Read the book: «За синей птицей», page 2

СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТИК

Итак, жил-был в позднесоветское время в одном из сибирских городков парень один, по имени, скажем, Геннадий. Жил средненько, как все, работал в каком-то НИИ на государство. Женился, дочка родилась, квартиру-двушку в хрущевке дали. Защитил кандидатскую, зарплату прибавили, жена на работу вышла с декрета, купили дачу, стали откладывать деньги на «Запорожец». Но тут внезапно смутные времена наступили, сбережения превратились в пыль, зарплату платить перестали.

Пару лет совсем плохо им было. Пришлось даже кроликов на даче завести, весь участок раскопать, картошкой-морковкой, тыквой да капустой каждый метр засадить. За любую работу Гена хватался, не легко ему тогда приходилось. Случилась у меня командировка в те края, увиделись (одноклассники, как ни крути) – сутулился сильно, одет плоховато, в глазах обида и отчаяние, на жизнь много мне жаловался.

В девяносто пятом, по весне, когда семье кушать как-то особенно сильно захотелось, и не капусты с картошкой, а чего-нибудь посущественнее, понес Гена на барахолку последнюю свою ценную вещь – ондатровую шапку. Сшил он ее когда-то сам, научили добрые люди в экспедициях. Было стыдно стоять на толкучке, рискуя встретить знакомых, но шапку купили на удивление быстро, и даже не торгуясь. У Гены мгновенно созрел план. Достал он с антресолей связку шкурок ондатры, когда-то привезенную по завершении одной из полевых командировок. Сел и за пару дней нашил пять шапок. Шкурки, хотя были выделанные, но старые, шапки вышли так себе, но за сходную цену на следующие выходные ушли влёт. На все деньги он накупил на той же барахолке пушнины из сурка, ондатры и норки. Шапки из разного меха опять распродались с ходу и с большим прибытком. Бизнес пошел!

Купили новый холодильник, приоделись, денежка свободная в карманах появилась. В августе решили съездить на Сахалин к другу, тот давно уже приглашал на море покупаться, развеяться от дел. Съездили, отдохнули, а обратно в свой город уже возвращались на старенькой, но японской машинке! Промысел стал давать вполне приличный доход. Через год переехали в большую трешку в хорошем доме, приобрели новую мебель. Купил Геннадий себе большого «Сафаря» семилетнего и маленькую «Старлетку», почти новую, жене Мариночке. На даче грядку с зеленью только из всего огорода оставили, баньку построили, бассейн, цветочки, барбекю. Встречался я с ним как-то в этот период – в кожаном пальто с меховым подбоем, сыт, дороден, вальяжен, в разговоре снисходителен.

Как-то в июне, еще при Ельцине, предложили ему большую партию отличной норки, чуть ли не за половину реальной цены, но срочно. Вариант был редчайший, денег свободных не было, занял. Много и в долларах. На полгода, под небольшие проценты. У местных бандитов. Дефолт. Долг в рублях вырос сразу в пять раз. Шапки меховые перестали покупать. Пришлось продать машины, часть мебели, еще много чего. Переехали опять в квартирку поскромнее, но с долгами к весне с неимоверными усилиями и с немалой помощью родственников удалось рассчитаться. Крупно повезло Гене, что бандиты знакомые были, счетчик включать не стали. Видел я его как-то в это время – с лица спал, одежда уже явно неновая, мне обрадовался, озлоблен был на все и на всех, дерган и суетлив в общении.

Жить в тот период совсем им худо стало – пришлось на даче кроликов и кур опять развести, все лужайки и клумбы снова засадить картошкой да овощами. Но муниципальные рейсовые автобусы в садоводство отменили, а ездить на частных маршрутках оказалось накладно. Да и это же дача, много чего завозить надо, нанимать машину – опять же не на что. Тут сосед предложил грузовичок маленький – «Ниссан Атлас». Убитый в хлам, но передвигавшийся своим ходом. Всего лишь за двести «зеленых», да еще и в рассрочку. Мол, весну на дачу поездишь, а там – бросишь где-нибудь.

Посмотрел Гена, прикинул – в кабине как раз места для них с женой и дочерью хватает. Залез под грузовичок, глянул мельком – все требует ремонта, видимо, с самой Японии никто этими делами не заморачивался, но месячишко, а то и два точно еще выдержит. На одометре – почти миллион, наверное – второй круг, не иначе. Резина лысовата, но еще поездит. Дымит, масло ест – ну и ладно! Купил Гена за копейки бочку какого-то ангрола левого и стал его в двигатель японской машины доливать. Фильтры и прочее не менял вообще. Соляру заправлял любую, с тракторов и прочей техники, лишь бы подешевле. В общем, так и решил – добить и выбросить.

Весну Гена на грузовичке отъездил. И лето. И осень с зимой. И следующий земледельческий сезон весь. Сначала себе, что надо, завозил, потом соседям, потом и по садоводствам ближним калымить принялся. Денежка опять стала появляться. Атлас чадил безбожно, трясся, дребезжал, но исправно заводился и ездил, и ездил! Сильно выручил японский трудяга Гену в тот период, но все же продал он его кому-то в своем садоводстве снова за те же двести баксов и купил «Калдину». Устроился он тогда в какую-то фирму экспедитором, что-то развозил по клиентам. Платили вполне прилично. Опять у меня было командировка в те края, и снова удалось встретиться с ним. Поспокойнее он стал, одет прилично, но без излишеств, философское отношение к миру в глазах и в разговорах появилось.

Еще несколько лет пролетело. По осени приехал Геннадий в наш город родителей проведать, столкнулся я с ним где-то в центре на улице. Худой стал, злобно клял олигархов и власти, матюгался много по делу и так, но в глазах безнадеги не было. Рассказал, что прошлой осенью взял большой кредит, чтобы машину обновить, да ремонт в квартире сделать. Но тут на хозяина фирмы, где он работал, наехали и сильно. Тот – в бега. Гена – без зарплаты и снова на вольных хлебах. А тут дочке за институт и жилье платить надо, с кредитом разбираться, в общем, опять «попал Вася». И внешне видно было, что жизнь не слишком его баловала в последнее время.

Года три-четыре после той встречи мы не виделись. Как-то зимой в зале ожидания Домодедово вдруг сквозь шум аэровокзала мне послышался знакомый басок. Повернулся – точно! Оказалось, что Геннадий с женой из отпуска домой возвращаются. В Испании три недели отдыхали, «да еще в Италию заглядывали и во Францию, конечно». Маринка у него в шубке норковой, загорелая, гладкая. Да и Гена приоделся, заматерел, солиден стал, опять покровительственные нотки появились в голосе.

Рассказал, что года три назад ушел он в заповедник работать. И, ну надо же! – как раз в это время у нашего тогдашнего главы правительства вдруг возникло непреодолимое желание живого снежного барса погладить! И не где-нибудь в зоопарке, а непременно прямо в горах! А барсы как раз в этом заповеднике и водились, и диссертацию в свое время Геннадий по ним и писал. Вот тут-то наш герой и вытащил свой «счастливый билетик».

Когда гостей дорогих на таежном кордоне угощали всякими экзотическими вкусностями, Гена в нужный момент на глаза появился, что-то сказал умное, да еще и в строчку. И программку готовую по охране этого редкого животного подсунул. Денег дали и дают немеряно, успевай крутиться, осваивать. Гена и зашевелился, в меру своих способностей, а с этим у него недостатка никогда не было.

Что там дальше ему судьба готовит – никто не ведает, а пока, по его словам – жизнь удалась!

ДЯДЯ ВАНЯ

В войну всем предприятиям нужен был лес. Бревна, брус, доски, горбыль, обзол – все уходило для разных производственных нужд. Да и без дров для домов рабочих и управленцев никак не обойдешься, центральное отопление имелось у немногих, а с углем были перебои, да и дорого он обходился. Иркутский аэропорт не был исключением. Заготовительная база вблизи города иссякла, и весной сорок второго им выделили участок под вырубку в дальней тайге, километрах в семидесяти от города. Вокруг участка стояли отличные матерые сосняки, прямые как мачты стволы упирались в небо, такие леса принято называть «корабельными».

Расчистив на ровном месте большую поляну, поставили в середине двухэтажный барак, с домами персонала по периметру, большой пилорамой с дизелем, пищеблоком, кузней, гаражом и баней на отшибе. Прямо напротив, на другой стороне пади проходила полоса строящейся железной дороги Иркутск – Слюдянка. Летом сорок второго работы на этом участке дороги были прекращены, а вся техника и рабочие переброшены на фронт. После войны дорожное строительство возобновилось, сюда пригнали пленных японцев, которые вручную и делали отсыпку полотна.

В сорок девятом японцев отправили домой, на их место стали прибывать освободившиеся из лагерей с пометкой «без права проживания в городах» и жители предполагаемого к затоплению участка старой дороги Иркутск – порт Байкал. В пятьдесят шестом строительство железной дороги было завершено. К началу шестидесятых лесоучасток, вырубив самые лучшие леса в окрестностях, закрылся, на его базе до наводнения семьдесят первого года существовал детский санаторий, потом его перепрофилировали в базу отдыха и, в начале девяностых, окончательно ликвидировали. А небольшой поселок так и остался.

…

Соседями по поселку у нас были Ковальчуки – дядя Ваня и тетя Маша. Детишек у них было трое – Сережка, Мишка и старшая Ленка. С Сережкой и Мишкой мы играли, строгую Ленку побаивались.

Однажды наш лесоучасток, где дядя Ваня трудился на пилораме, закрылся. Не найдя другую работу, он стал заготавливать веники и черенки для метел. Веники из ерника принимали в леспромхозе на соседней станции по семь копеек, березовые черенки брали за пять. Раза три в год в поселок, завывая мотором, с горы спускался длинный «крокодил» ЗиС-151. Из-под высокого навеса в него перемещались заготовленные веники и черенки, дядя Ваня залезал в кабину и уезжал пункт приемки.

Получив в конторе за сданную продукцию рублей пятьсот-шестьсот (сумасшедшие по тем годам деньги!), он сразу направлялся в станционный магазин. Покупал подарки детям и жене, конфет, колбасы, чего-нибудь еще вкусного из того, что имелось на полках, брал ящик водки и шел по лесной дороге вдоль железки в сторону поселка. До него было три километра. Все купленное дядя Ваня нес на плечах в двух тарных мешках, перевязанных между собой.

По пути у дороги имелось два ключика с замечательной ледяной водой. Одну бутылку он выпивал у первого ключа, еще одну приканчивал у второго. Там мы его с пацанами, чаще всего, и находили. На поиски нас отправляла тетя Маша, всегда назначая старшей ответственную Ленку. Не сразу, но дядю Ваню удавалось разбудить. Он с трудом приходил в себя, потом вставал и шел домой сильно качаясь, но сам. Мы же, дружно уцепившись с разных сторон за мешки, тащили их следом.

Прибыв на место, дядя Ваня выпивал стакан, затем другой и уходил в забытие. Так начинался его запой. Первые дни он был веселый, что-то из жизни рассказывал, играл на гармони, пел, пытался принимать участие в наших играх. Завершалось это нехорошо. Последние дня два или три дядя Ваня не узнавал даже своих детей, бегал по всему поселку с топором в поисках тети Маши, подозревая ее в неверности, просто валялся во дворе и выл.

Когда кончалась водка, он требовал, чтобы жена сходила на станцию и купила еще. Та отказывалась, говоря, что никаких денег он не принес, хотя в самом начале тщательно его обыскивала и все найденное хорошо прятала. Он снова за ней гонялся. В конце концов, дядя Ваня приходил в себя, отпивался морсом из жимолости, отлеживался, отпаривался в бане. И однажды утром, ни с кем не разговаривая, снова собирался, запрягался в самодельные длинные сани и отправлялся резать веники.

В трезвом состоянии дядя Ваня отличался обстоятельностью, работал и в лесу и дома от зари и до зари. В хозяйстве у него все лежало на своих местах, весь инструмент всегда наточен, все отремонтировано, налажено и подогнано, как надо. Детей он сильно не баловал, но, единственный в поселке, сделал во дворе сначала песочницу, потом соорудил настоящую детскую площадку с качелями, вкопал в землю несколько столбов, соединив их лестницами и канатами! Естественно, вся поселковая детвора значительную часть своего свободного времени там и проводила.

Кое-что дядя Ваня про свою жизнь рассказывал сам, особенно в начале запоев, что-то добавляла тетя Маша. Про войну разговоров избегал, говоря, что ничего там хорошего вообще не было. Картина его жизненного пути выглядела настолько неправдоподобно, что трудно было в нее поверить. Впрочем, в те времена всем много чего пришлось испытать, и эта история никого особо и не удивляла.

Родился он младшим в многодетной семье где-то то ли на Подолье, то ли на Волыни. Смогли пережить и гражданскую войну, и коллективизацию, и голод. Окончил четырехлетку и курсы помощников агронома. После трех лет службы в армии, вернулся и в тридцать пятом женился. Отстроили с помощью родственников и других сельчан отдельную хату, пошли и дети. В мае сорок первого получил повестку из военкомата. Два дня было в запасе, решил крышу перекрыть. С нее неловко и упал, сломал ногу. Из военкомата приезжали, посмотрели и вычеркнули из списков.

Началась война. Почти всех мужиков, кроме Ивана, который еще на костылях ходил, да нескольких стариков, забрали в армию. Вскоре немцы броском захватили село. Собрали жителей, потребовали выбрать старосту. Оставшиеся жители единогласно высказались за Ивана – грамоту знает, рассудительный, пусть будет за старшего. Пришлось согласиться. А через два дня наши контрудар как раз в этом месте провели и село ненадолго, но отбили. Прикатил грузовичок, из него высыпались солдатики в синих фуражках с автоматами. Собрали жителей. «Кто староста?» «Да вот, Иван староста». «Это ты – староста? Арестовать!»

Почти год провел Иван по тюрьмам и лагерям. Потом приехали какие-то офицеры, всех выстроили, предложили вину свою искупить кровью. Вызвался в числе первых. Штрафбат. В первой же атаке половина батальона полегла. Он выжил, но был ранен пулей в руку. К счастью, кость оказалась не задета, хотя крови потерял много. Месяц в госпиталях. Должны были отправить в обычную часть, «искупил же кровью», но при сверке документов кто-то заметил, что Иван старостой у немцев был. «Да как же это? Старосту и в обычную часть?!» Снова штрафбат. Очередная атака и большая часть батальона осталась лежать на поле. Иван снова выжил, раненый осколками мины в обе ноги.

И опять госпиталь, на этот раз два месяца. И снова не поняли кадровики – как это, старосту и отпускать в строевые части? Штрафбат, третья атака, выбило почти всех. Санитары нашли Ивана, уже совсем умирающего, но приволокли, доставили в госпиталь. Четыре осколка в груди, тяжелое ранение, шансов на выживание, как сказал врач, – один из десяти. Но он его использовал. Полгода по госпиталям. И – снова комиссия. На этот раз, видимо, судьба сжалилась – отправили его в обычную пехоту. Там он вскоре прибился к батарее, стал подносчиком снарядов, потом заряжающим, потом уже и орудийным расчетом командовал.

В каких только передрягах побывать довелось, еще были и ранения, и контузии, но выжил Иван, назло всему выжил. Но, как начальство представления отправит на ордена-медали, в штабе сразу смотрят: «Так он же старостой был! Этого вычеркнуть!». Так без наград боевых он и остался. Закончилась война с немцами, успел Иван и с японцами повоевать. Демобилизовали рядового Ковальчука только в сорок шестом.

Вернулся домой, а дома и нету. Жена с детьми под бомбами погибла. Чьи бомбы – кто знает? И наши, и немцы бомбили. Из всей большой родни лишь племянница выжила с дочкой и сыном. Остальных никого не осталось. Кто погиб, кого в Германию угнали. У родственницы и остановился, начал помогать ей с хозяйством, но через неделю за ним пришли. Кто-то сообщил куда надо, что староста бывший объявился. Десять лет дали, в пятьдесят третьем по амнистии вышел, но без права проживания в городах и выезда из области.

Завербовался Иван на лесоучасток. Год поработал, пообвыкся. Съездил в город, зашел в детдом, выбрал из старших приглянувшуюся девчушку, которой уже семнадцать стукнуло. Выправил документы, забрал с собой, в конторе лесхоза поставили штампы в паспорта, что женаты. Выкопал в горе землянку, первую зиму в ней прожили. На следующий год уже небольшой дом поставил.

Потом кроликов завели, поросята в загоне захрюкали, куры с красавцем-петухом по ограде начали ходить. Дети появились, пришлось корову покупать. Удоистой оказалась – по два ведра отличного молока давала! Половину самим, половину – на продажу. Так и поднялись потихоньку. Все детишки выросли, выучились, нашли свое место в жизни, завели свои семьи.

С возрастом у Ивана загулы постепенно прекратились. Так, рюмку-другую после бани мог принять, не больше. Тетя Маша сильно этому радовалась. Но все чаще и чаще он в больнички попадал. Осколки в теле давали о себе знать, да и сырость окопная, видно, сильно сказалась на сердце. В семьдесят пятом перед девятым мая власти вдруг вспомнили про него, приехал с района военком и кто-то из администрации, вручили юбилейную медаль и цветы.

Повертел медаль в руках дядя Ваня с недоумением и забросил куда-то в ящик комода. А через месяц вышел он из дома, присел на лавочку и умер. И закончилась такая необычная жизнь простого человека, много раз переломанного судьбой, но прошедшего свой путь и сохранившего себя до конца.

НА БАЙКАЛЕ

НЕПОНЯТНАЯ КОМПАНИЯ

Давно это было, уже почти двадцать лет прошло, но запомнилось. Лето второго года выдалось удивительно теплым. Почти весь июнь не штормило и Байкал в заливах нагрелся настолько, что вылезать из воды совсем не хотелось. Мы подгадали одновременный отпуск и выехали расширенным семейством с родственниками на двух машинах. Никуда не торопясь, задерживались на день или два почти в каждом приглянувшемся месте. Отдыхали, загорали, ловили сеткой рыбу на уху и на жареху, затем продолжали свое путешествие. На десятый день остановились на террасе в парковом сосновом лесу на замечательном песчаном пляже недалеко от Гремячинска, решив провести здесь оставшееся свободное время. Неделя только началась. Народу было немного, и тесноты не ощущалось – расстояние от нашего лагеря до ближайших других компаний составляло метров двести и больше.

С собой у нас имелась резиновая лодка, в первый же вечер мы с моим двенадцатилетним сыном поставили китайскую сетку – «тридцатку», заякорив ее метрах в тридцати от берега и вытянув конец прямо в открытое море. Утром в ней обнаружили целых полтора ведра рыбы – в основном сорожек и окуньков, но была и пара щучек и килограммовый сомик, принятый сначала за налима. Лет двадцать назад в одном из озер в Бурятии запустили мальков какой-то ценной рыбы из бассейна Амура. Прижилась она или нет – история умалчивает, но случайно среди молоди затесались и мальки амурского сома. Ему здесь понравилось. В короткие сроки сом заселил почти всю Селенгу и ее притоки, затем освоил мелководные заливы («соры») на Байкале, проник по Ангаре в Иркутское и Братское водохранилища, а недавно, говорят, уже появился и в Усть-Илимском рукотворном море. Сомик тоже оказался вкусным…

В общем, улова нам хватило и на уху, и на несколько сковородок жарехи. Оставшихся рыб подкоптили и завялили – под пиво этот продукт шел просто отлично! На третий день отдыха съездили в Горячинск и приобрели там хороший кусок свинины – мякоть использовали для шашлыков, а из костей с остатками мяса получилось целое ведро замечательного борща! Стояла чудесная погода. Небольшие облачка висели над горами, с озера дул легкий бриз, волны накатывались на песчаный берег, стирая следы от наших ног. Мы загорали, купались, дурачились, играли в разные игры, устраивали фотосессии, катались на лодке по озеру, гуляли по берегу и собирали грибы в лесу, расслабляясь в полную силу после городской суеты.

К выходным истосковавшийся по природе городской народ начал прибывать компаниями, заполняя пляж, обустраиваясь то там, то тут. В пятницу вечером всего в полусотне метров от нас появилась новая группа палаток с разновозрастными обитателями, включая и кучу громких детишек. Три японских джипа, два «сурфа» и один «сафарик», имели иркутские номера. Ребята подошли, познакомились, оказалось, что тоже здесь первый раз. Спросили – как рыбалка и что с комарами. Узнав, что рыба в сетки идет валом, а комара здесь не бывает, заметно обрадовались.

В субботу после полудня со стороны трассы послышался шум автомобильных моторов, вскоре на спуске с косогора появился микроавтобус – «рафик». За ним следовали три «москвича» и «жигуленок» четвертой модели. Номера на машинах стояли бурятские. Кавалькада остановилась на большой поляне совсем рядом, метрах в двадцати от нас, с другой стороны от иркутян на джипах. Из машин высыпала большая толпа людей, сразу вызвавшая недоумение своим составом и поведением. Среди прибывших имелись четыре молодых женщины, трое с грудными детьми и одна, только собиравшаяся стать мамой. Был один крепкий мужик лет сорока или чуть больше, а также десятка полтора жилистого вида парней, возрастом лет по двадцать пять – тридцать. Национальный состав прибывших, как можно было рассмотреть, оказался смешанным. Кто-то был в джинсах и рубашках, большинство – в разномастных спортивных костюмах. К нам никто из них не подходил.

Покинув машины, мужская часть из прибывших, сбрасывая на ходу с себя одежду, тут же ринулась к берегу. Влетев с гоготом и визгом в озеро, они стала с огромным наслаждением плескаться, нырять, делать заплывы наперегонки, брызгать друг в друга водой, отрываясь совершенно по-детски. Минут через десять безудержного веселья, старший что-то громко скомандовал. Парни немедленно выскочили из воды, достали из машин складные столы и стулья, составили их в ряд и мигом заполнили их посудой и снедью из сумок, пакетов и рюкзаков. Посередине столов внушительно плотно расположились разнокалиберные бутылки с горячительным. К его беспощадному уничтожению наши соседи безотлагательно и приступили.

Тосты были короткими, но следовали один за другим почти подряд. Не прошло и получаса, как за столом остались лишь наиболее стойкие, остальные расположились в тенечке у машин и под деревьями, отдыхая в самых живописных позах. Дамы, усадив малышей в коляски, неприкаянно прогуливались с ними по дорожке у подножия горы. Та, что была в положении, походив немного вдоль кромки воды, залезла в салон одного из москвичей и сидела внутри, больше не показываясь. Прошло часа полтора. То там, то тут народ стал просыпаться и снова потянулся к столу. «Веселье» возобновилось с новой силой. Количество жадно заливаемого в организмы алкоголя поражало. Из «рафика» к столу перекочевало еще два ящика водки. Спустя недолгое время то один, то другой человек из этой нескучной компании снова отходил от стола на нетвердых ногах и падал в любом месте, где ноги его уже не держали.

В начале третьего этапа застолья, старший встал и распорядился: «Так, слушай сюда! Сейчас еще по одной выпиваем, освежаемся в Байкале, а затем надо поставить палатки – с нами же женщины и дети!» Весь народ дружно загомонил, что, мол, да, конечно, надо же лагерь поставить! Через пять минут все были в воде, еще через четверть часа на террасе в ряд стояли пять шестиместных брезентовых армейских палаток советского образца, куда парни стаскивали матрацы, одеяла и спальные мешки. Явно обрадованные произошедшими изменениями, дамы немедленно освоили одну из палаток, повесили веревки между деревьев, на них сразу заполоскались постиранные в тазиках пеленки-распашонки. Посчитав свою функцию выполненной, мужчины снова ринулись к столам и в кратчайшие сроки снова все ушли в нирвану. Присутствие такой пьяной толпы по соседству, конечно, изрядно напрягало, но, к нашей радости, ребята, напиваясь, никуда от своего лагеря не отходили и не проявляли к другим никакого интереса.

Наблюдая за новыми соседями, мы терялись в догадках – кто они? Приехали на старом «рафике», на москвичах и жигулях! Большая часть частного автопарка среди отдыхающих на берегах Байкала уже не один год как состояла из продукции японского автопрома. Это было и дешевле и несоизмеримо комфортнее и надежнее отечественных изделий! Понятно, что прибыли они сюда ненадолго и стараются успеть отдохнуть тем способом, который им представляется самым оптимальным. И, конечно, в любом коллективе, как правило, всегда находятся люди, более других подверженные любви к «зеленому змию». Но чтобы так жестко пить всем, в полном составе! И что за женщины с ними? Почему они оказались с маленькими детьми в такой компании, упивавшейся мгновенно и до беспамятного состояния? Ответов на все эти вопросы мы никак не могли найти.

«Веселье» у соседей затянулось, утихомирились они окончательно только к утру и поднялись поздно и отдельными группами. Поныряв в Байкал, отпивались, судя по доносящимся комментариям, морсами и рассолами. Женщины приготовили к обеду ведро супа и нарезали салат. Спиртного никто уже не пил. Детишек в колясках выгуливали по дороге сами парни, видимо, отцы. Двое, взяв короткие саперные лопатки, споро выкопали внушительную яму в лесу, куда стаскали весь мусор и после все тщательно заровняли. После полудня, уже в большинстве придя в себя, они свернули лагерь, упаковались в машины и уехали.

Незадолго до отбытия один из этих соседей, чуть братсковатого вида, с набитой на левом плече летучей мышью, подошел к нам. Мы насторожились, но, поздоровавшись, он извинился и лишь спросил – не слишком ли шумно они себя вели ночью? Наш гость еще не совсем отошел от вчерашнего и предложенный чай с молоком принял с благодарностью. От пива и сигарет отказался. Парень оказался вполне адекватным. Поинтересовался – первый или не первый раз мы здесь, как нам в этих краях нравится, тяжело ли ехать столько из Иркутска. Мы немного поговорили. Не выдержав, я, все-таки, задал вопрос – что у них за такая интересная компания?

Он не стал запираться и наводить туман. Как выяснилось, это были ребята из Федеральной службы охраны. В Улан-Удэ с рабочим визитом почти на неделю прилетал Миронов, тогда спикер Совета Федерации. С ним еще несколько других чиновников, рангом поменьше. Проводили совещания, ездили по разным предприятиям, встречались с трудовыми коллективами. Под конец командировки на два дня местные возили всех на Байкал. Ребята, обеспечивающие охрану, умотались в ноль. И когда самолет с гостями вечером в пятницу взмыл в синее небо, им дали два дня отдыха. Вот и рванули сюда – расслабиться после такого напряга. У кого жены с детишками – тоже взяли с собой, редко вместе побыть получается.

Парню посигналили. Он вскочил, пожелал нам хорошего отдыха и быстрым шагом направился к машинам. Теперь все встало на свои места. Зарабатывали ребята неплохо, денег хватало. Но импортный автопром в личном владении, в то время, видимо, начальство еще запрещало или просто не рекомендовало иметь. Работа у них, судя по всему, и правда, трудная, ненормированная и напряженная, выходные выпадают не так и часто. И, после таких тяжелых нагрузок, следовало отдохнуть по полной. Служба ответственная и у жен, видимо, с дисциплиной все было тоже в порядке, отчего никаких ожидаемых в данной ситуации скандалов не произошло.

Впечатление на всех нас они тогда произвели неизгладимое! Но меня больше зацепило другое. Ведь столько молодых, здоровенных мужиков, в расцвете сил, в самом лучшем возрасте для освоения нового, для профессионального роста в любой отрасли человеческой деятельности – и работают по сути охранниками, занимаются таким в реальности бессмысленным и рутинным делом, ничего не производя, ничего не строя, ничего нужного и полезного для будущего не создавая…