Вспомнить всё… Сборник рассказов лейтенанта о своей службе в Чечне 2003—2005 гг.

Посвящается моему старшему брату, а также всем мальчишкам, кто мечтал служить в армии, но по каким-то причинам этого не случилось.

© Дмитрий Александрович Братчиков, 2024

ISBN 978-5-0062-5075-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вспомнить всё…

Сборник историй из жизни молодого лейтенанта в условиях контртеррористической операции на территории Чеченской Республики (2003—2005гг).

Для кого эта книга?

Для молодых людей 19—25 лет – узнать, как жил, о чём думал их сверстник двадцать лет назад, в таком же возрасте выполнявший боевые задачи в зоне контртеррористической операции. Любопытно получилось: в процессе написания книги я к своему удивлению обнаружил неподдельный интерес девчонок, которые взапой читали первые главы и требовали продолжения, чем сильно меня вдохновили на дальнейшие труды.

Эта книга и для моих друзей, кто был рядом и захочет с грустной улыбкой предаться воспоминаниям об ушедших днях. Для родителей, для мам, которые так и не знают, чем мы там занимались, потому что спрашивать и лезть с вопросами в моей семье, например, это не принято.

Лишь однажды мама меня спросила, робко глядя в глаза:

– Ты правда людей убивал?

– Я не знаю, но стрелять в ту сторону приходилось.

На страницах этой книги я расскажу о таких моментах, благо в моей службе их было немного – и слава Богу, что не только этим запомнились мои два года в Чечне. Приятного чтения.

Пролог

Помню своего деда Дмитрия Павловича – фронтовика. Однажды, когда он гостил у нас дома, я задал ему вопрос: «Дед, расскажи о войне!»

На тот момент мои познания о сражениях ограничивались игрой в танчики на развороте тетрадного листа. Знаете, это когда, прицелившись, рисуешь на своей половине большое синее пятно шариковой ручкой, переворачиваешь лист и, прижимая детским кулачком это место, отпечатывается взрыв на стороне противника, в надежде подбить чужой нарисованный танчик. Кстати, спустя тридцать лет я всё ещё непревзойдённо играю в такие танчики со своими детьми, и что характерно – регулярно выигрываю.

Я принёс деду бумагу, ручку и попросил нарисовать бой.

Дмитрий Павлович стал чертить линию обороны наших войск и немецких, он наносил тактические знаки, пулемётные точки, стрелков, колючую проволоку, минные заграждения… Такие обозначения, знаете, не каждый взрослый разберёт, и мне сразу стало скучно. «Деда, – протянул я разочарованно, – что это? Ты войну мне будешь рисовать? Где взрывы, где это всё?» Дед был серьёзен: он не знал, как ещё показать мне войну.

Ему она представлялась иначе. Тогда я попросил его рассказать про какой-нибудь случай на войне. Он был краток: «Сидели мы в окопах, блокада Ленинграда, продовольствия не хватает, голод. По ночам авиация сбрасывала подразделениям боеприпасы и продовольствие. В ту ночь сбрасывали мешки с горохом. И один мешок упал на моего сослуживца. Так он и погиб», – закончил дед. Я был в недоумении. Я ожидал героических историй, как в фильмах, а он…

Дед устал и прилёг отдохнуть. Я не стал его больше беспокоить – родители мне говорили, чтоб я его не тревожил, ведь он недавно перенёс инфаркт. Этот случай запал мне в душу. Я видел фильмы про войну – там взрывы, стрельба, а вот живой участник рассказывает какую-то чушь… Это не укладывалось в моей детской голове.

Зачем я все это вспоминаю?

Я пишу книгу о «своей» войне, о службе в Чечне, и мне пришла мысль, что ты, дорогой читатель, возможно, будешь испытывать те же чувства, что и я тогда в детстве. Будь к этому готов. Не суди строго, война – это не только взрывы, стрельба и стоны раненых. Это прежде всего грубая, тяжёлая и нескончаемая работа, которая высасывает из людей все силы и души.

Полустанок

Итак, минуло двадцать лет со дня посещения неведомой страны с мультяшным названием Чучундра. Именно страны, ибо нравы и порядки на территории воюющей республики отличались от жизни на «большой земле», там было все по другому. Какой дурак по собственному желанию напросится туда, где есть большая вероятность стать калекой, трупом или пропасть без вести в чеченском плену?! После осознания этих фактов и столкновения с тамошней действительностью чётко понимаешь, что ты в Чучундре.

Перрон периферийного городка Н., только-только выдохнувшего после смрада и голода 90-х. Тёмный полустанок, пара тусклых фонарей, спящая кассирша в здании вокзала, пара человек, ожидавших проходящего поезда на запад. Родители и небольшая компания друзей приехали в это «торжественное» место провожать на службу своего родного, пьяного и радостного лейтенанта. Все знали, что он едет в горячую точку, и отгоняли мысли, что это прощание может быть последним совместным событием. Дмитрию не хотелось смотреть им в глаза, он старался держаться бодро, без грусти. Благо в крови было плюс 40 градусов, и в принципе, если бы родные не грустили, можно было бы даже веселиться. Ему думалось так: «Какая к черту Чечня, до неё ещё доехать надо, а это целая неделя – отпуска!!!»

А по пути в Новосибирске он встретит своих приятелей, с которыми в училище договорились прорываться при распределении в Чечню – ни больше, ни меньше, так как тихие пьяные гарнизоны России их тогда не волновали, лишь было стремление проверить себя, делать то, чему учили на занятиях по тактике и другим военным дисциплинам.

Поезд уже подошёл, на посадку было пять минут, все стали быстро целоваться и обниматься. Прощались. Чёрт бы побрал ту девочку, которая в самый последний момент придержала руку Дмитрия, посмотрела с тоской в глаза и тихо произнесла: «Ты только вернись». «Всё настроение испортила, зараза», – подумал Дмитрий, швырнул сумку в вагон и запрыгнул на подножку трогающегося поезда. Его служба и полная самостоятельность началась тогда – в августе 2003 года, когда закрылась дверь вагона, и поезд отошёл от перрона родного города, родной Сибири. В двадцать один год Дмитрий отправился на Кавказ воевать за Родину.

Не покупайте пирожки и не ездите на такси…

Дорога к месту службы заняла несколько дней, была пьяная и весёлая. Встретились с ребятами-лейтенантами в Новосибирске и поехали в Моздок. В то время там был основной перевалочный пункт всех войск, направляющихся в Чечню.

Настроение было серьёзное – к вечеру второго дня решили, что пить хватит, нужно прийти в себя и настроиться по-боевому, всё-таки не на прогулку едем. Из нас, сибирских парней, ни один не бывал на юге России. Все знания о Кавказе заканчивались на стихах Лермонтова и рассказах о том беспределе, который творили чеченские боевики с пленными солдатами.

Да и вообще, у человека, жившего с рождения до двадцати лет в одном и том же месте, не хватало широты мысли представить, что кроме Сибири ещё где-то люди живут и могут быть свои порядки, отличные от наших. Мы ехали на войну недоумевая, чего так долго там можно делать, – верили, что вот мы щас приедем, быстро всё поймём и победим врага. Это просто без нас, молодых образованных кадров, там дело встало и мы им покажем, чему нас обучили в училище. И, конечно, получим всякие ордена и медали.

На второй день в наш вагон подсел какой-то мужик, который с нами как-то быстро познакомился. Выяснилось, что в Чечне он не первый год, и вроде бы капитан, едет в Ханкалу после отпуска. Нам было решительно интересно всё, что он говорил, потому что он казался нам старым и бывалым. Хотелось узнать подробностей о боях, операциях и прочей военной работе.

Вместо этого получили житейские советы совсем другого характера. И сейчас я понимаю, что он сказал очень ценные для каждого из нас слова. «Не покупайте пирожки у местных на вокзале, не ездите на такси. Вас могут запросто отравить, или увезти в какой-нибудь горный аул под дулом пистолета». Откровенным и ужасающим было то, что можно погибнуть, не доехав до войны, до своей части.

Не знаю, был ли он тем за кого себя выдавал, неважно. Но я благодарю того капитана за то, что он тогда появился и просто передал нам чувство настороженности на враждебной территории. К нам пришло понимание, что шутки закончились, и пора включать голову на полную мощность!

Настроение после этих разговоров совсем упало, и последние сутки мы ехали в тягомотном ожидании предстоящих опасностей. Да и трястись в душном вагоне четыре дня уже обрыдло.

Моздок, Моздок… Как много в этом слове. Кто был, поймёт, кто не был – не догонит…

Ещё в Прохладном мы проводили из поезда Малыша, он один ехал в часть и очень переживал, что нет плеча товарища рядом. «На кого вы меня тут одного бросаете?!», – с грустью сказал Малыш и сошёл на перрон. В следующий раз я увидел его спустя пятнадцать лет, в социальных сетях, всё с ним хорошо, слава богу.

Мы тронулись дальше. Впереди нас ждал город Моздок. В вагонах уже ощущалась южная жара и после прохлады сибирского августа нам было непривычно.

Выгрузились. Кто в форме, кто в шортах и майке, как турист. «До службы ещё не скоро», – думали мы и были не правы. Повторюсь, несмотря на то, что война в Чечне шла уже почти десять лет, нам как-то путанно объяснили, как туда добираться: как и что делать, мы узнавали у бывалых преподавателей, которые тоже толком ничего рассказать не могли, так как давно уже там не были. Информация была противоречивой, и мы решили, что разберёмся по ситуации.

Нам рассказали, что из Моздока нас должны отправить либо на вертушках, либо на бронепоезде, либо на колонне в Чечню по своим частям. Для этого нужно было появиться в комендатуре и выяснить, как действовать дальше.

Собрались мы кучкой у комендатуры ж/д станции, кто-то из наших отправился к коменданту. Помощник коменданта, который вышел посмотреть на вновь прибывшее пушечное мясо, естественно попытался нас трахнуть за отсутствие формы одежды и вообще за праздный вид. Так сказать, попытка привести нас к «нормальному бою»¹ была засчитана.

На вопрос о бронепоездах, вертушках, колоннах помкоменданта рассмеялся и сказал, что надо ждать неделю. Может, две. Ребята, кому нужно было в Ханкалу и Борзой, так и поступили – остались ждать военного транспорта в районе аэродрома на сборном пункте. Когда помощник услышал про станицу Калиновскую, – ближайший к Северной Осетии гарнизон в Чечне – он сказал: «А вам рядом – езжайте на такси. Если перекусить, то вон полно бабулек, пирожки продают».

Перст указующий ткнул нам на синюю копейку, стоявшую возле вокзала, в которой сидел грузный осетин. «Вот на ней езжайте». Вспоминая слова капитана из поезда и проклиная помощника коменданта, мы начали рассовывать свои сумки и грузиться в салон гнилой копейки, надеясь только на русский авось и частично провидение Господне.

Это позже, когда отесались, поняли, что, скорее всего, таксисты платили долю военным дельцам из комендатуры, и те направляли проезжающих в Чечню на такси.

Позже Моздок у нас уже ассоциировался с отдыхом, куражом, пьянкой и проститутками. Ибо это был город, в котором отдыхали военные на пересылке или, как в нашем случае, сбегали из части «выпустить пар». Так мы его и называли – город проституток и таксистов, потому что больше никого мы там и не видели – точнее, было некогда знакомиться с местным населением. Мы приезжали, спускали за сутки все деньги, и с опустошёнными карманами и мошонками возвращались отдавать долг нашей Родине.

Запомнилась нам поездка с осетином. Первым делом он нас спросил: «Зачем такие большие сумки таскаете?!» На наш немой вопрос – в смысле?! – пояснил: «Были б женатые – понятно, жена бы носила, а так непонятно, зачем самим такой груз таскать». «Ага, нифига себе Кавказ», – подумали мы в недоумении.

Дорога пустынная. Очень непривычно – машин не встречается в прифронтовой полосе. С собой нет оружия, немного нервничаешь от неизвестности. В голове мелькают мысли: «Куда нас везут?! А если таксист – это бандит?! А мы вообще правильно едем?» Я поясню для более молодого поколения: в то время не то что навигаторов и GPS в телефонах не было, сотовая связь не везде была. Ах да, и телефонов тоже у многих не было. В общем, ехали мы «на измене».

Таксист ехал километров сто в час. Минут двадцать спустя нас нагнала другая машина, также довольно потрёпанная, и обошла нас с небольшим превышением в скорости. Наш таксист взвизгнул «вах, шайтан!» – и надавил на акселератор. Он разогнал старушку до такой степени, что мы опасались не доехать до службы, – вдруг машина развалится и мы убьёмся? С видом победителя он обошёл своего недруга и снова начал тошнить по сто км в час. Стоит ли говорить, что темпераментные мужчины бодались на трассе ещё добрые полчаса, пока наши дороги не разошлись.

Досмотры на блокпостах на выезде из Осетии и въезде в ЧР нагружали наш мозг новой действительностью. Проехав часа полтора, мы свернули с основной трассы на просёлочную дорогу. Там нам встретился солдат – один из наблюдателей за дорогой, ведущей в часть. Выглядел он удручающе, попрошайничал сигареты у проезжающих машин, какой-то безразличный взгляд. «Вот это угроза НАТО, – наверное, читалось на наших недоуменных лицах. – Если такие бойцы воюют в Чечне, то понятно, что за бардак тут творится». За этими невеселыми думами, немного нервничая от неизвестности впереди, мы подъехали к КПП нашей части…

Где мы, а где война?! Начало

Известно ли тебе, дорогой читатель, ощущение, которое возникает перед неизвестностью? Это как впервые идёшь на экзамен, где нужно себя показать, – точнее, всё, чему тебя учили, но ты не знаешь, как это будет происходить, как настроен преподаватель или аттестационная комиссия из незнакомых тебе людей, которые будут сейчас решать твою судьбу.

Восприятие обострено, максимальная собранность, – ты чувствуешь позвоночником малейшие колебания внешней среды. В таком состоянии мы миновали КПП части, где, по нашим расчётам должны были провести ближайшие два года своей молодой лейтенантской жизни.

На КПП строгий сержант осмотрел нас с ног до головы. Разговаривая с ним, я мельком огляделся и увидел, что за нами наблюдают несколько пар глаз из бойниц, и мы на прицеле. После мирной жизни, когда оружие держал в руках лишь на учениях, на полигоне да в караулах, а в любом наряде на КПП выдавались только штык-ножи, ощущать, что всё вокруг боевое и направлено в твою сторону, было непривычно. Дополнял картину наведённый на наше такси крупнокалиберный пулемёт КПВТ, установленный на БРМ (боевая разведывательная машина).

Как выяснилось позже, пропускным режимом в части занимались в основном разведчики, так как считались самым боевым подразделением части. Хотя по факту самыми боевыми были мы, пехота, так как ежедневно выполняли боевые задачи полка вне его расположения. Разведрота, к сожалению, была придворным подразделением, и выполняла роль церберов по усмирению вышедших из-под контроля офицеров части – а такое не было редкостью в нашем гарнизоне.

Так вот, стоим мы на КПП, ждём, пока наряд по КПП свяжется с дежурным по части – доложить о вновь прибывших лейтенантах. Время идёт. Мы понимаем, что есть свои формальности по отношению к чужакам. Мы только направлены в часть, но ещё не закреплены в ней приказом. Мы никто и звать нас никак, сержант это знает, разговаривает свысока и неуважительно: у него есть возможность покомандовать офицерами, чем он и пользуется с удовольствием, бесцеремонно распорядившись оставаться на месте. Ну что ж, время расставит всё по местам.

В училище нам привили понятие офицерской чести, личного достоинства, уважения к форме, к воинскому званию, к старшему чину, каким бы ни был человек. Посягательство на святое – на офицерскую честь, личное достоинство – пресекать жёстко и хладнокровно, и ни при каких условиях не спускать с рук. Это закон для офицера.

Поэтому, сержантик, мы ещё встретимся в полку, на учениях, при выполнении б/з, и спросим с тебя как с понимающего – строго, по уставу, без лишних слов. Проверяй нас скорее и пропускай дальше: нам ещё представляться, знакомиться с командованием, и тратить на тебя нервы недосуг.

Первые впечатления обманчивы

Мы миновали КПП и двинулись дальше по бетонке, к другому пропускному пункту – непосредственно в городок. Было жарко по-южному, пот предательски тёк под х/бшку, руки оттягивали баулы с вещами.

Бетонка в полку, да и вообще все дороги в Чечне возле военных городков состояли из железобетонных плит, уложенных в два ряда, по которым могла идти гусеничная колёсная техника без разрушения дороги.

Участок между КПП был ограничен. С одной стороны – бетонный забор, с другой – забор из колючей проволоки. Прошли второе КПП, и вот мы на территории военного городка. Ещё на подъезде увидели две жёлтые панельные пятиэтажки – и в голову закралась мысль: а где палатки и война? А оказавшись на территории, ещё больше опешили.

На подстриженных газонах вертятся поливалки. Бордюры белоснежные. Идеальный порядок – даже в училище такого не было. Вторая мысль: мы что, в показной полк попали? Чего-чего, а этого мы никак не ожидали. «Приехали, блин!» – разочарованно бросил я.

Нам следовало представиться командиру полка и получить направление в свои будущие подразделения. Естественно, мы с моим закадычным училищным другом по прозвищу дядя Коля мечтали попасть ну если не в одну роту, но уж точно в один батальон, – но этому не суждено было случиться. Раскидала нас с дядей Колей судьба в виде начальника отдела кадров и строевой службы (в простонародье НОКИС) на целых два года в разные батальоны и разные уголки Чечни. Дело в том, что наш полк выполнял на постоянной основе боевые задачи по сопровождению воинских грузов вне расположения части, то есть боевое охранение колонн, чему будут посвящены отдельные главы.

Не помню, как мы представлялись командиру полка, помню, как уговаривали старого майора с пропитым лицом не разлучать друзей, но он был непреклонен. Мы сдали документы на оформление и пошли искать общагу.

Нам указали на вышеупомянутые пятиэтажки. Это были дома офицерского состава, где жили семьи офицеров части. В каждом доме было по две квартиры для молодых лейтенантов.

Наша квартира №15 (она же «пятнашка – палёная хата»: сколько раз старшее командование палило наш офицерско-распиздяйский состав в часы веселья и разгула, не сосчитать. Пить запрещалось даже в личное время, но об этом позже) находилась на пятом этаже в первом подъезде и представляла из себя обычную трёшку. В самой большой комнате стояли армейские двухъярусные кровати. О! Это же был настоящий хостел! Только военный.

В квартире никого не было, это и понятно, разгар рабочего дня. Единственным, кто нас встретил, был Аркадий – офицер полкового узла связи (спустя два года он нелепо погиб перед самой своей заменой из Чечни). Мы познакомились, и он нам показался бывалым – ну конечно, он раньше нас приехал и уже вовсю принимал дела и должность в штабе полка. Аркадий был таким же молодым лейтенантом. Родом он был из Моздока, по национальности осетин – в общем, самый местный из нас. Он, в отличие от нас, служил почти дома и лучше всех понимал, как правильно общаться с местным населением, поскольку здесь вырос, и то, что для нас было в диковинку, для него было привычным.

Аркадий обрисовал нам обстановку, насколько сам её знал, и мы быстро подружились. За разговором мы не услышали, как в квартиру кто-то зашёл, раздались женские голоса. «Хм, – подумали мы и переглянулись, – так у нас ещё и девчонки в квартире». Как молодые и амбициозные гусары, мы ещё со времен училища были не прочь приударить за противоположным полом, делали это из любого состояния. Сами понимаете, в училище казарменное положение не предполагало свободного доступа к женскому населению города. В короткие часы увольнений нужно было найти в городе приятную девушку, познакомиться с ней, взять телефон и уговорить ждать в будущее увольнение.

Это была старший лейтенант Лиля и прапорщик Оля, мы быстро узнали их имена. Видеть женщину в военной форме так близко нам ещё не доводилось, да и в принципе не ждали мы такого, к тому же и старше нас по званию. Лиля была высокой, рыжей, с большими чёрными глазами и пышным хвостом волос, Оля – чуть ниже ростом, блондинка, и хвостик немного меньше торчал из-под армейской кепки. Конечно же мы, было дело, пустили обильную лейтенантскую слюну, и прикинули, кто за кем будет ухаживать. Ибо пропускать такое явление в армейской среде не принято, а на войне тем более.

Нам, конечно же, быстро и шепотом объяснили, что у Лили есть парень – офицер штаба нашего батальона, старший лейтенант, а у Оли роман с комбатом первого батальона. На этом мы и приостановили свои притязания, поняв, что бой неравен и проигран, но служить ещё долго и не проиграна война. А самое главное, что если есть эти две барышни в полку, то найдутся и другие, за которых мы всё равно поборемся, как только разберёмся в местной конъюнктуре межполовых отношений части.

Дело близилось к вечеру, моему корешу Дяде Коле сказали, что батальон в Ханкале и нужно будет ждать очередную колонну, чтобы добраться до своего подразделения. Моя же рота, по слухам, была на заставе, а как туда попасть, я не представлял, и когда нужно будет опять показаться на глаза командиру, также не было ясно.

Как мы уже поняли, совсем скоро нас разбросает, поэтому не торопили события и в бой с первого же дня не рвались. Мы понимали, что надо отдохнуть с дороги, более-менее изучить местные реалии, узнать, когда ожидаются обстрелы наших подразделений и выяснить боевую обстановку вокруг части. Для нас это было первостепенным – мы же приехали воевать.

Смеркалось, мы вышли на балкон покурить. Напомню, что квартира находилась на пятом этаже, и с балкона открывался шикарный вид на горизонт, где уже просматривались горы. Внутри полоски леса, пересекавшей равнину, текла река Терек. На переднем плане, а если ещё точнее, за забором нашей части сразу располагалась станица Калиновская, в честь которой и был назван наш Калиновский гарнизон – «Форпост на южных рубежах».

Ещё ближе, уже на территории части, прямо перед нашими глазами рядами стояли ряды одноэтажные казармы отдельных рот и подразделений части. Ремрота, инженерно-сапёрная рота (с этими ребятами мы будем неразлучны целый год, выполняя задачи по инженерной разведке местности), вышеупомянутая рота разведки, рота материального обеспечения (в простонародье – рота материального обогащения), ну и, конечно, танковая.

Между казармами находился малый плац части, – про него будет отдельная история, – где воспитывался личный состав, а если выразиться прямее, то проводились самые натуральные экзекуции нарушителей воинской дисциплины. Также этот плац повидал пьяные виражи на купленной машине в исполнении нескольких лейтенантов, одним из которых был ваш покорный слуга.

А пока что мы стояли на балконе, курили, и, начитавшись книжек о войне и вражеских снайперах, прикрывали кулаками огоньки сигарет, дабы не стать снайперской мишенью в первый же день приезда в часть, в собственной общажной квартире.

Слышал ли ты, мой дорогой читатель, как начинает свою песнь мулла? Для меня это всегда неожиданно. Вздрогнул я и в тот самый первый день, когда служитель Аллаха заорал в свой громкоговоритель с вершины минарета.

И тут я прозрел: здесь всё для нас чуждо, мы ничего не знаем, и неясно, откуда ждать беды – а нас о ней предупреждали, нам угрожали и нас отговаривали, но мы вопреки всему поехали проверять себя и свои страхи.

В тот самый момент, когда где-то очень близко чужие люди поклоняются чужому богу, говорят на незнакомом тебе языке, и всюду слышен голос их молитв там, где ты выполняешь свой долг перед Родиной. Ты понимаешь, что вообще ничего не понимаешь, и будь ты постарше, наверное, затосковал бы от всех этих мыслей.

Но молодость, пора несложных желаний взяла верх, – мы мгновенно забыли философский вопрос, который было завис в горячем мозгу: «Какого лысого мы тут делаем?» – и стали думать о насущном. В частности, вспомнив, что мы офицеры, а не какие-нибудь там курсанты, и что у нас есть полное право выпить пивка за приезд, отправились в магазин, он же военторг части, за нехитрыми покупками.

Армия хоть и проста по своей сути, но не настолько, как это может показаться на первый взгляд, – её наполняют, пусть и малость зомбированные системой, выкроенные по шаблонам военных училищ, но люди, которые имеют особое чувство юмора. Находиться в армии долго и не иметь чувство юмора невозможно, иначе можно свихнуться.

К чему бишь я… А, всё к тому же, – мы пошли в магазин и наткнулись на кафе в торце второй пятиэтажки, – с названием «Чебурашка».

Кафе «Чебурашка» в воинской части – согласитесь, странно. Герой советского мультика гордо красовался на стене, а в своей лапке мило держал шарики. И так захотелось мороженку! Ведь даже в старом полковнике живёт ребёнок, а мы-то лейтенанты.

Оказалось, под этой вывеской скрывается пивняк для офицеров. «Та ещё маскировочка», – отметили мы про себя, когда переступили порог данного заведения, смутились и расхохотались. А смазливую барменшу Ленку мы прозвали просто – Ленка Чебуратор, чтоб не запутаться в разговоре, о какой Лене идёт речь, ибо обсуждения намечались нешуточные. Служба на глазах приобретала новые смыслы – веяло женским теплом, предвкушением особых побед и возможностью скрашивания армейских будней.