Непреднамеренность

Автор обложки Кристина Герасимова

© Дарья Рагулина, 2024

ISBN 978-5-0062-3296-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Открываю глаза. Софи. Чёрт бы её побрал, эту Софи. Мы вместе уже восемь лет, а я не могу вспомнить ни одного своего утреннего пробуждения, в котором было бы счастье.

Сначала я добивался её расположения, долго и муторно добивался… добился. Потом налаживал доходы, чтобы ей угодить, не помню вообще эти три года из жизни. Да и жизнь ли это? Еда, сон, работа, еда, работа, пара часов сна, работа… Потом ещё что-то было, а, да – мы строили этот дом. Вернее, его строили нанятые люди, я работал, чтобы им заплатить, а она жила на побережье Тосканы, чтобы не расстраивать себя видом стройматериалов. А что потом?

А потом она сказала, что не хочет детей. И что физическая близость с мужчинами ей противна. Она даже что-то говорила о том, что будет не против, если я заведу любовницу, но, когда я не пошёл с ней в ресторан в день годовщины свадьбы, она предположила, что я был у другой женщины, и закатила скандал. А я в тот день просто заключал очередной контракт.

Морщусь от воспоминаний, впиваюсь глазами в лицо своей Софи. Ровная, бархатная, свежая кожа. Пушистые ресницы, маленький вздёрнутый носик, лёгкий румянец на щеках, надутые во сне нежные губы, лицо обрамляют блестящие, шелковистые локоны её светло-русых волос. От её красоты внутри всё начинает дрожать, так хочется весь мир положить к ногам этой спящей девушки, на руках её носить, осыпать цветами, себя наизнанку вывернуть, лишь бы она улыбалась. За восемь лет я перепробовал всё, что мог придумать, чтобы вызвать в её душе хоть что-то. Хоть какую-то тёплую эмоцию в отношении себя; временами мне казалось, что я смог, но если быть честным – я провалил эту операцию.

Бесшумно встаю с постели, оборачиваюсь на спящую жену – вид её красивого стройного тела под тонким одеялом сразу вспыхивает пульсирующим жаром в теле, – поспешно отворачиваюсь, иду в душ. Воду включаю ледяную, чтобы потушить пожар желания, и решаю сегодня же поехать к одной из любовниц. К какой? Снова морщусь, но теперь от отвращения к себе. Любовниц у меня семь. Мне казалось забавным, что можно распределить их на каждый день недели, – теперь мне кажется это мерзким. Утешаю себя лишь тем, что с ними стараюсь быть честным, не скрываю от них, что женат, не обещаю ничего, так и говорю, что где-то надо делать физическую разгрузку организма. Понимают, жалеют, разгружают физически. Большего и не требуется, благодарю их презентами и подарками, путёвками и цветами, вроде все довольны. Кроме меня.

Со злостью выключаю воду, не глядя на постель, иду в гардеробную. Прохожу мимо бесконечных рядов нарядов Софи: куда она это надевает? Где она вообще бывает? К своему стыду, я ничего не знаю о том, что она делает днём. Куда ездит, с кем видится? Во что наряжается? Платья такие яркие и такие вульгарно красивые, что в них можно выйти только на открытие недели выставки моды, она, видимо, выходит в них на завтрак. Ну что ж – пусть. Она хотела роскошной жизни, я хотел красивую жену, каждый имеет право хотеть чего-то.

Ежедневный обряд: надеваю костюм, ботинки, галстук, запонки, часы, брызгаю туалетную воду на шею, пару раз провожу расчёской по мокрым волосам, беру портфель – и скорее ухожу из этого шикарного дома, в котором ненавижу всё. Ненавижу, потому что строил его для счастья, а обрёл в нём только пустоту. Ненавижу, потому что приезжаю сюда каждый день, только чтобы ложиться спать и по утрам видеть спящую Софи. Ненавижу, потому что не понимаю, зачем плачу огромные деньги за обслуживание этого загородного дворца, в котором живёт женщина, которая меня не любит. Ненавижу, потому что хотел видеть в нём своих детей, играть с ними, укладывать их спать вместе с женщиной, которую люблю, хотел, но потерял веру в возможность этого.

Приезжаю на работу взвинченный и нервный. Лидия, моя секретарша, бросает на меня свой любопытный взгляд, но, увидев лицо, с которым иду мимо неё, сразу опускает глаза в компьютер. Пару раз я уже срывал свои нервы на ней, видел потом, как она в слезах убегала в туалет, но ни разу не извинялся и в будущем не планирую: пусть я начальник дрянного плана, но я даю ей возможность хорошо зарабатывать, и пусть будет благодарна за это. Кстати, после тех моих срывов она больше не допускает ошибок, значит, я всё сделал правильно.

Первую половину дня провожу на автопилоте – подписываю, просматриваю, договариваюсь, оплачиваю, отправляю, командую. За час до обеда звоню Вике, предупреждаю, что заеду на обед; голос у неё радостный, она всегда мне рада, сразу слышу какой-то посторонний шум у неё – видимо, начала доставать продукты для готовки сразу, чтобы успеть приготовить к моему приезду. Делаю ещё пару звонков, чувствую, что моя дообеденная продуктивность подходит к нулю, отодвигаю папки, встаю из-за стола. Возле стойки Лидии останавливаюсь.

– Могу задержаться с обеда, что там у нас на вторую половину дня?

Отвечает без запинки:

– Только представители рекламной компании, я перенесу их на шестнадцать часов.

Киваю, ухожу.

Запах свежего обеда чувствую, сразу выйдя из лифта, звоню в дверь. Вика сразу открывает. Улыбается во весь рот, глаза светятся, на ней только красивая светлая льняная сорочка, кудрявые волосы рассыпаны по плечам, нос улавливает аромат цветочных духов, она молчит, я тоже. Окидываю взглядом её соблазнительное тело и делаю шаг вперёд. Вика сразу шагает навстречу, и я набрасываюсь на неё, как голодный зверь, сразу с порога. Не люблю оттягивать этот момент. Не люблю все эти бесполезные, неловкие разговоры перед сексом, она это знает и подстраивается под это моё желание. Вика всегда действует проворно, никогда не успеваю понять, когда она успела расстегнуть мою рубашку, снять с меня брюки и оказаться обнажённой подо мной.

Не жду от процесса ничего фееричного, просто монотонный действо, дающее разрядку. Вика делает вид, что ей нравится, запрокидывает свою головку, прикусывает губку, страстно, но сдержанно впивается коготками мне в спину.

Пока смываю с себя её запах в душе, она накрывает стол. Пока она варит кофе, перевожу деньги ей на карту. Всегда так делаю. На её телефон приходит оповещение о входящем переводе, оборачивается на меня, улыбается.

– Спасибо, Саша.

Киваю, приступаю к обеду. В голове разные мысли. Каждую нашу встречу я оплачиваю Вике как полноценную зарплату своим офисным работникам. Вика нигде не работает, иногда я подозреваю, что у неё есть ещё несколько мужчин, таких же, как я, которые полностью обеспечивают её беззаботное существование. Я бываю у неё не чаще двух раз в месяц, всегда в обед. Однажды хотел заехать вечером, она намекнула, что не может видеться по вечерам, что ей удобнее всего именно в обед. Значит, по вечерам у неё кто-то другой, а может, и по утрам. Зато она не задаёт никаких вопросов, ничего не требует, всем удовлетворена, в тумбочке всегда имеет средства контрацепции и заботится о том, чтобы я вовремя ими воспользовался, сама.

Делаю пару глотков кофе. Встаю.

– Спасибо за обед.

– Заезжай почаще, я всегда очень рада тебя видеть.

Надеваю ботинки, смотрю в её живые зелёные глаза – глаза такие добрые, такие тёплые. Вика вообще очень тёплый человек, правда, я о ней ничего не знаю.

– Почему ты рада меня видеть?

Зачем я это спрашиваю, мне непонятно, но у неё в лице появляется такая досада и растерянность, что вдруг чувствую внутри некое любопытство. Вижу, что ей нечего ответить, но не пытаюсь прийти на помощь какой-нибудь фразой, жду. Наконец она находит силы улыбнуться:

– Потому что ты самый шикарный мужчина в моей жизни.

Ладно, неплохой ответ, но меня уже несёт. Несёт не снаружи, несёт внутри. Внутри меня такая злость, что мне хочется дать самому себе пощёчину. Молча стою на пороге, сжав зубы, смотрю на Вику со злым прищуром. Она смотрит с непониманием, а я уже многое понял для себя. Понял, что на самом деле рада она только лёгкому и быстрому способу дохода не выходя из дома, понял, что ждать в этой квартире чего-то искреннего бессмысленно, понял, что не хочу больше с ней видеться. Почему именно сейчас это произошло? Два года меня всё устраивало, и только сейчас стало гадко. Чтобы не мучить больше ни её, ни себя, говорю:

– Спасибо за то, что столько времени меня терпела, Виктория.

– Почему терпела, Саш?

Складывает руки на груди, закрывается от меня, личико обиженное.

– Давай не будем, пожалуйста.

Разворачиваюсь и ухожу, пока не наделал глупостей.

В машине начинаю чувствовать, что мне не хватило этой физической и эмоциональной разгрузки, внутри всё дрожит, дрожит от злобы. Эта злоба такая всепоглощающая, что мне сложно даже дышать. Включаю кондиционер, холодный воздух бьёт в лицо, не помогает. Мне не хватает воздуха, открываю окно, откидываюсь на сиденье, закрываю глаза. Так, кто ещё у меня есть?

Вероника. Начну с неё, Вероника очень горда тем, что у неё есть такой любовник, как я. Она знает, что не может мною хвастаться, потому что я довольно публичное лицо, но она любит делать фото с моей рукой, в кресле моей машины, в моём пиджаке, всегда фотографирует мои подарки и цветы. Если бы я не мог себе позволить пиджак за несколько тысяч долларов, стала бы она в нём делать своё фото?

Звоню ей.

– Да, мой Сашенька!

– Дома?

– Нет, но рядом, через сколько мне быть дома?

– Через час.

– Уже бегу!

Отключаюсь, сразу пишу сообщение Лиде, чтобы отменила на сегодня все дела и встречи, хочу провести этот день весело. Раз в восемь лет можно. Погода стоит потрясающая для конца марта, настроение уже вовсю «весна», тепло и солнечно, делаю музыку в машине громче и под бодрые напевы современной попсы еду к Веронике, которая считает, что я её Сашенька. Не знаю, сколько времени проведу у неё, поэтому пока ничего конкретного больше не планирую, хочу предоставить событиям шанс подарить мне знаменательный день. Одно предчувствую точно – этот день что-то изменит.

Сразу задаю себе вопрос: а что, собственно, хочу поменять? Всех любовниц разогнать? Завести новых? Новых, свеженьких, ещё не надоевших, но в основе своей таких же пустых, как предыдущие. С горечью думаю о Софи. Ведь я уже никогда не обрету с ней счастья и знаю об этом уже давно, знаю, возможно, все восемь лет, но готов ли я отказаться от надежды когда-то увидеть в её глазах свет оттого, что я с ней рядом? Нет, не готов. Значит, пока наводим шум в рядах любовниц, жену не трогаем.

Звоню в звонок, Вероника открывает в одном нижнем белье, выглядит она восхитительно, хочет сразу сказать что-то, но я начинаю смеяться как безумный, и она так и стоит с открытым ртом.

Внизу хлопает дверь подъезда, и Вероника испуганно хватает какую-то кофту с вешалки у входа, прикрывает тело. Мне становится её немного жалко, перестаю смеяться, как будто кто-то нажал кнопку «выкл», захожу в квартиру, прикрываю за собой дверь. Вот как я воспитал этих девчонок, они уже знают, зачем я к ним иду, и встречают в рабочей форме – в белье, в пеньюарах или вообще без всего – было уже по-всякому.

– Ник, извини за смех, я не над тобой смеюсь.

Она неуверенно шмыгает носом, брови нахмурены, смотрит исподлобья.

– А над чем?

– Над собой.

– Почему?

– Потому что я смешон, разве ты не замечала?

– Нет, что в тебе смешного?

С досадой взмахиваю рукой, давая понять, что это всё не то, впиваюсь глазами в её лицо и задаю вопрос, из-за которого сюда приехал:

– Ты рада меня видеть?

Вся оживляется, глаза круглые, даже делает шаг, чтобы подойти ко мне поближе.

– Конечно рада!

Бросает кофту, которой прикрывалась, куда-то в сторону, тянет руки ко мне, чтобы обнять, но я перехватываю эти всегда ласковые руки на полпути, держу её тёплые ладони в своих:

– Почему ты рада меня видеть?

Спрашиваю и начинаю мысленно умолять её: «Подумай, Вероника, подумай хорошенько, скажи мне что-то такое, после чего я захочу остаться с тобой и сделать тебя счастливой! Прошу тебя, соври, сочини, но убеди меня в том, что я хоть кому-то нужен!»

Она внимательно смотрит на меня; в какой-то момент мне начинает казаться, что она действительно скажет что-то, что спасёт меня; лицо её расцветает улыбкой.

– Потому что ты крутой!

Улыбаюсь в ответ:

– Что же во мне такого крутого?

– Ты богатый, ты красивый, ты умный, ты добрый.

Звучит как состав какого-то парфюма. Но я-то знаю, что в составе парфюма первым пишут тот компонент, которого во флаконе больше всего. Вот и Вероника первым назвала то, что в моей крутости имеет наибольший вес. Однако же чувствую, что огромная доля злости внутри ушла, облегчённо вздыхаю, даже чувствую какую-то благодарность за честность.

– Я больше к тебе не приеду.

Ужас в глазах, но не даю ей ничего сказать, кладу палец на её губы.

– Не будем выяснять, просто больше не хочу, если напоследок тебе от меня что-то нужно, можешь озвучить.

– Мне нужен ты! – пылко выдыхает она в мой палец. Убираю руку.

– Тебе нужен я, потому что богатый. Давай просто решим, нужны ли тебе откупные, чтобы ты не пыталась меня вернуть, и какие.

В её глазах включается калькулятор, но быстро гаснет.

– Можно, я просто всем подружкам скажу, что сама тебя бросила?

Протягиваю ей руку для рукопожатия; неуверенно пожимает, а я добавляю:

– И скажи, что я очень страдаю, каждый день звоню и умоляю о встрече.

– И что посылаешь мне огромные букеты, но я их не принимаю, потому что бросила тебя навсегда.

– Да! Прекрасно.

Разворачиваюсь и почти бегом выхожу из подъезда, чтобы скорее это всё прекратить. Последний её намёк я прекрасно понял, поэтому, только сев в машину, сразу звоню в доставку цветов и заказываю двадцать огромных букетов для Вероники, которые ей будут приносить несколько раз в день в ближайшую неделю. Сижу в машине злой и опустошённый. На работу уже не нужно, домой не хочется. Звоню Ваньке, которого не видел уже несколько месяцев.

– Да, друган. Давно не слышались.

– Иван Сергеевич, как смотришь на распитие спиртных напитков?

– Прекрасно, но сейчас не могу, давай в семь меня с работы заберёшь?

– Понял, увидимся.

Смотрю на время, у меня есть ещё больше двух часов. Чтобы их убить, звоню Любе.

– Да, мой сладенький, – говорит Люба из телефона, и я сразу жалею, что позвонил.

– Люб, ты где?

– Я по магазинам гуляю, купила идеальный капучино и нашла эклеры, которые просто невероятны, вкуснее этих эклеров только твой…

Перебиваю, чтобы её не понесло дальше, я прекрасно знаю, как она любит сравнивать меня с разными блюдами и лакомствами.

– Люб, куда мне подъехать?

– Ой, прямо сейчас, что ли? Давай я тебе геопозицию просто скину.

– Скидывай.

Отключаюсь. Выезжаю сразу, как только получаю информацию о её местонахождении. К моменту моего прибытия она уже без эклера, с удовольствием потягивает капучино через трубочку. Садится в машину, протягивает мне стаканчик:

– Попробуешь?

Отрицательно мотаю головой. Пожимает плечами, продолжает пить сама. Люба очень похожа на мою Софи, такое же красивое ангельское лицо, такие же блестящие светлые волосы, стройная фигура, несмотря на то что она ест много и постоянно, только она какая-то более светлая. Если приезжать на свидание с пирожными и тортами, она вообще становится самым счастливым человеком на свете. Почему-то медлю задавать вопрос, из-за которого приехал. Люба нетерпеливо ёрзает на сиденье.

– Чем будем заниматься? – не вытерпев, спрашивает она.

– А чем мы обычно занимаемся? – устало спрашиваю её в ответ.

– Сначала сладко целуемся.

Тянется ко мне – отстраняюсь; она удивлённо часто моргает.

– Люб, я спросить тебя хотел кое о чём.

Произношу это с такой жалкой интонацией, что сам удивляюсь. Вздыхаю, хочется просто выпихнуть её из машины и уехать, какого чёрта я вообще придумал этим заниматься? Я же прекрасное знаю, что ничего этим не добьюсь.

– Спроси, конечно, – спокойно говорит она и делает ещё один глоток капучино.

– Ты рада меня видеть?

– Угу, – произносит она, не вынимая трубочки изо рта, ладно хоть смотрит на меня.

– Почему?

– Почему рада?

– Да.

Наконец освобождает рот от трубочки, убирает стаканчик от лица.

– Мы с тобой уже сколько времени встречаемся? Три года, почти четыре. Ты всегда страстный, пылкий и щедрый. Ты не обременяешь меня заботами, ну, типа погладить рубашку, всегда подкидываешь денежек на вкусняшки, встречаемся мы нечасто, друг другу не надоедаем, поэтому ты для меня как некий призрак романтики в моей жизни.

Чувствую, что на третьей попытке одного и того же разговора появляется хоть какой-то просвет. Немного позволяю себе расслабиться, но удовлетворения всё равно нет.

– Если мы перестанем видеться, расстроишься?

– Ага, жалко расставаться с необременительным мужчиной, надоела я тебе, что ли?

– Вы мне все надоели.

К моему удивлению, Люба рассмеялась:

– Так и знала, что я не одна у тебя. Сколько нас?

– Уже меньше, чем было утром, но ещё больше, чем будет завтра.

– О, дак ты со всеми, что ли, расстаёшься? Случилось что-то?

Люба и правда обеспокоена или очень естественно притворяется.

– Сложно объяснить, – тяжело вздыхаю, – жить стал хорошо, меньше времени и контроля требуется на работе, появилось много времени думать о себе. Пора вторую фирму открывать.

– И куда тебе столько деньжищ?

– Жене куплю остров, яхту и личного модельера, ей понравится.

– Любишь её?

Злость снова вспыхивает внутри. Люба, видимо, чувствует, сразу исправляется, говорит быстро и весело:

– Прости, лезу не в своё дело, меня не касается и не волнует, и вообще я дура, и пошла-ка я отсюда.

И в подтверждение своих слов она приоткрывает дверцу машины, но сидит.

– Прости, Люб, это я дурак, самый настоящий дурачина. Надеюсь, не очень тебя напрягал нашим общением.

– Вообще не напрягал, благодаря тебе я узнала, в каких ресторанах вкуснее всего кормят, не скучай, будет настроение, звони.

Люба легко выпархивает из машины и, не оборачиваясь, уходит по улице. По привычке и ей перевожу денег с комментарием «на ресторан» и удаляю её номер.

Времени до сих пор мало, но я знаю, что катание по Москве в автомобиле прекрасно позволяет избавиться от нескольких часов своей жизни, поэтому решаю поехать сразу к Ваньке, с учётом пробок есть вероятность, что я ещё и опоздаю. Завожу двигатель и стараюсь выключить все мысли в голове; уже чувствую, что лимит впечатлений и эмоций исчерпан на эти сутки, но встреча с другом уже назначена, надеюсь, хоть с ним не придётся расставаться навсегда.

Глава 2

Иван с самого детства мечтал работать в полиции, а я мечтал стать богатым. Поразительно, но мы свои мечты исполнили. Исполнить-то исполнили, но в детстве думалось, что исполнение мечты равно обретению счастья. Ошиблись. Причём оба. Ванька работает как проклятый, ни семьи, ни жизни, говорит, что во сне снятся только трупы, кипы бумаг и что денег не хватило, чтобы погасить ипотеку.

– Какого хрена я вообще решил покупать эту квартиру? Я же в неё хожу только коммуналку оплатить, ну иногда поспать!

Звучит невесело, но он хохочет, подливает нам коньяка в одноразовые стаканчики, нарезку колбасы, которую он купил на закуску, мы уже съели, но и в бутылке уже меньше половины, так что теперь можно и не закусывать. Выпиваем, не чокаясь, морщимся; я позволяю себе алкоголь настолько редко, что почувствовал опьянение ещё после первого глотка, поэтому сейчас мне уже и жарко, и тошно, и соображается с трудом, но это же не повод прекратить глотать низкопробный коньяк.

– Вань, пошли работать ко мне начальником системы безопасности?

– У тебя ж был какой-то?

Пару лет назад я уже предлагал ему эту должность, но тогда он ещё был полон амбиций и не так уставал на работе; тогда он сказал, что дождётся пенсии, а потом, если что, пойдёт ко мне в подчинение.

– Он и есть, но его давно пора менять, он уже изучил всю систему от и до и узнал все варианты, которые помогают ему меня обворовывать.

– Прям реально ворует? – недоверчиво спрашивает Ваня.

– Да, реально ворует, – заплетающимся языком говорю я, – по мелочи в основном, иногда покрупнее урывает что-то.

– Например? – Дух полиции сразу просыпается в моём друге.

Устало взмахиваю рукой, даже этот жест вызывает головокружение. Ваня понимающе кивает:

– Ща, я быстро.

Он выходит из машины и куда-то уходит; покорно жду, глаза сами закрываются, но стоит их закрыть, мир вокруг начинает кружиться, поэтому спешу открыть веки. Ваня возвращается быстро, с большим стаканом горячего чая.

– Я сахара попросил побольше, пей, должно помочь.

Пью, обжигаю рот и горло, но пью. Ванька выпивает ещё коньяка. В течение получаса начинаю чувствовать, что и правда становится легче.

– Дрянной у тебя коньяк.

– В сейфе нашёл какой-то, думаю, зачем деньги тратить, если уже всё есть.

Ванька наливает себе ещё, мне уже не предлагает, я вдруг вспоминаю, на чём мы остановились.

– Дак ты пойдёшь ко мне в систему безопасности или как?

– Пойду, Санька, надоело мне всё. Или у тебя там тоже сутками?

– Нет, конечно, следить, чтоб охрана вовремя менялась на смену, чтоб из складов не воровали фурами, чтоб конкуренты не украли базы данных, чтоб дом мой не ограбили.

– О, дом к той же системе подключён?

– Да, дом тоже.

– Как, кстати, дома-то?

Спрашивает будто между прочим, знает, что терпеть не могу говорить про Софи. А я вдруг чувствую, что, обходя эту тему стороной, я всё равно её не улучшаю, ведь оно всё равно уже так, как есть. Хуже некуда у меня дома, но в этом никто не виноват. Ванька тем более.

– Хреново, Ванька, дома. Из кожи вон лезу, а ей как было на меня наплевать, так и осталось. Последний месяц, чтоб не видеть, насколько я ей противен, стараюсь приходить домой, когда она спит уже, и ухожу, пока не проснулась.

– М-да, а эти твои как? Твоя порочная семёрка?

Мне становится смешно, хохочу от души, даже слёзы выступают. Ваня смотрит на меня с лукавой улыбкой.

– Почему моя семёрка стала порочной вдруг?

– А как? По-другому и не назовёшь. Вот давай рассуждать. Есть семь пороков человеческих, так?

– Так, – соглашаюсь я.

– Ну вот из тех, про кого ты рассказывал, Ангелина, или как её там…

– Ага, Ангелина, она страдает завистью. – Мне вдруг становится так любопытна его теория «порочности», что остатки хмеля сами вылетают из головы.

– Причём сколько бы ты мне про неё ни говорил, вот это же богиня зависти просто: то хочет на море как соседка, то кольцо как у подруги, то туфли как у кого-то там.

– Как у Кайли Дженнер.

Я снова начинаю смеяться, но уже спокойно, легко.

– Так, согласен, смешно, но подожди, кто там ещё у тебя есть?

– Вероника была, расстались сегодня.

– Это которая всё фоткалась в тачке твоей?

– Ага.

– Ну, с этой совсем просто – гордыня.

– С Любой-чревоугодницей тоже сегодня закончил отношения.

Ванька удивлённо вскидывает брови, но ничего не уточняет.

– Ещё у тебя были какие-то Кэт и Мэри.

– Леность и скупость, – само срывается с моего языка, но выпивший уже достаточно Иван вдруг решает сменить тему:

– Что за имена басурманские! Где ты откапываешь вообще таких баб, Мэри и Кэт, тьфу! Машка и Катька! Да и Сонька твоя туда же.

Прикусываю губу и пожимаю плечами, почему-то желание смеяться пропало, но Ваня не унимается:

– Нет, ну скажи мне, почему Софи?

– Она просит её так называть.

– Не моё, конечно, дело, но жена у тебя, конечно, омерзительная особа. Вот если в твоих любовницах по одному пороку, то в Соньке все семь сразу, а может, и побольше.

– Их всего семь.

– Да какая разница – сколько их? – Иван повышает голос. – Она ж тебя не любит и унижает, как захочет, а ты…

Наши взгляды встречаются. Иван резко успокаивается, просто начинает доставать бутылку, которая упала ему под ноги. Продолжаю за него:

– А я терплю все унижения, как тупой олень. Зачем терплю – сам не знаю, надежду на её расположение уже давно потерял, да и уже не знаю, надо ли. Просто по привычке исполняю её прихоти, должна же быть какая-то мотивация в жизни.

– Так себе мотивация, но раз тебе подходит – мотивируйся сколько влезет.

– Да вот уже не лезет.

Разговор прерывается, время позднее, пора по домам. Вызываю нам по такси; пока ждём машины, договариваемся, когда он придёт устраиваться на новую работу. Благодаря его согласию работать со мной чувствую некоторое облегчение, хоть видеться будем чаще. Видеться чаще с единственным человеком, которого вообще хочется видеть, – это как обещание от мамы выдавать мороженку каждый день все каникулы напролёт, а может, даже лучше.

Домой захожу, еле волоча ночи. Уже не пьяный, но уставший, как пограничная собака. Одежду раскидываю на ходу, за что-то же я плачу штату сотрудников из пятнадцати человек, надеюсь, их не затруднит собрать мои ботинки и запонки. В спальню вхожу без носков и брюк, но в рубашке, пуговки слишком мелкие и крепко пришиты, не расстегнуть и не оторвать. Софи на своём месте, спокойно спит в шёлковых простынях. Сажусь рядом с ней, трясу за плечо.

– Сонь, Соня, ты давно уснула?

– Не называй меня так, – сонно, но всё-таки раздражённо бормочет она, – я же тысячу раз просила.

– Сонь, да какая разница, – резко говорю ей, видимо, не только резко, но и громко; раскрывает глаза, приподнимается на локте.

– Ты что, напился?

– Напился, но я не сильно.

– Фу, от тебя так пахнет неприятно. Может, в другой комнате ляжешь?

– Ещё чего.

Морщится, переворачивается на другой бок, чтобы не видеть меня.

– Софи, поговори со мной.

– Я устала и хочу спать, – зевает, беззаботно зевает.

– Что же ты делала целый день, что так устала?

Пытаюсь припомнить, бывают ли у неё дела, в доме у неё точно нет дел, всё делает прислуга, никаких хобби у неё тоже не замечалось, спорт ей не интересен.

– Ко мне приезжала подруга, мы с ней занимались расхламлением моего гардероба.

– Весь день?

– Вот что ты ко мне пристал? Какая тебе разница, чем я занималась! Иди спать в другую комнату, от тебя воняет!

Пока разговариваем, всё пытаюсь расстегнуть пуговки, но они никак не поддаются, после этих её слов меня взрывает яростью, и руки сами разрывают ткань рубашки на груди, срываю её, бросаю на пол.

– Я с тобой буду спать.

– Тогда я уйду.

Она пытается вытянуть из-под меня одеяло, чтобы завернуться в него и уйти, я не встаю, она фыркает и начинает вставать из постели. Я со злостью толкаю её обратно.

– Ты никуда не пойдёшь. Будешь спать со мной.

– Почему? – спокойно спрашивает она, но я вижу, как высоко вздымается её грудь и как дрожат руки.

Понимаю, что напугал её, или разозлил, или просто раздражил, или что-то в этом роде, чувствую нечто похожее на стыд, но упрямо продолжаю стоять на своём.

– Потому что я твой муж, ты будешь спать со мной. И ещё, – неуверенно добавляю следом, – я хочу тебя.

Сам слышу, как жалко это звучит, поэтому её злой смех меня даже не удивляет.

– Зато я не хочу тебя, пошёл вон из моей спальни.

Хватаю её за ногу и рывком тащу к себе, на край кровати; она визжит, но реагирует моментально: удар её ладони о мою щёку обжигает; хватаю обе руки, завожу ей за спину, падаю на неё сверху и со злостью пытаюсь задрать её ночнушку; она кричит так, будто я её убиваю, и впивается зубами мне в плечо. Впивается с такой злостью, что я рычу и отталкиваю её от себя.

– Ты что делаешь? – в ужасе кричу я и боковым зрением вижу, что на плече кровь. Тяжело дышит, но молчит. Смотрит в упор, готовая отразить любое моё действие.

– Зачем мы с тобой живём вместе?

Она не отвечает.

Вся эта ситуация кажется мне каким-то кошмарным сном. Откуда в этой женщине столько ненависти ко мне? Ведь я только и делал, что пытался исполнить каждый её каприз, с самого дня знакомства, когда она была ещё совсем юной девочкой двадцати пяти лет, ещё тогда, когда она в своём розовом платьице нечаянно уронила сумочку рядом с моей машиной, я предложил ей не расстраиваться, что от удара у её сумочки отлетела какая-то декоративная деталь, и купил ей новую. А потом каждый день я старался исполнить каждую её мечту, и мы даже играли в игру под названием «Сто одна мечта», и её мечты закончились на третий год замужества.

– Соня, зачем мы с тобой?

Вместо ответа она повторяет ранее сказанные слова:

– Пошёл вон из моей спальни, я не хочу с тобой разговаривать.

Её слова клокочут яростью внутри меня. Мне хочется ударить её, задушить, сделать ей больно, очень больно. Я любил её так сильно, что теперь это непринятое ею чувство разрывает меня изнутри, съедает, уничтожает. Пока не сделал ничего ужасного, ухожу в гардероб и одеваюсь, надеваю что попало, главное, чтоб быстрее. Главное – уйти, пока она не успела сказать ещё что-то, что я не смогу вытерпеть.

Выхожу из дома в ночь, сажусь в свою старую машину, но тут же понимаю, что ехать пьяным опасно, документы остались в машине возле отделения полиции Ваньки. Достаю телефон из кармана, чтобы вызвать такси, но понимаю, что ехать мне некуда. Мама в другом городе, Ванька уже спит, в дом возвращаться не хочу, к любовницам ехать не вижу смысла. Откидываю сиденье и ложусь. Что ж, есть повод купить себе квартиру.