Ради этого серого Неба

Глава 3

Проснулся я через пару часов. Белые розы уже стояли в вазе, пицца приехала, пока я был в забытьи. Яркое, набравшее мощь солнце создавало особую сияющую ауру вокруг всего барахла в комнате, но розы светились особенно. Сонными глазами я ловил пятна света, глубоко вдыхал летний воздух. Казалось, что я на долгое время куда-то провалился, там было темно и холодно. А сейчас я грелся и дышал по-настоящему.

Рука не нашла Лилю в постели, нежная пелена сна тут же отступила, и я рывком сел на кровати, протирая глаза. Паника уже начала подступать к горлу, но дверь открылась, и в комнату вошла она, голова и тело были замотаны в полотенце. Она ничего не сказала, только улыбаясь, взяла кофе и подошла ко мне, села рядом. Я тоже молчал, боялся что-нибудь ляпнуть и все испортить. Остывший кофе был противным на вкус, а я хлебал его и уже подумывал взять один из холстов, чтобы запечатлеть светящиеся розы, но с Лили невзначай упало полотенце, и все повторилось. Мысли испарились, весь мир застыл, отдавая нам это время.

Никогда не знаешь, какими шагами человек войдет в твою жизнь. Будут ли грязными его следы, и как долго ты будешь их отмывать. Неужели мы все встречаемся и проводим время вместе лишь для того, чтобы набраться опыта?

Вот пришел человек – тяжелыми, громкими шагами, – стараясь распахнуть все закрытые двери, куда ты сам предпочел бы не заглядывать. Новый гость топает, кряхтит, принимается хватать то, что тебе дорого, дает ценные комментарии. Другой зайдет, а с него желчь капает, серная кислота разъедает твой сотканный по частям, мир. Такой человек тихо уничтожает твое достоинство, в каждом разговоре желая лишь посильнее задеть, становится все ближе, чтобы узнать места, на которые в споре или оживленной дискуссии будет давить. Он будет капать своей кислотой, пока все не уничтожит, а если ты слаб духом, то тебе ничего не останется, только рыдать и чинить все, что не сгорело в этой бездне превосходства. Но таким гостям часто ничего и не скажешь, они никогда не виноваты, они просто сказали, сделали и, когда не осталось камня на камне, ушли искать новых «друзей».

Каждый человек оставляет частичку себя, разрушающую или созидательную, но оставляет. И все же среди толпы всегда находится человек с особенными шагами. После стольких ошибок и боли ты можешь его даже не заметить. Медленно, по сантиметру он приближается к разрушенным стенам и возведенным баррикадам – легкой, оставляющей свет поступью.

Лиля заснула, я накрыл ее одеялом, она улыбалась и посапывала. Сам я уже не мог уснуть, только любовался девушкой и думал, что ей может присниться. Где-то в доме заиграла классическая музыка, наполняя чудесными звуками комнату. В тот момент я понимал, что счастлив, наполненное благодарностью сердце тихонько вторило музыке.

Я не смог усидеть на месте, нашел чистый холст – довольно крупный, шестьдесят на семьдесят сантиметров. Залез в старый кожаный чемодан, который приобрел в одной из антикварных лавок на Ваське, – коричневый, потертый, он снова нес свою многолетнюю службу, хранил в себе тюбики масла. Я достал золотистую охру, красный кадмий, умбру, титановые белила и еще несколько красок. Домой я купил разбавитель без запаха, в небольшой комнате пользоваться обычным было некомфортно. Я тихо, как мышь, перемещался по комнате, взял палитру, вазу с розами поставил рядом с кроватью с деревянным изголовьем, где безмятежно сопела Лиля, а мольберт – как раз напротив, так создалась нужная композиция.

Белое постельное белье лежало красивыми складками, солнечные лучи наполняли комнату светом, розы стояли на полу в высокой голубой вазе, тихо-тихо колыхался тюль.

Я долго смотрел, запоминал, решал, с какого ракурса буду писать, прокручивал в голове цветовую палитру. Когда картина родилась и устоялась в голове, оставалось перенести ее на чистый, невинно белый холст. На эскиз тратить время не стал. Водрузив полотно на мольберт, я закомпоновал всю эту красоту и быстро нанес первый слой масла, стараясь не упустить настроение и детали. Палитра состояла из чистых, радостных, нежных тонов.

Музыка в голове звучала все громче, откликаясь в груди, я работал вдохновенно, быстро, радостно. Это ощущение похоже на секс с любимым человеком: все тело напрягается, сердце бьется и подпрыгивает. Ты, словно писатель, записываешь самые главные слова о любви, но, оставаясь художником, говоришь через холст, передаешь тот самый момент, ради которого остановился и понял, что не можешь пройти мимо. В этот момент ты не можешь противиться, все нутро орет. Сейчас! Да! Именно так! Возьми больше охры! Да! Да! Посмотри, как льется свет! Передай это! Замешай с изумрудной краской! Быстрее, пока освещение позволяет!

И ты создаешь свою картину, как под гипнозом, в беспамятстве. Весь мир может оставаться за окном, но именно твой момент – он здесь и сейчас. Кисть передвигается по холсту, глаза ловят акценты, ты на какое-то время становишься создателем своей реальности. Ты буквально творишь ее.

Лиля проснулась через пару часов, я попросил ее полежать еще немного, она улыбнулась и осталась в постели. Прошло еще какое-то время. Чуть позже я отошел от холста и увидел, что работа была готова. Она не была академически точной, но я добился того, чего хотел. Я запечатлел мой самый счастливый день – в этой комнате, с этой девушкой. Момент, который никогда, возможно, больше не повторится, навсегда остался на холсте.

Приближался вечер. Лиля долго всматривалась в получившуюся картину, пока я тихо курил, сидя на стуле, наблюдая за ней, за ее лицом, движением глаз. Комната к тому моменту стала уже совсем другой, свет и музыка затихли, тот образ навсегда покинул помещение. Наконец Лиля подошла ко мне, я машинально встал. Девушка, совсем невысокого роста, уперлась мне в грудь головой и сказала только одно:

– Раньше ты так не писал, – в ее голосе звучала нежность. Мне послышались нотки светлой грусти, как будто она хотела расплакаться. Руки сами обняли хрупкое тело, я сильно прижимал ее к себе. Мне хотелось ее порадовать, и было решено прогуляться, куда глаза глядят.

Пока Лиля собиралась, я направился в душ и проторчал полчаса под горячей водой. В какой-то момент я осознал, что по лицу бежит не только вода, но и слезы. Я не знал почему, и сам себе удивился. Слезы хлынули рекой, и я не мог сопротивляться. Я снова был на той свалке, смотрел в пустоту, запах отдавался неприятным привкусом во рту. Тогда я стал отчетливо понимать, что никогда не смогу быть до конца счастливым, что этот день никогда не повторится. Что-то говорило внутри: «Ты сам себе враг, и ты знаешь это».

Вернувшись в комнату, я увидел Лилю в розовом кружевном нижнем белье. Сквозь трусики на тонких лямочках просвечивало тело и разогревало фантазию. Она красила губы перед старым зеркалом, вытянув их трубочкой, аккуратными, постукивающими движениями наносила блеск. Когда я вошел, она не сразу оторвалась от процесса, позволив понаблюдать за ней. Спустя мгновение повернулась ко мне, и на лице появилась широкая детская улыбка. Ну как тут устоишь!

Мне хотелось поприставать к ней, я уже было распустил руки, но Лиля изящно вывернулась и заказала такси через приложение. Пока я пытался ее поймать, она кружилась и смеялась.

– Все, я уже заказала! Машина будет через восемь минут. Ай! Нет уж! Давай одевайся, – она смеялась. – Давай быстрее! А то придется доплачивать, если задержимся, – она надула губы, уперла руки в боки и топнула ножкой.

Пришлось подчиниться. Я напялил черные джинсы и бадлон⁷ того же цвета с высоким воротом, на шею повесил золотую цепочку с куском горного хрусталя. Пока я, сидя на кровати, напяливал носки, Лиля сушила феном и расчесывала мои разросшиеся волосы. Кудрявая непослушная шевелюра поддавалась ее рукам.

Лиля тоже любила темные цвета, в тот вечер она надела маленькое черное платье на бретельках, поверх него – коротенькую косуху. Черные босоножки на толстой подошве, цепочка на щиколотке и сумочка через плечо.

Машина подъехала вовремя. Честно сказать, я даже не знал, куда мы едем, мне было все равно. Лето и любимая женщина делали все происходящее каким-то сказочным.

Я вообще мало к чему проявляю интерес, кроме живописи. Все в жизни кажется пресным по сравнению с ней, и я прохожу мимо. Тот тихий парень с последней парты – холодный, упертый, нелюдимый – это все про меня, даже в толпе я чаще всего один, но я не боюсь этого и не вру себе.

Иногда разговоры в художественной среде переходят в спор, если не в драку. В наше время мир художников раскололся: кто-то говорит, что не стоит опираться на учения старых мастеров, например, на голландскую школу живописи, что это неактуальная нудятина, а современное искусство – это взгляд в будущее, в нем можно не запариваться, главное, это привлекательная картинка и хайп.

Я не согласен с этим мнением и не хочу, чтобы искусство становилось инструментом продвижения позеров в соцсетях. У меня шерсть дыбом встает! С одним парнем из «Мухи»⁸ у нас дошло до рукопашной. Он рисовал (именно рисовал, а не писал) картинки с голыми девицами в неправильных с точки зрения анатомии пропорциях яркими акриловыми красками, подсматривая в поисковую строку Яндекса. А в пример приводил знаменитейших художников современности, таких как Адриан Гени, Дэвид Хокни, Альберто Бурри, Сай Твомбли и так далее. Наш спор начался с того, что я выдал:

– Твои жалкие рисунки с работами этих авторов не имеют ничего общего. Смирись уже, ты балабол, ты играешь в художника! Хоть я и не питаю любви к современному искусству, но в тех картинах заложен смысл, есть динамика, личное отношение. А ты… ты просто смешон.

Парень выслушал, улыбнулся и ответил, буквально проорал, чтобы весь бар услышал:

– Главное в картине – это жопа!

После этой кульминационной фразы у меня потемнело в глазах, к тому же я уже достаточно выпил. В вопросах живописи я не терплю пренебрежения. Во мне просыпается зверь, готовый рвать на куски идиотов, которые смешивают рисунок с говном и напяливают на себя звание художника. Это выглядит, как на корове седло. В остальном мне вообще все равно, я живу в мире, который создаю сам, своими руками. Да, мне еще нужно состояться в этой профессии, но в плане убеждений я вполне созрел и готов их отстаивать. Иногда мне кажется, что я живу в цирке уродов, которые перепутали искусство и масс-маркет. Но в любом случае я гордо держу голову, когда представляюсь художником. Если некоторые мои соплеменники идиоты, то это уж точно не моя забота.

Пока я вспоминал ту злосчастную драку в баре, который, кстати, тоже называется «Муха», поскольку находится рядом с учебным заведением – дом номер три на улице Пестеля, машина замедлила ход. Лиля повернулась и прошептала мне в ухо тихим, томным голосом: «Поехали», после облизала мочку и прикусила ее. Стадо горячих мурашек пробежало по телу. Ее теплое дыхание навеяло самые непристойные мысли, и я сам не понял, как мой язык оказался у нее во рту. Ладонями я держал ее голову, не позволяя отдалиться, еще немного, и я бы не смог сдерживаться. Было совершенно все равно, где мы и что вообще происходит, но машина затормозила, и водила несколько раз громко кашлянул. Когда это не помогло, он просто повернулся к нам и сказал:

– Ребята, я все понимаю, но у меня тут не кровать, и следующие клиенты уже ждут, так что садитесь.

Когда Лиля вывернулась из моих рук, я уже был готов сказать что-нибудь грубое мужику за баранкой, но, посмотрев на него, я увидел добродушное, улыбающееся лицо. Он и вправду понимал, казалось, ему было даже радостно за нас. Оплатили переводом на карту, распрощались и вышли на улицу. Прохладный ветер Северной столицы забрался в мои волосы. Я немного остыл. Лиля ехидно улыбалась, подойдя ко мне, сложив руки за спиной и хитро поглядывая.

– Эй! Why you so serious?⁹ – спросила она.

– Лучше не делай так, если не хочешь насилия.

– Кто сказал, что не хочу? – она закусила губу, состроила удивленные глазки.

– Черт тебя подери, – я подошел к ней вплотную, подхватил и закружил, она смеялась как ребенок, я закинул ее на плечо.

– Значит, хочешь? Смотри у меня! – я немного пронес ее. – Сейчас за угол зайдем и… – Она легонько била меня по спине, болтала ногами.

– Поставь меня на землю! Помогите! Маньяк!

– Не ори! А то в Неве купаться будешь!

Так мы оказались у пешеходного перехода, там я уже поставил малявку на землю. Она покраснела, одернула платье и ударила меня своей маленькой сумочкой.

– Дурак!

До меня не сразу дошло, где мы. Только оторвавшись от Лили, я понял, что мы на Невском проспекте, до «Дома книги» рукой подать! Мы медленно прогуливались и говорили о какой-то ерунде, город погрузился в вечернюю тишину. Я не спрашивал, почему мы приехали именно сюда. Видимо, ей захотелось прогуляться по центру, а мне было все равно. Весь Питер для меня дом родной, я искренне люблю его. Хоть центр, хоть окраину, такую как Ульянка (район на юго-западе Санкт-Петербурга) или мой веселый поселок. К тому же со школы, когда было принято торговать всякой всячиной, у меня везде были знакомые ребята. По пустякам друг друга не беспокоили, но всегда оставались на связи, помогали, если кому жилье нужно, чтобы перекантоваться, или на стрелке поддержать. Хорошо, когда везде свои.

Мы дошли до «Дома книги» и решили прогуляться вдоль Невы к Спасу на Крови. Заходящее солнце освещало разноцветные купола, мы шли не торопясь, на подходе к корпусу Бенуа у меня зазвонил телефон. Это был один кореш, Андрюха, раньше мы вместе тусили. Я не хотел, чтобы Лиля слышала разговор, мало ли, что он хочет.

– Мне нужно отойти, разговор есть, – я не умел ей врать и не стал пытаться что-то объяснять. Лиля просто улыбнулась и сказала:

– Хорошо, я пока Неву поснимаю, нужно же что-то в инстаграм¹⁰ выложить назло подружкам. Они тебя, кстати, терпеть не могут, – она улыбнулась, поднялась на носочки и чмокнула меня.

Я отошел на небольшое расстояние и ответил на звонок, наблюдая за тем, как Лиля снимает закат на телефон.

– Да, чувак, здорово.

– Привет, художникам! – голос Андрюхи не изменился. – Как у тебя дела? Все картинки малюешь, Пикассо? – он сам поржал над своей шуткой. Он все время меня так называл, с другими художниками не был знаком.

– Помаленьку. Чего хотел? Ты же в курсе, я сейчас не занимаюсь торговлей. Или что-то случилось?

– Да нет! Вот всегда ты на негативе, мужик, чуть что, сразу случилось. Я тебе вообще без всей этой фигни звоню! Ты что делаешь?

– Я гуляю с Лилей в центре, – я говорил и продолжал смотреть, чтобы к ней никто не подходил. Парни компашками проплывали мимо, я был начеку.

– Оу, у тебя девушка. А вы развлечься не хотите?

Повисла пауза.

– Слушай, мужик, я с Лилей, а значит, никаких наших развлечений быть не может. Говори, что хотел, или я вешаю трубку.

– А ты не меняешься, все такой же невыносимый говнюк! – Андрюха заржал в трубку. – Ладно, я вообще-то на концерт позвать хотел, знакомый моего знакомого – кореш одной питерской группы, сегодня вечером они выступают в клубе «Грибоедов». Живая музыка, вся фигня. Я, как услышал, сразу про тебя подумал. Короче, проходки есть на двоих, приходите, там все в курсе, уже предупредили.

– Не знаю, чувак, я…

– Да ты-то что? У дамы сердца спроси. Я знаю, что твою жопу из дома не вытащишь, совсем ты зарисовался!

– Ладно, спасибо. Может, зайдем.

– Энтузиазма в тебе, как в куче говна, ха-ха-ха. Ладно, мужик, приходи, не пожалеешь! Бывай!

– Да. И ты, – ничего лучше я не придумал, и тем более Андрей уже отключился, он не из тех, кто долго прощается.

Я вернулся к Лиле, посмотрел на переливающийся круглый купол «Дома книги». Красиво.

– Кто звонил?

– Да так, парень один в клуб позвал. Там кто-то из его знакомых выступает. Говорит, живая музыка, все дела.

Лиля повеселела и глядела на меня заинтересованно.

– Да? А что за клуб?

– «Грибоедов».

– О! Это культовое место, я бы сходила, – она снова улыбнулась той самой улыбкой.

– Значит, мы идем.

Девушка взвизгнула и повисла на моей шее. Так мы определили планы на вечер.

Клуб «Грибоедов» работает в Санкт-Петербурге с 1996 года. Это тематическое пространство, в котором выступают музыканты, читают стихи поэты, выставляют картины художники. Это место по-питерски простое: всем здесь будут рады, каждый творческий человек найдет приют. Эклектичное двухэтажное здание с летней верандой расположилось на Воронежской улице, дом номер два. Этот адрес мы и сообщили водителю.

– Я слышала, там даже пруд с карпами есть! – Лиля радовалась как ребенок. Мне казалось, что еще немного, и она захлопает в ладошки.

– Вот и посмотрим, – ее энтузиазм заражал, я нехотя улыбался.

– Говорят, это самый древний клуб Питера.

Я засмотрелся в окно машины. Закат накрыл город, словно одеяло, он утаскивал за собой весь дневной свет и тепло. Я любил Санкт-Петербург, любил так сильно, что каждый раз видел его красоту. Его невозможно назвать серым, если ты хоть немного поэт или художник. Каждый день город совершенно иной, нежели раньше. Набережные переливаются глазурью, купола светятся даже в темноте, ветер с Невы всегда по-своему прекрасен и свеж. Я растворялся в питерском нуаре, даже в самые тяжелые времена и дождливую погоду я знал, что никогда не буду один. Город ждал каждого, кто сможет его рассмотреть и услышать.

Мужичок затормозил, мы расплатились и покинули белую «ауди». Музыку было отлично слышно уже на улице, кажется, играл джаз. Клуб располагался словно на острове – в небольшом углублении между жилыми домами и заброшенным заводом. Подобные заведения называют «за углом», сразу становится понятно, что устриц и белых скатертей ждать не стоит.

На входе тусовалась большая компания – люди разных возрастов много курили, громко разговаривали. Я машинально положил руку Лиле на плечо. Честно сказать, обстановка мне сразу не понравилась, она возвращала меня в то время, когда мы собирались у подъездов, слушали музыку, попивали дешевое пиво и рассказывали всякие новости. Железная лестница привела нас к входу, где ждала охрана и прыткий молодой парень. Невысокий, с длинными волосами, убранными в хвост. Клетчатая рубаха, распахнутая до середины груди, цепи на шее и на запястьях, черные треники, очки, как из девяностых годов. В руках у него были какие-то бумажки. Он все время забегал в клуб и выбегал обратно, пока мужики на входе осматривали желающих войти внутрь.

Меня эта ситуация начинала раздражать, я уже думал загрести Лилю в охапку и свалить, но пока я рассматривал местный контингент, подошла наша очередь.

– Здравствуйте, – охранник внимательно посмотрел на меня и принялся ощупывать, второй заглянул в сумочку Лили. Мне показалось, что он хочет распустить руки и уже сделал шаг в ту сторону.

– Так, а это у нас не Даниил, случаем? – где-то внизу передо мной появился парень с хвостом. Народ гудел позади нас, музыка играла, я бы и не заметил, если бы чуть на него не наступил.

– Что? – я перевел глаза на Лилю. Она весело улыбалась, охранник до нее не дотронулся.

– Даниил. Художник, верно?

– Да, откуда ты…

– Меня ж Андрюха предупредил, что ты на голову выше остальных, хмурной, сутулый. Сказал, что не спутаю. Смотри-ка, и вправду не спутаешь! – он улыбался. Лиля подошла ко мне, и я стал дышать ровнее. – Он, конечно, еще кое-что сказал, но это не при дамах. Добрый вечер, мадемуазель, вы прекрасны! Как я рад, что вы посетили нас, – он взял в свои маленькие ладошки руку Лили и смачно ее чмокнул, как будто облизал. Девушка смущенно хихикнула.

– Да, клуб вроде неплохой, – я перебил его и выудил руку спутницы из-под языка парня. Он взглянул на меня снизу вверх, приспустив черные очки, и улыбнулся.

– Это модный клуб, дружок. Для вас места уже готовы, прошу, проходите и наслаждайтесь.

Нас встретила официантка и провела сквозь небольшую толпу за большой стол у окна. По дороге Лиля вытащила из сумочки влажные салфетки и протерла руку несколько раз.

Внутри модного клуба, как сказал тот парень, расположились две барные стойки, подиум для живых выступлений и небольшое количество столиков. Стены заведения украшали разные художественные работы, но присмотревшись, я понял, что лично с автором не знаком. Подача своеобразная: основой служили части разорванных бумажных коробок коричневого цвета. Художник выбрал композиционное расположение сюжета и прошелся там грунтом, а уже сверху нанес рисунок. На картинах были изображены уличные сценки в различных вариациях серого, черного и белого цветов.

Мне приглянулась работа, на которой был запечатлен обычный питерский сюжет: дождь и помойка. Или помойка под дождем. Я смотрел на нее и отчетливо слышал, как капли столичного дождя стучат по полиэтиленовым пакетам и железным бортам баков, как дворовые кошки разбегаются по подвалам. Тусклый серый свет лился вместе с дождем сверху, ведь сцена изображала питерский двор-колодец. Я стоял напротив помойки, возможно, вымок до нитки и слышал лишь дождь.

– Что будете заказывать?

– Здравствуйте, мы еще подумаем, спасибо большое. Даня, ты где? Дань?

Лиля слегка потрясла меня за плечо, и я вернулся в модный клуб «Грибоедов».

– Приходила официантка, принесла меню, я попросила подождать. Может, выберешь что-нибудь для нас? Я проголодалась и пива бы выпила. Только схожу узнаю, где здесь туалет, мне бы руки помыть, а то у того парня уж больно липкий язык. Дань?

Я посмотрел на нее. Она слегка надула губы.

– Да, хорошо. Ты сама найдешь, или с тобой сходить? – я уже начал вставать.

– Нет, не нужно. Говорю, выбери что-нибудь и закажи, хорошо? – она слегка взъерошила мне волосы и ушла, ее хрупкая фигурка сразу скрылась в толпе.

Я пялился в меню пустыми глазами, видел лишь какие-то буквы и картинки. К слову, еда была простая, как я и думал, никаких изысков: закуски, пиво, несколько коктейлей, хороший выбор горячих блюд. Как бы я ни пытался сосредоточиться, мои глаза косились на ту картину. Казалось, дождь на ней все-таки идет.

– Ну, что ты выбрал? – Лиля внезапно оказалась рядом, а ответ я не приготовил.

– Э-э-э, я думал… Я думал, может…

– Понятно, снова где-то летал, – в ее голосе не было раздражения, скорее, констатация факта.

– Да, извини. Ты нашла туалет?

– Угу, на вокзале и то почище. Надеюсь, кормят тут вкусно, я такая голодная, – она полностью ушла в меню.

Я огляделся. Народ в клубе собрался очень разный: молодежь проворно забирала выпивку из бара, не дождавшись официантов, мужчины и женщины постарше больше волновались о выборе столика и винной карте, многие пришли на свидание. Я заметил несколько пожилых байкеров и рокеров, в потертых косухах и банданах. Люди искусства – в беретах и тонких шарфах, перекинутых через плечо, – собирались в элитные стайки, что-то активно обсуждали, морщили лбы, принимая вальяжные позы, присущие представителям богемы.

На сцене играл квартет с контрабасом, обычно меня радует живая музыка, но от большого количества людей я точно отвык. Голова начинала болеть, лица расплывались. Будь моя воля, я бы уже ехал домой доедать холодную пиццу и слушать свои пластинки. Но я видел, что Лиле хотелось общества, она весело двигала плечами в такт музыке и с интересом проговаривала названия незатейливых блюд в меню. Официантка пропала с концами, и я решил, что хочу пива – холодного, пенного, в большой стеклянной кружке.

– Я пойду в бар.

– Что?

– Я пойду в бар, возьму нам пива, посиди пока тут.

– А! Хорошо! – она снова смотрела в меню.

Пока я пробирался к барной стойке, перед глазами мелькнуло что-то светлое – пятно отличалось от общей гаммы. Я прищурил глаза и заметил блондинку в розовом платье на бретельках.

Молодая девушка сидела на высоком стуле, закинув ногу на ногу, в руках все время крутила айфон, такой же розовый, как ее платье. Длинные светлые волосы переливались в тусклом освещении. Она резко отличалась от местного контингента. Я обернулся посмотреть, как там Лиля. За спинами других людей я сумел рассмотреть, что она уже весело беседует с официанткой, промелькнула мысль вернуться, но блондинка… Мне захотелось подойти, к тому же крупный мужчина, что стоял рядом с ней, забрал свой заказ. На круглом черном подносе красовалось несколько рюмок водки, белая тарелка с тонко нарезанным салом, черным хлебом и разного вида соленьями. Я быстро занял освободившееся место, положил руки на барную стойку. Среди запаха черемши, пива и жареных гренок я почувствовал нотки ладана и сладкой ванили, аромат явно принадлежал блондинке. Я старался не выдать интереса к ней и осторожно принюхивался.

– Здравствуйте, что будете заказывать? – спокойный голос парня за стойкой вторил мелодии со сцены.

– Добрый вечер, будьте добры две кружки светлого пива.

– Вам разливное или бутылочное?

– Разливное.

– У нас есть «Балтика семерка», светлое нефильтрованное пиво Hanse Brewery, светлый лагер¹¹ Friday Avenue, пшеничное нефильтрованное Blanche de Fleur. Что вам налить?

Если бы я еще знал.

– Возьмите Blanche de Fleur, я слышала, его хвалили, – это был голос блондинки, тихий, приятный. Она произнесла название без запинки и акцента.

– Да, посетители часто его заказывают. Особенно оно подойдет, если вы пришли с дамой, пиво мягкое на вкус, – парень за стойкой говорил это не мне, он смотрел на блондинку в розовом.

– Хорошо, тогда налейте два Blanche.

– Сей момент, – бармен с трудом оторвал прилипший к девушке взгляд и удалился.

Я посмотрел на нее. Она с невозмутимым видом потягивала прозрачный коктейль из высокого стаканчика, я предположил, что это водка со спрайтом и какой-то зеленью.

– Меня зовут Даниил, а вас?

Девушка не сразу ответила, я ждал, выдерживая паузу.

– Люси, – она манерно кивнула, улыбнулась, показав ровные белые зубы, протянула мне белоснежную ручку с красивым, золотистым маникюром. Ударение в имени падало на «и». Я пожал ее руку, слегка прикоснувшись, казалась, что она была даже меньше, чем у Лили, нежная кожа, длинные пальчики. – Приятно познакомиться, – она говорила со мной легко, видимо, часто знакомилась с парнями.

– А вы, я смотрю, пиво не любите?

Девушка внимательно посмотрела на меня большими глазами. Длинные ресницы, аккуратный макияж, пухлые губы с нанесенным блеском.

– Нет, не люблю. Да и коктейля, который я предпочитаю, здесь, к сожалению, не нашлось, – она потянула напиток через соломинку и наморщила маленький носик, словно заяц.

– Честно сказать, в местный антураж вы тоже не совсем вписываетесь.

На этот раз девушка не взглянула на меня, она подняла глаза и уставилась на развешанные по всей стене напротив нас фотографии, телефон оставался в руке. Ее лицо изменилось на долю секунды после моих слов, казалось, она стала старше. Блондинка, не отрывая взгляда, произнесла уже другим, взрослым голосом:

– Мы большую часть жизни тратим на то, чтобы соответствовать и вписаться. Не обольщайся, я вижу, что ты тоже одинок. Она внутри тебя.

– Кто она?

Девушка снова выдержала паузу, на этот раз дольше.

– Пустота. Каждый день, каждый час, – она тяжело задышала. – Знаешь, я поняла что пустота – бездонна. Как бы далеко ты ни убегал, сколько бы масок ни примерил, она внутри тебя. Люди с пустыми глазами, как у нас с тобой, вообще не вписываются, как ты сказал, в антураж. Так какой смысл соответствовать? – Затем она прошептала совсем тихо: – Какой смысл бороться? Ради чего?

Я смотрел на нее, и мне невольно показалось, что мы знакомы. То самое чувство, когда совершенно чужой человек говорит с тобой впервые, а заглядывает так глубоко внутрь, куда ты сам лишний раз боишься сунуться. Я не был готов к такому диалогу и просто пялился на, как мне раньше казалось, куклу в розовом платье. Люси грустно улыбнулась, сверля взглядом фотку на стене, на которой обнимались две девушки, видимо, завсегдатаи модного клуба. Блондинка слегка наклонила голову, светлые волосы закрыли лицо, она вцепилась в телефон с такой силой, что костяшки побелели. Было похоже, что она вот-вот разрыдается. Я потянул к ней руку, чтобы поддержать ее, хотелось спросить: «Ты в порядке?»

Но в ту же секунду зазвонил ее телефон, девушка резко вскинула голову и профессионально быстро ответила на звонок.

– Да. Марго! Сколько можно ждать, я уже обалдела тут. Да, что там насчет съемок? – с этими словами и широкой улыбкой она, не обращая на меня внимания, упорхнула на высоченных розовых шпильках в сторону выхода. Она снова стала блондинкой без всяких признаков интеллекта.

– Ваш заказ, – голос бармена заставил меня вернуться к реальности и вздрогнуть, – о, девушка уже ушла. Жаль, я хотел номер телефончика узнать. Такая куколка! Кажется, я ее где-то видел. Знакомое лицо.

– Боюсь, в ее телефоне места для тебя не найдется, – я взял две кружки, до краев наполненных светлым пивом, как бы оно ни называлось, и пошел к столику. Сделав несколько шагов, я обернулся. Стул, на котором сидела блондинка, пустовал, а парень за стойкой мечтательно смотрел в сторону выхода. Стаканчик с напитком так и остался на своем месте.

Ничто не проходит бесследно, даже самые далекие воспоминания хранятся где-то глубоко в сервере нашего сознания. Они питают нас, иногда разрушают, но делают такими, какие мы есть. Воспоминания пробуждают чувства, без которых мы лишь оболочки. Я пообещал себе, что нарисую блондинку в розовом в темной толпе, благо художник может себе позвонить оставить свое воспоминание на холсте. К тому же у работы уже сеть название – «Люси».

Я вернулся к нашему столику, по дороге отхлебнул из кружки, и стало повеселей. Каким-то магическим образом на столе уже появились закуски, жареные гренки с чесноком и сыром, куриные наггетсы, картошка фри, несколько соусов на выбор, я приметил сырный. Лиля ковырялась вилкой в салате «Цезарь», она любила его заказывать.

– О! Наконец-то! Извини, я тебя не дождалась, очень проголодалась! – Лиля вернула меня в мир живых, ее теплая улыбка и живые глаза делали меня счастливым здесь и сейчас. Разговор с блондинкой отошел на второй план, но не исчез, то и дело всплывали обрывки. Меня это достало, и я решил залиться пивом.

– Давай! Налетай! Потом еще что-то должны принести, я с голоду столько всего заказала! Хорошо, что пришли, правда? – она с удовольствием уплетала салат вместе с чесночными гренками, прихлебывая холодное пиво, смотрела в сторону музыкантов, кивала головой в такт музыке. Глядя на такой здоровый аппетит, я сам накинулся на еду и залпом выпил полкружки пива. Когда официантка принесла мясо, я сразу заказал еще пенного, и вечер пошел на лад. Я вслушался в музыку, алкоголь притупил негативное ощущение от толпы людей, в животе стало тепло. Вечер продолжился до самого утра.

Как много мы прячем внутри себя? Чего на самом деле хотим? Я знал, что для того, чтобы узнать человека по-настоящему, нужно уделять ему столько же, а то и больше внимания, чем себе. Каждый день завоевывая доверие, находя пути, принимая боль и недостатки. Другое дело, что никто не хочет за это браться. Мы хотим получить внимание и любовь побыстрее, чтобы почувствовать себя важными и живыми. В итоге любовь становится простым эгоизмом.