#Диалоги

Моей бабушке, которая так и не смирилась с тем,

что в мире существуют правила.

Моим родителям, которые любят своё творческое нечто.

Моим учителям и преподавателям, которые так много в меня вложили.

Моим друзьям, которые научили верить.

Моим коллегам, которые доказали, что в этом мире всё ещё есть человечность.

#Предисловие

Однажды ночью моя бабушка вместе с подружками (было им лет по 15-16) угнала…мотоцикл. Самый что ни на есть настоящий. Просто хозяин мотоцикла был человеком не самым приятным, а тут он непредусмотрительно оставил своего железного друга у ворот. Тащили девчонки ночью этот транспорт и хихикали. Спрятали в ближайших камышах, где и залегли, ожидая развязки событий. К слову, песок сохранил следы от колеса, по которым хозяин и нашёл транспорт. К тому моменту, когда он, страшно ругаясь, снимал прицепившуюся к сиденью крапиву, девчонок уже и след простыл.

Бабушка смеялась, рассказывая мне эту историю, а я думала о том, что жить нужно так, чтобы улыбаться в старости.

Однажды я вошла в учительскую. Была зима, и солнце, раскрасневшееся от мороза, медленно просыпалось. У окна стояла Алёна Юрьевна, моя коллега. Казалось, что то самое солнце поделилось лучами, чтобы выкрасить её волосы в огненно-рыжий. Свет она погасила.

– Смотри, какой рассвет, – Алёна отодвинула жалюзи, приглашая меня подойти.

Раннее утро. Я стою в пальто и шапке, со сползшим шарфом и торчащими из кармана варежками, и смотрю на рассвет. На столе разбосаны тетради, красная ручка норовит упасть на пол, лёжа на самом краешке.

Мне двадцать один. Мой первый год работы в школе. Потом я увижу много рассветов, но помнить буду лишь один, тот самый, а ещё – счастливую и почему-то трогательную улыбку Алёны, стоящей у окна.

Алёна уволится в скором времени. Её улыбка – останется.

Шла зимняя сессия. Было очень тяжело. Помню, как я написала в соцсетях, что единственное, о чём мечтаю – выйти в поле и закричать. Через 5 минут откликнулась подруга и предложила вместо поля огромное замёрзшее водохранилище. На следующий день мы встречали зимний рассвет в парке на берегу водоёма.

– Кричать будешь? – спросила она.

– Нет, – ответила я, не в силах отвести глаз от неба.

Я помню, как бежала с работы под дождём, а навстречу мне бежали мои ученики. С небо лился поток, а они, мокрые, счастливые, обнимали меня, потому что полчаса назад сдали переводные экзамены.

Как после эвакуации всей школы из-за угрозы минирования меня обнимала моя старшая коллега. Дети были уже дома, всё самое страшное – позади, и я чувствовала себя такой маленькой, но защищённой.

Как мы с коллегой звонили в колокола после Пасхи, а потом, не дыша, везли в лампадке Благодатный огонь. И боялись, что воск зальёт свечу до того, как мы доедем. Доехали. Коллега так и заснула, глядя на огонёк…

Все эти диалоги, люди, ситуации живут в моём сердце. Однажды их стало так много, что я поняла: им нужно нечто большее. Им нужно место, где каждый сможет прикоснуться, почувствовать, прочитать. Так и появилась эта книга. Здесь нет многого и многих, но есть, наверное, самое важное. Тепло. Доброта. И вера в чудо.

#Пролог

-Я здесь, господин.

Мужчина стоял, опустив голову. Очень давно он не был здесь, в мире, где есть время и пространство. Он не знал, сколько ему лет и как давно он совершенствует свой навык, сидя над бесконечным бумажным свитком. Но вот его призвали. Значит, время пришло.

– Скажи, сын мой, какой дар ты бы хотел получить?

Сидящий на троне знал ответ. Знал, потому что не раз наблюдал, как трудится этот человек, становясь мастером. Мужчина поднял голову и решительно сказал:

– Я хочу повелевать словом, господин.

– Что же ты сделал для того, чтобы я позволил тебе получить этот дар?

– Я писал. Сотни, а, может, и тысячи дней и ночей я писал, господин. Я оттачивал навык. Но каждую ночь написанное исчезало, что означало незрелость моего письма. Но вот уже десятки или сотни лет бумага хранит то, что написало моё перо. Я готов спуститься туда, где я нужен, господин.

– Ты ведь знаешь правила, одарённый? Ты можешь писать лишь правду. Только правду. И лишь те диалоги, те истории принадлежат твоему перу, которые люди сами расскажут. Ты можешь слушать. Ты можешь стать тем, чем пожелаешь: рекой во время ледохода, горой, на которой пасутся стада овец, деревом, которое спасает путников в жаркий полдень. Но всё, что ты услышишь, принадлежит тем душам. И лишь с их согласия ты можешь писать.

Мужчина кивнул.

– Господин, что будет, если я влюблюсь? Я слышал, люди влюбляются, что приносит немало бед.

Старец помолчал, а затем сказал:

– Я отправляю тебя на Землю. Береги свой дар. Ищи. Ищи диалоги, ищи слова. Слово – это величайший дар, сын мой. Не потеряй его.

За спиной писателя раскрылись два крыла. Еще мгновение он стоял напротив господина, но вскоре исчез, и лишь лёгкая золотистая пыль, витавшая в воздухе, напоминала о том, что здесь кто-то был.

А старец встал, осторожно ступая, спустился вниз, открыл тяжёлую книгу в золотом переплёте и напротив имени улетевшего вписал лишь одно слово: «Писатель». Собрался уходить, но передумал, открыл ещё одну книгу, нашёл там имя, внимательно на него посмотрел.

– Влюбишься, говоришь… Люби, писатель. Это самое величайшее чувство. Чувство, не знающее преград. Люби. Это мой тебе подарок.

И напротив ещё одного имени он, чуть помедлив, написал то же самое слово. Подождал, пока чернила впитаются в бумагу, и закрыл книгу, напоследок улыбнувшись.

#Диалог_1

Я стал писателем. Писателем, книги которого читают, чьи тексты разбивают на цитаты, бережно передают из рук в руки. Я наблюдал, слушал. Я искал диалоги. Порой на поиск одного диалога уходили годы, но я не жалел о потраченном времени. Повинуясь своему господину, я ничего не придумывал. Я лишь переносил на бумагу реальную жизнь. Девушку, которая стояла напротив меня, я встретил случайно. Она бежала куда-то, перепрыгивая лужи. Случайно зацепила меня сумкой, извинилась и поспешила дальше. Не знаю, зачем, но я стал наблюдать. Я наблюдал за ней издали уже давно: я охотился за диалогами. За фразами. Чувствами. Жестами. А она говорила. Она слушала. Чувствовала. Переживала. Мне нужны были эти истории, жившие в её сознании. Она ни с кем ими не делилась, только носила в душе. Они нужны были мне со всеми болями, радостями, встречами и расставаниями.

На перроне столпились пассажиры. У каждого за плечами – рюкзаки. Кто-то тащил в руках сумки, из которых то и дело вываливался груз прошлого. Люди останавливались, долго думали, но затем почему-то наклонялись и поднимали свою боль.

Паровоз дал гудок. Поднялось влажное, удушливое облако пара. Растопленным металлом на пером тёк огненный восход. Люди заторопились. Но в тот момент, когда алая небесная масса обрушилась на выбитую брусчатку перрона, последний пассажир вскочил, протиснулся в закрывающуюся дверь. Тем пассажиром была я. Я не взяла с собой ни одного чемодана. Глядя в окно, я случайно поймала в блаженно растёкшейся на перроне луже отражение поезда.

Я прошла в вагон. Пассажиры молчали. Многие разбирали сумки и раскладывали на столиках свои мысли, воспоминания, чувства. Чемоданы, набитые прошлым.

Вначале я слушала, вглядывалась. Но потом пошла быстрее. Голоса настигали, давили, заставляли чувствовать то злость, то стыд, то панику. Я выскочила в тамбур, закрыв за собой дверь. Голоса стихли. Только стук колёс метрономом отсчитывал время.

В соседнем вагоне – только один пассажир. Никаких чемоданов, лишь небольшая сумка. Самое ценное и самое тихое. Прощение и принятие.

А поезд стучал. За окном плыло солнце, раз за разом поглощающее вагоны.

Я уже было отчаялся, но неожиданно увидел её в этом поезде. Она брела мимо пассажиров, выискивая родственную душу. И почему-то подсела ко мне. Я не должен был здесь находиться: это был её сон. Её внутренний мир. Но господин не запретил мне превращаться в сон. И потому я сидел сейчас за столиком самого обыкновенного поезда и ждал. Мне нужны были слова.

– Я могу присесть? – спрашиваю я, указывая на место напротив пассажира.

Человек кивает, продолжая смотреть в окно. Если бы меня в тот момент попросили описать этого человека, я бы не смогла. И всё же было в нём что-то необычное. Может быть, меня поразило его спокойствие. А может быть, тишина вокруг него, которая казалось невероятно плотной.

Мне хотелось начать разговор. Да, я не знала этого человека. Но так интересно было узнать, кто он такой. Почему один едет в вагоне. И…что у него в душе.

– Простите, могу я узнать…кто вы?

Человек едва заметно улыбнулся.

– Кто я по профессии? Или по жизни?

– Ммм…второе.

– Как вам угодно. Ищущий.

– Простите?

– Ищущий. Я всё время что-то ищу. Например, ответы на вопросы. А порой – и сами вопросы.

– Почему для вас важны вопросы?

– Потому что в них порой скрыто гораздо больше, чем в ответах.

– Вы философ?

– Не совсем....

Мы говорили. Это такая роскошь в современном мире: просто сидеть и говорить. Время в поезде – своего рода проклятие, ведь каждый здесь остаётся сам с собой. Наш внутренний мир – страшное открытие. Не каждый готов вот так нырнуть в себя, остаться и наблюдать, как мимо проплывает время. Но в разговорах сплетается всё: открытия, проклятия, мысли. Пустые звуки для одного и такие ценные минуты для человека, который ищет смысл жизни.

И я решилась на вопрос. Пусть человек добавит его в коллекцию самых глупых. Или (тут у меня сжалось сердце)… вдруг он сможет ответить? Вдруг сейчас, в эту самую минуту я на маленький шаг приближусь к тайне мироздания?

Она говорила. Спокойно и непринуждённо, но в то же время словно искала что-то в моих словах, пыталась зацепиться за мысли. Она тоже искала. Но, в отличие от меня, она искала истину. Истину, которой нет.

– Я хотела бы добавить вопрос в вашу коллекцию. Позволите?

– Как вам будет угодно.

Я знал, что она спросит. Этот вопрос давно мучил её, не давал спать, заставлял мучительно искать того, кто ответит. Она замялась, собираясь с мыслями, а потом, набрав полную грудь воздуха, быстро-быстро спросила, словно боялась, что вот сейчас, в эту самую минуту кто-то заберёт её возможность узнать правду.

– Если мы смотрим на всё с точки зрения христианской морали, то говорим, что зла в мире ровно столько, сколько допускает Бог. Что зло происходит из-за свободной воли человека, и только человек решает, как ему поступить. Где же та грань? Где та черта, за которой наступает неизбежность?

Она осмелилась поднять взгляд на меня. Она долго носила этот вопрос в себе в тщетных попытках найти ответ. И тут не выдержала. Пусть. Пусть он задан не к месту. Пусть слова звучат, ложась тяжёлыми глыбами на идеально выстроенное мироздание. Она хотела знать.

– Внутри каждого человека, – тщательно подбирая слова, собеседник поворачивается ко мне, отрывая взгляд от пейзажа за окном.

Она нервно сглотнула, словно думая, спрашивать ли дальше. Ей было страшно узнать правду. Но и не знать она не могла.

– Объясните, – прошу я.

– У каждого из нас внутри есть свои границы. Как в обществознании, помните? Моя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого. Так и здесь. Всё внутри нас, в наших жизненных установках, поступках, мыслях, чувствах.

Помолчали. Поезд – метроном отмеряет мгновения. Чух-чух. Чух-чух.

Неожиданно телефон в моём кармане зазвонил.

– У меня нет соцсетей, – сказал я, глядя на смартфон в её руках.

– А как же люди? – удивилась она, выключая телефон.

– Тот, кто мне действительно дорог, рядом и без соцсетей. Я просто их не понимаю. Не людей. Соцсети.

Она смотрела на меня и думала. Думала, примеряла. Словно к дорогой невесомой ткани, она прикасалась кончиками пальцев к моей философии. Казалось, что одно неосторожное движение, и ткань упадёт. Она будет падать медленно, наполняя пространство воздушными складками. Один вопрос. Одно слово. И ткань скроет магию диалога. Девушка замерла.

– Что именно не понимаете? Зачем выставлять жизнь напоказ?

– И это тоже. К тому же…  Я прекрасно понимаю, что есть люди, которым я неприятен, и я не хочу, чтобы они смотрели на мои фотографии. Что касается остального… Не хочу. Не вижу смысла. Мне интересна жизнь моих близких, друзей, но для этого нужно живое общение, а не бесконечная лента в соцсетях.

И снова тишина. Только пыль клубится бесчисленными частичками.