Возвращение в будущее

– Зачем вам?

– Тебе придется позаботиться о себе.

– Купить шубу?

– Смешно, – улыбнулся отец Илья, и на его молодых щеках с жидкой рыжей бородкой появились ямочки, – но я говорю о другом. О твоем духе. Его надо укреплять.

– Как?

– Читай каждый день акафисты. Иисусу, Божьей Матери и Николаю Чудотворцу. Пей святую воду. Сейчас комнату твою освящу.

Отец Илья достал из сумки воду в пластиковой бутылке, налил в небольшой тазик, поставил его под икону, прочитал молитву. Продолжая молиться и креститься, он несколько раз окунул в тазик кисточку и побрызгал водой на стены:

– Услыши нас, Всемилостиве, и благослови жилище сие и живущих в нем… Ныне и присно и во веки веков. Аминь… Ну вот, теперь ты под божественным покровом.

Надя с иронией посмотрела на отца Илью:

– Вы как Боржоми. А мне сейчас водки хочется.

– Ну что ты, Надя…

– Вы сами-то верите в то, что говорите?

Отец Илья кивнул:

– Конечно. Хочу, чтобы и ты поверила. И тогда ты станешь сильнее. Господь поможет тебе жить не прошлым, а настоящим. Может быть, когда-нибудь тебе захочется поделиться своими переживаниями с другими. Рассказать о своем освобождении. Показать, что этот путь открыт и для них тоже.

– Это как?

– Ходить в больницы, общаться с теми, кому нужна помощь. И хотя память останется с тобой…

Надя брезгливо искривила губы:

– Вы хотите, чтобы я себя такой помнила всегда?

Она вдруг захлопала мокрыми глазами, судорожно сглатывая, запрокинула голову на подушке.

Отец Илья покряхтел, откашлялся:

– Надя, послушай. Господь хочет, чтобы ты читала свое прошлое, как книгу о том, что уже случилось. А не о том, что будет с тобой в будущем. Знаешь… Однажды Христа спросили, кто виноват в том, что один юноша слеп, – он или его родители? Знаешь, что Господь ответил?

Надя перестала всхлипывать, приподняла голову:

– Что?

– Никто. Господь это сделал для того, чтобы на нем вершить дела свои.

– О боже! – в отчаянии простонала Надя. – Да зачем я Ему такая нужна?

– Замыслов божьих понять нельзя. Но он хочет, чтобы ты забыла все, что позади, и жила будущим. Так станет легче, уйдет боль…

Надя резко, как от удара током, дернулась, села на кровати.

– Боль?! Да что вы о ней знаете? – закричала она, и в ее глазах вспыхнул огонь. – Вы когда-нибудь кричали от боли? Бросались на стенку? Грызли по ночам мокрую от слез подушку?

Отец Илья опустил глаза:

– Надя, успокойся…

– У нас в квартире на окнах нет ручек. Сказать почему? А еще мать попрятала все ножи на кухне… Подслушивает… Подсматривает…

Батюшка сложил руки на коленях, тихо ответил:

– Только Бог может дать тебе силы. Но для этого нужно научиться любить Его.

– Любить?! – зло бросила Надя. – Да за что я должна его любить? За мою изувеченную жизнь?!

– За то, что он может даровать тебе другую любовь…

– Любовь? – Надя неожиданно села, в ее глазах заиграли дьявольские огоньки. Крылья носа по-звериному зашевелились. Она наклонилась вперед, стянула бретельку сорочки, озорно оголила плечо: – Скажите, Отец, а вас я привлекаю как женщина?

Батюшка смутился, бросил на Надю беспомощный взгляд:

– Надя…

Она зло прошипела:

– Идите ко мне…

Отец Илья отпрянул, вскочил, несколько раз торопливо перекрестился:

– Господи Иисусе Христе, Сын Божий, прости ей, она не ведает, что творит!

Надино лицо исказилось, она расхохоталась:

– Что, не хотите?

– Господи, помилуй меня грешного!

– И я не хочу вашего Бога! – Она в отчаянии закричала. – Не хочу!!!

– Господи, помилуй меня грешного! – крестился отец Илья, отступая к двери.

– Ненавижу!!!

– Верую, Господи, верую…

– Идите к черту!!!

После ухода священника в квартире еще долго раздавался истерический смех вперемешку с рыданиями.

7

Александр Петрович вошел в комнату, подошел к окну, распахнул шторы. В темную комнату хлынул дневной свет.

– Добрый день!

Надя нехотя открыла глаза, вяло зашевелилась:

– Что утро… Что день… Какая разница?

– Хандришь? Что-то вчера отец Илья так быстро ушел?

– Предлагал Боржоми… Я отказалась.

– Да, с тобой не соскучишься… То взрываешься как вулкан. То слово из тебя не вытащишь. Давай порисуем?

Надя тяжело вздохнула:

– Потом.

– Хорошо. А что ты хочешь?

– Хочу туда. – Она кивнула в сторону окна.

– Днем пойдем прогуляемся.

– Ты не понял, – в ее голосе послышались слезливые нотки, – я хочу к людям. Хочу быть с ними. Всегда.

Александр Петрович присел на край кровати:

– Ты же с нами…

– А я хочу с ними! – воскликнула Надя. – Хочу к людям! Сейчас!

– Надя… Подожди… У тебя все еще будет!

– Что будет? Что ты говоришь?! – Голос ее задрожал, по губам пробежала судорога.

– Успокойся…

– Мне все надоело! – вдруг закричала она и с силой ударила по стене кулаком. – Я устала! Здесь нечем дышать! Я не могу больше так!

Александр Петрович встал, обнял дочь, хотел взять ее на руки:

– Доченька моя…

– Не надо! – закричала Надя и вдруг с силой оттолкнулась руками от отца, вырвалась из его объятий и упала на пол.

Прямо на культи своих ампутированных ног.

– А-а-а! – страшно закричала она от боли так, как будто ее тело разорвали на части. Рот девушки исказился, рыдания заклокотали внутри и вырвались наружу: – А-а-а!

Александр Петрович рванулся к дочери, но та сквозь рыдания кричала:

– Не подходи! Не трогай меня! Мне только двадцать пять! Я хочу жить! Жить! Выйти замуж! Рожать детей! – Неожиданно она вытянулась, схватила стоящие в углу металлические протезы и с силой швырнула их в сторону: – Ненавижу эти проклятые железки! Ненавижу, как парни на меня смотрят! Ненавижу шептунов-соседей! Себя! Ненавижу всех!

– Наденька! – Папа бросился к дочери, обнял ее дрожащее тело.

Надя, жалобно всхлипывая, обхватила себя руками, свернулась клубком. Из обнаженных культей сочилась кровь.

Александр Петрович рванулся к тумбочке, схватил упаковку стерильных салфеток. Разорвал их, наложил на раны, сделал давящие повязки. Закрепил концы бинтов, завязав их вокруг изувеченных конечностей.

Приоткрылась дверь, в комнату заглянула испуганная Наталья Владимировна. Она хотела что-то сказать, но Александр Петрович только молча покачал головой. Та, прикрыв ладонью рот, опустила глаза, бесшумно закрыла дверь.

Папа поднял тело дочери на руки, отнес на кровать, укрыл одеялом:

– Ты у меня сильная, столько всего вытерпела… Здоровым мужикам такое не под силу… А ты справилась… – Он нежно гладил дочь по голове: – И с этим справишься…

Он растворил в чашке с водой порошок с обезболивающим, добавил снотворное:

– На, выпей… Вот и хорошо… А теперь постарайся заснуть. Ты у меня крепкая, как молодое дерево. Его хотели срубить. Но оно не поддалось. Топоры только поломались. – Он погладил руку дочери: – Спи… И пусть тебе приснится светлый день.

Надя закрыла глаза, затихла.

А горло отца сдавили спазмы, на лице заходили желваки.

Он вспомнил тот зимний день, когда Надя взяла его машину. Посередине кольцевой дороги, в десяти минутах от дома, машина заглохла. Вокруг на большой скорости проносились автомобили. Надя включила аварийные сигналы, вышла поставить дорожный знак. Она открыла багажник, но достать указатель не успела…

По его небритой щеке скатилась скупая слеза.

…В Надю на большой скорости врезалась старая бээмвушка. Страшный удар пришелся по ногам. От них ничего не осталось. Их пришлось ампутировать выше колен. Внутренние органы оказались разорванными. Врачи боролись за жизнь девушки. Они сказали, что шансов почти нет. Слишком тяжелые повреждения. Операция шла семь часов. Наступила клиническая смерть. Но врачам удалось спасти ее жизнь.

Родители сходили с ума от горя. Наталья Владимировна с опухшим от слез лицом все время рыдала. А когда уже не было сил, выла как тяжело раненный зверь, попавший в смертельный капкан. Александр Петрович не плакал. Он впал в душевную кому. Их пустили в палату к дочери только на третьи сутки. Надя была без сознания… Они держали ее ладони в своих руках и что-то тихо шептали. Сорок дней дочь была в коме.

Когда она пришла в себя, то первое, что спросила, а где же дедушка. Александр Петрович ответил, что он уже давно на небе.

Надя задумалась, что-то вспоминая, еле слышно проговорила:

– Па, а может быть, мне тоже пора на небо?

– Что ты, Надюшенька! – испуганно воскликнул тот.

Надя закрыла глаза. По ее впалой бледной щеке медленно сползла прозрачная, как родниковая вода, слеза.

Полгода она провела в больнице. Надя училась заново сидеть, брать в руки карандаш. После выписки она весила тридцать пять килограмм. Больше года шла реабилитация. Потом она сделала первые шаги на протезах…

8

Папа с дочерью стояли у окна. Желтый солнечный диск поднимался на горизонте. Начинался новый день. Они смотрели на большой город. На окнах домов играли солнечные зайчики. По дороге ехали автомобили, не спеша шли люди. Муслим с метлой в руках с кем-то разговаривал около подъезда. Неожиданно он поднял голову, улыбнулся и помахал им рукой.

Надя подняла руку, радостно замахала в ответ:

– Какой он хороший!

– Да, Муслим добрый…

Александр Петрович обнял дочь:

– Как раны? Не кровят?

– Нет, – Надя покачала головой, – ты умеешь лечить. Слушай, па… Прости… Я вчера что-то…

– Ничего. Бывает. Это твой организм борется с болезнью. Говорят, чем выше градус кипения, тем быстрее наступит выздоровление. Давай перевязку сделаю…

Надя улыбнулась, прижалась к отцу:

– Какой ты у меня заботливый… И сильный. – Она провела рукой по его густым волосам: – И совсем седой…

Александр Петрович прищурил глаза:

– Ладно про меня. Тебе волк-то снился?

– Да! – Надины глаза заблестели. – Но ты не поверишь! – Она взяла отца за руку. – Сначала все было как раньше. Косматая морда… Огромная пасть… Клыки… Но только он собрался на меня броситься, как вдруг рядом оказался ты. И мама. И Эльдар. И отец Илья. Я оглянулась и увидела там еще Альберта Львовича, Юру, Космоса, Муслима, врачей, медсестер… Нас было так много!

– И что же волк?

Надя весело засмеялась:

– Волчара струсил! Поджал хвост и убежал! – Она по-детски захлопала в ладоши. – А потом на небе появилось яркое солнце и вокруг запели птицы! Мы набрали в карманы семена фиалок и, куда бы ни пошли, везде их разбрасывали…

Надя вспомнила, как она вдыхала аромат лесных трав, а руки касались сочной травы. Она любовалась высокими соснами, тяжелыми еловыми ветками, яркими цветами на зеленых полянах. А на водной глади реки отражались солнечные лучи, играя всеми цветами радуги…

Папа нежно погладил дочь по руке:

– Кажется, ты победила Серого!

Надя просияла от радости:

– Ты знаешь, а я сегодня проснулась какой-то другой… Раньше я была как разморенная жарой муха.

– А сейчас?

– Как бабочка! – воскликнула Надя и весело замахала руками. – Только что выбралась из кокона! Весна же на улице! Хочется порхать!

– Так у нас впереди целый день! – отозвался Александр Петрович и посмотрел на картину с ущельем и фигурой человека с книгой в руке: – Ты переделала рисунок?

– Заметил?

– Конечно! Твой Искатель изменился! У него расправились плечи, поднялась голова. Походка стала решительной. А руки сжались в кулаки. Неплохо… Композиция правильная… Чувствуется напряжение… Мысль проявляется…

– Есть у кого учиться.

– Да… Только давненько мы с тобой не занимались.

– А давай завтра и начнем!

– Только без твоих эскизов красивых девушек без ног.

– Договорились! Знаешь, па, у Юры какая-то душа… Вся нараспашку, что ли… Но ему не хватает терпения. И силы. Пусть рядом будет крепкая лодка и целые весла. Тогда он сможет уплыть по реке за своей Правдой. Завтра рисунок ему подарю…

– И книги мы еще собрали.

– И книги… – Надя вдруг всплеснула руками: – А я придумала! Поехали сегодня кататься в метро! Полжизни там не была! Хочется в толпу! Посмотреть на бородатых парней. И смешных, с надутыми губами девчонок. И на мигрантов, что-то щебечущих на своем языке. И на заботливых мамочек с детишками! А еще хочу малину со сливками! Нет! Лучше пива с чипсами!

– Принимается! А маму возьмем?

– Конечно! Будем все вместе, как раньше…

Александр Петрович помог дочери подойти к кровати:

– Тогда айда одеваться…

Надя весело чмокнула его в щеку:

– А во вторник отвезешь меня на тренировку? Новые упражнения надо разучивать к соревнованиям… Я должна занять первое место. Хотя там и инвалиды…

– Тебе придется с ними побороться. Они же бойцы. – Александр Петрович протянул Наде протезы.

– Не боги горшки обжигают. Тем более, разбитые…

– Да, чуть не забыл, – он достал из кармана смартфон, – пока ты телефон не включила, Эльдар мне эсэмэску прислал. Он уже постер сделал с твоей фотографией и надписью: «Если сильно захотеть, можно в космос полететь!» Смотри!

Надя взяла смартфон.

– Ух ты! – изумленно выдохнула она. – Ничего я так получилась… Челочка, глазки, реснички… Только круги под глазами. И губы синие. Как у покойника. Но хоть протезы в глаза не бросаются… – Она вдруг замолчала. – Постой… Но я же еще не выиграла «Перспективу»?

– Эльдар сказал, что у тебя нет других вариантов.

Надя взяла протез, придирчиво оглядела его:

– Слышь, па, а может быть, и правда мне в космос пора? – Она быстро вскинула глаза вверх. – Ведь не было же еще безногих космонавтов?

Александр Петрович обнял дочь, прикоснулся к ее щеке губами:

– Ты уже в космосе, дорогая моя Надежда…

В эту ночь Александр Петрович нарисовал портрет Нади на фоне радуги, сверкавшей яркими драгоценными самоцветами.

Всегда храни наш талисман

Рассказ

Ночь тянулась мучительно долго. Легкое дыхание ветра проникало в открытое окно. Часто ворочаясь в кровати, то укрываясь одеялом, то скидывая его, юноша никак не мог уснуть. Он смотрел в темный потолок, его глаза лихорадочно блестели. Юноша вспоминал густую прядь волос, нежный румянец, разлитый по щекам, и белое платье, так подходящее к ее стройной фигуре.

«Странно, – подумал Митя. – Еще недавно я даже не знал о ней, а сейчас больше ни о чем не могу думать».

Ему захотелось вновь увидеть радостные глаза, услышать веселый смех. Юноша, поняв, что лежать больше не может, резко встал, подошел к раскрытому окну и распахнул его: в тишине этой летней ночи в нем нарастал прилив восторга и новых сил. Ему вдруг захотелось сделать что-нибудь грандиозное: отправиться в далекое путешествие, а может быть, покорить недоступную вершину или совершить геройский поступок. Это чувство переполняло его. Оно уже не помещалось в нем самом и все переливалось и переливалось через край, заполняя пространство вокруг. В эту минуту он был готов любить всех: и эту ночь, и простор необъятного мира, и каждого человека в нем.

«Какой прекрасной может быть жизнь», – радостно подумал он.

В ночном саду стрекотали цикады. Было еще темно, но уже ощущалось приближение рассвета: звезды, словно маленькие огоньки, разбросанные по темному небу, уже начинали медленно угасать. Скоро взойдет солнце и подарит свой первый луч молодому саду. Деревья начнут просыпаться, и он наконец-то услышит веселое пение ранней птахи.

Свежий воздух кружил голову, горячий взор устремился вдаль, торопя приход нового дня.

«Быстрей бы! – юноша посмотрел на часы. – Как же долго тянется эта ночь! Как невыносимо становится ждать!»

Устав, он прилег на истерзанную постель. Все это время его сердце билось пойманной птицей, сейчас стало успокаиваться.

«Сегодня я опять увижу ее!» – улыбнулся он, погружаясь в сладкий сон.

Ему приснился солнечный луч, утренняя роса на зеленых листьях и крошечная птаха, поющая свою веселую песнь.

* * *

Митя вырос в семье знатных московских аристократов. Его мать умерла от быстротечной чахотки, когда он был еще ребенком. Воспитывал Митю отец – граф Михаил Николаевич Вяземский, одно время занимавший высокий пост в Министерстве иностранных дел. Это именно отец настоял на том, чтобы юноша поступил в университет и готовился к карьере в этом ведомстве.

Сейчас он учился на последнем курсе, ждал скорого окончания учебы и начала новой, взрослой жизни.

А пока бурная, кипящая молодость брала свое. Митя верил, что рано или поздно его настигнет любовь. Он был почему-то в этом уверен. Юноша находился в предчувствии чего-то необыкновенного, сладкого и тайного. Однажды вечером приятели затащили Митю в Нескучный сад к цыганам. Там он увидел чернооких красавиц в ярких нарядах, сверкающих шалях, желтых кольцах и браслетах. Весь вечер в таборе звучали гитары и бубны, лились звучные песни, наполненные тоской и грустью, которые потом вмиг переходили в дико-радостные пляски до упаду. Искристое шампанское лилось рекой, уносившей юношу в дурманящие грезы.

Одна из цыганок подсела к Мите, взяла его руку:

– Хочешь узнать свою судьбу?

– Да, – замялся юноша, – но я не очень в это верю…

– Это неважно, веришь ты или нет, – улыбнулась цыганка, – она просто есть. У каждого. И у тебя тоже.

И, склонив голову, она стала внимательно рассматривать ладонь юноши.

– Жизнь у тебя долгая, – цыганка посмотрела на юношу своими черно-карими глазами, – но не простая. Вот видишь, – провела она пальцем вдоль ладони, – как долго тянется твоя линия жизни. Но вот здесь, – цыганка на миг замолчала, – она почти обрывается. Но ты не бойся. Линия потом опять продолжается. А вот рядом еще одна чья-то ниточка. Кажется, женская. Это твоя любовь!

– Любовь? – долгим эхом отозвался юноша.

– Да, и скоро ты ее встретишь…

Цыганка оказалась права. Через год, в начале лета, на городском балу Дмитрий познакомился с Натали – прелестной гимназисткой с густыми локонами светлых волос, бирюзовыми глазами и стройной фигурой в белом платье. Пригласив ее сначала на вальс, он протанцевал с ней весь вечер, заполненный торжественным полонезом, веселой и гордой мазуркой, быстрой и живой полькой, озорной кадрилью. В перерывах юноша бегал в буфет за шампанским, клюквенным морсом и фруктами.

– Синий цвет – цвет небес! – радостно кружась в танце и утопая в ее бездонных глазах, повторял он.

– Цвет небес для студентов-повес! – смеясь, отвечала девушка.

– Я совсем не такой! – горячо возражал он. – Вы еще сможете убедиться в силе моих чувств!

– Когда же это будет?! – сверкала глазами Натали. – Жду не дождусь!

Ее звонкий смех, чистота и детская доверчивость отзывались в сердце Мити приливом новых чувств. Он забыл про друзей, перестал видеться с отцом и с нетерпением ждал каждой встречи с Натали.

Они часто встречались, гуляли по летним московским улицам, Арбату, Петровке, Неглинной, где дворники в белых фартуках подметали тротуар, поливали на клумбах пестрые, яркие цветы, от которых сладко благоухал воздух, а многочисленные прохожие улыбались и раскланивались друг с другом. Потом они отправлялись на выставки или концерты, Митя приглашал Натали обедать в «Яр» или «Славянский базар», а вечером – в театр. Но все чаще вместо представлений они, затаив дыхание, летели на розовых крыльях в квартиру Мити на Тверском бульваре, которую снимал для него отец.

Там, наконец-то оставшись наедине, они долго не могли оторваться друг от друга, сгорая в страстных объятиях и пьянящих поцелуях. Их дыхание сбивалось, а тихие голоса дрожали:

– Мой дорогой, Митенка, а чего ты больше всего хочешь? – тихо шептала Натали.

– Быть с тобой, – стоя на коленях и целуя ее руки, ласково произнес Митя, – касаться каждой складки этого платья, и даже вот этой миленькой туфельки. А еще… – Он покраснел от своих желаний.

– До венчания этого нельзя. – Натали приложила маленький пальчик к его горячим губам. – Сейчас ты думаешь о теле, забывая про душу…

– С тобой я обо всем на свете забываю. – Юноша спрятал пылающее лицо в колени девушки.

Натали озорно взъерошила его темные густые волосы:

– Душа важнее. Она не должна иметь кривизны. – Потом Натали замолчала, печально вздохнув: – Митя…

– Что, любовь моя?

– Мое сердце чувствует, что твой отец будет против. Он не захочет, чтобы мы были вместе. Ведь моя семья совсем не знатная.

– Не переживай, все образуется, – стараясь не думать об этом, ответил Митя.

– А вот я сейчас погадаю и узнаю, что нас ждет! – Натали быстро вскочила, присела за стол и взяла чистый лист бумаги.

Она нарисовала солнце с лучами в разные стороны и стала зачеркивать лучики, приговаривая при этом: «Хлеб, вода, соль, беда». На последней палочке ее рука вздрогнула. Она тревожно посмотрела на Митю:

– Выходит «беда»…

Он бережно взял ее руку:

– Не печалься, милая! Все будет хорошо! Однажды мне цыганка нагадала встречу с тобой. С этих пор я самый счастливый человек на этой земле! А еще она сказала, что наша линия жизни очень длинная. И потом, помнишь, на последнем балу выступал губернатор и сказал, как хорошо жить в эти времена, что завидует нам, молодым, в какое замечательное время мы живем. Наступает прогресс, расцветает культура, к лучшему изменяется человек…

– Но говорят, что скоро будет война, – девушка перекинула рукой густую косу со спины на правое плечо, – мы с подругами даже записались на курсы сестер милосердия.

– У нас в университете тоже составляют списки добровольцев. Меня зачислили…

– Нет! – вскрикнула испуганно Натали. – На войне смерть…

– Но есть долг. Кто-то должен защищать Отечество… И тебя. – Митя обнял Натали, почувствовав на своем лице ее теплое дыхание: – И потом, этого не случится!

Он подхватил ее и радостно закружился по комнате, вдохновенно декламируя стихи:

 
– Я обещал любить тебя всегда.
И ждать всегда момента нашей встречи.
Через расстояния и города,
Моя любовь к тебе навечно.
 

Вдруг Митя остановился, таинственно посмотрел на девушку и что-то достал из кармана:

– Вот! Это тебе…

На его ладони сверкнул изящный золотой кулон в виде двух половинок сердца, с мелкой россыпью драгоценных камней.

Лицо Натали залилось румянцем, глаза заулыбались:

– Ой, Митя, какой красивый…

Юноша вложил украшение в руку Натали и шепнул:

– Всегда храни наш талисман.

Молодой человек не знал, что в это самое время старый граф узнал о страстном увлечении сына и уже вызвал его к себе для разговора.

Михаил Николаевич, седовласый, высокий и прямой, с живым блеском в глазах, встретил сына в своем кабинете. Он стоял за массивным столом, на котором громоздились стопки разных бумаг, несколько толстых книжных томов, позолоченный письменный прибор и черный телефонный аппарат.

– Молодой человек, вы похожи на кролика, у которого вынули половину мозга! – гневно сверкнул глазами старый граф. – О чем вы думаете?! Вы хотите погубить себя?! Лишиться блестящего будущего?!

Митя несколько раз пытался перебить отца, но сдерживался.

– Связались с какой-то гризеткой! – Граф громко стукнул кулаком по столу. – Она вам не пара.

– Она не такая! Я люблю ее! – страстно воскликнул Митя.

– Что вы знаете о любви?! Мальчишка, начитавшийся книжек! – Михаил Николаевич бросил взгляд на книжные шкафы, где за стеклом тускло поблескивали корешки книг. – Знаете ли вы, что страсть – это страдание, болезнь?

– Пусть так. Я готов…

– Вы больны, вам требуется лечение.

– Отец, я хочу жениться на Натали!

– Что?! – воскликнул граф. – Не сметь! – Он встал, заложил руки за спину и сердито посмотрел на сына: – Жаль, что сечь розгами вас уже поздно!

Митя стиснул зубы и зло бросил:

– Прикажете их принести, ваше сиятельство?

– Нет, – граф сделал несколько шагов и тяжело опустился в большое кресло, – прикажу вам ехать в Германию. Смею надеяться, что вы знаете, что сейчас в Европе сложная обстановка. Наши отношения с немцами сильно натянуты. В Берлине работает российская миссия. По моей просьбе вас включили в ее состав для выполнения важных поручений. Надеюсь, что полученное вами воспитание и образование помогут вам в этом. Вы готовы послужить России-матушке, как это делал весь наш род?

– Да, отец, – кивнул Митя, – но я хотел…

Михаил Николаевич закусил губу и сжал подлокотники кресла холеными пальцами, унизанными драгоценными перстнями:

– Нет!

Прошло несколько минут напряженной, гнетущей тишины, которую никто не решался нарушить. Наконец старый граф достал большой белый платок и тщательно вытер морщинистое лицо:

– А пока, молодой человек, до отъезда я запрещаю вам выходить из дома. Вам нужно остыть, прийти в себя, приготовиться к дороге. Распоряжения я уже сделал.

Граф встал, подошел к столу и нажал кнопку звонка. Открылись двери, вошли двое слуг, одетых в ливреи с расшитыми галунами, золотистыми эполетами и белыми аксельбантами.

Митя оказался под замком. За ним день и ночь следили. Он взывал и умолял, просил и требовал. Но отец был непреклонным. Митя метался в огромном доме на Моховой как раненый зверь в клетке, то порываясь вылезти в окно из своей комнаты на втором этаже, то убежать через кухню прислуги. Он пробовал подкупить слуг, чтобы они передали записку для Натали.

Но все было тщетно. Даже его карманный «Вальтер» калибром 7,65 мм со скрытым курком был отобран и спрятан в отцовском сейфе в кабинете.

В начале жаркого июля, опустошенный, в каком-то оцепенении, так и не увидевшись с Натали, Митя уезжал с Александровского вокзала за границу. Его провожал старый граф и несколько слуг. К закату склонялось бледное солнце, роняя на землю свои последние лучи. Один из них на миг задержался на Митином бледном лице, но он не заметил этого. Стоя на перроне, окруженный шумной толпой юноша нервно курил, быстро прохаживаясь из стороны в сторону. Паровоз дал гудок, на платформу упали клубы густого сизого дыма. Митя бросил окурок и быстро вскочил в синий вагон первого класса.

– С богом! – услышал он вслед, краем глаза заметив, как отец перекрестил его.

В вагоне-ресторане молодой человек заказал бутылку коньяка и стал пить из большого стакана, надеясь, что перестанет чувствовать острую боль в сердце. Но она все не проходила. Внутри было пусто и безжизненно. Митя полез в карман пиджака за бумажником и вдруг увидел выпавшую записку. Он лихорадочно, точно в бреду, поднял ее и судорожно прочитал строчку, написанную любимой рукой: «Всегда храни наш талисман».

Митя стиснул зубы и закрыл веки. По его щекам потекли горячие слезы. Он долго сидел, потеряв представление о месте и времени. Его тело безвольно раскачивалось в такт движения поезда, тонкие руки вяло лежали на столе, а длинные пальцы нервно подрагивали…

– Ваше благородие, – кто-то осторожно потряс его за плечо, – постель уже готова.

Митя поднял тяжелую голову и посмотрел мутным, невидящим взором:

– А? Что?

Перед ним стоял высокий кондуктор в фирменном мундире. Он учтиво поклонился:

– Постель готова, прикажете проводить?

Юноша обхватил голову руками и попросил дрожащим голосом:

– Телеграмму… На первой станции…

Служащий достал из кармана записную книжечку с карандашом и положил на стол:

– Извольте, нужен адрес и послание.

Митя невольно поморщился, с трудом вспоминая и записывая номер жилого многоквартирного дома в Большом Гнездниковском переулке, где он лишь однажды был в гостях у Натали.

Прошло еще несколько минут в глубоком и тяжелом молчании. Вагон скрипел и покачивался, безжалостно грохотали рельсы. Юноша закончил писать. Мятый листок покрывала неровная строка: «Моя любовь к тебе навечно!»

В купе, не раздеваясь, Митя рухнул на мягкий диван и забылся в кошмарном сне, часто просыпаясь ночью от собственного стона.

Он и не подозревал, что счастье может вдруг превратиться в безутешное горе, стать тяжелым бременем, с которым невозможно справиться. Этот страшный груз нельзя сбросить. От него невозможно избавиться. Не получится и убежать. К такому горю можно только привыкнуть. И со временем Митя притерпелся. Боль постепенно утихла. Образ Натали как будто померк, растворился в наступивших грозных событиях.

28 июля 1914 года в Сараеве был убит наследник австро-венгерского престола эрцгерцога Фердинанда со своей женой герцогиней Софией Гогенберг. Австро-Венгрия предъявила сербам ультиматум, а потом начала против них боевые действия. На ее стороне выступили Германия и Османская империя. В начале августа в войну вступили Россия, Франция и Великобритания. Началась Великая война.

В сентябре этого же года при передаче секретного пакета Дмитрия арестовали и бросили в тюрьму, обвиняя в шпионаже. Его не расстреляли, пытаясь добиться сотрудничества с немецкими властями. В заключении он провел почти год, испытав голод и холод, телесные муки и душевные страдания, пока не смог бежать с группой русских пленных. Нелегально пробравшись через несколько границ, Митя оказался на фронте и был зачислен добровольцем в русский пехотный полк.

* * *

С тех пор прошло много лет, и однажды наступило другое утро. Первый луч солнца разбудил верхушки старых деревьев, прыгнул на потрескавшийся подоконник. В комнате было душно. Пахло лекарствами. Старик, страдая бессонницей, лежал на кровати с открытыми глазами. Он никак не мог привыкнуть к этим долгим часам и своим воспоминаниям.

Вот и сейчас они вновь завладели им. Он вздрогнул и пошевелился. Кровать заскрипела, острый звук разрезал тишину. Больное сердце тревожно забилось, в сознании мелькнул знакомый образ: густые локоны, нежный румянец, белое платье…

Вдруг острая как лезвие мысль полоснула его, старик испугался, его глаза наполнились слезами, губы задрожали.

– Натали… Натали… – тихо позвал он.

– Я здесь, дорогой.

Он почувствовал на лице легкую женскую руку.

Митя облегченно вздохнул:

– Натали… Мне вдруг почудилось, что тебя нет…

– Успокойся, – она присела на кровать, наклонилась и нежно поцеловала его в лоб, щеки и губы, – я здесь.

– Это же не сон, правда? – тихо отозвался он.

– Нет, это жизнь, Митя. Ты проснулся, а я здесь, рядом. Как это было всегда. Даже на войне. Мы даже там были вместе. Помнишь?

– Помню. – Дмитрий нащупал руку жены и сжал ее. – Ты была такая красивая: беленькая косыночка, коричневое платье с красным крестом на груди, белоснежный фартук… Весь лазарет бегал за тобой… Пока ты потом не заболела тифом и чуть не умерла…

– Слава богу, я поправилась, – грустно улыбаясь, сказала Натали, – а вот ты после ранения не мог ни бегать, ни даже стоять. Лежал с головы до ног забинтованный и только сверкал своими большими карими глазами. По ним-то я тебя и узнала…

– Я первый тебя увидел…

– Первый, конечно, первый, – Натали нежно погладила руку мужа, – ты же иголочка, а я за тобой как ниточка. Хоть в праздник, хоть в горе… Мы всегда будем вместе. Ведь у нас есть наш талисман…

Натали опустила голову на грудь Мити, сжимая в руке блестящий кулон в виде двух половинок сердца.

Солнечный луч живо спрыгнул обратно в сад, быстро пробежался по утренней росе, задорно поднялся по дереву и радостно коснулся зеленых листьев. Крошечная птаха вновь запела свою веселую песнь.