Художник. Сборник произведений

– Спасибо, – прошептал я.

Уходя она обернулась и сказала с улыбкой:

– Жизнь состоит из маленьких радостей. Я добавила к ним одну. Приятных ощущений! И спокойной ночи.

И ушла своей плавной походкой.

Я немного поел и заснул.

Ночью я проснулся оттого, что кто-то приоткрыл дверь. Узкая полоска света выступила из коридора и тускло осветила комнату, упав на мое лицо. Я встал и подошел к двери.

– Кто там?

– Это я, Катя. Извините, Бога ради, что беспокою вас в такое позднее время, – голос ее дрожал.

Я открыл дверь и увидел, что она стоит в ночной рубашке, накинув на плечи плед.

Она сказала печальным голосом:

– Мне холодно, страшно и одиноко.

– Кто-то шумит?

– Нет. Просто я боюсь быть одна сегодня. В эту ночь.

Катя выглядела растерянной и напуганной. Я уложил ее в свою постель, а сам лег на диван.

Утром она разбудила меня, взяв за плечо:

– Спасибо, я пойду к себе. Спасибо вам, – она открыла дверь, обернулась и, ласково посмотрев на меня, сделала изящный взмах рукой.

– Не опаздывайте на завтрак, – добавила Катя. Улыбка скользнула на ее лице, она опустила ресницы и вздохнула.

– Мы забыли одну деталь, – сказала она и вернулась, плотно закрыв за собой дверь.

– Какую же?

– Чулки, я забыла их надеть, где же? Ах вот! – она отвернула подушку в сторону.

– Но, Катя, я не могу смотреть на это. Я выйду. Неудобно.

– Нет, останься. Я хочу, чтобы ты видел, как я это делаю. – Она улыбнулась. – Лучше подойди и помоги мне… Слышишь?

Я подошел и присел на корточки. Но в таком положении было неудобно держать равновесие и я встал на одно колено.

– Что же здесь такого неудобного? – промолвила Катя сладким голосом. – Все женщины снимают и одевают их каждый день… Теперь здесь. Вот так. Хорошо…

Я отвернул голову, она тут же повернула ее обратно:

– Смотри, какие подвязки. Они шелковые…

– Да, действительно, из красного шелка. Как красиво!

– Вот и готово. А ты смотреть не хотел.

Я стал подниматься и случайно коснулся головой ее груди:

– Ой! Ноги затекли. Я так неловок. Но ваша грудь…

– Что?

– Она такая… Мягкая, – произнес я взволновано.

Катя растерялась поначалу, но быстро пришла в себя:

– Вы иногда так странно говорите, что я теряюсь и не знаю, что вам ответить.

Она посмотрела на меня изумленно и сказала:

– Женская грудь и должна быть такой мягкой. Это вполне естественно, – она зашмыгала носом и, вынув платок, поднесла его к лицу.

– Ну я пойду, а то опоздаю. Сегодня совещание.

С этими словами она вышла.

Навстречу ей попался Сергей Иваныч. Катя спросила его с улыбкой:

– Чего это вы такой грустный? Голова со вчерашнего не проходит? Пойдемте лучше навестим нашего садовника. Ему, наверное, скучно одному.

– У меня дела, – пробормотал Сергей Иваныч и замотал головой. – Не могу, – добавил он еле слышно.

– Что не можете? Какие дела? – спросила Катя, перестав улыбаться.

– Не могу спокойно смотреть на это. И вообще, – он повысил голос и сказал уверенно:

– Мне не нравятся методы, которыми вы добиваетесь признания от людей. Он пожилой человек и, наверное, не совсем здоров. Не стоило так поступать с ним. Мне это все не по душе.

– Ну-у. Он сам виноват. И потом, это ваш промах. Вы должны проверять персонал и допускать к работе. Вам не показалось странным его поведение в первые дни?

– У него была рекомендация.

Катя строго поглядела на Сергея Иваныча и сказала сердито, ледяным голосом:

– А если бы у него получилось? Если бы он успел? Что было бы со всеми нами? Вы об этом не думали?

– Думал, думал. – Он затряс головой, – только не надо таким тоном!

– Знаете что, Сергей Иваныч, не забывайтесь! Помните, кому вы обязаны.

Сергей Иваныч судорожно повернулся, махнул рукой и зашагал прочь, опустив голову.

Катя продолжила, глядя ему вслед:

– Если бы не я, вы бы валялись где-нибудь под забором или на стройке бы вкалывали до седьмого пота, а после, в вонючей прокуренной бытовке, изрядно набравшись, рассказывали бы о своих подвигах, размахивая руками.

– Ладно, без вас обойдусь, – она, нащупав в кармане ключи, подошла к входу в подвал и стала спускаться по лестнице, продолжая разговаривать сама с собой:

– Все самой приходится делать.

В конце лестницы горел свет. Катя в недоумении остановилась и немного постояв, прошла дальше. Она толкнула незапертую дверь, вопрошая:

– Кто здесь? – и увидела Ольгу.

– Ах! Ты пришла раньше меня? Моя милая! Ты уже сделала все сама? Чудесно!

– Да, мама. Я вскрыла ему вену. – Ольга отвела руку с ножом в сторону. – Оказывается это так просто. Я не знала.

Катя подошла к ней, обняла и зашептала горячо:

– Ничего… Моя девочка… Не волнуйся… Первый раз, масса впечатлений. – Она погладила Ольгу по спине и заглянула в глаза. – Иди к себе. Ты дрожишь. Успокойся!

Ольга раскрыла дрожащие губы и произнесла с чувством, волнуясь:

– Он смотрел мне под юбку, когда я поднималась по лестнице. Таким взглядом. И потом всегда на грудь… Мне казалось, что он ощупывает меня своими грубыми руками. Он грязный, – она заплакала и прижалась к матери.

– Ну-ну. Успокойся. Иди к себе и помойся. Ты вся в крови. Не надо так близко воспринимать все это. Детские страхи…

Ольга стала подниматься по лестнице, оглядываясь на мать.

Катя смотрела на нее пристальным взглядом и кивала головой. Она сделала прощальный взмах рукой и обернулась в угол комнаты.

– Садовник? Ну как ты?

В углу, уронив голову на грудь, раскинув руки, лежал человек.

Это был еще крепкий пожилой мужчина. Его глаза были закрыты. Изредка его тело вздрагивало.

Катя подошла к нему осторожно ступая, стараясь не наступить на кровь, вытекающую из его правой руки. Этот темный ручеек медленно струился по каменным плитам. Извиваясь, он повторял их очертания и исчезал в сливном отверстии, расположенном в центре комнаты.

– Да… Ты умрешь медленно, – сказала она, растягивая слова. – Жизнь будет уходить из тебя капля за каплей, – она покачала головой. – И я вернусь сюда, чтобы увидеть последнюю каплю твоей никчемной жизни.

Он поднял слабеющую голову, открыл глаза и посмотрел на Катю туманным взглядом.

– Я вам ничего не скажу, – выдавил он со страданием в голосе.

– Не говори. За тебя скажут другие. Твоя дочь, например. Может, есть кто-то еще?

Она присела на корточки, приподняв платье, и заглянула ему в глаза.

– Да у тебя жар! Ты умрешь быстрее, чем я думала… Вот видишь как бывает. Погонишься за деньгами… Кажется, вот оно счастье! Сколько тебе обещали? Я заплачу больше! Еще не поздно. Подумай.

Садовник отвернулся и закрыл глаза.

– Ну и подыхай! – Катя резко встала и пошла к двери, говоря на ходу быстро:

– Твоя дочь идиотка! Я думала, ты хоть умнее…

Она вдруг остановилась, все так же осторожно ступая по каменным плитам, вернулась на прежнее место и сказала:

– Но я одного не могу понять. Зачем эти игры? Зачем ты заглядывал под юбку моей дочери? Похотливые взгляды. Почему? Это цветок, моя дочь, моя жизнь. Я помню то время, когда она была моей единственной радостью… – она задумчиво подняла голову, сложив руки на груди.

– Эй! Садовник, открой глаза. Ты слышишь? – Катя вытянула ногу и носком туфли повернула его лицо к себе. – Не спи!

Старик приоткрыл глаза и посмотрел на нее с ненавистью. Она, видя, что он слушает, продолжила с чувством:

– Как бы тяжело мне не было, как бы не устала я, но стоило мне увидеть ее и тяжесть проходила. Радость охватывала меня, когда она бежала ко мне. Моя дочь, мой ребенок, она протягивала руки и о чем-то рассказывала, обнимая мои колени повторяла: «Мама, я люблю тебя!» Я гладила ее по голове и боль проходила. Та боль, что присутствовала во мне и не давала покоя. Она исчезала. Стоило мне прикоснуться к моей девочке, увидеть ее лицо даже издали. Мне становилось легче. Впрочем, тебе не понять этого. Ты не способен на такие чувства.

Катя поморщилась и отступила назад, говоря:

– Ну и подыхай! Раз тебе не терпится.

Глава 7

На следующий день вечером, после ужина, прогуливаясь по своему обыкновению во внутреннем дворе, я случайно обнаружил, что дверь, ведущая в подвал, приоткрыта. Я огляделся по сторонам и быстро спустился по ступенькам. Передо мной была небольшая площадка, дальше виднелась лестница, ведущая вниз. Я стал осторожно спускаться, постепенно погружаясь в полумрак. Дневной свет едва проникал сюда из маленьких окон похожих на бойницы, расположенных с левой стороны. По мере того, как я спускался, становилось еще темнее и когда идти стало невозможно, я остановился. Ступеньки вели еще ниже. Только я нащупал в кармане зажигалку, как наверху послышался шум открываемой двери, и луч фонаря скользнул вниз. Я услышал голос:

– Опять лампы перегорели…

Свет фонаря упал на ступеньки и медленно пополз по ним.

«Катя, это ее голос» – пронеслось в моей голове.

Я спрятался в небольшую нишу в стене и замер, боясь пошевелиться, но время от времени все же выглядывал, наблюдая ее приближение. Я заметил, что в левой руке она держала маленькую плоскую бутылку, а в правой связку ключей. Ключи звенели при каждом ее шаге монотонным и печальным звоном. Катя остановилась совсем рядом, в двух шагах от меня. Я почувствовал аромат ее духов и услышал ее дыхание, так тихо было вокруг. Отхлебнув из бутылки, она переложила связку ключей в другую руку и свободной рукой стала шарить по стене, чуть не задев меня по лицу. Щелкнул выключатель и зажегся свет, неяркий, но он позволил ей увидеть меня.

– Какого черта ты здесь делаешь? – произнесла она растерянно.

Я выступил из ниши и, глупо улыбаясь, попытался обойти ее, чтобы подняться по ступенькам к выходу, но она схватила меня за отворот куртки и рывком развернула к себе.

– Это место не для тебя… Здесь, – она топнула каблуком о каменную плиту, – лежат пять человек. Двое из них похоронены заживо. Хочешь быть шестым?

Я отшатнулся, видя, как она уставила на меня взгляд, который постепенно превращался из спокойного в пронзительный.

– Здесь нет никаких пейзажей! – продолжила Катя.; А если и есть, то вряд ли тебе понравится, – она нервно засмеялась. Взгляд ее затуманился.

– Я устала. Какой крепкий коньяк, – прошептала она еле слышно и, опустив мою куртку, оперлась о стену, опустив голову. Через пару секунд она выпрямилась, бутылка выпала из ее руки и со звоном покатилась по полу.

– А. это ты? – Катя удивленно посмотрела на меня, будто в первый раз увидела. – Почему ты не в постели. Уже поздно. Я бы тоже легла, пожалуй, – она обхватила меня за шею. – Пойдем отсюда. Здесь так мрачно и сыро.

Я помог ей подняться, отвел в комнату и уложил на кровать. Она тут же уснула, раскинув руки.

В один из вечеров я заметил свет в спальне ее дочери. Было поздно. В моей голове мелькнула безумная мысль: «Вполне возможно пробраться к ней по карнизу и заглянуть в окно». Я бросил сигарету, нагнулся, потрогал выступ под окном и решился. «Хоть какое-то приключение», – подумал я, спуская ногу. Все оказалось на удивление просто. Через несколько минут я оказался уже на середине пути и, схватившись за водосточную трубу, решил передохнуть. Затем продолжил свой путь.

Однако, когда я дошел до ее окна и заглянул в него, моя левая нога соскочила с карниза и я полетел вниз. Все это произошло так быстро, что я не успел даже толком испугаться, как очутился на траве. Газон в этом месте был мягкий, и я растянулся на нем. От удара спиной у меня перехватило дыхание, я отдышался и через некоторое время встал. Оглядываясь и отряхивая травинки, прилипшие к одежде, я увидел Катю.

– Вы не ушиблись? Зачем вас туда понесло? – Она смотрела на меня удивленно.

– Сторублевая бумажка. Ее унесло ветром и она прилипла к карнизу,; попытался оправдаться я.

– Да ну? – она удивилась еще больше. – Из-за этого?

Катя, видимо, догадывалась об истинной причине, и ее лицо изменило выражение. Она засмеялась.

– О Боже! Какой стыд. Да вы с ума сошли! … Но зачем?

Она подошла ближе и заглянула мне в глаза внимательно всматриваясь.

– Что у вас в голове? Что там происходит? Я хочу понять. Что?

Я молчал, не зная, что ей ответить.

Катя вздохнула печально и продолжила:

– Какие пейзажи вы могли там увидеть? Натюрморт? Может эротические зарисовки из спальни молодой девушки? Но где же ваш карандаш?

Она осуждающе покачала головой:

– Наброски обнаженной натуры. Конечно. Это же так увлекательно. Подглядывать. До моей спальни вы еще не успели добраться?

– Нет, не успел, – ответил, наконец, я.

– Больше не смейте выходить за ограду, – строго добавила она. – К черту ваши пейзажи!

Она повернулась, чтобы уйти и обернулась. Ее лицо выражало недоумение. Катя сказала взволнованно:

– Я еще могу понять подростка-школьника, занимающегося этим. Но… – она презрительно поджала губы. – Вы же взрослый человек, образованный, воспитанный. И так…

Я набрал воздух и, выдохнув, ответил с горечью:

– Вам не понять или вы никогда не чувствовали то, что можно чувствовать при этом.

– Да уж куда мне, – вставила Катя.

– Такое ощущение! – продолжил я с еще большим воодушевлением. – Внутри все закипает, и сердце бьется громче, отчетливее. Смотришь и не можешь оторваться. Понимаешь, что нельзя, что надо уходить. Может, уже поздно. И от этого боишься еще больше. Боишься, что тебя заметят… Страх быть пойманным. Он обжигает! Заставляет дрожать все тело мелкой дрожью. Теперь все это вместе. Такая гамма ощущений! Какие краски! Где еще можно испытать такое? И какими еще словами можно передать все это в полной мере?

Катя внимательно слушала мой монолог.

– Понимаю, – она кивнула головой. – Но тем не менее. Хотя бы незаметно. Не так явно и открыто. Какой вы азартный! Вечерами вашу комнату будут закрывать на ключ. С этого дня.

– Но позвольте! – возразил я. – Есть еще одно и я подозреваю, что вы знаете, о чем я говорю.

– Что такое?

– Я про девушку. Та, которая пропала. Я знаю, она там внизу, и слышал ее стоны, это ее голос…

– Вам послышалось. – Катя недовольно поморщилась.

– Но крики были предсмертные, так кричат, когда умирают! Я знаю!

– Знаю! Что вы можете знать, кроме своих пейзажей? Это вам не краски размешивать. В жизни все намного сложнее, чем вам кажется, – сказала она категоричным тоном.

На ее лице отобразилось страдание. Катя вздохнула и добавила печально:

– Иногда приходится делать ужасные вещи, совершать такие поступки, от которых самой страшно становится… Тяжело… Мне всегда жалко, когда я так поступаю и горько на душе.

– Зачем же вы так делаете? Это нехорошо…

– А что еще остается? – перебила она. – У меня нет другого выхода. Такова моя жизнь, но я всегда играю по правилам.

Голос ее задрожал. Она продолжила, волнуясь:

– А вы… Вы… Что знаете о смерти? Что видели в своей жизни? Цветастую палитру и разрисованных матрешек? Веселую радугу на небосклоне? Яркое солнышко?

Катя смотрела прямо на меня и внезапно глаза ее стали наполняться слезами. Она отвернулась в смущении, достала платок и поднесла к лицу, всхлипывая. Затем слегка успокоившись, повернула ко мне лицо с заплаканными глазами и сказала с выражением:

– Вы видели, когда-нибудь, как у матери отбирают ребенка и бросают в огонь? Когда отец смотрит, как его сын истекает кровью и ничем не может ему помочь… Вы видели такое? Его лицо обращенное к небесам? Как он страдает! Видели? А корабль полный людей? – она подошла вплотную и заговорила с еще большим чувством и выражением. – Он вдруг разламывается пополам! – Катя взмахнула руками и опустила их вниз. – Затем медленно погружается в морскую бездну, оглашая все вокруг безумными воплями!

После этих слов она отступила назад, и произнесла намного тише и спокойнее:

– А утром встает солнце и на неподвижной глади воды плавают обломки и десятки еще живых людей стонут и просят о помощи. Вы когда-нибудь такое видели? – прошептала она.

– Нет. Что вы! – воскликнул я.

Катя тут же повысила голос:

– А я видела и знаю, что такое смерть и как она выглядит. И не вам меня совестить!

– Хорошо. Хорошо. Не волнуйтесь так, пожалуйста.

Я попытался ее успокоить, нежно обнял за плечи и предложил:

– Пойдемте спать. Уже поздно.

– Да… Да, конечно, поздно. Поздно что-то менять, – устало промолвила она. – Простите меня Бога ради. Я устала и хочу спать. Я так люблю тишину.

Мы зашагали, обнявшись. Потом я поднял ее на руки и понес, как ребенка. Она закрыла глаза и склонила голову на мое плечо. Так я донес ее до комнаты, бережно опустил на кровать и позвонил горничной. Та пришла тотчас, неся ночную рубашку.

– Это ее любимая, самая мягкая! – прошептала горничная и заперла за мной дверь спальни.

Долго проспать Кате не удалось. Разбудил стук, навязчивый и монотонный.

– Когда же это прекратится? Ужас какой! – Катя несколько раз перевернулась, затем сбросила одеяло и встала со словами:

– Я так хотела проснуться утром. Какое это счастье – спокойно спать до самого утра!

Она вышла из комнаты, прошла по коридору и поднялась по лестнице, ведущей в башню.

– Что вы здесь делаете в 11 часов вечера? – спросила она у рабочего, стоявшего возле оконного проема.

– Работаю, – ответил он на ломанном русском.

– Но ведь уже поздно. Спать не хотите?

– Нэт!

Катя подошла к нему, спрашивая:

– Устал, наверное? Посмотри вот туда, – рукой она показала на двор.

Он повернул голову, улыбаясь.

– Нет вон там, ниже. Что видишь?

Он нагнулся, высунувшись из проема, пытаясь разглядеть то, что она показывала.

– Да, да, только правее и еще ниже. – Обеими руками Катя быстро схватила его за ноги и резко подняла вверх. Он задержался, цепляясь за стену, и соскользнул вниз.

А-а-а! – послышалось.

– Не хочешь спать, зато я хочу, – сказала Катя.

К месту падения собралась прислуга, даже повар пришел, потирая живот и жуя на ходу.

Подошел Сергей Иванович. Катя спустилась и встала рядом.

Сергей Иваныч разглядывал тело и смотрел то на Катю, то наверх. Затем сунул руки в карманы и сделал полукруг, обойдя место на котором лежал упавший рабочий.

– Близко не подходите! – одернул он слишком любопытных и, уже обращаясь к Кате, сказал:

– Его голова… Смотрите.

– Что голова?

– Она раскололась. Зайдите правее, отсюда видно.

– Еще бы, – прошептала Катя, сделав несколько шагов. – Да, действительно. Бедный мальчик. Упасть с такой высоты на камни!

Прибежал запыхавшийся прораб. Он сел на землю, обхватив голову руками.

– Как же?.. Как же? – повторял он словно заведенный.

– Надо вызвать скорую, – сказал Сергей Иваныч и удалился.

Катя подошла к прорабу и, поправляя прическу, спросила:

– А сколько ему лет?

Тот убрал руки с лица и ответил:

– 23 года. Это был мой лучший рабочий. Такого никогда не было, – он повернул к ней лицо. – Один ушел в лес и не вернулся… Этот сорвался… Надо уходить отсюда.

– Сегодня один, завтра другой, – равнодушно произнесла Катя, зевнула, прикрывая рот рукой, и не торопясь пошла к дому.

Прораб поднялся и закричал ей вслед:

– Что я скажу его родителям?!

– Какая разница? – она махнула рукой.

***

После того, как она закрыла меня в моей комнате, единственной моей радостью остается пейзаж из окна. Я наблюдаю его постоянно в разную погоду. Удивительно! Какие краски мне удавалось разглядеть. Таких я раньше не замечал. Озеро из окна тоже видно, почти всё. Оно окружено зарослями камыша, который шелестит под порывами ветра и его шелест слышен даже отсюда. Это успокаивает и навевает размышления. Я рисовал его несколько раз карандашом и акварелью. После того как я это сделал, оно перестало интересовать меня, лишь один раз, когда лиловые тучи закрыли небо, вода изменила цвет и этот оттенок показался мне интересным.

Я наблюдаю за Катей каждый день, когда она идет купаться. Она снимает халат, проходя мимо моих окон, и остается в купальнике. Или же одевает его на голое тело. Грудь полураскрыта и ноги… Я положительно влюбился в нее. А может, скорее всего, она влюбила меня в себя? Впрочем, уже не важно.

Мои дни проходили спокойно и безмятежно. Не раз я вставал с постели, подходил к окну, брал альбом и пытался что-то нарисовать. Но ничего не получалось. Тогда я ложился на кровать и закрывал глаза. «Почему у нее такая мягкая грудь?»; думал я, накрывшись одеялом. «Или мне показалось».

Но на ощупь не может показаться. Значит так и есть. Я трогал раньше у других женщин, но это было не то. Ощущение совсем иное. Эта мысль плотно засела в моей голове и не давала покоя. Я успокаивал себя: «Мне показалось». Но на самом деле не могу же я спросить ее об этом. Неудобно. Что она подумает? Как посмотрит своими пронзительными глазами?

В один из последующих дней, проснувшись рано утром, я решил повторить свое приключение. Взял сумку с альбомом, карандаши и вниз из окна. По уже знакомому пути прошел по карнизу и спустился по водосточной трубе, но дальше за воротами. Наверное, меня будут искать. Да и неловко, как-то после того вечера оставаться. Напоследок мне захотелось нарисовать море, придя домой, уже красками. Я запомнил почти все цвета, помнил оттенки. Я прошел парк и удалился в лес.

В этот же день вечером Катя, кутаясь на ходу в халат, пошла по коридору. Она дошла до моей комнаты и, открыв дверь, остановилась. Комната была пуста. Несколько секунд она стояла в нерешительности, осматриваясь. Затем сделала несколько шагов и резко развернувшись, поспешила на выход. По лестнице она спустилась во двор и зашагала по нему своей плавной походкой.

Пройдя несколько шагов, оглядываясь, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону. Наконец, остановилась у самой стены, за которой располагался сад и внимательно еще раз осмотрелась.

– Художник… Ты где? – позвала она тихо. Заметив что-то улыбнулась и осторожно пошла вдоль стены.

– Иди к мамочке! – запела она сладким голосом. – Пора ужинать… Где ты спрятался? Не шали. Все равно я найду тебя!

Взяв в руки палку, стоявшую возле стены, она пошла дальше, приговаривая нараспев:

– Соединись со мной. Я тебя жду-у… Постель такая мягкая. Разве не хочешь?.. Она внезапно остановилась и ударила палкой по большой глиняной вазе в которой росли цветы… Ваза разлетелась на куски.

– Впереди у нас жизнь полная удовольствий! Что ты задумал? Ну-ка признавайся!

Пихая ногами обломки, Катя пошла дальше, дошла до большого дерева и, задрав голову, закричала:

– Я просто хочу тебя поцеловать. Вот и все. Разве нельзя? – она закружилась на месте и, глядя вверх, продолжала:

– Ты оставил рубашку в комнате. Когда ты раздевался, что ты чувствовал? Именно в тот момент, когда обнажаешь отдельные части тела в ванной. Теплые струи. – Тут она остановилась, видимо у нее закружилась голова. Катя несколько раз вздохнула, замотав головой. – Вода еще не успела согреть твою кожу. Ты ощущаешь холод, который касается тебя, твоего тела. Это ощущение… Когда ждешь теплых прикосновений водяных струй. А может не воды, а рук, жаждущих ласкать? Тебе этого хочется? Я знаю, ты опять что-то придумал. Я это чувствую. У меня есть мороженое, оно там, в столовой, в холодильнике. – Она топнула ногой. – Хватит прятаться! Давай поговорим… Покурим, посидим вместе. Расскажи, что тебя волнует. Что не так? Злишься, небось, что я запретила тебе гулять по округе? Но ты сам виноват.

Катя оглянулась в последний раз и, решив, что меня здесь нет, вздохнула и медленно пошла обратно, говоря на ходу с сожалением в голосе:

– Там, в моей комнате, я приласкала бы тебя. Положишь голову ко мне на колени и обо всем забудешь. А хочешь на грудь? Она такая мягкая… Ты сам говорил… Тебе нравятся мои руки. Они могут быть нежными. Очень нежными. – Она отбросила палку и поднялась по ступенькам центрального входа.

Утро.

Сергей Иваныч с виноватым видом постучал в дверь комнаты Екатерины Ивановны.

– Какого черта?.. В такую рань… Ладно, войдите.

Он открыл дверь, нерешительно остановился и сказал:

– Извините, мадам, видимо, он убежал…

Катя повернула заспанное лицо и, несколько раз проведя по нему ладонями, спросила удивленно:

– Кто убежал? Откуда? – она подняла голову, не понимая, что происходит.

– Ваш художник сбежал, – ответил Сергей Иваныч. – Вы сами распорядились докладывать вам в первую очередь, в любое время, обо всех обстоятельствах, с ним связанных.

– Найдите его! – она мгновенно вскочила с кровати с открытой грудью, в розовой пижаме, с раскрасневшимся лицом. – И приведите ко мне! За что я вам деньги плачу?! – она всплеснула руками, сунула ноги в тапочки и, поправляя волосы, упавшие на лоб, выдавила, раздраженно поджав губы:

– Идиоты! На что вы способны? Пить пиво, поставив ноги на скамейку и болтать о всякой чепухе!.. Я уволю вас к чертовой матери!

Катя встала и, направляясь в ванную, бросила на ходу:

– Доложите подробнее, чуть позже, когда я приведу себя в порядок.

Сергей Иваныч вышел, с ужасом поглядывая на графин, стоявший на столе.

Идя по коридору, он разговаривал сам с собой:

– Однако, парень не промах, – он повел головой и повторил. – Не промах. Ушел, как говорят, по-английски. Таких людей не удержишь. Он слишком умен, хоть и кажется простачком… Момент-то выбрал какой! Три часа света не было.

В гостиной собралось несколько человек, включая прислугу. Катя стояла у окна и курила.

– Где начальник охраны? – спросила она, повернувшись и мельком оглядев комнату.

Вошел Сергей Иваныч, с папкой, он сел на стул, достал из папки несколько листов, просмотрел их.

Катя потушила сигарету и подошла к нему.

– Надо полагать, что это объяснения ваших людей, в письменном виде? – спросила она, небрежно взглянув на листки. – И что же пишут эти косолапые бездельники?

– Примерно в 4 утра наш ловкий друг спустился по водосточной трубе из своего окна. Точнее из окна туалета.

– И что дальше? – Катя сделала несколько шагов по комнате и обернулась. – Рассказывайте, рассказывайте. – Она пристально посмотрела на начальника охраны. Взгляд ее сделался пронзительным.

Сергей Иваныч грустно вздохнул и, убрав листки в папку, сказал:

– До города можно добраться только через поселок или по тропинке, идущей по холму. Я распорядился.

Катя досадливо замотала головой, еще раз прошлась по комнате и села в кресло у камина.

– Что еще? – спросила она, глядя прямо перед собой. – Что скажут остальные?

– Ничего, мадам, – ответил за всех Сергей Иваныч.

– Совсем ничего?

– Ну да. А что можно еще сказать?

– Конечно. Сказать вам нечего. Спали все как сурки. Я же просила горничных приглядывать за ним. – Она поманила Сергея Иваныча пальцем.

Тот подошел и нагнулся к ней ближе.

– Я не отпускала его, – сказала она ровным спокойным голосом.

– Не отпускали… – повторил Сергей Иванович и кивнул головой.

– Вы слышите? Не отпускала, – она посмотрела на него холодно, поджав губы. Затем протянула руку и, схватив его за воротник, резко притянула к себе. Несколько секунд она разглядывала его лицо. Ее губы прошептали. – Найдите его… Вы поняли?

– Да, мадам, – выдавил он и покраснел.

– Идите, – она разжала руку. – Возьмите всех, кого считаете нужным. Я приеду позже.

Сергей Иваныч выпрямился, поправляя галстук, закрутил шеей. Все замерли.

– Вы еще здесь? Я хочу остаться одной.

Она сидела неподвижно некоторое время, ожидая пока все выйдут. Когда все вышли, она встала, подошла к окну и распахнула его.

Открылись главные ворота, через них одна за другой выехали три машины. Ворота закрылись. Она наблюдала за тем, как они проехали через парк и, свернув на шоссе, понеслись по нему, набирая скорость.

Она была спокойна, ничего не выдавало в ней внутреннего волнения. Глаза ее напряженно смотрели вдаль на виднеющуюся синеву моря. Прошел день, настал вечер. Катя вышла во двор и, кутаясь в плащ, медленно пошла по аллее. Накрапывал дождь, усилился ветер. Гуляя, она остановилась возле скамейки, села на нее и сидела, неподвижно опустив голову. Но вот что-то встревожило ее. Она подняла голову, будто спохватившись, достала из сумочки телефон и поднесла к уху.

– Ничего больше не трогайте. Я скоро приеду.

Через несколько минут ее черная машина выехала через ворота и понеслась по шоссе.

***

– Мадам, мы все объехали, всю округу, каждый дом. Он как сквозь землю провалился. Его нигде нет. Сергей Иваныч развел руками.

Катя сидела в машине и, приоткрыв боковое стекло, слушала его.

– Что делать? – растерянно продолжал он, внимательно наблюдая за выражением ее лица.

Она нахмурилась и вышла из машины.

Порывы ветра теребили ее волосы и раздували полы плаща.

– Что это? – она показала на дом невдалеке. – Вы там были?

– Да… Да все бестолку!

– А это что за мальчик? Ты здесь живешь?

– Да, это наш дом. Мой отец работает в кузнице, – ответил подошедший мальчик лет восьми.

Пошел сильный дождь, почти ливень. Небо потемнело.

– Пойдемте в дом, а то промокнем! – Катя махнула рукой, ускоряя шаг.

Она вошла в убогое жилище и остановилась возле порога со словами:

– Поразительно, до чего может дойти человеческая нищета! Вы здесь живете? Разве здесь можно жить? – она развела руками.

– Будешь жить, если жить больше негде, – ответил мальчик.

Сергей Иваныч наклонился и прошептал ей в самое ухо:

– Вы сами обложили их налогами и позвольте заметить, слишком большими.

Она сделала недовольное лицо и ответила:

– Значит нужно больше работать, трудиться. Это все оговорки для лентяев и бездельников.

Вошла девушка. Она встала возле стены и стала испуганно смотреть на происходящее.

Катя потянула мальчика за рукав:

– Это твоя сестра? – она выбрала стул почище и села на него.

– Да.

– Твой отец работает в кузнице. Он что-то видел, может рассказать?

Ответила девушка:

– Он не может говорить, мадам. – У него обожжено горло.

Катя удивилась и, посмотрев на Сергея Иваныча, произнесла растерянно:

– Зачем обожжено? Кто обжег? Что за вздор!

– Так получилось. – Сергей Иваныч заелозил ногами. – Он заперся в сарае, а они подожгли его, – ответил он вкрадчиво и рукой показал на охранников.

– Идиоты! – Катя вскочила со стула и сжала руки в кулачки. – Вы перестарались! Зачем надо было поджигать сарай?

Те выстроились в шеренгу и стояли, опустив головы.

– Это что, – продолжала она, прохаживаясь вдоль шеренги, – доставило вам удовольствие? Стоять и смотреть на пламя, наслаждаясь своей силой и превосходством? Я велела найти свидетелей и все! – она гневно посмотрела на Сергея Иваныча. – А вы, что наделали? – Катя поправила мокрые волосы, упавшие на лоб, наклонилась к мальчику и спросила: – Сколько тебе лет? – и ласково погладила его по голове.

– Скоро восемь исполнится, – мальчик поднял на нее голубые глаза и серьезно посмотрел.

Катя присела на корточки перед ним и, заглянув в его лицо, спросила с надеждой в голосе:

– Твой отец не может говорить, но если бы он смог написать, то, что видел. Он умеет писать?

– Нет, не умеет, – ответила за брата его сестра. – У него не было времени учиться. Он постоянно работает, чтобы прокормить семью.

Девушка приблизилась и повысила голос:

– Это наша жизнь! Работать за кусок хлеба…

Катя развернулась к девушке и перебила: