Read the book: «Операция «Ух», или Невеста для Горыныча», page 4

Глава 6

Полянка, про которую говорил Вихрь, и в самом деле выглядела перспективной для ночлега.

На аккуратной, ровной, словно специально подготовленной для остановки площадке было удивительно уютно для леса.

Снега почти не навалено, от него по бокам укрывали густые кустарники, сверху плотной кроной нависали ели, а еще лежал огромный камень в два моих роста, будто кусок древней стены – казалось, за ней можно спрятаться вообще от любых угроз.

Непонятно только, откуда он тут взялся, до гор было еще далеко, а таких огромных валунов в равнинном царстве батюшки отродясь не водилось.

Впрочем, сейчас меня это мало волновало.

Я поняла, что и в самом деле устала. Хотелось сесть отдохнуть, но не все было так просто.

– Нужно набрать хворост для костра, – огласил Вихрь.

– А как же лучина? – робко спросил Елисей.

Он как самый подмороженный после пребывания в сугробе еще не до конца отогрелся, то и дело его трясло от холода, а может, и еще от чего.

На Вихря он почему-то посматривал с опаской.

– От лучины все не согреемся, – мрачно отозвался Финист, который стал невольным хранителем сего артефакта. – Не сильно-то от нее и тепла много, сколько нес ни разу не пригрела.

– Да кому нужна лучина, – отмахнулся Иван-царевич. – У нас есть самобранка, у нее вино. Нет ничего лучше зимним вечером, чем вино, теплая дружеская компания и женщины!

Волосы на моей голове зашевелились и зашипели, Иван же, понимая, что ляпнул глупость, принялся оправдываться:

– Я не то имел в виду, царевна. Вы ж тем более и не женщина…

Крайняя прядь превратилась в змею, боковым зрением я видела, как она уже выпустила клыки…

Иван же стремительно бледнел.

– То бишь женщина, но не до конца. В общем, я имел в виду другое.

На помощь царевичу пришел Финист. Похлопав незадачливого принца по плечу и едва скрывая улыбку, он произнес:

– Царевич имел в виду, что вы, царевна, входите в дружескую компанию.

– Да-да, – закивал царевич. – Ну какие женщины, мое сердце принадлежит вашей сестре. И никому кроме! Я сцепила губы, сощурила глаза. Ага, конечно. Так и поверила, вешай эту лапшу кому другому.

Впрочем, пока с царевичем в качестве спутника приходилось смиряться.

С ужасом я представила, что, возможно, с ним же придется смириться и в качестве родственника, если с Горынычем все сложится самым печальным образом.

Выбирая между Иваном и Елисеем, Василиса точно выберет первого. Тут я даже не сомневалась.

– У вас чешуя блуждает, – неожиданно вырвал меня из дум тихий голос Вихря.

Я вздрогнула и повернулась.

Егерь стоял удивительно близко, буквально плечом к плечу со мной, и как только смог подкрасться.

– Что? – не поняла я.

– Чешуя, – тихо ответил он, кивая на мое лицо. – Она то проступает, то прячется. Со щек на нос и обратно. Когда есть, когда нет.

Я схватилась ладонями за лицо, прощупывая. Сейчас чешуи в самом деле не было, а ведь утром, когда мы выезжали из дворца, – я точно помню, что натянула перед зеркалом самую паскудно противную чешуйчатость. Но то ли сама забылась, то ли мороз повлиял – сейчас чешуи не было.

Пришлось сосредоточиться, вернуть все обратно.

С уст Вихря слетел смешок.

– Бабка моя тоже мухомор на носу отращивала, – зачем-то сказал он и, развернувшись, отошел.

Я задумчиво взглянула ему вслед, его спина мелькнула за пределами поляны, скрываясь за соснами.

– Эй, куда это он? – спросила я у Финиста, тот как раз раскатывал самобранку, пока два царевича ломали ветки кустарника для костра.

– Вихрь?! – удивился Сокол. – А я почем знаю. Ежели он вам не доложил, царевна, то мне уж подавно не отчитывался. Может, безопасность проверяет.

– Может… – согласилась я. – Я схожу посмотрю.

Финист напрягся.

– Я с вами! Ваш батюшка приказал, это самое… Честь вашу… беречь!

Я косо взглянула на него, возможно, весь сарказм этого мира сейчас отражался на моем лице. Финист даже затылок почесал.

– Ага, понял. Честь она сама ваша… при вас.

– Все верно, – согласилась я. – Ты лучше за этими присмотри, – я кивнула на царевичей. – Бедовые они какие-то.

По следам на снегу я вышла за пределы полянки, стараясь двигаться как можно тише. Почему-то мне хотелось ответить Вихрю тем же, подкрасться так же незаметно, как и он ко мне.

По-детски сказать: “Бу!”, хоть я и понимала: напугать не смогу, но его замечание про чешую я восприняла как гол в свои ворота. Хотелось выровнять счет.

Я потрясла головой.

Вот опять какое-то наваждение. Откуда только берется. Впрочем, сколько себя помню, они всегда были со мной – эти странные слова и понятия, всплывающие из ниоткуда в голове. Я с детства легко вворачивала их в речь, шпарила ими, приводя порой в ужас окружающих, особенно царевну Лебедь.

Та и так меня недолюбливала, а после такой тарабарщины вообще заявляла, что я проклятая.

Впрочем, со временем к этим странностям привыкли. При дворе даже стали применять некоторые словечки, прижилось, в общем.

Я старалась ступать след в след, подобрала полы шубки, чтобы те не шуршали, задевая небольшие снежные сугробы.

Тьма вокруг сгущалась, но меня она не пугала. Это человеческие глаза были плохо приспособлены к темноте, но не змеиные… Мир мгновенно преобразился, окрашиваясь в синие цвета.

Я искала в этих миллионах оттенков синего и серого яркое пятно тепла и нашла… Вдали, метрах в десяти, словно звезда, сошедшая с неба, ярким факелом сияла человеческая фигура.

Я даже зажмурилась.

Горячий, слишком горячий…

Пришлось вернуть себе обычные глаза, так непривычно и даже больно оказалось смотреть на егеря.

“Нужно чаще тренироваться, – подумалось мне. – А то совсем отвыкла на людей смотреть”.

Я все еще подкрадывалась и уже видела Вихря обычным зрением, когда он, не оборачиваясь, произнес:

– Тише, царевна. Спугнете…

Я замерла от неожиданности и досады.

Да как так-то!

– Кого? – шепотом спросила я.

– Ее… – Вихрь вглядывался во тьму и протягивал руку вперед, словно щупал ее.

Тьма шевельнулась.

Выглянула вперед, и я едва не завизжала от испуга, закрыла свой рот руками, чтобы не издать ни звука.

Даже дышать стало страшно.

Навстречу Вихрю вышло чудовище.

Огромное тонкое тело на паучьих ногах, оно ступало в снег, проваливаясь острыми черными конечностями, но делало это абсолютно бесшумно. У тьмы обнаружилась женская фигура, растущая прямо из паучьего тела, и лицо… без лица. Провалы глаз и рта, без носа. Казалось, монстр сейчас нападет и убьет и меня, и Вихря. Один взмах страшных острых ног, и мы станем нанизанными, как добыча на вертел, ужином страшного существа.

Выход был один – сделать монстра камнем.

– Не смейте, – будто прочел мои мысли Вихрь. – Это Нерда. Она безобидна… присмотритесь, царевна.

Вихрь все еще стоял с протянутой рукой, существо принюхалось к воздуху и потянулось к его пальцам. Прижалось страшной щекой к его ладони. Замерло. Пригрелось, будто кошка…

Замурлыкало странным утробным звуком.

В моем горле пересохло, но руки ото рта я убрала. Кричать больше не хотелось.

– Она вышла на наши голоса, – пояснил Вихрь. – Услышала и двинулась. Зимой не хватает еды, и она ищет.

– Кого бы сожрать? – предположила я.

– Ну что вы. Разве она похожа на того, кто может нас сожрать?

Я округлила глаза. Ответ казался очевидным.

– Вообще-то да.

– Взгляните на ее руки, – подсказал Вихрь.

И я вгляделась в тьму, у которой от женской части тела и в самом деле росли руки: мохнатые, как и все остальное, видимо, чтобы монстр не замерз, но в руках я увидела лукошко.

Старое, словно найденное монстром сто лет назад. Явно множество раз сломанное, но после починенное, залатанное какими-то ветками, почерневшими листиками. В лукошке лежали ягоды, скромная кучка рябины, набранная в зимнем лесу с огромным трудом… и какой-то яблочный огрызок.

– Нерды не едят мясо. Но люди боятся их из-за грозного вида. Почти все истреблены. Хорошо, что я увидел ее раньше, чем она вышла на поляну.

– Царевичи бы на нее напали, – догадалась я.

– Я бы не успел ничего объяснить.

– Она понимает речь? – спросила я. – С ней можно договориться?

Вихрь загадочно пожал плечами.

– Когда как… подойдите, царевна, не бойтесь.

Я робко шагнула вперед. Признаться, я даже не ожидала, что мне будет так боязно это делать. Вихрь утверждал, что Нерда безопасна, но весь ее вид внушал обратное.

– Я сейчас возьму вашу руку, не пугайтесь…

Его пальцы коснулись моих, скользнули по коже, бережно взяли ладонь…

От руки Вихря шло приятное тепло, я даже немного потерялась в этих ощущениях. Ведь среди морозного леса это казалось таким странным.

Егерь протянул мою ладонь Нерде, та осторожно принюхалась к воздуху.

Всхрапнула. Будто лошадь.

Я хотела отдернуть пальцы, но Вихрь удержал, да и Нерде как-то с укоризной произнес:

– Не ревнуй… – Прозвучало странно.

Я покосилась на внука Яги, тот же пояснил:

– А вы чего хотели? Она все-таки тоже девушка, пусть и своеобразного вида. Мы знаем друг друга уже много лет, еще со времен как у бабки летом ребенком гостил.

Вихрь говорил ласково, его интонации убаюкивали, и чудовище, словно завороженное, вслушивалось в его голос.

Рука Нерды коснулась моей, я ощутила, как кончики ее шерсти щекочут кожу. Все длилось буквально мгновение, а после монстр, ничего больше не делая, отступил и ушел.

Просто скрылся в чаще.

Я недоуменно обернулась к Вихрю.

– Она просто ушла? – не поверила я.

– Да, – кивнул тот. – Вернется, когда мы уйдем.

– Но мы же ничего ей не говорили. Не просили, не объясняли, не обещали.

– А иногда этого и не надо, – спокойно ответил егерь. – Иногда и без слов все понятно. Нужно вернуться в лагерь, царевна. Думаю, там уже все готово к ужину.

Несколько мгновений я задумчиво молчала, а после потянулась к мешочку с орехами, который был повязан у меня на поясе. Мне ничего не стоило отвесить горстку для Нерды.

– Минутку, – попросила я, подходя к облетевшему дубу. Там до сих пор на нижней ветке болтался каким-то чудом уцелевший листочек.

Потянулась к нему, сама не смогла достать, но мне помогли.

Более высокий Вихрь с легкостью сорвал лист.

– Решили букетик собрать? – поинтересовался он.

Я недобро зыркнула на него и ничего не ответила.

Просто молча выложила на листочек орехи и оставила под дубом.

– Вот теперь можно идти, – буркнула я и сама пошла по своим же следам обратно.

Вихрь следовал за мной.

До поляны мы добрались в тишине, а вот уже там…

Я тяжело вздохнула, оглядывая раскинувшуюся картину…

– Мдэ… – емко выразил мои мысли Вихрь.

В тусклом свете негаснущей лучины на расстеленной скатерти-самобранке как на покрывале расположились двое царевичей. Они устало попивали вино, глядя, как несчастный Финист пыхтит, пытаясь развести костер из худой охапки хвороста.

Финист дул щеки, тяжело дышал, хворост коптил вонючей гнилой гарью, но об огне или хотя бы искрах и речи не шло.

– Вы помочь ему не желаете? – сурово глядя на Ивана и Елисея, спросила я.

– А что мы? – даже не понял, что не так, Иван. – Мы хворост принесли? Принесли. Теперь вот! – он поднял бокал с вином. – Пока огня нет, греемся. У Елисея вообще обморожение, ему больше всех надо.

Елисей закивал.

– Вы не серчайте, царевна Змеина Премудрая.

У меня аж глаз дернулся от дарованного мне прилагательного совершенной формы. А вот Елисей, явно гордый комплиментом, продолжал:

– Вам тоже не помешает согреться, пока Финист над костром колдует. А то не царское это дело… Хотите медовухи?

– Не хочу, – припечатала я и уже была готова пойти на помощь Финисту, как меня отстранил Вихрь.

– Я сам. Отдыхайте, царевна.

Но вот так отдыхать по приказу я как-то не привыкла.

Так и стояла столбом над поляной, наблюдая со стороны за тем, что будет делать егерь.

– Там за камнем ветки сухой рябины были, – сказал он Финисту. – Принеси пару лучин, а я тут пока…

С тяжелым вздохом Ясный Сокол поднялся и ушел на поиски сухой рябины. Весь его вид говорил о том, что он проклял все на свете в этом походе, но если бы не Марьюшка…

Над поляной же с каждой минутой все сильнее сгущалась ночная тьма. Даже лучина потускнела… И если бы не веселый звон бокалов закадычных царевичей, обстановочка была бы совсем гнетущий.

Сев у неразведенного костра, спиной ко мне, Вихрь склонился к даже не тронутому огнем хворосту.

Своим чутким слухом я услышала, как егерь набирает в легкие воздух и медленно выдувает тонкой струйкой… Еще один вдох, и еще… Как легкий всполох света озарил поляну. Затем послышался легкий треск, все сильнее и сильнее.

От радости и недоверия я подскочила ближе к костру, а Вихрь уже выпрямился в полный рост.

– Ну вот, – гордо выдал он. – Годы практики, теперь надо только поддерживать! Где там рябина?

Как раз вовремя из-за каменного уступа вышел Финист, таща с собой в богатырской охапке целый ворох наломанных веток.

Оставалось только непонятным, чем занимались царевичи все то время, пока нас не было. Если Финист и Вихрь справились с задачей за минуту.

Впрочем, а чего я хотела от царских сыновей соседних государств? Холеные, лелеянные, с кучей нянек, игрушек-развлекушек.

Взять хотя бы Василису…

Я тяжело вздохнула.

Может, для кого-то прозвучало бы и странно, но сестру, несмотря ни на что, я все равно любила. Понимала, почему она выросла такой.

А почему я другой.

От меня даже няньки сбегали, в то время когда вокруг нее хлопотали десятки самых лучших.

За роль ее кормилицы боролись, ведь царевна Лебедь напрочь отказалась кормить Василису грудью – мол, испортит фигуру.

Мне же доставалось козье молоко с деревянной ложки. Ни одна кормилица в здравом уме не хотела подходить ко мне, боясь получить укус змеиными зубами от вечно оборачивающегося в чешую младенца.

Так и росли, а когда стали постарше, тут и сам отец смекнул, что мы слишком разные, чтобы нас одинаково воспитывать.

Хотя поначалу Гвидон пытался: выписывал мне и Василисе лучших учителей, но только она сбегала с уроков, предпочитая грамоте примерку украшений с дорогими каменьями. А я все глубже погрязала в свитках.

Учителей слушала, иногда поправляла, потом начинала спорить.

Помню, как едва не подралась с заморским звездочетом. Тот без тени сомнений уверял меня, что земля плоская, лежит на трех черепахах, и вообще солнце скоро налетит на земную твердь.

У меня же волосы на голове шипели и едва в обморок не падали от такой чудовищной жути.

Я топала ногами, говорила, что Земля круглая и крутится вокруг Солнца. Откуда это взяла – сама не знаю, но у меня буквально нутро переворачивалось, когда мне пытались доказать обратное. Тем более с каждым годом их аргументы становились все лучше.

– Ну сама посуди, как земля может быть круглой, – устало убеждал меня сам батюшка. – А как же Навь? Где она?

– Под землей, – бурчала я.

– Во-от, – тянул он. – А если земля круглая, то как у нее может быть это самое “под”? Никак не может, значит, земля какая?

– Плоская, – шипела я.

Не то чтобы соглашаясь, но решая не спорить, а разобраться после, как вписать в существующую картину мира все то, в чем я была по каким-то причинам уверена.

– Царевна, – отвлек меня от мыслей голос Финиста. – В ногах правды нет, садитесь, ужинать.

Для меня уже постелили шкуры, снятые с поклаж, туда и присела. Тихо щипала хлеб, заботливо предоставленный самобранкой, таскала ломтики сала да дольки чеснока. Мне стесняться было некого, тем более и целоваться ни с кем не собиралась. А вкусы мои были весьма специфичны…

Слушала разговоры, которые, казалось, текли вообще на отвлеченные темы. Разомлевший от вина Иван-царевич рассказывал про быков огромных, которые в его царстве живут. Как охоту на них раз в год устраивают.

Елисей кивал, поддакивал и, кажется, начинал уже дремать. Голова его то и дело клонилась к плечам, а глаза прикрывались.

Финист наворачивал свиной окорок, шумно прихлебывая медовухой.

Вихрь тоже не гнушался мясом, выбрав хорошо зажаренного гуся.

Испортил идиллию тот, от кого вообще не ждали.

Котомка Вихря неожиданно раскрылась, и оттуда на свет божий показались двое… Клубок-колобок и растущая из него Гриба.

– Та-дам! – торжественно выдала она, размахивая грибными юбками, так что даже мне такое поведение показалось срамотой немыслимой. – Вы не ждали, а мы пришли! Тухло сидите, ни песен, ни пошлых анекдотов! Ни игр развратных!

У меня аж глаз дернулся.

Вихрь потянулся рукой за клубком в попытке поймать. Но тот неожиданно оказался достаточно прытким для “грибного мутанта-инвалида” – ускакал с Грибой на другой край самобранки.

– А ну лезь в сумку, – сурово рыкнул он на Грибу.

– Вот еще, – хихикнула она. – Там скучно. А собеседник из этого, – она скосила глаза вниз, на клубок, – такой себе. Бурчит что-то на непонятном, то про Ньютона, то про штаны какого-то Пифагора. Так что я отказываюсь, требую душевных разговоров развратного содержания.

Я аж поперхнулась.

Финист перестал жевать.

Иван-царевич икнул, Елисей захрапел и тут же получил в бочину локтем от друга.

– А? Что? Где? – принялся озираться он и тут же примолк.

– О! – еще больше ожила Гриба. – Щас будем играть. В «Что? Где? С кем? И когда?». Классно я придумала, да?

Я недоуменно покосилась на нее, на остальных и поняла, что меня играть совсем не тянет.

– А ну лезь в сумку, – начала уже я. – А то в камень обращу. Мы не договаривались на игры. Только на твою транспортировку до точки высадки.

Гриба замотала шляпкой и принялась резво скакать на клубке по поляне.

– Сама не полезу, и поймать не поймаете. Скучно мне! Вот развлечете, тогда так и быть. Посижу до следующего привала в сумке.

– Я… ик… отказываюсь, – послышалось от Ивана. – Только грибного произвола мне не хватало.

Гриба схватилась за сердце. Притворно так и надломленно.

– А что ж царевичи так игры испугались? Аль скрывают что? Или просто трусишки и испугались? Меня? Безобидного грибочка?

Я закатила глаза к небу. Похоже, брать измором людей, что на проклятой полянке, что на этой у грибов был дар.

– Давайте сыграем один разок, – устало сказала я. – И все! Ты от нас отстанешь! Сразу в котомку и молчок!

Гриба воодушевленно взвизгнула и захлопала тонкими ручонками в ладоши.

– Уиии! Итак, «Что? Где? Когда? С кем?».

Тут неожиданно клубок под ней ожил.

– Игра “Правда или действие”, – начал он монотонным голосом. – Сначала компания решает, с кого начнется игра. Первого игрока спрашивают: «Правда или действие?» Если игрок отвечает: «Правда», то он должен правдиво ответить на вопрос, который ему зададут. Если он выбирает действие, то придется выполнить задание. После того как игрок ответил на вопрос или выполнил задание, то ведущий дальше спрашивает: «Правда или действие?» у следующего. И так далее. Чем коварнее вопрос или действие, тем более интересна и динамична игра.

На полянке повисла тишина.

Даже Гриба озадачилась, но всего на мгновение. Уже через секунду ее шляпка сияла ядовито-зеленым цветом от удовольствия и предвкушения.

– Молодец, колобочище, – похвалила она. – Так даже лучше! Итак, правда или действие! Кто первый?

Она придирчиво прищурила правый глаз и обвела всех цепким взглядом.

– Что молчим? Или бутыль вина крутанем? На кого покажет, тому и отдуваться.

– Ладно, давайте я первый, – вызвался Иван-царевич. – Что делать надо?

– Делать? – прищурилась Гриба. – Стало быть, ты выбираешь не правду нам сказать, а делом сделать. Па-да-зри-тельна… А впрочем, ладно. Такое тебе задание, царевич, поцелуй меня в уста сахарные!

Иван икнул.

Елисей закашлялся, я же попыталась присмотреться к шляпке Грибы, чтобы понять, где у нее вообще эти самые уста.

– Не буду я тебя целовать! Ты же гриб! – возмутился Иван, казалось, он даже чуточку протрезвел.

Гриба надулась, отчего ее споры по полянке снежинками разлетаться стали.

– А что такое? Слабо? А я что, не женщина, что ли? Мне, может, тоже охота большого и человеческого. Я, знаете ли, много десятков годиков мечтала, чтобы меня принц самый настоящий поцеловал.

– Ты же замужем! – неожиданно нашелся Иван. – Я замужнюю не могу.

– Я в разводе, – напомнила Гриба, наступая и прыгая по скатерти к царевичу поближе. – Целуй же меня, ненаглядную. Я не кусаюсь!

Глаза Ивана сделались беспомощными, он вопросительно посмотрел на Елисея, тот был в растерянности, Финист тоже развел руками. Молящим взглядом Иван уставился на Вихря.

– Я заплачу, золотом, – взмолился он.

Вихрь только усмехнулся.

– Она поцелуй принца хочет, а не егеря.

Я же не понимала всего драматизма ситуации. Ну подумаешь, поцеловать Грибу. Как Василису соблазнять, так Иван первым на уши моей сестрице приседал.

Так что я в этом невинном поцелуе даже некую расплату видела.

– Где хоть уста у тебя? – убитым голосом спросил он. – Я не вижу.

– Да тут, под шляпкой, – страстно прошептала Гриба. – Возьми меня на ручки. Вот, не боись! Чмак!

Над полянкой пронесся смачный звук, будто кто-то присосавшуюся пиявку от себя оторвал.

Дальше царевич плевался, а Гриба смеялась как полоумная. Ей развлечение точно доставляло удовольствие.

– Слабы царевичи пошли, – наконец оторжавшись, постановила она и принялась выбирать следующую жертву. Взгляд ее остановился на Финисте. – Правда или действие? Только ты с умом выбирай, а то у меня еще ножка не целована…

Судя по округлившимся глазам Ясна Сокола, выбор был очевиден.

– Правда, конечно!

Глаза Грибы хищно сузились, она словно ждала этого ответа.

– Мы с колобком хоть и в котомке едем, но все слышим. Так вот меня разбирает любопытство: а что там у тебя с Марьюшкой произошло? Поведай-ка нам эту историю. Почему такой богатырь, как ты, Финист, от девицы бегает?

При упоминании имени Марьюшки у Сокола даже челюсти свело. Это было видно по лицу, которое стало мертвецки бледным.

– Действие! Давай, действие! – затараторил он. – Где там твоя ножка?!

– Ага, счас! – Гриба запрыгала подальше от него, в сторону царевича. – Все, я теперь вся царевича Ивана, от губ до последней споры. Так шо лапы прочь от моей ножки. Сам правду выбрал! Поздно отступать!

Финист как-то виновато посмотрел почему-то на меня. Видимо, в моем лице он видел всю укоризну от женского рода на земле за свои поступки.

– Она права, – произнесла я. – Сам выбрал говорить правду, вот и рассказывай.

Тяжко и скорбно вздохнул витязь.

– Давно это было. Молод был, глуп. Вот, бывало, вернешься с похода, от девиц отбою нет… Вскружил мне успех голову. Да и лихой я был, удалой. Бывало, обернешься соколиком и летаешь в окошко то к одной, то к другой. Да девицы и не прочь-то были. Пока я в одну не влюбился. В дочь царскую.

– Марьюшку? – зачем-то уточнил Елисей, он явно был в курсе некоторых слухов про Финиста.

Тот поморщился и отмахнулся.

– Да нет же. Она-то тут при чем. Дочь царскую Забавой звали. Три дня и три ночи соколиком я к ней в покои летал. Любовь у нас была! Руки ее у батюшки царя просить хотел, а как пошел на четвертый день свататься, так мне от ворот поворот дали. Сказали, куда я, дурень, лезу. Где я, безродный, без денег, – а где Забава. Так и она сама посмеялась, выбрала принца заморского и вышла за него замуж. И поминай как звали.

– Поелозила и бросила, повезло, – смахнул несуществующую слезинку Иван-царевич. – Так, а Марьюшка-то где?

– Цыц, – рыкнула я на него, понимая, что Финисту и так нелегко душу наизнанку выворачивать.

– Ну и кинулись меня другие девицы утешать, топил я любовь свою к Забаве в вине, в объятиях чужих. То у вдовушки какой приживусь, то у жены купеческой. То там, то сям!

– Подлец какой! – воскликнула Гриба. – Альфонсина проклятая! А потом, значит, Марьюшку обидел?

– Да нет же… – Финист уже начал злиться. – Надоело мне по бабам да по нелюбимым бродить. Удобно, конечно, везде обогреют, приголубят, баню истопят, накормят, поцелуют. Денег даже дадут. Но душа-то любви просила, да еще и перья выпадать сокольи стали. От тоски!

– От венерической? – уточнила я, подозревая, что перестал оборачиваться Финист в сокола не от грусти душевной, а от другого вида облысения.

Мой вопрос он то ли проигнорировал, то ли не услышал.

– И сказал я тогда, что не достанусь больше ни одной женщине до тех пор, пока та, кому я действительно нужен, трое башмаков железных износит, три посоха железных изломает, три колпака железных порвет. Сразу вдовушкам я стал не интересен. И сделался я странствующим богатырем, пока не узнал, что Марьюшка, девица одна из царства Кощеева, уже вторую пару башмаков изнашивает. Железных.

– Так это же хорошо! – воодушевился Елисей. – Значит, ты ей нужен! Разве не этого хотел?

– Имя у Марьюшки Моревна, дочь навьего царя Мора, – мрачно выдал Финист. – И это в те давние годы она была просто Марьюшкой. А сейчас уже третий десяток разменяла да веса пудов десять наела. Когда ей один посох оставался, я слышал, у нее на меня большие планы были. В царство свое подземное забрать да своим мужем сделать. А я помирать не хочу, жить еще охота… Вот и скрываюсь.

Повисло долгое молчание.

– Стало быть, слово ты свое не держишь? – задумчиво почесывая подбородок, спросил Вихрь. – Выходит, девушка старалась, а ты сбегаешь.

Гримаса скорби отразилась на лице Финиста.

– А я про последние башмаки и посох не знаю. Может, носит еще. Или другого повстречала и про меня забыла. А пока я ничего про это знать не знаю, ведать не ведаю, то и уговор не в силе.

– Это ему мой батюшка подсказал, – вставила свое слово я. – Когда убежище предложил. Но с одним условием: если Марьюшка Финиста все же у нас найдет и башмаки, колпаки, посохи предъявит, то мы Сокола держать не станем. Слово есть слово.

Гриба хищно потерла ручонками.

– Что ж, – она обвела взглядом оставшихся, и мне становилось не по себе. – Кто следующий? Может, дама?

Она покосилась на меня, и я уже была готова мужественно согласиться, но меня прервали.

– Давай, я, – кинул вызов Грибе Вихрь. – Только сама выбирай. Правду или действие! Мне бояться нечего.

Гриба повернулась к егерю, смерила того взглядом.

– Простой ты, как три палки, – буркнула она, поморщившись. – Я тебя на полянке иногда видела, так все грибы при твоем появлении замолкали.

– Доковыряться не до чего было? – сощурился Вихрь, явно насмехаясь.

Гриба вяло махнула юбками.

– Скучный ты. Брать с тебя нечего. А впрочем… – в глазах ее мелькнул интерес, словно ее грибную натуру озарила гениальнейшая идея. – Действие! Действие! Знаю, что тебе делать!

– И? – хмуро выдал егерь, похоже, воодушевление Грибы его не порадовало.

– Раздевайся, – припечатала она. – И танцуй. Соблазнительно!

– Что-что? – брови Вихря взлетели на лоб. – Ты в своем уме?

– А что такого? – всплеснула руками поганка. – Сам сказал, скрывать тебе нечего. Так что показывай телеса соблазнительные, хоть на мужчину погляжу. А то сто лет не видела.

Вихрь недовольно, но все же потянулся к поясу на тулупе…

– Не-не-не, ты подожди, – притормозила его Гриба. – Клубок, музыку! Давай что-нибудь поэротичнее.

– Музыка поэротичнее, Sam Brown “STOP”, – с готовностью отозвался клубок и затянул томным женским голосом:

 
– All that I have is all that you've given me
did you never worry that I'd come to depend on you
I gave you all the love I had in me…
 

Мое лицо принялось заливаться краской, потому что Вихрь, то ли от злости, то ли от чего еще, как-то сильно быстро принялся скидывать с себя одежду.

Колобок пел, Гриба сопела, Иван-царевич подливал вина себе и Елисею, Финист хватался за голову и накладывал на себя знак спасения Перуна. Похоже, понимал, что если б выбрал действие, мог бы оказаться на месте Вихря.

Тулуп улетел в сторону, красная рубаха была следующей, колобок выходил на припев, когда Вихрь отшвырнул от себя первую часть исподнего, обнажая торс!

– Stop befo-о-о-оre! Уou tear me all apa-а-а-аrt? – голосил колобок. – You'd better st-о-о-о-оop!..

Вихрь потянулся к тонким шнуркам, удерживающим штаны на узких бедрах.

Мое дыхание остановилось, легкие забыли, как им вообще двигаться. Я смотрела, как тонкие линии мужских мышц уходят под кромку исподнего… туда, где обычно пряталось то самое, срамное…

– Стоп!!! – раздалось над поляной, и я узнала в вопле свой голос.

На меня недоуменно обернулась Гриба, уставились и царевичи.

Заткнулся и колобок.

– Что не так? – недовольно буркнула Гриба. – Хорошо же сидели!

– Там же срам! – в ужасе выдала я. – Ты что, его до срама раздеть хочешь?

Глаза на шляпке сощурились.

– А что такого? Я, чай, давно не девочка, всякое видела. Может, и тут есть на что посмотреть! Ты ж приглядись глазенками своими змеячьими, а вдруг там чего интересного да впечатляющего прячут!

Ее явно распирал азарт.

Царевичи же недовольно ерзали.

– Царевна права, – неожиданно пришел мне на помощь Елисей, а может, солидарность проявить к Вихрю решил. – Мороз на улице. Чего там на морозе впечатляющего. Поди все скукожилось, не раскукожить.

– Да-да, застудит еще! Лечить его потом! – закивал царевич. – Ну что мы, дети в самом деле, что ли? Да и негоже сынам государевым смотреть на такое, да еще и царевну смущать.

– А ты отвернись, – буркнула Гриба, явно собираясь стоять на своем. – Эй, егерь. Давай, продолжай!

Я зажмурилась и отвернулась.

Колобок уже набрал побольше воздуха и собирался петь, как Гриба неожиданно передумала.

– А, впрочем, вы уже все испортили, – пробубнила она. – Никакого интереса не осталось. Одевайся, егерь!

Тон у Грибы был приказной, такой, что даже я удивилась ее заносчивости. Это ж какое самомнение и гнусный характер были у девицы раньше, если даже после обращения в гриб все это так наружу выпирало.

Вихрь молча надевал рубашку, Гриба же смотрела на меня злобно, словно решала, как отыграется за сорванный стриптиз.

От ее взгляда становилось неуютно, впрочем, она покосилась на Елисея. Первым козлом отпущения явно суждено было стать ему.

– Теперь ты, – буркнула она ему. – Царевну на сладенькое оставлю.

Я сцепила зубы. Ладно, доиграется еще у меня эта грибница недоделанная. Пока же я просто сжала пальцы и уставилась вниз, разглядывая узор на самобранке.

Но то и дело, сама того не желая, взгляд поднимала.

Смотрела, как Вихрь облачается уже в обратном порядке, как застегнул последнюю пуговку на рубашке, как сходил и подобрал тулуп, отряхнул его от снега.

– Правда или действие, княже? – пытала тем временем Елисея эта поганка.

– А можно ли заранее узнать, какой будет вопрос, если я выберу правду? – пытался юлить тот. – Или действие. А то с танцами я не силен…

– Вот еще, я с заданиями не повторяюсь, – бурчала Гриба. – Но раз не хочешь действие, значит, говорить правду будешь.

– А если обману? – вдруг уточнил Елисей, неуютно елозя на заднице по шкуре. – Вот в самом деле, как ты проверишь?

Гриба колыхнула юбками.

– Правда рано или поздно всплывет, стыдно будет не передо мной, так перед всеми… Впрочем, ты уже лжец, – будто невзначай обронила она.

Елисей резко вскочил на ноги, его тут же зашатало от выпитого вина, но это не помешало ему громко, на всю поляну закричать: