Read the book: «Стокгольмский синдром»
ДЛЯ МАМЫ ОНА ПРОСТО УМЕРЛА…
Мама всегда считала Олеську своей собственностью. Дочь должна была любить только ее, дружить только с ней, слушаться ее, разумеется, беспрекословно, выполнять каждое ее пожелание еще до того, как мамуля соизволила высказать его, и подробно рассказывать ей не только о том, что с ней происходит, но и о каждой промелькнувшей у нее даже самой мимолетной сокровенной мысли. Потому что даже их поток мама неизменно стремилась контролировать целиком и полностью. И если эти самые мысли по какой-то причине казались маме неправильными, то она категорически запрещала Олеське так думать, по поводу и без повода вставляя угрожающее: “Иначе ты мне не дочь!!!”
Эта фраза еще много лет приходила к Олеське в страшных снах…
Олеся была на редкость жизнерадостным и неунывающим ребенком, но временами на нее тоже могли нахлынуть грусть и тоска. Заметив это, мама тотчас же требовала от дочери полного отчета о ее душевном состоянии. И, если какие-то Олеськины детские страдания и переживания представлялись маме глупыми, то она попросту запрещала своей дочери страдать и переживать по этому поводу и приказывала радоваться.
– У тебя все хорошо! – с угрожающими нотками в голосе повторяла добрая мамочка, и с каждым произнесенным словом градус нажима все повышался. – Ты поняла меня?! У тебя все хорошо!!! А иначе ты – просто неблагодарная свинья, которая не способна ценить все то, что мамочка для тебя делает!!! У меня постоянно сердце из-за тебя болит, а ты еще чем-то недовольна?! У тебя все хорошо!!! Поняла меня?!
Быть неблагодарной свиньей Олеська не хотела. Наоборот, она искренне старалась быть хорошей послушной дочерью. Весь мир вращался для нее вокруг мамы, и она изо всех сил стремилась угодить ей, попросту не зная еще тогда о том, что вообще имеет право на какие-то свои мысли и чувства. Даже если они не нравятся маме.
Ведь все эти мысли и чувства принадлежат ей, – и только ей. И они вовсе не обязаны нравиться ее маме.
Но тогда она еще просто не знала об этом.
Разумеется, у Олеськи никогда не было ни друзей, ни подруг. Всех их мама изгоняла из жизни дочери с решительностью цербера, охраняющего бесценное сокровище. Единственным человеком, которого Олеся посмела полюбить в детстве, – помимо мамы, – была ее первая учительница. Мама восприняла это, как самое страшное предательство, и на протяжении нескольких лет изо всех сил старалась настроить дочь против этой женщины, по поводу и без повода стремясь дать ей понять, что она обратила свой взор на совершенно недостойного того человека. Как ни странно, Олеся прекрасно понимала мамину ревность и до смерти боялась ее жестоких слов, этих ее постоянных и совершенно беспочвенных нападок на дорогого ей человека, но при этом не сдавалась. Ее первая учительница была добрейшей женщиной в этом мире, и Олеся боготворила ее и готова была отстаивать даже перед мамой…
В принципе, ее мамуле уже тогда, в раннем детстве, следовало бы понять, что дочь готова ломать себя ей в угоду только до определенного предела. Но ради тех, кто был ей по-настоящему дорог, Олеся уже тогда готова была сражаться до конца. Ради близкого человека она могла не подчиниться маме и даже пойти ей наперекор, хотя даже сама еще не осознавала этого до конца.
Иногда мама чувствовала ту грань, за которую нельзя заходить. Но она не видела в этом ничего страшного для себя. Например, тогда она просто терпеливо дождалась, пока дочь окончит начальную школу, выйдет из-под сильного влияния своей первой учительницы, и опасная соперница постепенно исчезла из их жизни сама собой. Правда, мама еще долго не могла простить свою дочь и временами с удовольствием припоминала ей эту ее нелепую влюбленность в ту “совершенно глупую и непорядочную”, на ее взгляд, женщину. В чем именно проявлялись ее глупость и непорядочность, Олеся, правда, так никогда и не поняла. Но у нее уже была тогда совершенно другая жизнь, другой круг общения, другие учителя; у ее любимой учительницы, наоборот, появились новые ученики, и общение с ней как-то постепенно само собой сошло на нет.
К великой радости мамы…
Олесе было двенадцать лет, когда у нее появилась собака Дина. Она долго мечтала о ней и безумно любила… Дина оказалась сложной собакой. У нее был очень тяжелый упрямый характер, она плохо слушалась, убегала, грызла вещи, переворачивала все вверх дном… Но Олеся ее любила, потому что для нее это было единственное близкое существо.
В принципе, глядя правде в глаза, Олеська, тогда еще маленькая неопытная девочка, просто не справилась с сильной упрямой служебной собакой, не смогла ее выдрессировать, как следует. Помочь ей было некому, а о профессиональных кинологах тогда, тридцать лет назад, никто еще даже и не слышал… И, вместо того, чтобы как-то помочь дочери, – например, где-то через знакомых найти человека, который помог бы выдрессировать собаку, – через четыре года мама просто приняла решение ее усыпить…
Олеська ревела полгода. Она просто не могла прийти в себя. При одной только мысли о Дине слезы начинали течь ручьем, и их было не остановить. Маму это раздражало и бесило. Она не желала, чтобы ее дочь убивалась по какой-то там собаке. И она снова и снова спокойным менторским тоном разъясняла безутешной дочери, что у них не было другого выхода, что они вместе приняли это решение, и ей давно уже пора перестать страдать.
В любой ситуации всегда есть другой выход. Но это Олеся поняла только спустя много лет. А тогда она всего-навсего потеряла единственного друга и не знала, как ей вообще жить дальше…
Они убили совершенно здоровое молодое животное, которому еще бы жить да жить… И Олеся, наверное, до конца жизни не простит себе этого. Да, от нее тогда ничего не зависело, да, она никак не могла помешать своей маме сделать то, что та задумала, а потом еще и извратить все это так, словно это Олеся сама приняла такое решение. Да, если маме приходила в голову какая-то мысль, она перла напролом, как танк, и противостоять ей было невозможно, потому что она попросту все сметала на своем пути… И все-таки… И все-таки простить себе этого Олеся так и не смогла…
Ей было тогда семнадцать… И она целиком и полностью зависела от своей мамы.
Кстати, ее дорогая мамуля вообще всегда стремилась усыплять животных, которые имели несчастье попасться на ее пути. После Дины они подобрали сбитую машиной собачонку, вылечили ее и оставили у себя. Тишка был очаровательной белоснежной болонкой с повадками избалованного кота: такой же ласковый и вальяжный. Мама пару лет просто не спускала его с рук, расчесывала по пять раз в день, хотя в этом не было никакой необходимости, – просто потому что хотела сделать ему приятно. И целыми днями причитала, как она любит Тишеньку, и что только Тишенька любит мамочку, в отличие от ее собственных неблагодарных детей, которые ее не уважают и не ценят…
А потом у мамочки изменились приоритеты. Она нашла себе нового мужа, надумала к нему уйти и без малейших колебаний предложила Тишеньку усыпить со словами:
– Ведь он же все равно никому не нужен!.. Что ему мучиться зря?..
И она посмела предложить это своей дочери после того, через что та однажды уже прошла по инициативе своей милой, заботливой и любящей мамочки!..
Олеся на тот момент была на восьмом месяце беременности; они с мужем жили на съемной квартире и ну никак не могли позволить себе собаку… Но пережить еще раз то, что ей уже пришлось пережить однажды, Олеся просто не смогла бы. Поэтому она, не раздумывая ни секунды, приехала и забрала Тишу, напутствуемая причитаниями мамы:
– Зачем он тебе?.. У тебя ребенок скоро родится; тебе не до собаки будет! Усыпили бы, – и все!..
Да, добрая мамочка, как всегда, была в своем репертуаре…
Потом был бабушкин кот, которого бабушка просто обожала, который был для нее вместо ребенка, которого она любила, наверное, больше всех внуков и детей вместе взятых… Маму всегда это бесило. И вот бабушка умерла. И кот оказался никому не нужен…
– Коты не привыкают к другому дому! – безапелляционно заявила мама. – Милосердней будет его просто усыпить!..
И это говорила любящая дочь, которая бросалась на гроб матери и безутешно рыдала целых две недели после ее смерти…
У Олеси всегда были сложные отношения с бабушкой. Признаться честно, они лишь в последние пару лет и нашли общий язык, – до этого бабушка была для нее совершенно чужим человеком. Но, просто в память о том, что это была ее бабушка, – а это был ее любимый котик, ради которого она и жила-то в последние годы, – Олеся даже и мысли не могла допустить о таком кощунстве…
Да ладно животные… Самое страшное заключалось в том, что маме постоянно мешали люди, окружающие ее. Причем, вовсе даже и не чужие ей люди… Неоднократно, например, когда еще бабушка была жива, мама рассуждала о том, что могла бы жить вместе с ней, если бы там не было ее сестры, младшей бабушкиной дочери, с сыном… Они ей мешали… Так же ей мешал и последний бабушкин муж… И тот же несчастный кот…
Бабушка вообще была в этом смысле, как Олеся поняла уже гораздо позже, очень гостеприимной. Она готова была пустить к себе, в свою однокомнатную квартиру, всех родственников, у которых возникли проблемы, – и, ради бога, приходите со всеми своими домочадцами, супругами, детьми, животными… Маму это злило до невозможности. Почему-то она искренне полагала, что бабушка должна была привечать только ее одну…
А остальных – тоже усыпить, наверное, чтобы не мешали…
А потом ей перешел дорогу уже ее собственный сын, Олесин братец, мамин обожаемый золотой мальчик, которого она боготворила… Но он, зараза такая, вырос и перестал соответствовать мамочкиным идеалам. К тому же, он не слишком понравился ее новому мужу, который не захотел жить с уже довольно-таки взрослым пасынком, а братец воспринял это весьма болезненно. И мама пришла к выводу, что он может помешать ее счастью, и фактически бросила его… Со словами, что она никогда не променяет свою новую любовь на какого-то там сына…
Да, ему на тот момент было уже пятнадцать… Но он до сих пор был совершенно маменькиным залюбленным сыночком, который, простите, в туалет не решался сам зайти без ее помощи и одобрения. Поэтому остаться без мамы, – пусть даже и в таком возрасте, – для парня оказалось страшным ударом, от которого он, наверное, так и не оправился до сих пор…
Пожалуй, действительно милосерднее было бы его тоже усыпить…
Именно тогда Олеся уже и начала потихоньку осознавать, что ее мама – страшный человек. Она готова была без зазрения совести попросту уничтожать всех тех, кто ей не угодил. Причем, делала это совершенно спокойно и осмысленно.
Ради достижения своей цели, – причем, зачастую совершенно непонятной окружающим, – она готова была пойти по трупам. И горе было тому, кто по глупости умудрился встать на ее пути!..
Олеськиного мужа мама тоже с удовольствием усыпила бы, если бы ей только представилась такая возможность. Но дочь, опять же, взбрыкнула и не позволила ей это сделать. Потому что любила. Потому что на каком-то этапе он был ей важен и нужен. Мама рвала и метала, отрекалась от неугодной дочери, а потом обещала ее простить, если она все-таки будет готова признать свои ошибки и заблуждения, но реально сделать ничего не могла. Потом, после нескольких лет замужем, Олеся поняла, что больше не любит своего мужа. И спокойно развелась с ним. Так что ему тоже удалось выжить. А Олеся снова оказалась под маминым крылом…
Мама была счастлива и не скрывала этого. Теперь дочь снова целиком и полностью принадлежала ей.
Хотя, нет… Не совсем целиком. Потому что в память об Олесином не слишком удачном замужестве остался сын…
Он был совершенно обычным нормальным ребенком. Две руки, две ноги, туловище, голова… В принципе, милый, симпатичный, добрый и очень смышленый мальчишка, взявший от обоих своих родителей только самое лучшее… Мамин первый внучек, кстати…
И она возненавидела его просто лютой ненавистью. Вероятнее всего, даже и не потому, что у него были какие-то несовместимые с мамиными понятиями недостатки, а всего лишь из-за того, что дочь его любила…
Первые года жизни внука Олесина мама лишь изредка поглядывала на него, как на некое диковинное насекомое, которое смеет отвлекать на себя внимание дочери, – то самое внимание, которое должно было полностью доставаться ее мамочке. Сам по себе внук ее совершенно не интересовал, не вызывал ни малейших чувств или эмоций, – нечто вроде бессловесного приложения к дочери, отнимающее у нее то драгоценное время, которое она должна была уделить беседам с мамочкой. Довесок, одним словом. Прицеп, который, с ее точки зрения, сломал ее дочери жизнь и лишил любых надежд на счастье. В нем все было не так, на взгляд любимой и любящей бабушки… Не так ходил, не так сидел, неправильно бегал, не то говорил, не так выглядел, не так себя вел… На том этапе жизни Олеся вообще оказалась в довольно сложной ситуации, без денег, периодически без работы, без каких бы то ни было перспектив, – и это все из-за этого ребенка, разумеется!.. Если бы не он, она могла бы жить, припеваючи, а теперь должна тянуть его, непутного, никому не нужного… И мама, разумеется, не упускала случая лишний раз напомнить дочери об этом. Но Олеся тогда была реально слишком замордована жизнью, чтобы обращать внимание на мамины слова и задумываться об их истинном смысле. Она просто стремилась выжить любой ценой. И, как ни странно, ей это удалось.
Постепенно все как-то наладилось. У Олеси стало постабильнее с доходами. Прошли проблемы со здоровьем. Она уже не была больше такой нервной и взвинченной, как раньше; она, наконец-то, смогла вздохнуть и оглянуться вокруг себя. А также услышать то, что все эти годы пыталась донести до нее любящая и заботливая мама.
А мама, на тот момент, все разговоры сводила только к одной теме. И изо всех сил старалась объяснить дочери, что у нее вырос полный урод. Причем, и физически, и морально. И Олеся просто схватилась за голову в панике…
Да, ее сын как-то незаметно вырос. Из бессловесного довеска он превратился в довольно рассудительного, очень чувствительного и, главное, вполне разумного мальчугана, который реально страдал от постоянных нападок и издевок любимой бабушки… А та словно рассудком сдвинулась на этой теме и реально поставила своей целью сжить его со свету…
Когда Олеся, наконец-то, это осознала, она просто пришла в ужас. Ее мама откровенно травила, изводила и сживала со свету собственного внука, который на тот момент едва пошел в школу. И она, не жалея ни сил, ни времени, ни нервов пыталась убедить дочь в том, что та вырастила некое убожество и недостойное жизни ничтожество, которое теперь нужно поскорее извести. Мама часами, неделями, месяцами открытым текстом, не стесняясь в выражениях, стремилась донести до дочери, что этот моральный и физический урод просто не достоин ни любви, ни заботы, – не достоин жизни, в конце концов. И поэтому желательно бы его, наверное, тоже усыпить…
Олеся, к сожалению, не сразу осознала, насколько это серьезно. Поначалу она решила, что это просто обычное недопонимание между представителями разных поколений. Поэтому она еще года три безуспешно пыталась примирить маму с внуком, не понимая еще до конца, что ей нужно попросту спасать ребенка и бежать от нее без оглядки… А она тщетно пыталась показать маме, какой он у нее умный, талантливый, добрый, красивый, в конце концов… Ей так хотелось, чтобы мама увидела это, поняла, оценила…
Но Олесе это так и не удалось. Буквально с каждым днем мама ожесточалась все больше… Хотя, куда уж больше… Ее ненависть к собственному внуку временами просто пугала…
И Олеся понемногу начала понимать, что маму просто бесит сам факт существования в жизни дочери другого человека, которого она осмелилась полюбить…
Самое смешное заключалось в том, что все эти годы у Олеси не было никаких проблем с самим ребенком. Как это ни странно, он у нее вырос действительно очень добрым и не по годам мудрым; он даже не сердился на бабушку и никогда не пытался рассказывать Олесе ничего плохого про нее. Он даже не рассказывал ей о том, как бабушка его обижает, какие ужасные вещи заявляет ему, – все это Олеся узнала уже потом. А сын, наоборот, всегда защищал бабушку перед ней, говорил, что ей трудно, что она просто одинока и хочет внимания…
Олесиному сыну было десять лет, когда мама просто поставила ее перед выбором: или ребенок, или она. Олеся так и не поняла никогда, на что конкретно она рассчитывала. Как ни печально это осознавать, но, в любом случае, даже в угоду мамочке, она не смогла бы ни усыпить ребенка, как ненужную собаку, ни выгнать, как бывшего мужа. Для Олеси так и осталось загадкой, чего ее мама на тот момент хотела добиться. А добилась она своим поведением лишь того, что ей действительно пришлось сделать этот выбор.
Да, что греха таить, мама всегда была для нее чем-то святым. Олеся долгие годы готова была на все ради нее. Потому что это была мама. Но сын – это была часть ее самой, ее плоть и кровь, ее душа и ее сердце. Поэтому у нее и выбора-то не было, на самом деле.
С момента тех памятных событий прошло больше десяти лет. У Олеси вырос чудесный сын, которому она доверяла целиком и полностью. Она просто сама всегда удивлялась, как он сумел, столкнувшись еще в раннем детстве с такой уничижительной ненавистью, вроде бы, самых близких людей, остаться при этом таким добрым и отзывчивым, готовым всегда прийти на помощь и поддержать.
Только вот красивое нежное слово “бабушка” с тех пор стало для него ругательным…
А Олеся для своей мамы просто умерла. Ну, да и бог с ней!..
ПОДКАБЛУЧНИК
Эта история на самом деле совершенно незамысловата и весьма обыденна. Но при этом так и просится, чтобы ее разместили где-нибудь в TikTok. Там встречается немало сценок, обыгрывающих похожие ситуации, и это выглядит со стороны весьма забавно.
Но, поверьте, когда нечто подобное имеет место в вашей жизни, забавным и веселым это уже не кажется. Скорее, наоборот, – это очень грустно и весьма печально. А самое главное, – совершенно необъяснимо и непонятно нормальному человеку…
Начиналась эта история вполне обыденно. Супруг по имени Георг пришел с работы домой, где его преданно ожидала на тот момент еще очень сильно любящая его молодая жена Олеся.
– Мне сегодня Митя звонил, – сообщил Гера счастливой молодой жене. – Предлагает встретиться в выходные с ребятами!
Митя – бывший однокурсник Георга и вообще замечательный парень. Он немало помог в свое время их семье, и Олеся была очень благодарна ему за поддержку, и вообще испытывала к нему самые теплые дружеские чувства, на которые только была способна. Остальные "ребята", тоже бывшие однокурсники, таких эмоций у нее не вызывали, – возможно, потому что она видела их только один раз – на собственной свадьбе, – и попросту совершенно не знала. Но впечатление они на нее произвели вполне достойное; ни алкоголиками, ни дебоширами, ни хулиганами они, вроде бы, не были, так что Олеся никогда даже и не пыталась препятствовать их встречам с Георгом. Скорее, напротив, потому что супруг не так уж часто куда-то выбирался, а Олеся прекрасно понимала, что ему тоже надо расслабиться и развеяться.
– Так это же замечательно! – обрадовалась она за мужа. – Вы давно не виделись; конечно, надо встретиться! Во сколько вы договорились?
– Так это… – замялся Георг. – Я уже сказал, что не приду…
– Господи, почему?.. – недоуменно воскликнула Олеся. – Наоборот, сходи, развейся!..
– Так он же предлагает встретиться без жен… – промямлил Георг.
– И что из этого?.. – еще больше озадачилась Олеся.
– Так я же без тебя должен буду пойти…
– Ну, естественно, – согласилась жена, по-прежнему не понимая, в чем проблема.
– Так тебе же это неприятно будет… – промямлил Георг.
Олесин мозг вообще отказывался понимать ситуацию.
– Да почему же мне это должно быть неприятно-то?..
– Ну, ты же обидишься, если я пойду один…
– Да почему я должна обижаться-то?.. – Олеся хлопала глазами, глядя на любимого мужа. – Я в любом случае не смогла бы пойти с тобой, даже если бы нас обоих пригласили! Ты сам прекрасно знаешь, что ребенка нам не с кем оставить, а брать его с собой пока вообще не вариант, – он слишком маленький! А ты сходи обязательно, ты с ребятами давно не виделся, – надо же хоть иногда встречаться!
– Так они же пить будут!.. – привел самый ужасный аргумент Гера.
Олеся снова недоуменно похлопала глазами.
– И что?..
– Так ты же не любишь, когда я выпиваю…
У Олеси невольно вырвался вздох, слегка похожий уже на рычание.
– Гера, ничего страшного, я не расстроюсь, если ты даже придешь пьяный!
– Так я же не пью…
– Я знаю, что ты не пьешь. Поэтому и говорю, что совершенно даже не расстроюсь, если ты все-таки выпьешь с ребятами! Я прекрасно знаю, что напоить тебя до поросячьего визга просто невозможно, а немного расслабиться в хорошей компании, – почему бы и нет?..
Надо заметить, что Георг не пил от слова вообще. Так что у Олеси реально совершенно не было никаких основания переживать по этому поводу.
– Но я не хочу пить!.. – с отчаяньем в голосе проблеял Георг.– Ты же знаешь, что я совсем не пью…
– Ну, значит, не пей, – в чем проблема-то?.. – уже начала раздражаться Олеся. – Просто посидите, пообщаетесь, – вы же сто лет не виделись!
– А ты потом на меня обидишься! – упрямо повторил Георг.
– Господи, Гера, да не обижусь я! – Олеся уже реально готова была просто затопать ногами, – может быть, он хоть тогда ее услышит?..
– В любом случае, я уже сказал Мите, что не приду! – привел последний контраргумент Гера. – Я сказал, что меня жена не отпускает!
После этих его слов Олеся просто выпала в осадок.
– Что ты сказал? – тихо переспросила она.
– Я всегда говорю, что ты против того, чтобы я с ними встречался, и запрещаешь мне это! – с гордым видом заявил муж.
– Но зачем??? – Олеся реально была просто в шоке. – Господи, Георг, я никогда не запрещала тебе встречаться с друзьями! Зачем выставлять меня перед ними какой-то ревнивой чокнутой идиоткой, которая боится мужика из дома выпустить?!
– Ну, я же знаю, что на самом деле тебе это будет неприятно, и ты обидишься на меня и закатишь потом скандал!
Шило – мочало, – начинай сначала!.. Хотя, нет, со скандалом, – это было уже что-то новенькое!..
– Я хоть раз закатывала тебе скандалы из-за твоих друзей? – тихо спросила Олеся.
– Нет, но я и не встречался с ними после свадьбы! Потому что я знаю, что ты против будешь!
– Гера, а давай, ты не будешь за меня решать! – Олеся понемногу начинала выходить из себя. – Я как-нибудь сама с этим справлюсь! И, если ты по какой-то причине просто не хочешь встречаться со своими друзьями, так имей мужество так прямо им об этом и сказать, а не прятаться за мою юбку! И уж, тем более, не надо выставлять меня перед ними полной идиоткой! Я ничего тебе не запрещаю! Ты – свободный человек, и тебе пора научиться самому принимать решения!
– Ну вот, видишь, ты злишься на меня!.. – чуть не плача, как ребенок, начинает вдруг верещать взрослый тридцатилетний мужчина. Осталось только ногами затопать и повалиться на пол. – Я еще и не ушел никуда, а ты уже истерики мне закатываешь!.. Я знаю, что ты меня никуда не отпустишь! Ты никогда меня никуда не отпускаешь!.. Ты меня превратила в тряпку какую-то, в подкаблучника, а я – человек!!! Надо мной все друзья смеются, все говорят: "Она у тебя, что, вообще дура??? Как ты позволяешь ей так с собой обращаться?!" Ты меня просто унижаешь перед всеми…
– Гера, – спокойным голосом перебила его Олеся, хотя на самом деле она была в шоке от этой истерики любимого мужа, – истерики уже не первой и, к сожалению, далеко не последней. Как на них реагировать адекватно, Олеся пока еще просто не понимала. – Гера!.. Ты вообще о чем сейчас говоришь?..
– Ты затравила меня!.. – Георг продолжал выкрикивать это, уже брызжа слюной, словно в каком-то трансе. – Я был нормальным человеком!.. А во что ты меня превратила?!
– Гее-раа!.. – по слогам, как в разговоре с душевнобольным, произнесла Олеся. – Ты вообще здоров?..
– Нет!.. – с каким-то даже упоением завизжал супруг. – Я истерик!.. Это ты во всем виновата!!! Это ты меня таким сделала!!! Я был нормальным человеком!..
– Гера, ты бы все-таки услышал меня, что ли!.. Признаться честно, мне твои вопли как-то уже поперек горла! Может, ты угомонишься, и мы спокойно и разумно с тобой поговорим?
– Ты не можешь ни о чем говорить спокойно!!! Ты только орешь на меня!!! Ты все время давишь на меня!!! А на меня нельзя давить!!!
Олеся некоторое время в ступоре смотрела на мужа, которого она все еще полагала, что любит. Но при этом попросту не знала, как реагировать на подобные его выходки. Надо заметить, что она вообще по натуре не была истеричной и никогда не орала, весьма ошибочно, в данном случае, полагая, что взрослые люди всегда могут спокойно договориться между собой. И до свадьбы Георг тоже не закатывал подобных истерик. Он всегда раньше казался ей разумным и рассудительным. И теперь она в ужасе смотрела на него и не понимала, что ей вообще с ним делать.
Признаться честно, в голове крутилась только одна-единственная мысль: влепить ему пощечину, чтобы прекратить эту совершенно бессмысленную истерику. Но, наверное, это тоже был не вариант и не выход из данной весьма противоречивой ситуации?..
– Гера, ты бы пришел в себя, а то не смешно уже!.. – сказала Олеся. – Мне твои истерики по поводу и без повода уже осточертели! Я совершенно ничего не имею против твоих друзей, и очень хотела бы, чтобы ты с ними встретился! Может, хоть развеешься и успокоишься! А с воплями давай завязывай! А то я уже просто не знаю, как вообще с тобой иметь дело!
– Это ты все время вопишь на меня!!! Ты!!! Ты!!! Это с тобой невозможно иметь дело! Ты считаешь меня придурком!!!
У Олеси окончательно опустились руки.
– Да нет, не считаю. Ты и есть придурок. Ты просто душевнобольной. Я только не понимаю теперь, как ты умудрялся скрывать это от меня те два года, что мы встречались перед свадьбой? О таких вещах предупреждать надо заранее!
– Это ты сделала меня больным!!! Я был нормальным человеком!!!
– Да нет, я полагаю, что нормальным ты никогда не был! Тебя лечить надо. И очень серьезно. Но я этим заниматься не собираюсь.
– Правильно мне все говорили, что не надо на тебе жениться!!!
– Так какие проблемы? Мы легко можем исправить эту ошибку!
Олеся повернулась и ушла в комнату.
А ведь все началось с того, что она совершенно искренне обрадовалась предстоящей встрече мужа с друзьями…
