Измеряя мир

К счастью, записал он в своем дневнике, ему неведома морская болезнь. И тут его сразу и вырвало.

Тот не станет немецким мужчиной, кто не испытает страха метафизического.

Гаусс любил мать несказанно. Он бы умер, случись с ней что. И это не пустые слова. Он знал, что просто не смог бы этого пережить. Так было, когда ему было три года, и тридцать лет спустя по-другому не стало.

Он тоже хотел путешествовать, признался Гумбольд.

Форстер кивнул. Многие хотят. И все потом раскаиваются.

Почему?

Потому что никто потом не может вернуться назад.

Мы каждый по себе и все же нас двое, что ты таков, каким я не должен быть, а я такой, каким ты не можешь быть; что мы обречены на то, чтобы вместе избывать существование, оставаясь друг другу ближе всех прочих людей, хотим мы того или нет.

Деньги и знания.

Деньги, сказал он, лучше, чем знания.

Намного лучше, согласился тот , что в цилиндре. Между прочим, жизнь чертовски коротка, так зачем же рисковать?

Затем, что она коротка.

Знание - мучительная вещь и доставляет боль.

Все это только помехи, заметил Гумбольд. Жениться можно лишь в том случае, если не собираешься достичь в жизни чего-то существенного.

Мир, если понадобится, можно измерить и исчислить, но это ещё далеко не означает того, что он будет понят.

Потом он стал вглядываться в страницу и вглядывался до тех пор, пока и незнакомые значки не наполнились вдруг смыслом сами собой и не возникли слова. Он стал перелистывать страницы, дело пошло все спористее, и через несколько часов он уже мог бегло читать, и в тот же вечер одолел всю книгу, весьма, кстати, скучную — речь там шла о Христовых слезах да о сердечном покаянии грешников. Он притащил книжку к матери, чтобы и ей объяснить, что значат все эти значки, но она только с печальной улыбкой покачала головой. В этот миг он понял, что ни у кого нет желания использовать свой разум. Всем хочется покоя. Людям хочется есть и спать, и чтобы все с ними хорошо обращались. И чтобы поменьше думать.