Read the book: «Странный преступник»
НЕОЖИДАННОЕ ЗНАКОМСТВО
После восьми лет работы в научно-исследовательском институте Григорий Поленов все чаще сталь себя ловить на мысли о какой-то однообразности его жизни, самоуспокоенности при достигнутом положении. Ему недоставало полета, покорения новых вершин, заново приобретенного опыта в других сферах деятельности. Отчеты об исследованиях, аналитические записки не доставляли уже ему внутреннего удовлетворения, выводили на некоторую кривую насыщения, неспособную прекратить бег вверх по параболе, и потому подвигали его к тому, чтобы он переосмыслил себя заново.
И не вспомнить ему сейчас, с какого бока подкатила к нему идея испытать себя на стезе международных отношений, помнит только, что сразу энергично включился в водоворот подготовки многочисленных ходатайств, входивших в перечень документов, подлежащих представлению в Академию международной торговли. Содержание этих бумаг, где сдержанно, где в превосходной степени касающихся деловых и моральных качеств рекомендуемого, выводило его за рамки самых радужных ожиданий работы в разных странах, посетить которые даже в качестве туриста раньше ему не представлялось возможным. Он и предположить не мог, чем завершаться его усердия на дистанции длинной почти в девять месяцев, предшествовавшей принятию решения о зачислении или отказе в зачислении его слушателем академии.
Первый этап марафона Григорий преодолел без каких-либо осложнений, хотя изредка он ощущал неприятное касание мысли, что пути к получению престижного образования для простого смертного, не поддерживаемого серьезными коммерческими или государственными структурами, закрыты. Однако это касание шло до поры до времени несущественным фоном, не затмевая удовлетворение Григория от продвижения своего плана, не вызывая чувства беспокойства за свое ближайшее будущее. Унизительную пощечину он получит позже, а пока все шло без сучка и задоринки, не рождая у него сомнений в правомерности помыслов, побуждающих двигаться по выбранному им пути.
Интересно, понимал ли он, во что втянулся, какой самоотдачи потребуется от него подготовка к вступительным экзаменам? Пожалуй, нет, хотя он отдавал себе отчет, что входная дверь данного учебного заведения весьма узка и не готова впустить многих желающих, будь они даже самыми высококвалифицированными специалистами. Время с осени до середины весны тисками сдавило Григория: работа, вечерние подготовительные курсы, поездки в переполненном транспорте, наполненные повторением про себя бесчисленных данных о численности населения разных стран, объемов добычи в них угля и нефти, выплавки стали, урожайности зерновых, экспортируемой и импортируемой продукции, производственных мощностях перерабатывающих отраслей и многом другом. Плотный жизненный график не только уверенно вытеснял из него желания расслабиться, передохнуть, но и неустанно подталкивал его в русло собранности, а искусные соблазны, побуждающие организовать себя иначе, отступали, тускнели, таяли. Он истреблял в себе намеки на прощение лености в мыслях.
Цифры были для него чуть ли не главным, что занимало его в то время. Он довел себя до того, что пропал сон, а если и засыпал, цифры приходили к нему во сне, давили со всех сторон. В зашоренную лошадь – вот в кого он превратился. Но, тем не мене, он не ощущал досаду от того, что будто упускал что-то важное в жизни, а только предвкушал встречу с далекими странами и невольно смущался грандиозных планов, выстраиваемых тайно в уме.
Подчас на него наплывали философские размышление о важности образования. «Высшая школа, – рассуждал он, – это совершенно другой мир, значительный уже тем, что в нем осуществляется передача накопленных человечеством знаний новому поколению, которому суждено не только примени8ть их на практике, но и приумножить, вложить в умы поколению следующему. Однако усвоенные знания – не последняя ступенька лестницы, а лишь шаг к способности расщепить ядро чего-то неизвестного. Студент подобен сосуду, наполняемому фундаментальной и прикладной влагой, а полученный «коктейль» перестраивает его мозг на объяснения таинств природы, жизни, вселенной».
«Необразованный человек, – убеждал он себя. – наоборот, сродни закупоренной бутылку, – из нее не испробуешь вкус свежих мыслей и суждений. Он более подвержен мифам, оказывает безграничный кредит доверия сотворяемым себе кумирам. Необразованность служит базисом безыдейности, расовой и религиозной ненависти, явления на свет инстинктов пушек и свинца».
С такими серьезными мыслями продвигался Григорий сквозь насыщенные учебой будни. И неоткуда, казалось бы, взяться легкому настроению, если бы в перерывах между вечерними лекциями не случайные встречи на перекурах с Германом – слушателем третьего курса академии. Выше среднего роста, крепко сложенный шатен, он привлек внимание Григория открытым взглядом, приветливой улыбкой. Черты лица его переплетались настолько необычным образом, что, как ни пытался Григорий определить его национальность, прийти к какому-либо уверенному суждению не мог. «И за русского сошел бы, и за грузина, и за еврея, – весело оценивал его про себя Григорий. – Для всех, кажется, он был бы своим парнем».
Как-то, разговорившись по пустякам, они выяснили, что болеют за разные футбольные клубы. Это несущественное само по себе открытие привело к обмену между ними насмешками по поводу странных притязаний каждого. В другой раз они разошлись уже в оценке политических движений, набирающих силу после распада Советского Союза. Каждая их мимолетная встреча заканчивалась столкновением противоположных стихий, и, казалось, понижала шансы найти какое-либо сходство между ними, ног именно это внешнее различие оставляло право надеяться на рождение в скором будущем их дружественных отношений. Поэтому Григорий не удивился, когда однажды Герман предложил посетить каким-нибудь вместе пивной ресторан. У Григория был на счету каждый час, но он не жалел времени на встречу с новым знакомым, общение с которым ему доставляло большое удовольствие. И не удивительно, ведь тот умел так ярко окрашивать каждую свою мысль, у него был чрезвычайно развит дар речи красочного описания даже самых обыденных житейских ситуаций.
Со временем подобные предложения стали поступать с обеих сторон все чаще, а в конце апреля Герман пригласил Григория домой с целью познакомить его с Викторией – своей возлюбленной. С ней он уже год как проживал вместе, правда, не оформив официально брак. Григорий с готовностью откликнулся на его приглашение, поскольку в последнее время его все чаще грызла мысль о том, что годы идут, а он так и не обзавелся крепкими друзьями. Такое впечатление, будто он только что приехал в чужой, холодный к нему город.
В субботу, в пятом часу дня Григорий отправился в гости. В пути его мучили сомнения: идти ли ему с пустыми руками, или купить что-нибудь в подарок? Слабые попытки объяснить свои колебания незнанием хозяйки, ее вкусов не оправдывали отсутствие знаком внимания к ней со стороны впервые приглашаемого в дом гостя. Он еще не знал, на чем остановит выбор, но ему хотелось сделать приятное незнакомой женщине. Однако даже слабые потуги встать на ее место не помогали ему определить природу ее предпочтений. Наконец, освободившись от внутренних сомнений, он купил у метро букет цветов, а в ближайшем магазине подарков – высокую стеклянную вазу с цветными листьями, созданными легкими стеклодува, после чего ему ничего не оставалось, как убеждать самого себя в безграничной полезности подарка в хозяйстве. В подземке цветы издавали иные, более тонкие запахи, чем на улице у ларька, где они затмевались прочими букетами, и этим открытием он остался доволен.
В ответ на звонок в квартиру Германа дверь открыла хрупкая женщина с белокурым и до плеч волосами, в сиреневом платье с брошью в виде бабочки, привлекшей внимание Григория разноцветным и отливами. Потом он не раз будет вспоминать, что в первое мгновенье он разглядывал не лицо Виктории, а именно ту бабочку, из-за чего будет неизменно подвергаться ее шуточным сравнение Григория с сорокой, выделяющей из окружающих предметов самое сверкающее. Женщина отозвалась радостными приветствием.
– Здравствуйте, Гриша, много хорошего слышала о вас. Виктория, – протянула она руку.
Она просила Григория проходить, не стесняться, украдкой разглядывая мужчину, ради которого и был устроен торжественный обед. Из ее слов следовало, что сведения о Григории опередили его появление в этом доме.
– Очень красиво и оригинально, – сказала она, прищурив слегка глаза, разглядывая врученный Григорием подарок, – но не надо было тратиться.
Из комнаты вышел Герман.
– Добро пожаловать, Григ, – улыбнулся он и крепко пожал ему руку.
Цепко оказывая внимание гостю, он открыл дверь в ванную, предложил помыть руки, указал на чистое полотенце, вдвое вложенное на сушилке. Теплый, радушный прием добавлял Григорию ощущение, что в этом доме он бывал уже не раз и с хозяевами его связывают давние, теплые отношения.
Виктория проводила его в гостиную. В центре ее размещался большой стол, накрытый белой, тщательно выглаженной скатертью; закуски, винные бутылки, цветные салфетки оттеняли ее крахмальную белизну. «Не было случая на моей памяти, – подумалось Григорию, – чтобы в процессе застолья не загадили белую скатерть. Хорошо бы нынче обошлось без этой нелепой традиции». Вдоль одной стены привлекал внимание своей массивностью диван с двумя маленькими подушечками по краям с вензелями ручной вышивки. На нем, по словам Германа, приятно проводить вечера за чтением или в дреме под говор телевизора. По другой стене размещались старинной работы буфет и застекленный шкаф с книгами. Во всей обстановке чувствовались какие-то прочность и основательность, не навеваемые, как правило, при виде современной мебели, не связывающей ценности своего существования с присутствием в ней натуральной древесины. Все здесь дышало уютом и покоем. Григорий тронул беглым взглядом корешки книг и отметил, что издания большей своей частью касались экономико-политический проблем Канады. Добрая половина названий их была на английском языке, и это слегка парализовало его раскованность.
– Не пугайтесь, Григорий, – пояснила Виктория, отметив его интерес к библиотеке, – здесь стоят книги, связанные с моей работой. Художественная литература – в другой комнате. Не подумайте, что нам чуждо высокое – русское слово. Мы не замыкаемся только в своих профессиональных рамках, – мило улыбнулась она.
– Виктория, вы напрасно подумали, будто эти книги навевают грусть. Наоборот, содержание полок характеризует ваши научные предпочтения. Более того, откровенно признаюсь: я удивлен, что в круг ваших интересов входят вопросы международного разоружения, с одной стороны, и насилия в семье, с другой.
– Удивляет? Ну, конечно, женщина и занимается такими проблемами?
– Нет, что вы. Просто хотелось бы понять, неужели вопрос насилия над женщинами актуален в нашей стране? Я понимаю – на Западе…
– Вот видите, даже вам, образованному человеку, это не очевидно, – Виктория с оттенком сожаления глубоко вздохнула. – Что же говорить о других. Насилие в семье в любой форме его проявления – будь то физическое, сексуальное, психологическое – ведет к деградации личности. Как насильника, так и его жертвы. Насилие разлагает не только семью, но и общество.
Григорий только теперь смог лучше разглядеть ее. Темные с зеленоватым оттенком глаза за небольшими стеклами очков без оправы, резко очерченные губы, подвижные брови. Говорила она неторопливо, но убедительно. Заметно было, как Виктория оседлала своего «конька» и с особой горячностью поясняла, почему столь важная проблема не попала еще в центр широко обсуждаемых болевых точек общества.
– Представьте, в стране до сих пор нет официальной статистики по этому вопросу. Однако некоторые исследования показывают: насилие в разных формах наблюдается у нас в каждой пятой-шестой семье, до двадцати процентов от общего числа убийств совершается в семье.
– Да что вы? – деликатно изумился Григорий, но прямой взгляд собеседницы ожидал от него более яркой и содержательной реакции. – Внушительные цифры, – добавил он, – но в прессе мне не доводилось сталкиваться с озабоченностью по поводу этой болезни общества.
На Викторию находило нечто такое, что позволяло ей забыть на время о гостеприимстве и привычно входить в роль научного оппонента.
– Ничего удивительного в этом нет. С одной стороны, в уголовном кодексе о насилии в семье не выделено в отдельные статьи и вообще не считается правонарушением. С другой стороны, многие жертвы насилия не обращаются в правоохранительные органы из-за неверия найти в них защитников от своих истязателей. В стране отсутствует законодательная база по ответственности за домашнее насилие в отношении женщин. Но еще более важным мне представляется осознать, что жестокость должна рассматриваться не как частное семейное дело, а как социальное явление, требующее внимания всего общества.
В комнату вошла яркая женщина. Яркость эта просматривалась во всем: в ее веселых глазах, в игривых изгибах пышных темно-каштановых волос, в улыбке, обнажающей белизну ровных зубов, в скрытой энергии, которая чувствовалась в ее походке, в прекрасно сложенной фигуре. Она призналась, что из коридора слышала оживленную беседу и решила вывести гостя из научной полемики.
– Вика, расслабься хоть сегодня, – сказала она. – Что подумает Григорий? Попал, мол, в компанию сухарей от науки.
– Ой, действительно, – спохватилась Виктория и, улыбнувшись, представила новое для Григория лицо. – Знакомьтесь. Светлана, моя подруга. Гера, – вдруг обратилась она к мужу, размещавшему большое блюдо с жареными стейками в центре стола, – как всегда, мы про хлеб забыли. Порежь, пожалуйста. Это еще не все наши домочадцы, – обернулась она опять к Григорию. – Пойдемте, я познакомлю вас с моей бабулечкой.
Они прошли на кухню, где пожилая женщина невысокого роста, седая, как лунь, в бежевом платье, поверх которого был повязан фартук с ярко-красными маками, опершись одной рукой на подоконник, следила за кастрюлькой на огне и тихо говорила что-то себе, словно напускала заклинания на приготовляемую еду. Завидев гостя, она приветливо улыбнулась, вытерла насухо руки полотенцем, представилась: «Марина Николаевна». Настроение у нее было приподнятое. «Как же хорошо выглядят пожилые люди, – отметил про себя Григорий, – когда их не мучают ни болезни, ни хандра». Марина Николаевна призналась, что рада гостю, а также возможности угостить его своим фирменным блюдом. Она отметила, что не испытывает беспокойства насчет сегодняшней и завтрашней погоды, поскольку чувствительный к ней организм не подсказывает ей резких перемен. По словам Виктории, будучи в свои двадцать четыре года уже сложившимся хирургом, ее мама оперировала солдат в полевых госпиталях на протяжении всей Великой отечественной войны. В семейном альбоме сохранились фотографии той поры, запомнившие Марину Николаевну в гимнастерке и шинели. Виктория обещала непременно показать их Григорию, когда образуется подходящая пауза. Посмотрев на плиту, она выразила озабоченность по поводу неготовности маминого угощения, однако Марина Николаевна строго заявила об отсутствии необходимости проведения референдума по этому вопросу, – у нее все готово, после чего она решительно выключила газ, обхватила полотенцем ручки кастрюли и скомандовала: «Все за стол». Григорий шагнул в сторону, уступив ей место для прохода в тесной кухне.
За то, что Григорий был так принят, обогрет вниманием, за то как с ним обращались, он чувствовал признательность этим приятным людям. Ему не требовалось предпринимать усилий в достижении внутренней согласованности с этой милой компанией. Ему отвели место за стол рядом со Светланой, и он был рад этому обстоятельству, поскольку с первой минуты знакомства с ней ощущал на себе исходящие от нее волны женского обаяния. Виктория поставила Григория в известность, что за столом собралась не вся семья хозяев. У нее есть еще младший брат Дмитрий – студент театрального училища, но сегодня он гостит у друзей на даче. За рассказами, сменяющими друг друга, – иногда вполголоса, иногда на высоких тонах, – от Григория, словно при морском отливе, отхлынула внутренняя скованность. Наряду с откровенностью, царящей за столом, в темах присутствовала деликатность, не затрагивающая подробности излома судьбы Григория, связанные с его первым неудачным браком.
Волнами набегали вечные темы, вроде дачных проблем, отношений с коллегами на работе. Больше говорила Светлана. Она очень умело приправляла свои суждения четко излагаемыми мыслями, критическими замечаниями. Когда она перехватывала взгляд Григория, каждый раз он невольно улыбался, пытаясь не выдать, что у него на уме: он любовался ею, был пленен ее очарованием. Она притягивала его к себе точно магнит. «Надо же было проделать столь загадочный путь, – говорил он себе, – приведший к встрече с этой удивительной женщиной». Понятно и то, что оказалась она здесь не случайно. Вероятно, Виктория про информировала ее: он не женат. Обе они проявляли к нему некий интерес, как к любому новому знакомому. «Но, стало быть, – рассуждал Григорий, – велика вероятность ее необремененности семейными узами. Если судить по ее реакции на его взгляды и реплики, так оно и есть».
Лишь раз плавные повествования, кружащие вокруг стола, внезапно прервались громким замечанием Светланы, вызванным пролитым Германом красным вином на белую скатерть. Ее женское естество не могло смириться с нанесением ущерба красоте и порядку:
– Герман, у тебя шо, очи повылазали?! От, поскребыш.
Григорий вспомнил опасения по поводу будущей судьбы скатерти и мысленно ухмыльнулся: «Вот и началось, лиха беда – начало. С почином, Гера».
Как всегда, в таких неуклюжих случаях, в Германе обострилось чувство юмора. Он перевел конфуз в шутку, успокаивая женщин тем, что так или иначе, стирка ляжет на него, что соответствовало действительности, – обязанности по уборке квартиры, стирке и приготовлению стола при большом стечении гостей в семье закреплялись за ним. Мимолетное раздражение тут же спало с сердца Светланы.
– И то верно, сам испачкал – сам и почистишь. А вообще, Герочка у нас – большая умница, – поясняла она Григорию. – Берет на себя все тяжелые работы по дому и не считает при этом, что идет на какие-то жертвы. Вот какая сила должна таиться в настоящем мужчине. А не в бицепсах.
Виктория принимала хвалебные слова в адрес мужа из уст подруги с видимым удовольствием, она по-настоящему гордилась им, хотя и не баловала его вслух комплиментами. Однако присутствие Григория подталкивало ее выпустить эти чувства на волю.
– Хочу признаться: я – счастливая женщина, – сказала она, накрыв ладонью руку Германа. – Гера даже отдаленно не представляет, насколько каждый прожитый мною день согрет его вниманием. А в политических дебатах по гендерным проблемам он помогает мне приводить реальные примеры мужчин, выстраивающих партнерские отношения с женщинами на любом уровне, в том числе в житейских ситуациях.
– Григ, – Герман наклонился в сторону гостя, – ты не все принимай на веру, что они говорят. Уверяю: это они морковкой дразнят меня, как запряженного вола – только бы не останавливался и тянул плуг до конца борозды.
Однако за «гнусное влияние на хорошего мальчика Гришу» он едва не получил шутливый подзатыльник от жены.
– Гриша, не обращайте на него внимания, – рассмеялась Виктория. – Он, как выпьет, становится болтлив. Почти так же, как мы, женщины, трезвыми.
Воспользовавшись паузой, Герман торжественно сообщил Григорию о намеченной свадьбе с Викторией через две недели и просил его, если он не возражает, быть у него свидетелем. Ну и ну! Теперь было очевидно, что визит Григория был плодом тщательно продуманного плана. Он, конечно же, согласился и благодарил за оказанную ему честь. Свидетелем со стороны невесты выступит Светлана. Проявляя должную дипломатичность, Григорий одобрил решение будущих супругов заранее познакомить свидетелей. Он не хотел бы шокировать присутствующих своим откровением, но он пребывает в полном восторге от Светланы. После этих слов на лице его заиграл румянец. Светлана мило ответила ему тем же: Григорий тоже произвел на нее благоприятное впечатление, а затем вернулась к годам, когда она познакомилась, а, познакомившись, крепко сдружилась с Викторией. Определенным толчком тому послужила их работа в стройотряде после первого курса университета. Григорий внимательно слушал историю, не отрывая от Светланы глаз. Особенно ему нравились те места повествования, где она рассказывала о своих комиссарских обязанностях, передавая разноцветный дух ее отряда, насчитывающего около ста бойцов из самых разных частей света: трудолюбивые вьетнамцы, пунктуальные немцы, горластые венгры, медлительные африканцы. Перед студентами стояла задача ударным темпом построить коровник в селе, где и дислоцировался отряд. Работали ребята споро, дружно, чему способствовало умелое руководство Светланы, обеспечивавшей своевременное снабжение стройки материалами, распределение работ между студентами в зависимости от их наклонностей, характера, способностей, организацию досуга в вечерние часы после ужина. Ее появление солнышком пробегало по лицам студентов, задорное слово поднимало в них дух, никто не хотел подвести своего комиссара ни словом, ни делом.
От рассвета до заката несла она тяжелую и ответственную ношу – то требовала самосвал в сельсовете, то лопаты и носилки, часто выходившие из строя, то, между делом, проверяла продукты питания и согласовывала меню с поварами. Все в отряде исходило от нее, а все просьбы, жалобы, советы приходили к ней.
Однажды поздно ночью к речному причалу подошла баржа, груженная мешками с цементом. На уговоры подождать до утра мотористы отказались наотрез и угрожали перевести груз на соседнюю стройку. Светлана пожалела будить уставших ребят – многие из них так не очень-то были приспособлены к физическому труду, и отправилась с Викторией разгружать баржу. Две девушки, которым под стать собирать цветочку на лугу да неспешно поведывать девичьи тайны во время праздной прогулки, в больших, не по размеру, брезентовых перчатках переносили по одному мешку с баржи по раскачивающемуся под ногами деревянному настилу на берег, разгибали с трудом поясницу и направлялись за следующей ношей. Часа полтора мотористы посмеивались между собой, покуривая папиросы, и спорили, насколько еще хватит сил у этих девчонок. Однако, когда половина груза уже перекочевала на берег, а девушки и не думали останавливаться, у мужиков проснулась совесть и, крепко ругнувшись, они включились им в помощь. Еще через час баржа освободилась от груза, а девчата так намяли мышцы, что они еще несколько дней напоминали о себе болью в пояснице, в плечах, в руках, вызывая смех и слезы почти не верящих в свой подвиг подруг.
Григорий наблюдал, как быстро Светлана перестраивается от темы к теме, словно переменчивая погода: несколько минут назад глаза ее сияли весельем, сейчас они стали серьезными, брови чуть сдвинулись. Виктория и Светлана еще несколько минут, перебивая и дополняя друг дружку, вспоминали занятные истории их дружбы с большим стажем. Григорий переводил взгляд то на одну, то на другую, умилялся их полному взаимопониманию и простоте общения. Как все это было трогательно.
– У меня есть тост, – поддерживая веселую атмосферу, объявила Светлана. Она откинулась на спинку стула и, перейдя на грузинский акцент, обрисовала преамбулу: царица Тамара объявила турнир среди джигитов, победителю в награду была обещана самая красивая девушка царства. Условия состязания заключались в следующем: претенденту на руку красавицы предстояло перепрыгнуть на коне глубокое ущелье и на лету сорвать кончиком сабли тонкую вуаль с обнаженной девушки, не окропив ее ни каплей крови.
Слушая ее с улыбкой, Григорий вдруг почувствовал, как все происходящее сегодня с ним поворачивало так, будто судьба сжалилась над ним, барахтающимся в нескончаемом водовороте волн, и выбросила его на берег к ногам незнакомки именно в тот момент, когда благодаря счастливому лотерейному случаю она проходила по этому берегу. На то и предназначена она – эта судьба, чтобы хоть раз в жизни крутануть рулевое колесо так, что и не удержаться на ногах невозможно, а очнешься, поднимешь голову – Господи, где я, с кем я, какая невидимая сила допустила коснуться краешка счастья, ради которого, может, и стоило появиться в этом мире? Вот и не верь после этого в судьбу свою.
– Сотни джигитов провалились в пропасть после неудачных попыток, – продолжала тост страшно-мрачным тоном Светлана. – И тут нашелся один герой, которому удалось выполнить условия состязания. И что же, вы думаете, объявила царица Тамара? – она сделала паузу, потом резко выдохнула: – В пропасть!
Григорий вопросительно посмотрел на нее.
– Вот-вот, – как бы отвечая на его немой вопрос, интригующе продолжала Светлана, – на возгласы изумленной толпы: «За что, Тамара?» – та отвечала, махнув рукой: «За компанию». Так выпьем же за нашу замечательную компанию, – с огоньком завершила она тост.
Григорий подался вперед, потом назад, сопровождая телодвижения слишком уж громким смехом, а, остынув немного, с энтузиазмом наполнил бокалы.
– Не скажу, что мало слышал тостов: их было предостаточно, но ваш – очень сказочен и оригинален, – все еще заикаясь от смеха, выдавил он. – Сразу видно – вы человек, богато одаренный во многих отношениях. Признаюсь: будучи очарованным вами, не могу не отметить, что ваш притягательный для глаза внешний образ обрамлен еше и красотой душевной.
Ему хотелось еще добавить что-нибудь приятное в ее адрес, но сразу не нашелся. Разговор постепенно переключился на какого-то пожилого мужчину, с которым Марина Николаевна часто встречается, об их совместных походах в музеи, выставочные галереи, а порой даже в «МакДональдс».
– Вы знаете, Гриша, – пожаловалась Марина Николаевна, – порою я изнемогаю под прессом насмешек этих молодых.
– Мама, ну как тебе не стыдно говорить такое, – обиделась Виктория. – Ни у кого и в мыслях такого не было.
– Будет тебе, – незлобно отмахнулась от нее Марина Николаевна. – Никто не усомнится, что, двигаясь к старости, каждый меняется. И меняется не в лучшую сторону. По крайней мере, что касается здоровья. А чем нам, старикам, заменить прежний энтузиазм? – спросила она и сама же ответила. – Надеждой. Надеждой на доброго, верного друга, с которым хочется разделить и печали, и болезни на двоих.
– А мы тебе уже о вовсе не нужны? – серьезно озаботилась Виктория.
– Вам и своих забот хватает.
– Мне кажется, – вступил на сторону Марины Николаевны Григорий, – это естественное желание для человека ощущать не только помощь детей, но и иметь рядом близкую тебе душу.
– Правильно, Гриша, – воодушевилась Марина Николаевна. – Они воображают, будто старикам не должно быть никакого дела до сердечных влечений. Если меня лишить общения с Евгением Сергеевичем, то жизнь моя будет неполна. Вот что я вам скажу.
– Простите, – обратился к ней Григорий, – а о ком идет речь?
– О, это отдельный разговор, – подмигнула Светлана. Это мой дед. Он художник. Я как-нибудь расскажу вам о нем. На просьбу Светланы положить ей ложечку свекольного салат Григорий охотно откликнулся, но, столкнувшись с рукой Германа, потянувшегося к бутылке вина, увесистый бордовый снежок смачно плюхнулся на скатерть. «Вот дьявол!» Тщетные попытки Григория вернуть ножом комок салата в ложку приводили к тому, что свекольная краска все глубже впитывалась в белоснежную ткань. Под деликатными отводами глаз очевидцев конфуза, лицо его по цвету стало под стать салату.
– Брось, Гриша, – успокаивал его Герман, – пятном больше, пятном меньше.
«Сбылись-таки мои опасения. Черт неловкий», – ругал себя Григорий.
Чтобы загладить вину, он попросил разрешения произнести тост. Он поблагодарил хозяев за оказанную ему честь войти в дом интеллигентных, интересных собою людей, за то, что вынес много приятных впечатлений от общения с ними, посоветовал более молодому поколению решительно ломать представления о возрасте, в котором могут прийти больше чувства, а Марине Николаевна пожелал, чтобы солнце и ее близкий друг как можно дольше одаривали ее теплом и светом. Его горячо поддержали, а Светлана призналась: ему удалось привести к компромиссу два разных взгляда.
Виктория внимательно присматривалась к гостю и, когда почувствовала, что он несколько разморился от еды и выпитого спиртного, предложила сделать небольшой перерыв и пройти мужчинам покурить на кухню. Разгоряченный духовкой кухонный воздух утекал сквозь щелочку приоткрытого окна. Герман и Григорий закурили, и табачный дым, чувствуя, что ему не найти прямого выхода из помещения, медленно кружил и вяло тянулся в сторону оконной щели. Герман приоткрыл створку окна, и белые клубы устремились на волю, ловко скользя по стеклу и обтекая свежевыкрашенную раму.
Как только мужчины вышли на кухню, лица подруг приняли заговорщические выражения. «Ну, как?» – спросила Виктория, кивнув в сторону двери. «Во!» – Светлана выставила большой палец вверх. Обе рассмеялись.
Время близилось к одиннадцати. Светлана засобиралась, засуетился с уходом и Григорий. В дверях он смотрел на просветленные лица хозяев, получая истинное наслаждение от причастности к их союзу, верному теплым отношениям. Судьба предоставила ему шанс присоединиться к этому замечательному союзу, и внутренне он уже был готов к вступлению в него.
А может, спрашивал себя Григорий, он стал сентиментальным после нескольких бокалов вина? Но какова бы ни была причина его блаженного состояния, он готов отдать все за счастье проводить Светлану до дома. Непонятно, куда летела стрела Амура, но попала она в самую точку. Трудно было поверить, что еще несколько часов назад он рассмеялся бы, если бы кто-нибудь его уверял, будто существует нечто более важное, чем его скучные конспекты лекций. Он ощущал, что присутствие Светланы в гостях придало праздничность его настроению, и уже у подъезда дома Светланы он сказал ей это. Пытаясь удержать обе ее руки в своих, он робко предложил им встретиться, не дожидаясь свадьбы Виктории и Германа. Светлана высвободила руки, но внутренне простила его порыв за комплимент в свой адрес. Между ними, казалось, проскочила та самая искра, рождаемая между мужчиной и женщиной в момент зарождения взаимного понимания. Он не понял, действительно ли она удивилась, или это только показалось ему, но, задумавшись на миг, она ответила: «Почему бы и нет?» Окрыленный ее ответом, он пригласил ее к себе домой в следующую субботу. При этом активно жестикулировал руками, громко уверял, что позвонит ей накануне, скажем, в четверг, и подробно объяснит, как к нему проехать. Сердце его радостно колотилось. Однако Светлана настаивала на встрече у нее дома. Он не возражал, на том и решили. Они распрощались, Светлана направилась в сторону подъезда, а Григорий горячим взглядом провожал ее, пока она не скрылась за дверью.
