сожалению, это никак не влияло на память, но вот анализ, действительно, работал лучше. Было очевидно, что, часть правды в словах Ичина точно была. Во-первых, это точно не больница. В больницах палаты на засов не запирают. И шаги в коридоре, скорее всего, действительно принадлежали охраннику. Да и вообще Ичин выглядел весьма убедительным. Но это могло означать, что угодно. Кроссман мог быть преступником под надзором полиции, или опасным инфекционным больным, или ценным объектом тайного эксперимента.

Если бы не приток сил после изъятия пластины, Кроссман бы сомневался, а так, на основании логики, он все более убеждался, что Ичин действительно был другом. Лучше ему довериться. Лучше? Наверное…

Но довериться Ичину, означало, в первую очередь, воспользоваться его советом бежать. В Новую Африку, о которой Кроссман не знал ничего. Зато Ичин упомянул слово «Лион». Про Лион в памяти была информация, скупая, как энциклопедическая заметка. Лион – это город во Франции.

Так же была названа компания «Реликт Корпорейшн». О ней информации в голове не было никакой. Почти никакой. В ее названии присутствовало загадочное слово «реликт». Название вещества? Это казалось вполне возможным. Тогда компания могла заниматься синтезом этого вещества, но какова область его применения, для Кроссмана оставалось загадкой.

Становилось ясно, что он помнит именно общечеловеческие вещи, причем глобальные в смысле масштаба времени. Но недавние мировые события были для него скрыты так же, как и тайны собственной личности. Он не помнил никаких новостей, хотя знал, что они воевали во Вьетнаме, Ираке, Афганистане. Кто они? Скорее «мы». Американцы. Но тут уже Кроссман не был уверен в истинности вывода, так как он был продиктован скорее логикой, чем чистым воспоминанием.

Так, ладно. Допустим, Ичин действительно является другом, и хочет добра. А если нет? Впрочем, это ведь не трудно выяснить. Если Кроссмана действительно попытаются куда-то перевезти, то по стилю перемещения о многом можно будет сделать адекватные выводы. К примеру, если действительно грозит опасность, то перевозить его будут в специальном автомобиле, с охраной, а то и в смирительной рубашке. Если так, то, действительно, надо попытаться дать деру, а потом уже разбираться что к чему.

Через какое-то время снова лязгнул засов, и в палату, едва не заполнив ее целиком, протиснулся грузный детина в зеленом халате. Кроссман и рта не успел открыть, как здоровяк одной рукой прижал его к кровати, а другой приложил к руке пневматический инъектор. Раздался хлопок, и от места пробоя кожи разлилась сначала волна боли, потом волна жжения, а следом за ней волна странного оцепенения, словно на каждую клеточку тела надели крошечные наручники.

Кроссман стал безвольной куклой, потом отключился напрочь, и пришел в себя уже пристегнутым к носилкам внутри автофургона без стекол. Судя по тряске, машина находилась в движении. Кроссман попытался осмотреться, но все плыло и тонуло в зыбком красном тумане. Создавалось ощущение, что он еще не в состоянии полностью контролировать тело.

– Прибыли! – прокричал кто-то снаружи.

Этот резкий окрик вытолкнул пленника в действительность.

«Меня привезли убивать, – с отчетливой ясностью пронеслась мысль. – Ичин был прав».

Странно. Не было данных для такого логического вывода, кроме тревоги, зародившейся от слов Ичина. Но Кроссман ощущал внутри себя нечто, способное оперировать информацией вне логики и привычного осознания. Оно, это нечто, знало больше, чем его разум. К сожалению, оно выдавало информацию по капле и по мере необходимости. Что это? Подсознание? Интуиция? Ответа на эти вопросы не было.

Но вскоре появились прямые подтверждения. Немного повернувшись, Кроссман разглядел в полутьме фургона вооруженного бойца. Тот был облачен в черный костюм, напоминающий рыцарские латы, только не из стали, а из матово-черных пластин углепластиковой брони. Рядом с собой, он держал тяжелое оружие, больше всего похожее на пулемет, уперев его прикладом в пол. Голову и лицо штурмовика скрывал шлем с темным щитком из дымчатого бронестекла.

Сердце забилось чаще, как у зверя, попавшего в ловушку и страстно мечтающего вырваться из нее. Кроссман перестал ощущать себя жертвой, и превратился в примитивного хищника, готового умереть как угодно, только не в качестве жертвы, предназначенной на заклание или казнь. Можно в бою, можно во время побега, пусть и в двух шагах от заветной цели. Какая-то новая сила появилась в нем, не сила даже, скорее вторая сущность, как у больного расщеплением личности. Куда более хитрая, чем Кроссман ощущал сам себя, куда более свободолюбивая, чем можно было бы ожидать от законопослушного обывателя, и куда более злобная, чем подобало нормальному человеку. Что это? На интуицию или проявление подсознания походило все меньше. Или кто?

И хотя Кроссман не помнил о себе ничего, все равно не мог отделаться от ощущения, что злоба и свирепость ему не свойственны. Впрочем, он мог ошибаться. Людей, которым несвойственно агрессивное поведение, обычно не возят в бронированных фургонах с охраной.

Открылась задняя дверь. Штурмовик протянул руку и молча отстегнул ремни, которыми пленник был пристегнут к носилкам. Кроссман приподнялся и разглядел за дверью ночную тьму, лишь слегка разогнанную лучами прожекторов. Из-за них нельзя было понять, что находится снаружи. В фургон забрался незнакомый мужчина в щегольской горнолыжной куртке красного цвета.

– Так и будешь молчать? – поинтересовался он с ухмылкой. – Или ты, правда, обо всем забыл напрочь? Впрочем, мне без разницы. Захочешь жить, расскажешь, что помнишь. А нет, так и нет. Тогда в расход. Так понятно?

Кроссман не ответил. Он даже не понимал о чем речь. Он не знал этого человека, не понимал, на чьей тот стороне, и что конкретно от него хочет. Содержимого памяти? Но оно и самому Кроссману было недоступно.

Неужели мозг хранил нечто ценное? Но что именно? И для кого оно представляло ценность? Ответов не было. Ичин что-то говорил про научный ум Кроссмана. Выходит, он ученый? Но в какой области? Может, в его голове данные по какому-то важному открытию?

– Молчишь? Ну, молчи, – фыркнул мужчина в красной куртке.

Он безнадежно махнул рукой и выбрался из фургона, скрывшись в темноте. А Кроссманом в полной мере овладела клокочущая внутри агрессия. Проклюнувшись, она разрасталась и клокотала, затмевая разум. От нее на глаза словно наваливалась красная пелена.

Но тут штурмовик с такой силой сдернул Кроссмана с носилок, что пленник всем весом грохнулся на пол. Падение было очень болезненным, но только для тела, так как дремавшая внутри сущность, наоборот, ожила и принялась разрастаться. Боль, пронзившая тело, словно придала ей сил.

Безмолвный штурмовик грубо вытолкнул пленника из фургона. Кроссман ощущал все больший прилив сил, но лишь шумно и часто дышал, плотно сжав челюсти. Он еще не был уверен, что способен на побег, ведь недавно он и шевельнуться не мог под действием транквилизатора. Однако, незаметно сжав кулак, он понял, что организм, каким-то непостижимым образом, справился с химией, полностью восстановив силы. Кровь бурлила в жилах, щедро разбавленная прибывающим адреналином. Кроссман, понимая, что боль активизирует непонятную силу внутри, нарочно прикусил язык, так, что в глазах искры мелькнули. И снова тот же эффект – сила внутри надулась и расправила щупальца.

«Почему щупальца?» – с испугом подумал Кроссман.

Внятного ответа на это вопрос не было, но некие черные щупальца все же осознавались. Вот только где? Внутри? Снаружи? В каком-то параллельном слое реальности?

Обуви на ногах не было, а потому голые ступни, стоило оказаться на грунте, тут же по щиколотку увязли в размокшей глине. Штурмовик в закрытом шлеме бесцеремонно оттащил Кроссмана от машины за локоть. Из другого фургона, приткнувшегося у высокой земляной кучи, выволокли еще нескольких пленников. Мужчину, женщину, парня и девочку лет пятнадцати. Все они были то ли китайцами, то ли корейцами, судя по плоским лицам и раскосым глазам.

Нетрудно было сделать вывод, что их тоже привезли убивать. Зачем еще можно привезти босых изможденных людей ночью на строительную площадку? Выглядели они ужасно. По сути, в них не осталось почти ничего человеческого, они напоминали, скорее, зомби из фильма ужасов. Их толкали, они шли, даже не оглядываясь по сторонам. На спине каждого виднелся закрытый на замок карман, в котором просматривался контейнер, такой же, какой вынул Ичин в палате.

Лучи прожекторов высвечивали край большого котлована, высокие земляные конусы отвалов, деревянные бараки, разборные металлические конструкции, экскаватор, уткнувшийся ковшом в грунт и тарахтящий мотором грейдер с включенными фарами. Стройку со всех сторон ограничивала стена густого высокоствольного леса. Возле насыпанных куч земли, не смотря на темноту, можно было разглядеть разлапистые пни, оставшиеся после корчевания.

Пленников, в обход котлована, повели к урчащему грейдеру. Узников было всего пять, но конвоировало их не меньше десятка отлично экипированных штурмовиков. Внимание Кроссмана, обострилось, и он отметил, что, не смотря на необычность брони, делавшей конвоиров похожими на фантастических звездных рыцарей, самым примечательным являются все же не латы, а оружие. Не винтовки это были, так как ни у одной из винтовок производители не делали настолько толстого ствола. И не пулеметы – ничто не намекало на наличие боекомплекта, достаточного для ведения автоматической стрельбы. Ни лент, ни коробов, ни длинных рожковых магазинов.

По форме оружие напоминало скорее модели из фильмов про далекое будущее, нежели хоть один из современных образцов. Прежде всего, в глаза бросались зализанные формы и длинные продольные цилиндры, расположенные в задней части оружия. В любом случае, ничего подобного Кроссману не доводилось видеть раньше, он в этом был уверен, не смотря на почти полное отсутствие памяти.

Узники брели по размокшей глине, изрытой следами гусеничных тракторов. Кто-то плелся быстрее, кто-то медленнее, а потому они растянулись вереницей. Развернувшийся грейдер сдал назад на длину своего корпуса и остановился. Теперь пленников освещали не только прожектора, но и его фары. Водитель выбрался из кабины и, чтобы не перекрикивать рокот мотора, жестом попросил сигарету у наблюдавшего за всем мужчины в щегольской куртке. Тот протянул ему пачку.

Пленников выстроили вдоль края свежевырытого котлована. Кроссман, ощущал, как растущая внутри сила вытесняет его сознание, а вместе с ним осторожность и здравый смысл. Он понимал, что если красная пелена и дальше будет застилать взор, если сила будет пробуждаться такими темпами, то через несколько секунд ее уже невозможно будет контролировать. И что тогда? Кроссман не знал, что тогда будет, но он все больше понимал – сила в нем отягощена злом. Он не сможет ее сдерживать, и она погонит тело прочь, круша все на своем пути. Так уже было. Он не помнил этого, но так уже было. Именно поэтому всем пленникам вставили в карман на спине пластину. В палате она ограничивала силу, отягощенную злом. Но у Кроссмана такой коробочки не было. И никто об этом не знал. Кроме него самого, и Ичина, который был теперь неизвестно где.

Не мешкая, конвоиры отступили назад, к ковшу грейдера, чтобы вскинуть свои фантастически выглядящие стволы. И вдруг сбоку, со стороны леса раздался громкий мужской голос. Окрик, приказ. Но что именно кричал невидимый за земляными отвалами человек, невозможно было понять – он кричал по-французски.

Бойцы расстрельной команды рефлекторно повернулись на голос, все до единого, синхронно, и на мгновение ослабили внимание. В этот миг Кроссман окончательно утратил контроль над темной силой, клокотавшей внутри, и она начала действовать сама по себе, уже нисколько не подчиняясь разуму. Замешательство штурмовиков дало возможность Кроссману подхватить на руки стоящую рядом девочку и, вместе с ней, рвануть в лес. На бегу он, массой тела, сбил одного из конвоиров и выхватил из его рук странную «винтовку».

Но стоило оружию оказаться в руках, Кроссман вновь ощутил холод, вытягивающий силы. Только теперь исходил он не из коробочки за спиной, а от странной винтовки. Это было настолько ощутимо, что оружие, в первый миг показавшееся не очень тяжелым, едва не вывалилось из рук от накатившего бессилия. Тело еще не начало действовать само по себе, им по-прежнему руководила дрожащая темная сущность, но теперь она оказалась подавлена исходящим из недр винтовки холодом. В результате, мозгу все же пришлось взять на себя управление.

Черное нечто внутри Кроссмана дернуло щупальцами, и съежилось, как паук, попавший в пламя свечи. Сознание прояснилось, красная пелена отступила, дав возможность действовать.

Безвольное тело девочки на плече ощущалась все более тяжелым, как и оружие в свободной руке. Чувствуя, что теряет силы, Кроссман все же вскинул винтовку, и нажал на клавишу, выполнявшую роль спускового крючка. Звуки выстрелов у странной винтовки оказались не менее странными, чем ее вид. Они мало походили на привычные выбросы пуль из ствола, точнее сами выстрелы были абсолютно бесшумными, а вот снаряды разгонялись до столь невероятной скорости, что до бела раскалялись от трения о воздух, и разрывали его пронзительным воем. Врезаясь в землю, они выделяли такую сокрушительную энергию, что места попаданий еще несколько секунд светились докрасна раскаленным оплавленным грунтом

Опомнившиеся штурмовики открыли ответный огонь. Кроссман, теряя силы, виляя, едва не роняя девочку, мчался в сторону земляных конусов. Странные раскаленные снаряды прошивали темноту яркими белыми спицами, воем вспугивая заснувших в лесу птиц. К счастью ни один не задел Кроссмана с девочкой на плече. Он остановился, развернулся лицом к врагу и, продолжая пятиться, пустил пару прицельных очередей по грейдеру. Эффект получился сокрушительным. Пули футуристической винтовки пробили тяжелый стальной ковш с такой легкостью, словно он был наскоро склеен из картонных листов. Металл в месте попаданий раскалялся, и стекал ослепительно-белыми каплями. Бойцы, осознав, что грейдер для них не защита, решили поискать укрытие за глиняным валом, ведущим к котловану.

Однако этот маневр дорого им обошелся, они потеряли драгоценное время. Кроссман достиг земляных конусов, и уже готов был раствориться в темноте, проскользнув между ними, но тут ситуация поменялась не в его пользу.

Когда он поравнялся с конусами насыпанной почвы какая-то сила ощутимо толкнула его вперед, а за спиной раздался хлопок пистолетного выстрела, почти неслышный за гулом мотора. Ноги Кроссмана подкосились, он потерял равновесие, упал, перекатился кубарем, и уронил девочку. Та упала лицом вниз без признаков жизни, а через пробитое пулей отверстие между ее лопаток дважды ударила тугая струя крови из пробитой аорты.

Глянув на нее, Кроссман понял, что помочь уже не может ничем. Из спины девочки уже не била тугая пульсирующая струя, а лишь обильно капали густеющие капли, блестящие в свете прожекторов. Он отбросил вытягивающую силы винтовку, подполз к девочке, перевернул лицом вверх, и тут же отшатнулся от ужаса. На ее лице проявилась черная сетка, словно вены вспухли под кожей. Впрочем, уже через миг Кроссман понял, что жутковатый рисунок не является частью лица. Сетка существовала поверх кожи, словно голограмма, отдельным слоем, мерцала, медленно двигалась и даже шевелила кончиками отростков.

Не в силах понять, что он такое увидел, Кроссман отвел взгляд от девочки, и вдруг, возле груды земли, увидел глядящего на него мужчину лет сорока, одетого в видавший виды брезентовый плащ. На лице незнакомца застыл невыразимый ужас, причем смотрел тот вовсе не на девочку, а на Кроссмана.

Разбираться в происходящем было некогда. Кроссман вскочил, и, уже налегке, рванул в сторону ограждения, которое отделяло стройплощадку от леса. В одном месте колючую проволоку кто-то прорезал, будто специально, чтобы можно было выскочить наружу. Или пробраться внутрь? Кроссман заподозрил, что дыра в заграждении является делом рук оставшегося за спиной француза. Именно его крик так вовремя отвлек внимание штурмовиков, ведь больше с этой стороны кричать было некому. Случайность? Или незнакомец нарочно пробрался на стройплощадку, чтобы спасти Кроссмана? Тогда, получается, он знал о происходящем, иначе трудно объяснить, зачем кому-то понадобилось ночью, в лесу, прорезать ограждение и, с риском для жизни, отвлекать внимание бойцов расстрельной команды.

На миг Кроссман даже сбавил шаг. Ведь если так, то за спиной остался друг, возможный соратник, который способен не только помочь выбраться из передряги, но и заполнить зияющие провалы памяти.

Но стоило об этом подумать, как жутковатая сила внутри снова вздыбилась, подобно норовистой лошади. Холод винтовки уже не мешал, и нечто темное вновь начало завладевать телом. Внутри словно упали оковы, все забурлило, как плазма бурлит на поверхности Солнца, и тут же таинственное нечто перехватило почти полный контроль над телом. Кроссман ужом проскользнул через дыру в ограждении, и помчался через темный лес, не представляя, куда.

Но как только непосредственная опасность осталась позади, темная сила начала отступать вместе с красной пеленой. Она покидала тело, как дым покидает ствол после выстрела, или как вино вытекает из неосторожно открытой бочки. На ноги словно нацепили гири. Кроссман превратился в самого обычного человека, к с трудом пробирающегося через ночной лес.

Но мысль, в отличие от изможденного тела, снова начала работать исправно. Похоже, разум и темная сущность были несовместимы. Или одно, или другое. Во время побега в голове не было ни единой мысли, зато тело работало исправно, как отлаженная машина. Теперь наоборот, мышцы обмякли, а голова включилась на полную мощность. Было очевидно, что щеголь в красной куртке пытался выяснить нечто важное, судя по масштабу происходящего. Кроссман не знал, всерьез ли его собирались расстреливать вместе с остальными, или это была акция устрашения. Но если всерьез, значит, заблокированная в нем информация настолько ценна, что ее предпочли бы уничтожить, чем выпустить на свободу. Это, само по себе, было ценной информацией. Мотивирующей.

Небо на востоке начинало светлеть, приближался рассвет.