Дед наблюдал, как она таинственно улыбаясь, подошла к печи, забралась на табурет и достала…
…Матрёна Степановна развернула платок.
– Ишь ты! И что же это такое? Не звучит, не пахнет.
Дед протянул руку к предмету, похожему на яйцо размером в полторы ладони, и тут же её отдёрнул. Яйцо шевельнулось… или показалось?
– Стоп. Матрёна, ничего не трогай.
Дед зажёг настольную лампу и направил плафон на объект.
– Ой, там внутри что-то есть, – вскрикнула Матрёна.
Действительно, скорлупа или плёнка на яйце оказалась достаточно тонкой, чтобы свет смог проникнуть внутрь и выделить слабой тенью, то, что заполняло почти всё внутреннее пространство.
– Цыплёнок, – как-то неуверенно заявил дед, – но уж больно большой. Ты слыхала, говорят, на рынке страусиные яйца появились…
Но Матрёна, похоже, его не слышала. Она поднесла руку к верхней стороне яйца – из скорлупы торчал какой-то маленький, сверкающий в проходящем свете нарост. Осторожно подёргала и легко отделила его от поверхности.
– Ишь ты – серёжка! Золотая, – восхитился дед.
– Сама вижу, что золотая, – Матрёна Степановна выудила из под фартука очки: – Такие я недавно у Милы видела, ей Илья в прошлом году на день рождения подарил.
Они не заметили, как яйцо снова вздрогнуло и сделало небольшой поворот.
– Да, и камень точно такой же…
– Ничего не понимаю, – сказал дед и приблизил лампу к яйцу.
Трудно было понять, что же было там внутри, но это что-то от приблизившегося источника тепла так энергично принялось за дело, что яйцо стало чуть ли не подпрыгивать. На скорлупе появились трещинки тут и там. Внезапно яйцо устремилось к краю стола. За короткий срок – ночь и утро – яичко описало в воздухе вторую в своей жизни параболу, но теперь приземление было более жёстким: яйцо ударилось об пол, скорлупа лопнула ровно посредине; одна её половинка закачалась на полу маленьким корытцем, наполненным какой-то жидкостью, вторая огромным жуком заметалась по полу, ударилась о ногу деда и юркнула под стол.
– Ой, больно же, – воскликнул дед. – Мать честная! Прямо броненосец какой-то, – дед был большой почитатель передачи «Из жизни животных».
Внезапно из-под стола раздался ликующий пронзительный крик, похожий на клёкот ястреба.
Матрёна откинула свисавшую до пола скатерть. Перед изумлённым взором стариков предстал младенец, который размахивал над головой схваченным одной рукой за хвост и визжащим от ужаса одомашненным пасюком Настей примерно одного размера со своим мучителем.
– Перестань мучить животное, хулиган! – закричала Матрёна.– Матвей, ну сделай что-нибудь!
Дед кинулся в сени.
– Броня, не доводи до греха, – грозно процедил Матвей и отодвинул бабку плечом.
– Ты это кому говоришь? – изумлённо спросила Матрёна.
– Да вот этому… броненосцу.
При этих словах малыш ускорил вращение своей пращи. У Матрёны навернулись слёзы на глаза при виде, как любимая Настя смиренно сложила лапки на животе, глаза её закатились, она ждала неизбежного – когда центробежная сила вот-вот исторгнет её душу из бренного тела.
Матрёна вдруг заметила в руках у деда колун.
– Ты что задумал, детоубивец! – ахнула она.
Дед потупился, крякнул и с огорчением отбросил топор, потом бухнулся на колени и попытался схватить младенца, но тот ловко увернулся от захвата, разжал руку и освобождённая Настя тут же вцепилась всеми четырьмя лапами в лицо деда. Матвей взвыл от боли.
– Папа, что вы делаете! – вдруг услышала Матрёна за спиной голос снохи. Она обернулась – в дверях стоял Илья, еле удерживая готовую упасть в обморок Милу.
Младенец при виде Милы ловко увернулся от рук деда, проскочил под подолом Матрёны и с криком «Мама пришла!» покатился к двери на коротких ножках.
***
– Вот так я получил своё имя и познакомился с мамой и папой, – хмуро завершил свой рассказ Бронеслав.
После райкома они вместе со Светой Сазоновой сидели на кухне у него в квартире.
– Ну и подлец же ты, Броня, – сказала Света, – а я ему рекомендацию в партию дала!
– Поверь, это не самое ценное, что у тебя есть, – усмехнулся Бронислав.
– Прекрати свои шуточки! – вскинулась Света. – Ты понимаешь, что теперь эта мымра выгонит меня с работы (Света работала секретаршей в приёмной первого секретаря). Мне-то ты можешь заливать, всё что угодно! Но заявлять, что ты вылупился из яйца и где – на заседании райкома…! Это же издевательство над руководством… над партией!
– Значит, ты мне не поверила? А как же…
…Уже три года они жили вместе. В первый раз Света жутко испугалась, когда с нависшего над ней на вытянутых руках и мурлыкающего он наслаждения Бронислава вдруг во все стороны посыпались голубые искры, и она ощутила острое покалывание на покрытых потом животе и груди. Тогда она грубо оттолкнула его. Он обиделся, она расстроилась. Но они любили друг друга и поэтому, призвав на помощь хоть как-то объяснявшую произошедшее теорию статического электричества, повторили эксперимент. Эффект был тот же самый.
И Света смирилась, тем более, что это было незаразным и даже пикантным. Более того, она с гневом отвергла предложение Бронислава заземлить её лодыжку с помощью тонкого провода, закреплённого к батарее центрального отопления.
– Ну и что! Мы же знаем, что это всего лишь статика, Броня!
– Статика, говоришь!
Бронислав щёлкнул большим и указательным пальцами и из рукава пиджака выкатился и запрыгал по полу недобро жужжащий и потрескивающий разрядом теннисный шарик. Тут же откуда-то выкатилась пасюк Настя и ткнулась носом в добычу. Раздался громкий хлопок, Настя подскочила со всех четырёх лап высоко вверх и рухнула без чувств. По кухне мгновенно распространился запах палёной шерсти.
***
– Ну, и что нам с этим делать, товарищи? – спросила Алла Афанасьевна застывший с раскрытыми ртами президиум райкома.
Первым очнулся председатель Совета ветеранов Алов.
– Гм… гм. Мне кажется товарищи, это уж слишком. Нет я понимаю, социальное происхождение теперь не очень важно, пусть из рабочих и крестьян, нехай из семьи служащих, но из яйца…! По-моему парень слегка того…
– А как бы вы отреагировали, Артур Вадимович, когда вас обвинят в иностранном происхождении, а вашего краснознамённого дедушку в предательстве Родины, – сделал попытку заступиться за кандидата глав врач районной больницы Яков Давыдович Интралигатор. – Вот парень и сорвался.
– Да, – подвигал бровями Алов и недобро взглянул на Низову, – про деда, Алла Афанасьевна, вы явно переборщили.
– Так в анкете же написано – был лишён наград, сидел в лагере, – решила не сдаваться Низова.
– На заборе тоже написано… – мрачно хмыкнул Алов. – Я ведь командовал полком, в котором Матвей служил разведчиком-диверсантом. Он прославился тем, что на задание всегда ходил один и всегда налегке. Так сунет в карман пару шашек динамита и в путь. А про пусковую машинку и вовсе не вспоминал. Любому нормальному постовому, даже немцу, было невдомёк, что парень, прошедший только что мимо него под видом местного жителя и с пустыми руками, на другом конце моста мог спрыгнуть с насыпи, заложить шашки под основание моста вставить детонатор и залечь в сторонке. После чего мост взлетал на воздух так, будто под ним взорвалась баржа, до отказа наполненная динамитом и бочками с бензином. Он стал получать одну награду за другой. Но какой-то завистник написал рапорт, где высказал предположение, что сержант Матвей Шторц снюхался с немецкой фронтовой разведкой, и осуществлённые им диверсии сфальсифицированы или специально инсценированы немцами, для введения в заблуждение командования фронта. И взрывчатку ему немцы якобы сами предоставляли, поэтому и ходит он, понимаешь, на задания налегке. Чушь, конечно, несусветная, но Матвея арестовали. Говорят он признался во всём. Только ему не поверили. Потом трибунал, лагеря. Ордена только после войны вернули, да и то не все.
– А в чём признался-то? – нетерпеливо спросил Интралигатор, который всё это время что-то записывал в свой блокнот.
– А вот этого никто не знает. Дело засекретили. Только ребята из его отряда, которые вместе с ним срок мотали, мне рассказали, что Матвея в лагере долго врачи мурыжили, обследовали, в вену лазали и мочиться в пробирки заставляли.
***
– Ой, – вскрикнула Света. – Прекрати сейчас же! Ты же её убил!
Бронеслав улыбнулся, бережно положил бездыханную Настю на раскрытую ладонь и провёл пальцем по тёмной полоске на спине пасюка. Настя вздрогнула и открыла газа.
– Ну что, наркоманка, очнулась? – любовно сказал Бронислав. – Свет, ты знаешь сколько лет этому обаятельному чудовищу.
– Так это та самая… которую ты как Геракл за хвост крутил.
– По бабушкиным словам, тогда ей было около трёх лет. Мне сейчас двадцать три. Вот и прикинь.
– А ты говорил, это незаразно, вот мне бы так заразиться, – мечтательно сказала Света. – И давно это у тебя?
– Шарики? – задумался Бронислав. – Дед говорит, это наследственное.
– А он что, тоже из яйца вылупился?
– Не знаю. Только и твердит, что он детдомовский. У нас в семье на моё яйцепроисхождение табу наложено. Дед запретил даже вспоминать об этом, потому как сам пострадал от своей необыкновенности. Он уверен, что до сих пор под колпаком у КГБ ходит. И был очень доволен, что у меня ничего такого не проявляется. Только не пронесло. Я через два года, как в институт попал, диссертацию написал по направленным взрывам. Без блата, представляешь! Так получилось. А вот с защитой возникли проблемы, так как тема эта давно разрабатывалась моим начальником. А тут какой-то молодой специалист его обошёл! Мне тогда замсекретаря парткома Лапидус так и сказал: «У тебя, Броня, есть только один шанс – перейти в другой отдел и вступить в партию». А как вступить – там же очередь. «Есть вариант, – говорит Лапидус, – ты должен понравиться секретарю парткома». «Это в каком смысле?» – спрашиваю. «Да уж больно она молоденьких специалистов любит, – ухмыляется он.– Вот на днях партхозактив в Михнево будет, так ты уж не оплошай».
– Ну я и не оплошал, – вздохнул Бронислав.
– Так ты и Низова… – всплеснула руками Света. – Вот бабка даёт! То-то я заметила как она на тебя сегодня смотрела. Не зря я тебя приревновала. Но если ты не оплошал, почему же ты не член?
– А помнишь, как ты испугалась в тот, первый, раз. Так и Алла Афанасьевна чуть с кровати не упала. А я ещё зачем-то этот шарик в окно выкинул, тоже со страху, наверное. А там девушка с веслом…
– Убил!?
– Типун тебе на язык – статуя это была. И всё пошло наперекосяк. Через месяц Алла Афанасьевна уволилась. Лапидус был очень доволен – он стал секретарём парткома. Мы тогда решили годик подождать, пока всё не успокоится. И вот теперь… кто же знал, что её именно в этот день вернут и первым секретарём райкома назначат.
– Знаешь что, – сказала Света, – поехали к твоему деду.
***
– Да что вы там всё пишете, Яков Давыдович? – раздражённо спросила Низова. – Надо же что-то решать. Я, например, категорически против, что такие наглые и психически ненормальные типы как этот Шторц становились членами нашей партии. Мы тут что, в сказке живём?
Доктор Интралигатор быстро захлопнул блокнот.
– Позвольте уточнить, девичья фамилия матери нашего кандидата – Шурыгина?, – спросил он.
– Ну да.
Яков Давыдович расплылся в желтозубой лошадиной улыбке.
– Вы даже себе не представляете, Алла Афанасьевна, как вы правы.
***
Еще при Брежневе, будучи рядовым врачом, Яков Давыдович на свой страх и риск начал практиковать подпольные женские консультации и аборты. И дело было не только в желании подзаработать. Им владела жажда познания, утолить которую он мог только расширив до предела экспериментальную базу.
Всё началось с того, что он наткнулся на статью, рассказывавшую про находку, сделанную австралийским археологом Зенобеем Джекобсом. В Зимбабве тот обнаружил предмет, пролежавший в земле более 60 тысяч лет, похожий на яйцо, в котором находился ссохшийся младенец 7-8 месяцев отроду. Ричардс Робертсон, профессор Принстонского университета, по поводу этой находки заявил, что яйцечеловеки – это кратковременный разрыв в эволюции человечества, внезапно возникшая и также мгновенно затянувшаяся язва на стройном теле теории Дарвина. Он определил, что яйцеловеки рождались в течение одной тысячи лет, и затем процесс прекратился. Однако эта аномалия, хоть и кратковременная, спровоцировала резкий рост технологических навыков у населения Земли, появлению более совершенных орудий труда, благодаря чему численность первочеловеков за короткое время многократно возросла, в том числе и за счёт живорождённых, – в хороших бытовых условиях, что ж не рожать-то!
Но начался первый исход, массовое переселение и расселение народов. Но кто-то же их позвал, кто-то возглавил! К делу подключились социологи, которые сходу объявили, что происхождение первых вождей, а затем царей не зря скрывалось жрецами, ибо ими были как раз яйцерождённые. Наскальные рисунки в древних городах ацтеков и других народов с изображением овальных, якобы космических летательных аппаратов с человеком внутри, теперь трактовались именно с точки зрения земного, но особого происхождения древней элиты человечества. Яйцеобразная форма головы египетских фараонов для многих стала реальным подтверждением гипотезы продолжения рода яйцечеловеков до наших дней.
Яков Давыдович был горд тем, что первый предположил, что эти первопроходцы могли – чем чёрт не шутит! – достичь Сибири и именно в СССР, самой передовой стране мира, яйцеграждане обрели свою настоящую Родину. Неопровержимым доказательством своей теории он считал русскую народную сказку о курочке рябе и золотом яичке. Осталось только найти таких граждан.
И ему повезло.
Лет двадцать назад обратилась к нему за консультацией некая гражданка Шурыгина на предмет подозрения на факт зачатия. Её обращение именно к частному врачу было ею же объяснено желанием до поры оставить собственного мужа в неведении о своей беременности. Тем же она объяснила своё желание представиться под девичьей фамилией. Врач поинтересовался о причине столь сложных семейных отношений, на что гражданка Шурыгина рассказала, что её муж получил большую дозу облучения во время чернобыльской катастрофы и был предупреждён врачами о возможных проблемах с рождением ребёнка. А тут такое!
Уже на третьей неделе беременности этой гражданки врач-гинеколог понял, что имеет дело с аномальным развитием плода, очень похожим на изучаемый им природный казус. Учёный в Якове Давыдовиче возликовал.
Но случилось так, что именно в этот момент «за ним пришли».
Три года он крепился на зоне, но не выдержал полного отсутствия в меню хоть чего-нибудь кошерного и решил продать свою тайну государству за свободу. Но вполуха выслушавший его похмельного вида начзоны вместо ОДО отправил заключённого номер 666 в психушку. Оттуда Яков Давыдович через месяц вышел на волю обыкновенным советским врачом, напрочь лишённым своих завиральных идей.
Но за три дня до получившего неожиданный оборот заседания президиума Красногвардейского райкома начальнику Главного оперативного управления КГБ по противодействию оккультизму и шарлатанству полковнику Пржиялковскому почти случайным образом попала на стол записка, препроводившая 20 лет назад некоего гражданина Интралигатора из зоны в сумасшедший дом. В этой записке содержался ответ на главный вопрос, ради которого в чрезвычайной спешке и было создано новое управление, – что за каша заваривается в стране под названием «перестройка» и кто тому виной.
И уже на следующее утро спешащего на работу Интралигатора двое молодцов в штатском выхватили из московской толпы средь бела дня и привезли в особняк номер 49 на Остоженке.
– Это вы сказали, – сходу спросил дрожащего от страха Якова Давыдовича полковник, – что появление в советской среде яйцечеловека может стать, цитирую, «странным аттрактором», то есть точкой вокруг которой внезапно стремительно формируется критическая масса, направляющая хаотичный поток кризисных явлений в совершенно другое русло, этакий переключатель стрелок истории.
– Д… да, – пролепетал Интралигатор.
– И вы его нашли, этого аттрактора?
– Да… Нет… То есть…
– Мне нужны неопровержимые доказательства. Вы понимаете?!
***
Алла Афанасьевна приготовилась было осадить развеселившегося главврача, но замерла с раскрытым ртом: Яков Давыдович вдруг выскочил из-за стола и заметался по залу заседаний громко и возбуждённо бормоча себе под нос:
– Всё складывается как нельзя удачно. И всё-таки мальчик! И каков герой – прямо Геракл. Сам признался, никто тебя за язык не тянул. Теперь не отвертишься. И на деда стоит обратить внимание. Да, но это ничего не доказывает. Где яйцо? Выкинули конечно или спрятали».
– Да прекратите вы мотаться туда-сюда, наконец, – не выдержала Низова. – Товарищ Алов держите его. И вы, товарищи, помогите.
– Доктора! – крикнул кто-то.
Схваченный Яков Давыдович скосил глаз и дёрнулся как скаковая лошадь.
– Никого не надо, я сам доктор. Алла Афанасьевна, извините меня, но долго объяснять. Уж лучше… Можно позвонить от вас?
– Сделайте милость, только успокойтесь, – пожала плечами Низова.
Через секунду из приёмной послышалось:
– Товарищ полковник? Это Интролигатор».
После чего дверь захлопнулась, очевидно, от удара ноги Якова Давыдовича. Через пару минут она снова открылась одновременно со звонком аппарата правительственной связи, заставившим вздрогнуть первого секретаря и членов президиума, сидевших до той поры в напряжённом безмолвном ожидании.
Низова подняла трубку и тут же встала по стойке «смирно».
***
– И кто тебя за язык тянул? – всполошился дед Матвей.
– Ну дед, не сердись. Случайно вырвалось. По её словам получается, что я не такой как они или другие, кого по блату принимают. Вот я и решил им назло всю правду-матку…
– Что же теперь будет. Она же, эта Низова, не на один день в райком пришла. Пропала твоя диссертация!
– А вот и нет…
В комнату вбежала запыхавшаяся Света. Оставшись на квартире у Бронислава она связалась с подругой из протокольного отдела и узнала о решении райкома.
– …всё как в сказке, – продолжила она. – Тебе Броня предстоит делом доказать, что ты достоин носить гордое имя «коммунист».
– Вот это по-нашему, по сталински! – одобрил дед.
– А что за дело-то, – осторожно поинтересовался Бронислав.
***
А дело это уже какой год гвоздём торчало в повестке дня каждого заседания райкома.
В одном из Царицинских прудов берёт начало безымянная речушка. Она, заботливо упакованная в трубы, незаметно пробегает под дорогами, домами и шоссе и выходит наружу в низине у подножья холма, на котором расположился институт Бронислава. Здесь речка, резвясь, расширяет своё русло и замедляет ход. Обогнув холм, она снова ускоряется, втискиваясь в бетонное жерло другой трубы, которая проходит ещё под тремя улицами и доводит стремительную пленницу почти до берега коломенской излучины реки Москвы.
Так вот эта вторая труба давно засорилась, и каждую весну, всё, что ниже уровня её входного жерла, угрожает быть затопленным. А в этом году, из-за сильных паводковых вод району грозит просто катастрофа.
– И тебя Броня, завтра вызовут в райком и прикажут прочистить трубу любой ценой, – закончила Света.
– Бред какой-то. Это же невозможно.
– А никто не говорит, что это можно сделать, – сказал дед, – но от тебя теперь ждут чуда, ты же теперь у нас «яйцерожденный», чтоб тебя!
– Что же мне делать, дед?
***
Как и предсказала Света, ни свет ни заря позвонили из райкома: чтобы к завтрашнему утру проблема была решена.
Бронислав с товарищами весь день пытались прочистить хотя бы вход в трубу лопатами, но всё безуспешно – селевой поток тут же забивал отвоёванное пространство. Кто-то предложил взорвать всё к чёртовой матери, но из-за отсутствия взрывчатки решили не рисковать.
Ребята разошлись только когда совсем стало темно. На почти скрывшимся под водой массивном бетонном затворе, из которого под землю уходила злосчастная труба, печально застыл Бронислав Шторц, прощаясь со своей мечтой стать членом Академии наук.
– И что стоим, – вдруг за спиной раздался голос деда Матвея. – Время-то уходит.
С этими словами он вытащил из-за пазухи две тротиловые шашки.
– Вишь, с войны припас, думал, уже не пригодятся.
Бронислав заметил, что одежда на теле деда слегка дымиться, по её поверхности побежали искры.
– Может быть тебе помочь, дедушка? – спросил он.
– Ну, если хочешь, – проворчал, будто недовольно, дед и протянул ему один из соединённых с запалом проводов.
Москвичи наверняка помнят этот поздний вечер одного из дней 1991 года, когда на короткое мгновение во всём городе погас свет, из кранов исчезла вода, а из газовых конфорок потёк сжиженный природный газ.
***
Как только всё стало на свои места в квартире Якова Давыдовича Интролигатора раздался телефонный звонок.
– Поздравляю, Яков Давыдович, – раздался на другом конце провода голос Пржиялковского, – вы не соврали на счёт аттрактора. Только что, кое-кто у себя на даче на Ильинке упал с моста в реку из-за внезапного и сильного сотрясения почвы под ногами или ещё по какой причине, больно ударился головой о землю и тут же сообщил заботливо достающим его товарищам, что он намерен стать первым президентом одной большой страны. И похоже, ему это удастся сделать.
Среди специалистов этот день теперь отмечается как «казус Шторца».
Москва, 2018