Read the book: «Русский литературный авангард и психоанализ в контексте интеллектуальной культуры Серебряного века»

© Д. Л. Шукуров, 2014

© Рукописные памятники Древней Руси, 2014

* * *

Моим дорогим наставникам, Ие Ивановне Анисимовой и Валерию Петровичу Ракову

Введение

Русский литературный авангард при специфичности своих истоков и эволюции исторически отмечен структурно-диахронической конвергенцией с психоанализом, но теоретические и историко-культурные контексты эстетической рецепции психоаналитических идей в дискурсе отечественной авангардной литературы до сей поры остаются не прояснёнными и малоизученными.

В трудах весьма немногочисленного круга авторов положено начало исследованию распространения идей З. Фрейда (1856–1939) в контексте русской культуры XX века. Российские и зарубежные учёные А. М. Эткинд [261–264], В. И. Овчаренко [158–163], В. М. Лейбин [125–131], А. И. Белкин [22; 23], А. В. Литвинов [134; 135], Д. С. Рождественский [187], M. A. Miller [310; 311], M. Ljunggren [307], D. Young [326], G. A. Pollock [314], H. Scott [318], A. Kozulin [303], L. Chertok [279], F. Choate [280] в своих работах реконструируют историю психоанализа в России, рассматривают важные контексты влияния психоаналитических идей в интеллектуальной парадигме Серебряного века. Отечественная гуманитарная наука всё чаще обращается к забытым страницам интеллектуальной истории России первых десятилетий XX века. Одним из актуальных аспектов исследований становится история российского психоанализа.

Наша работа нацелена на изучение наиболее близкой психоанализу с эстетической, методологической, культурологической точек зрения части русской литературы – авангарду. В этом ракурсе вопрос практически не затрагивался.

Среди современных исследований темы можно выделить спорный и неоднозначный, но значительный и опережающий время труд И. П. Смирнова «Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней» (1994) [203], в одной из частей которого дан репрезентативный анализ психотипических особенностей ряда авторов русской авангардной литературы.

Однако для нас важна принципиально иная задача – мы не изучаем психотипы русских авангардистов и тем более не ставим «диагноз» авангардной эпохе. Мы исследуем, во-первых, фактические контексты непосредственного или опосредованного восприятия идей Зигмунда Фрейда в авангардном творчестве и, во-вторых, имманентные литературным произведениям русских авангардистов психоаналитические конструкты (такие как диссоциация, онейрическая реальность, свободные ассоциации, афазии и т. п.) и их влияние на развитие литературного дискурса.

Мы рассматриваем влияние фрейдизма на творчество русских футуристов в 1910-е годы, в частности, на формирование оригинальной поэтики ошибки (или иначе – поэтики деструктивности) кубофутуристов и группы заумников «41°». Не меньший исследовательский интерес вызывает интерференция дискурсов психоанализа и русской авангардной литературы в 1920-е годы – время, когда психоанализ приобретал в России институциональные формы.

Искусство авангарда первой половины XX века проявляло особое внимание к психоанализу. Многие западноевропейские и отечественные авангардисты живо интересовались фрейдистскими идеями, ярко и оригинально их использовали в своём экспериментальном творчестве. Представляется вполне уместным исследовательское рассмотрение самого фрейдизма в качестве важной составляющей авангардной культуры, так как психоаналитический дискурс формировался в контексте радикального поворота в осмыслении человеческой психики и смены традиционной парадигмы восприятия искусства и литературы.

Так, в контексте западного авангарда психоанализ был воспринят как своего рода верифицирующая экспериментальные художественные поиски модель. Самые разные художники-новаторы – Андре Бретон, Сальвадор Дали, Франц Кафка, Марсель Пруст, Джеймс Джойс, Самюэль Беккет и многие другие – искали не столько теоретической поддержки психоанализа, сколько эвристического подтверждения и научного обоснования уже существующих творческих идей, одновременно находя питательную почву креативности в таинственной области бессознательного, открытой и описанной Зигмундом Фрейдом.

Безусловно, многие представители искусства не могли знать глубоко фрейдистское учение, однако сама атмосфера научно-теоретических дискуссий, проходивших вокруг психоанализа на протяжении всей первой половины XX столетия в самых широких интеллектуальных кругах, влияла даже на неосознаваемом уровне на творчество выдающихся мастеров искусства авангарда:

Крупнейшие представители авангарда…, – отмечает В. В. Бычков, – часто вполне сознательно обращались к сфере бессознательного, стремясь именно её вожделения, интенции, образы довести тем или иным способом до прямого, обходящего контроль «цензуры» предсознания (Я), воплощения в своих произведениях. Дадаизм, отчасти экспрессионизм, сюрреализм, театр абсурда, литература «потока сознания», динамический абстракционизм, абстрактный экспрессионизм, поп-арт, живопись действия, многие феномены постмодернизма, почти все крупнейшие личности в изобразительном искусстве (Клее, Шагал, Пикассо, Дали, Миро и др.), писатели (Кафка, Джойс, Т. Манн, Гарсиа Маркес и др.) и кинорежиссеры (Бергман, Феллини, Антониони, Бертоллучи, Гринуэй и др.) XX в. чаще сознательно (иногда бессознательно) творчески трансформировали идеи фрейдизма в своем искусстве и нередко делали на них достаточно сильные акценты. Далеко не всегда эта акцептация была корректной и органичной [132, с. 469].

Известно, что западноевропейские дадаисты и сюрреалисты активно использовали в своём творчестве приём автоматического письма, который появился в результате увлечённого изучения обширной психологической традиции, восходящей к концепциям французского психолога Т. Рибо (1839–1916) и американского философа и психолога У. Джеймса (1842–1910) (теория «автоматического письма»), теориям французского психиатра Г.-Г. Клерамбо (1872–1934) и российского психиатра В. Х. Кандинского (1849–1889) (концепция «психического автоматизма»), психоаналитическим техникам К.-Г. Юнга (1875–1961) и З. Фрейда (1856–1939) («метод свободных ассоциаций») (об этих теориях см. работу И. Е. Сироткиной [199]). Сюрреалистическое «автоматическое письмо» в большей степени было сходно по своим принципам психоаналитическому методу свободных ассоциаций, выражаясь в спонтанном когнитивном акте, неконтролируемом «цензурой» рационального сознания. Подобный художественный метод, воплощающий в себе спонтанность и контингентность творческой стихии, получил широкое распространение в авангардном искусстве самых разных течений:

В самых продвинутых современных арт-практиках любой жест художника воспринимается как художественно значимый, ибо у его носителя он является транслятором какой-либо бессознательной интенции [132, с. 469].

В России, как и за рубежом, психоаналитическая теория З. Фрейда привлекла внимание не только представителей врачебных кругов (В. П. Сербский, И. Д. Ермаков, Н. Е. Осипов, Ю. В. Каннабих и др.), но и – в силу философской и культурно-исторической перспективы психоанализа – многочисленных деятелей культурного сообщества, в том числе – авангардистов.

Мы уже имели возможность отметить специфичность художественно-эстетических стратегий русского футуризма в сравнении с художественными установками и эстетической платформой итальянского футуризма, обусловившего популярность этого течения в Европе [256]. Русский футуризм вступил в парадоксальное противоречие с концептуальным содержанием в названии течения (от лат. futurum – будущее), выражающим темпоральную устремлённость авангардистского мировоззрения вперёд по вектору времени и эстетическую нацеленность художественных принципов экспериментального искусства на будущее, чреватое радикальной трансформацией культуры как таковой. Эстетика русского футуризма, поддерживая характер новаторских устремлений, тем не менее в ряде своих версий уходила корнями в архаическое прошлое культуры. Будетляне вдохновлялись феноменами первобытного и этнического искусства, художественным примитивом, а также черпали творческие идеи из области наивного и детского творчества, творчества умалишённых, что сближало русский авангард с психоанализом, также обращавшимся к изучению феноменов архаических культур, детской психики и человеческого безумия (см. на эту тему работу современника футуристов Е. П. Радина «Футуризм и безумие. Параллели творчества и аналогии нового языка кубо-футуристов», опубликованную в 1914 г. [176]). Эксперименты русских футуристов и заумников в этом плане вполне сопоставимы с творчеством западноевропейских дадаистов и сюрреалистов. К слову сказать, о творческих контактах сюрреалистов с русскими авангардистами писал Ж.-Ф. Жаккар в фундаментальном исследовании по истории русского авангарда [76]. Известный историк футуристического движения В. Ф. Марков отмечал сходства текстов русских футуристов (А. Е. Кручёных, И. В. Игнатьев) и произведений сюрреалистов, созданных по принципу «автоматического письма» [144]. А в предисловии к книге заумной поэзии русского авангардиста И. М. Зданевича известный французский дадаист Жорж Рибемон-Дэссень отмечал, что заумь можно рассматривать как «форму русского литературного дадаизма» («La forme russe du dadaism literaire») [317]). Дадаизм был достаточно хорошо известен русской критике и читательской аудитории в 1920-е годы благодаря ряду состоявшихся публикаций (Г. К. Баммель [12], В. М. Фриче [233], А. М. Эфрос [265], Р. О. Якобсон [270]). Теме восприятия дадаизма в России была посвящена работа Б. Горелого [59] (причём автор особо подчёркивает отличия школ русской зауми и европейского дадаизма). (См. об этом также сборник научных трудов «Заумный футуризм и дадаизм в русской культуре», подготовленный Л. Магоротто (1991) [81].)

Возврат к архаике и апелляция к наивному творческому акту обусловливали освобождение нового искусства – искусства будущего – от сковывающих и тормозящих его развитие жанрово-стилевой догматики и риторизма классического дискурса. Спонтанность и непредсказуемость творчества, свобода художественных ассоциаций и немотивированность создания образов, неосознаваемые действия художника и его безотчётные поступки, воспринимаемые как наиболее аутентичный творческий акт, – такова манифестируемая русскими футуристами программа авангардного искусства, имеющая много общего с идеями психоаналитического дискурса.

Представляется, что названная нами выше специфичность русского футуризма, принципиально расширившего контексты восприятия творчества, характеризует отечественную авангардную литературу в целом и сближает её с психоанализом как радикальной дискурсивной практикой XX века.

Таким образом, объектом теоретического и историко-литературного рассмотрения в нашей работе становится интерференция авангардного и психоаналитического дискурсов в контексте интеллектуальной культуры Серебряного века, в частности, рецепция психоаналитических идей и конструктов (диссоциация, онейрическая реальность, свободные ассоциации, афазии и др.) в литературе русского авангарда первой трети XX века.

В представленной вниманию читателя монографии изложены результаты исследования как самых ранних эпизодов взаимодействия авангардной литературы и психоанализа (до 1920-х гг.), так и периода, когда психоанализ приобретал в России институциональные формы (1920-е гг.). Наша работа не претендует на исчерпанность проблематики, так как намеченные в ней концептуальные выводы выступают в качестве эвристических идей, требующих отдельного фактографического изучения.

Тем не менее, кроме теоретического и прикладного ракурсов анализа, в нашем исследовании присутствуют и достаточные историко-литературные обоснования, а также фактографические данные. И то, и другое подтверждает продуктивность научного замысла исследовательского сопоставления поэтики русского авангарда и психоанализа.

Следует отметить, что с одной стороны очевидный, а с другой – неожиданный ракурс теоретического анализа отличается принципиальной новизной, так как в современной гуманитарной науке данный контекст остаётся практически не изученным.

Помимо названного обстоятельства укажем и ещё на одну существующую в гуманитарной науке лакуну, восполнение которой было начато в современных исследованиях, но отнюдь не завершено сегодня, – это история рецепции психоанализа в русской культуре Серебряного века. Некоторые исследовательские работы по этой теме принадлежат как отечественным, так и зарубежным учёным (см., например, уже упоминавшиеся нами выше труды). Тем не менее многие аспекты данной проблематики остаются только в самом начале серьёзного научного рассмотрения.

В трудах зарубежных учёных сложилась солидная исследовательская база в области изучения взаимосвязей западноевропейской авангардной традиции и фрейдистского учения. Однако в современной гуманитарной науке (как отечественной, так и зарубежной) остается практически незатронутым вопрос о восприятии психоанализа литературой русского авангарда.

Таким образом, необходимо проведение междисциплинарного научного исследования проблематики, связанной с историей взаимодействия авангардной литературы и психоанализа в контексте интеллектуальной культуры Серебряного века.

Следует отметить важность и актуальность данной темы для развития междисциплинарного гуманитарного знания, так как проведение исследования планируется на стыке двух областей – литературоведения и психоанализа. Такая интерференция научных дискурсов представляет особый интерес, поскольку связана конкретно как с историей и теорией русского литературного авангарда, так и с историей и теорией психоанализа в России. Основанием для научного сближения служит революционный характер и авангарда, и психоанализа.

Цель научной работы – формирование концептуально-теоретической модели, направленной на синтетическое осмысление опыта взаимодействия русской авангардной литературы и психоанализа в контексте отечественной интеллектуальной культуры Серебряного века.

Задачи научного исследования:

1) рассмотреть влияние психоанализа на эстетику и поэтику авангардных направлений русской литературы первой трети XX века;

2) обосновать концептуальную общность психоаналитических принципов и ряда экспериментальных художественных практик русских авангардистов;

3) проанализировать фактический материал, свидетельствующий о творческой увлечённости фрейдизмом представителей русского литературного авангарда;

4) рассмотреть формирование авангардной поэтики ошибки в контексте психоаналитических приёмов, техник и принципов (метод свободных ассоциаций, принципы толкования ошибочных действий, оговорок, опечаток, феноменов забывания и сновидения);

Интерференция дискурсов авангарда и психоанализа оказалась продуктивным источником ярких открытий в области массовой культуры XX века (например, в феноменах рекламы или PR-технологий). К сожалению, и этот интереснейший аспект редко становится предметом исследовательского рассмотрения в современной гуманитарной науке. Поэтому в качестве прикладной задачи исследования мы намечаем:

5) анализ влияния авангардной поэтики деструктивности на дискурсивные практики в сфере современных интегрированных коммуникаций (СМИ, реклама, связи с общественностью, политтехнологии). Это позволит нам сформировать инновационную модель перформативного словесного творчества в дискурсе современных интегрированных коммуникаций, что, безусловно, актуализирует ещё в большей степени избранную в нашей работе проблематику.

Методологические основания исследования

Для решения поставленных в работе задач мы используем метод сравнительно-типологического изучения литературного процесса и методы исторической поэтики, привлекая также в ходе исследования герменевтический метод и методологическую стратегию деконструкции текста, сочетающиеся с психоаналитическими приёмами и практикой дискурсивного анализа.

Сравнительно-типологический метод необходим для проведения анализа на уровне фундаментальных структур в рамках типологии авангардного слова.

Методы исторической поэтики используются для концептуализации принципов преемственности в дискурсе русского литературного авангарда.

Использование герменевтического метода исследования обусловлено логикой научного анализа, в котором толкование парадоксальных литературных текстов русских авангардистов эксплицирует их иррациональную природу.

И, наконец, методологическая стратегия деконструкции текста вкупе с избирательно используемыми психоаналитическими приёмами и практикой дискурсивного анализа позволяют существенно расширить сферу современных представлений об историко-литературном и социокультурном контекстах развития русского авангарда. Дискурсивный анализ необходим ещё и потому, что любой текст в авангарде понимается не только как манифестация креативной идеи автора, но и как способ трансформации мира посредством новой языковой реальности, т. е. в качестве дискурсивной практики.

Как известно, стратегию «деконструкции» текстов предложил французский философ Жак Деррида (1930–2004) [286]. Основное значение этой стратегии заключается в процессе деструкции текста – разрушении присущего ему логоцентризма – и его одновременного реконструирования, вос-становления контекста:

Деконструкция не является каким-то методом и не может быть трансформирована в метод. Особенно тогда, когда в этом слове подчеркивается процедурное или техническое значение <…>, – писал Ж. Деррида. – Слово «деконструкция», как и всякое другое, черпает свою значимость лишь в своей записи – в цепочку его возможных субститутов – того, что так спокойно называют «контекстом» [65, с. 56–57].

Одной из методологических задач работы является такое реконструирующее и моделирующее восстановление контекста, объединяющего дискурсы русского литературного авангарда и психоанализа.

В сборнике работ американского учёного-слависта Д. Ранкур-Лаферьера (D. Rancour-Laferriere) «Русская литература и психоанализ» (2004) [183] были сформулированы основные варианты исследовательских парадигм, которые разворачиваются между понятиями «русская литература» и «психоанализ». В рамках первой парадигмы в качестве объекта психоаналитического исследования выступает русская литература. Объектом второй парадигмы вполне могут быть психоаналитически проинтерпретированные литературно-критические исследования самой русской литературы. Третья и четвёртая парадигмы переворачивают исследовательские координаты и меняют местами субъекты и объекты двух предыдущих: психоанализ объявляется объектом рецепции в русской литературе и русской литературной критике. «В свою очередь, каждая из этих, хотя и абстрактных, но обладающих предметностью, связей, – отмечает исследователь, – также может быть подробно рассмотрена. Причём a priori не исключена возможность других связей»¹ [183, c. 129].

Д. Ранкур-Лаферьер ссылается на школу так называемых «французских фрейдистов» (S. Felman [289], J. Gallop [294]), которые в попытках избежать односторонних суждений методологически обосновали взаимозаменяемость элементов пары «литература – психоанализ». И, действительно, с методологической точки зрения, такая подвижная, обратимая исследовательская модель оказывается весьма продуктивной. Возникает возможность изучения дискурсивного взаимовлияния литературы и психоанализа. Исследователь не ограничивается анализом контекстов, связанных либо только с одним, либо исключительно с другим аспектом: влиянием психоанализа на литературные стратегии творчества или исследованием самих этих литературных стратегий с психоаналитических позиций.

В настоящей работе русская литература в многосоставном целом не изучается. Мы исследуем невероятно близкий психоаналитическому дискурсу сегмент русской литературы – русский литературный авангард. Эта уникальная близость творческих устремлений авангарда и методологических стратегий психоанализа становится главным объектом изучения. Именно поэтому нами используется методологически подвижная исследовательская модель, в которой русский литературный авангард и психоанализ ориентированы относительно друг друга в качестве субъекта и объекта – вполне обратимо.

В связи с названным методологическим обстоятельством отчётливо выделяется следующий оптимальный план работы, включающий ряд исследовательских парадигм:

1) Концептуальное описание процесса формирования психоаналитического подхода к изучению феноменов культуры, искусства и литературы на Западе и в России.

2) Аналитический обзор вопросов рецепции психоаналитических идей в контексте интеллектуальной культуры Серебряного века.

Изучение указанных парадигм позволит определить культурное пространство зарождения авангарда и психоанализа и более точно объяснить причины их взаимного тяготения.

3) Вопросы эстетики и поэтики русского литературного авангарда, заострённые на дискуссии вокруг звуковой и образной составляющих художественного слова и получившие теоретическую рефлексию в рамках знаменитой формальной школы литературоведения (В. Б. Шкловский, Р. О. Якобсон, Л. П. Якубинский и др.), соотносятся нами с психоаналитическим пониманием имагинативной и фонетической специфики в психоанализе. (Такое понимание, в частности, объединяет взгляды К. Г. Юнга на проблему звука и образа, сложившиеся в ходе проведения «ассоциативного эксперимента», и теорию парапраксиса – ошибок, оговорок, описок, ошибочных действий – З. Фрейда.) Эти вопросы включаются в отдельную исследовательскую парадигму.

4) Важную исследовательскую парадигму представляет изучение историко-литературных и теоретических контекстов влияния психоаналитических идей на развитие русского авангарда первой трети XX века. Мы анализируем свидетельства вполне осознанной авангардистами рецепции психоаналитического учения и исследуем особенности его влияния на формирование авангардной теории зауми и поэтики ошибки. Подробно освещаются малоизвестные факты из истории авангардной группы поэтов-заумников «41°», участники которой – И. М. Зданевич, А. Е. Кручёных, И. Г. Терентьев – были увлечёнными поклонниками учения З. Фрейда.

5) Теоретический дискурс М. М. Бахтина и учёных его круга в 1920-е годы формировался в контексте актуальных проблем литературы и культуры и, конечно, был связан, в том числе, с вопросами фрейдизма (В. Н. Волошинов – участник бахтинских семинаров, автор фундаментальной критической работы о фрейдизме). В данной парадигме сопоставляются концепция «чужого слова» М. М. Бахтина, его теория диалогизма, принципы построения экспериментальной прозы К. К. Вагинова и современная теория интертекстуальности, возникшая как результат психоаналитической трансформации бахтинских идей в работах французской исследовательницы Ю. Кристевой.

6) В особой исследовательской парадигме должен изучаться процесс изменения семиотической функции образа автора в культуре авангарда в России. Фигура автора в произведениях русских авангардистов постепенно утрачивает художественный авторитет, превращаясь в образ авторской «пародической личности», что крайне интересно с психоаналитической точки зрения. Здесь будут представлены новые возможности исследовательской интерпретации в традициях психоаналитически ориентированного литературоведения. В этой междисциплинарной исследовательской парадигме развивается анализ процессов диссоциации экспериментальной художественной («иероглифической») образности в творческой практике авторов авангардной группы «Объединение Реального Искусства» (ОБЭРИУ). Сопоставление концепций диссоциации Р. О. Якобсона и Жака Лакана приводит к неожиданным открытиям в области изучения произведений обэриутов. Исключительный интерес представляет рассмотрение процесса диссоциации, происходящего также на уровне авторского сознания в экспериментальных произведениях представителей этой авангардной группы. Обращение к психоаналитическим контекстам творчества Д. И. Хармса, А. И. Введенского, К. К. Вагинова – эвристический поворот в осмыслении теории художественного слова в русском авангардизме. Одновременно такое изучение обогащает исследования в сфере психоаналитически ориентированной патографии литературного творчества.

7) Наконец, нами намечено решение важной прикладной задачи – на основе изучения интерференции авангардного и психоаналитического дискурсов мы разрабатываем инновационную модель перформативного словесного творчества. Эта модель предстанет в нашей работе в виде моделирующего глоссария психоаналитической проблематики, связанной с изучением креативного потенциала авангардной эстетики и поэтики в контексте развития современных интегрированных коммуникаций (связи с общественностью, реклама, дизайн, политтехнологии). Обращение к психоаналитическим контекстам – увлекательный разворот в осмыслении данной проблематики. Действительно, в дискурсе современной массовой коммуникации первостепенное значение имеет психоанализ, поскольку психоаналитические методики используются для выявления неосознаваемых форм воздействия на реципиента.

Настоящая монография основана на материалах исследования, проведённого автором в 2012–2013 годах в рамках работы над научным проектом «Русский литературный авангард и психоанализ в контексте интеллектуальной культуры Серебряного века», поддержанным грантом Президента РФ на 2012–2013 гг. для молодых российских учёных – докторов наук (МД-420.2012.6).

Фрагменты книги публиковались в этот период в различных научных журналах и сборниках в качестве статей. В монографию они включены в расширенном формате, в переработанном и изменённом виде.

Представленное исследование продолжает начатый автором в кандидатской (1998) и докторской (2007) диссертациях литературоведческий проект, связанный с многосторонним изучением русского литературного авангарда. При подготовке монографии использовались также принципиально важные исследовательские результаты наших научных работ «Концепция слова в дискурсе русского литературного авангарда» (СПб.; Иваново, 2007) [256] и «Автор и герой в метаповествовательном дискурсе К. К. Вагинова» (Иваново, 2006) [254], переосмысленные с учётом новой, психоаналитической, проблематики.

Указываем избранную библиографию авторских публикаций:

Шукуров Д. Л. Дискурс М. М. Бахтина и теория интертекстуальности // Известия высших учебных заведений. Сер. Гуманитарные науки. Т. 3. 2012. Вып. 2. С. 105–109.

Шукуров Д. Л. Образы деструкции в психоанализе и в философии B. С. Соловьёва // Соловьёвские исследования. Вып. 2 (34). 2012. C. 65–80.

Шукуров Д. Л. Диссоциация в структуре «иероглифического» образа обэриутов: психоаналитический аспект // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 5 (16). C. 210–213.

Шукуров Д. Л. Имя Отца в психоаналитическом дискурсе Жака Лакана // Вестник ЛГУ им. А. С. Пушкина: научный журнал. 2012. № 3. Т. 5. Психология. С. 51–59.

Шукуров Д. Л. Психоаналитические аспекты изучения истории русской литературы // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2012. № 6 (17). C. 213–215.

Шукуров Д. Л. Концепция «чужого слова» М. М. Бахтина и теория интертекстуальности // Теоретична i дидактична фiлологiя: Збiрник наук. праць. Вип. 13. Переяслав-Хмельницкий: ФОП Лукашевич, 2012. С. 313–319.

Шукуров Д. Л. Психоанализ и концептуальные основания русского авангарда // Стих. Проза. Поэтика: Сб. статей в честь 60-летия Ю. Б. Орлицкого. New York: Ailuros Publishing, 2012. C. 582–585.

Шукуров Д. Л. Русский литературный авангард и психоанализ в контексте интеллектуальной культуры Серебряного века (основные аспекты исследования) // Известия высших учебных заведений. Сер. Гуманитарные науки. Т. 4. 2013. Вып. 1. С. 54–58.

Шукуров Д. Л., Красильникова М. Ю., Хабурова В. Н. Авангард, психоанализ и PR-креатив: перформативное творчество в дискурсе интегрированных коммуникаций (опыт составления глоссария) // В мире научных открытий. Красноярск: Научно-инновационный центр, 2013. № 1.4 (37). (Гуманитарные и общественные науки). С. 13–43.

Шукуров Д. Л. Русский литературный авангард и психоанализ: опыт интерференции дискурсов // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2013. № 6 (24). C. 214–216.

Шукуров Д. Л. Формирование психоаналитического подхода к изучению культуры на Западе и в России // Соловьёвские исследования. 2013. Вып. 2. С. 175–188.

Шукуров Д. Л. Эрос и Танатос в культурных парадигмах западного и российского психоанализа // Сб. статей XV междунар. конф. «Россия и запад: диалог культур». 21–27 апреля 2012 г. Вып. 17. Центр по изучению взаимодействия культур. М., 2013.

Шукуров Д. Л. Патография авторской личности в литературном творчестве группы «ОБЭРИУ» // Антропология литературы: методологические аспекты проблемы: Сб. науч. ст.: В 3 ч. Ч. 1 / Гл. ред. Т. Е. Автухович. Гродно: ГрГУ, 2013. С. 38–43.