К ЧИТАТЕЛЯМ
Смотри на солнышко, любуйся звёздами,
Добро охапками и чувства гроздьями,
Ведь, если захотеть – всё получается,
И радость бьёт ключом, жизнь продолжается!
К. Ворожбит
Краткая справка
Ратников Борис Константинович – генерал-майор Федеральной Службы Охраны Российской Федерации в отставке. В 1990 годы работал в качестве первого заместителя начальника Главного Управления Охраны РФ. Занимался вопросами обеспечения безопасности высших должностных лиц, в том числе, с применением биотехнологий. Является соавтором книг: «За гранью познанного» 1 и 2 части; «Картина мира в представлении спецслужб»; «Пси-войны России и Америки»; «Риски развития России с позиций пситехнологий»; «Мистика и философия спецслужб»; «Человек, социум, власть»; «Бизнес – путь к успеху»; «Жизнь как она есть»; «Истоки взаимоотношения полов»; «Вектор духовного разрушения России»; «Алгоритм познания для дегустации жизни»; «Откровения Хранителя Вечности»; «Белорусский феномен» и др. Задача данный книги – дать толчок читателю к осмыслению им своей жизни и её закономерностей, осознавая которые он может минимизировать те риски, которые ожидают его в современной агрессивной среде обитания.
Малая Родина
Родился я в деревне Курово, в 40 километрах от города Рязани, территориально находящейся на самой границе Московской и Рязанской областей. Раньше, до войны, это относилось к Рязанской области, но затем карту перекроили и прирастили Московскую область за счёт соседей. Деревня расположена в живописном месте, рядом протекает речушка Меча, которая впадает в Оку, в настоящее время она сильно обмелела и заросла ивняком. А ведь было время в 50-х годах прошлого века, когда сельчане за питьевой водой ходили на речку, которая была очень чистой, с песочным дном, где на перекатах мы ребятишками ловили на удочку пескарей – маленьких, сантиметров десять в длину, рыбёшек, которые водятся только в чистой воде. Но как только в колхоз стали завозить различные удобрения, которые кучами сваливали на полях, то с талой водой вся эта химическая зараза стала попадать в речку, она стала покрываться илом и переставали бить роднички, пескари перевелись и жителям пришлось копать колодцы для обеспечения себя питьевой водой. Рядом начинался Мещерский край, село Константиново, в котором родился известный русский поэт Сергей Есенин. Константиново находилось от нашей деревни на расстоянии всего 12 километров. Моя бабушка по матери – Егорова Ольга Андреевна находилась с семьёй Есениных в дальних родственных связях и поэтому ездила к ним со своими родителями в гости на телеге в дни престольных праздников. По словам бабушки, Есенину в те поры было лет 14-15 от роду и он посвятил ей несколько стихов, которые до сегодняшних дней не сохранились. Бабушка хорошо пела и также сочиняла стихи, что и передалось мне по её генетике. Свою малую Родину в стихах я описал следующим образом:
Я люблю твои рощи зелёные,
Моя малая Родина-мать -
Поймы, реки, поля золочёные,
Жизнь за это всё можно отдать,
Не забыть терпкий запах черёмухи,
Золотые шары под окном,
Лето жаркое, молнии сполохи,
Утром завтрак с парным молоком.
До чего ж ты во всем многогранная,
Моя милая, славная Русь,
Изумрудом росы умыванная,
Навевавшая тихую грусть.
Много в людях талантов открывшая,
С головой окунулась ты в грязь,
И стоишь, словно лишнего выпивши,
Позволяя терпеть эту мразь!
Расплети свои русые косы,
Разгони весь кровавый туман,
Вновь омоют пусть всю тебя росы,
Сгинет прочь этот страшный обман!
Станешь чистой, душою красивою,
Всех детей соберёшь в одну рать,
Запретишь разрешать дела силою,
Не позволишь в стране убивать.
Крикнешь: «Люди! Да что ж вы, опомнитесь!
Не пора бы войну прекращать,
Неужели как братья не можете
Гнев на милость в себе поменять»?!
Не одни на Руси проживаете,
Посмотрите сиротам в глаза,
Своё будущее уничтожаете,
Нету жалости к детским слезам!
Отольются вам всем слёзы детские,
Долго будете вы вспоминать,
Кто с мечом на Руси появляется,
От меча же ему погибать!
Навеянный воспоминаниями бабушки о её прогулках с Сергеем Есениным во время их краткосрочных встреч в селе Константиново, у меня родился в голове стих, посвящённый любимому поэту:
С теплотой вспоминаю дату,
Ведь сегодня больше ста лет,
Как родился в селе под Рязанью
Всеми нами любимый поэт.
Он писал про луга и рощи,
Про родной деревенский быт,
Не хотел прислуживать власти,
И поэтому был убит.
Эта власть, опасаясь правды,
Совершила ряд подлых мер,
Инсценируя самоубийство
В номерах гостиницы «Англетер».
И предела не было горю,
Что испытывал наш народ,
Омывая слезами героя,
Провожая в последний поход.
Он ушёл молодым из жизни,
Полный весь половодья чувств,
В ожидании собственной тризны,
Что срывалось порой с его уст.
Был он нежен и очень лиричен,
Отдаваясь душою стихам,
Внешне был до того симпатичен,
Что увлёк Айсидору Дункан.
Но не мог быть в любви постоянен,
Била молодость в нём ключом,
В кабаках дебоширил часто,
Грусть-тоску заливая вином.
Принял он революцию сердцем,
Но не мог смириться никак,
Что в кабацкой Руси забубённой
Стал такой от неё бардак.
Он писал до того понятно,
Таким славным, родным языком,
От стихов его было приятно,
Даже пахло парным молоком.
Много строк посвятил он природе,
Обожал свою Родину-мать,
Не старался следовать моде,
Чтоб вождям дифирамбы писать.
И за это его уважала
От души вся кабацкая Русь,
Потому что он был ей понятен,
Навевая стихами грусть.
И сейчас, когда больше столетия
Уже минуло с той поры,
Проявилось любви долголетие
За бесценных стихов дары.
Наконец-то его признали,
Стали книги стихов издавать,
Интеллект зародился у власти,
Может станут народ уважать?
В начале июня 1944 года дед Поликарп повёз мою маму на лошади в больницу райцентра города Луховицы рожать, находящегося от деревни в 25 километрах. Дорога была просёлочная, вся в рытвинах и ухабах, километров через 10-12 езды по такой «гладильной доске», маму растрясло и природа взяла своё – на свет появился я. Пришлось деду Поликарпу в экстренном порядке принимать роды у мамы. Родиться то я родился, а вот пуповину отрезать и обработать рану было некому. Дед вынужден был повернуть лошадь назад и через некоторое время, где-то в 3 часа утра, в деревне Кошелёво отыскал гостившего там у своих родственников фельдшера, который и оказал маме и мне квалифицированную медицинскую помощь. В общей сложности, на своей пуповине я проболтался где-то около трёх часов, но всё, слава Господу, закончилось благополучно.
Истоки
Рос я непоседливым ребёнком, любил много играть, у меня была любимая тряпичная кукла неопределённого пола с нарисованным химическим карандашом лицом, с которой я засыпал. В то сложное время грудного молока у мамы не было, она в 1943 году вернулась с моей старшей сестрой из Алма-Аты, где они находились в эвакуации после начала войны, когда немец подходил к Москве.
В 1943 году мой отец – Ратников Константин Васильевич, политрук роты, в боях под Ленинградом был ранен в левую руку немецким снайпером, рука спасла его от смерти, когда он полз и поэтому пуля не попала в сердце. После госпиталя папа вернулся домой.
Вырос я не на грудном молоке, а на родном чёрном хлебушке, который мама сначала жевала, а потом, завернув в марлю, в виде шарика вкладывала мне в рот, чтобы я сосал этот «заменитель» родного маминого молока. Рос в деревне как и все дети тогда – в тесноте, да не в обиде, безо всяческих удобств. Пища разнообразием не баловала – хлеб ржаной – всему голова, картошка во всех видах, капуста квашенная, солёные огурцы, да сало, в те времена практически все сельчане держали поросёнка, а кто и корову с овечками, где были большие семьи. Поросят резали где-то в ноябре, ближе к зиме и делали сало и солонину, так зиму и выживали. Заготавливали на зиму лесную рябину и калину, варили из ягод варенье к чаю, вместо чая заваривалась вяленая морковь и липовый цвет. Два раза в неделю в деревне пекли хлеб, особенно поздней осенью перед первыми заморозками, когда дым из труб стелился по земле, на улице пахло свежеиспечённым хлебом, и этот запах запомнился мне на всю оставшуюся жизнь, ведь это тоже часть Родины, осознание которой формируется с самого детства и впитывается до конца жизни с грудным молоком матери. Помню бабушка Оля пекла на сале в русской печке вкуснейшие ржаные пышки, которые мы уплетали с сестрой с молоком за обе щёки, но когда пышки остывали, то становились уже невкусные. В то время деревенская босята всё свободное время проводила на улице, летом всегда босиком, в одних трусах бегали купаться на речку Меча. Купались голышом, девочки в метрах 10-15 от ребят, и никто из нас не пытался подглядывать, потому что воспитывались правильно и уже в детском возрасте было сформированное чувства стыда, так, будучи маленькими, дети имели совесть – личный нравственный камертон от самого Господа-Бога. Всё наше детство проходило в различных играх: В классы, штандары, в пристенку, в чижа, ножечки, секу, попы-гонялы, лапту, казаки-разбойники и во многое другое. Выносливость и здоровье формировались с детства, так как все игры были связаны с активным движением, спортивными навыками, ловкостью и природной смекалкой. Не зря говорят, что личностью становится только тот человек, который проходит через жизненные трудности, а в то время трудности присутствовали на каждом шагу. Где-то в 3-х летнем возрасте, папа сделал мне массивную скамеечку из лиственницы и подарил маленький молоточек и гвозди, чтобы я нарабатывал навык по забиванию гвоздей в эту скамейку. Когда мне стукнуло шесть лет, то папа подарил мне маленький топорик и мы вместе рубили дрова. Он давал мне маленькие чурбачки, чтобы я правильно смог держать в руках топорик и рубить дрова, соблюдая технику безопасности. Дрова пилили с ним также вместе, правда, вся нагрузка ложилась на папу, а я только держал ручку пилы, пока не обрёл в руках надлежащую силу. Папа меня не воспитывал, а взращивал на своих личных примерах, поэтому всё было понятно без слов, а самое главное, это совместное участие и совместная работа на общую пользу уже с самого детства приучала к ответственности за свои поступки.
Детство и юность
Своё рождение и детство я постарался изложить в стихотворной форме, поскольку правильно и с чувством написанный стих действует на людей подобно эпическому заговору:
Я родился в деревне Курово,
От Рязани рукой подать,
В перелеске с названием «Строилово»
Родила меня моя мать.
Её дед Поликарп на подводе
В Луховицы рожать повёз,
Но так надо было природе -
До роддома её не довёз.
Часа три на пупке я болтался,
Пока дед повитуху нашёл,
Там, в деревне, врач оказался
И мытарствам конец пришёл.
Рос как все, пропадая на улице,
Летом бегал в трусах, босиком,
Ноги были как лапы у курицы,
А коленки всегда с синяком.
Зимой с горки на льду катался,
Что порой притирались штаны,
За ремень мой отец тогда брался,
Но своей я не видел вины.
Жили весело, много играли,
То в разбойников, то в войну,
Других игр мы тогда и не знали,
Дрались шпагами, как в старину.
Щит в руках был от бака крышкой,
Шпага – палка орех или клён,
Бились так, пока кто б из мальчишек
Не упал, этой шпагой сражён.
Окружала нас мать-природа,
Отражаясь в детских глазах:
Река Меча, леса и угодья -
Всё навеки осталось в сердцах!
Кругом зелени было много,
Георгины росли в те поры,
Как солдаты ровнялись строго
Под окном золотые шары.
Проживала семья очень скромно,
На столе разносол невелик -
Огурцы из бочки солёные,
Да с прожилками сало – шпик.
Ели, правда, ещё капусту,
Да картошку, как хлеб второй,
И для мамы было искусством,
Чтоб еда не казалась одной.
И сейчас в Луховицком крае
Даёт фору другим – огурец,
Неросимый и Нежинский ранний
Среди всех «удалой молодец.
Отец был председатель колхоза,
Чуть заря – он уже на ногах,
Относился ко мне он серьёзно -
Сено я убирал на лугах.
Подвозил зерно от комбайна,
Ворошил на току его,
Он к труду приучал не случайно,
Чтоб познал я себя самого.
Научился с людьми бы общаться,
Проявлял уважение к труду,
Чтобы цели смог добиваться,
Вёл достойно себя на виду.
В кузнецу прибегал я ребёнком,
Лошадей наш кузнец там ковал,
Помню, как играл с жеребёнком
И мехами огонь раздувал.
Мама часто меня покрывала,
Не давая отцу узнать,
Что своим хулиганством бывало
Я его мог краснеть заставлять.
Разливалась Меча весною,
Половодье – каникул пора,
Мы на льдинах катались гурьбою
И играли в лапту аж с утра.
Летом лезли в сады украдкой,
Ели кислый зелёный плод,
И на брюхе потом, через грядки,
За редиской ползли в огород.
Горе было тому, кто попался,
Был исхлёстан крапивой тотчас,
Задом в речке затем отмокался,
Утирая слёзы из глаз.
Было хобби у меня в детстве -
Я гармошку очень любил,
И отец, несмотря на протесты,
В 1 классе мне «хромку» купил.
Говорила родная сватья -
Гармонисты сплошная пьянь,
Не послушал её мой батя,
За гармонью поехал в Рязань.
Инструмент я освоил быстро,
В 3 классе по свадьбам ходил,
У меня тогда не было мысли,
Чтобы вместе со всеми я пил.
Относились ко мне к уважением,
Подавали вино с калачом,
Или браги с медовым брожением,
Иль лафитник с родным первачом.
Но наказу я следовал строго,
Если выпью – отнимут гармонь,
Вот поэтому пил я немного,
Чтобы чувствовать в пальцах огонь.
Утром бабы меня провожали
И сдавали на руки родным,,
Те дыхнуть каждый раз заставляли,
Чтоб учуять – не пахнет спиртным?
Я ни разу не попадался
И в доверии рос до конца.
В 7 классе баян мне достался,
Упросила купить мать отца.
Первым парнем я слыл в округе,
Вечерами на танцах играл,
Пред деревней имел заслуги,
Ведь на каждой пирушке бывал.
Знал, наверное, сотню частушек,
Сочинённых всегда с «огоньком»,
Хор девчонок – сплошных хохотушек,
Под баян пели их с матерком.
Но немного я здесь отклонился,
Хронологию буду блюсти.
Я на детстве остановился,
Чтоб в порядок года привести.
Школа наша была недалече,
Назвалась начальной она,
Не хватало детей в классах вечно,
Потому что сказалась война.
Мы сидели тогда все вместе
С 1-го по 4-й класс,
И скажу я, друзья, вам по чести -
Азы знаний вбивались в нас.
В школе был Пётр Акимыч – учитель,
Тот, что знания линейкой вбивал,
Но не всем он казался «мучитель»,
Так как многое каждому дал….
С детских лет мама подметила у меня тягу к музыке. В то время в деревне проживало два гармониста и в дни престольных и революционных праздников они часто играли на улице, около своих домов. Я смотрел на их пальцы, которые бегали по кнопочкам, как заворожённый. Когда гармонист отвлекался на очередной тост за столом, то доверял мне на время подержать свою гармонь и тогда я был на 7-м небе от счастья, что держу волшебный инструмент в руках. Каждый год, начиная с 5-ти лет, моя бабушка Оля ходила со мной за 3 километра в церковь, где меня батюшка причащал. Однажды, когда он уже дал мне ложку причастия, я схватил его за руку и повторно потянул к своему рту. Батюшка, зачерпнув ложкой причастие, дал мне вторую ложечку, сказав при этом скороговоркой бабушке, что сей отрок, когда вырастет, то будет пьяницей. Баба Оля это запомнила и когда мама упросила отца купить мне гармонь, бабушка воспротивилась, заметив, что все деревенские гармонисты пьяницы. Но отец никого не послушал и купил мне в Рязани тульскую гармонь с хроматическим строем, которую я осваивал целыми днями, подбирая на слух песни из тогдашнего послевоенного репертуара. Где-то, начиная уже с третьего класса, меня стали приглашать на проводы ребят в армию, на престольные праздники, на свадьбы и другие деревенские пирушки. Я был выгоден приглашающим, поскольку не употреблял спиртное. В деревне в те поры не знавали вина, там было только белое и красное. Белое – самогонка простая, а красное – тот же самогон подкрашенный свёклой. За мной обычно приходили деревенские женщины и отпрашивали меня у родителей под честное слово на праздник поиграть для их гостей. Отец строго предупреждал меня, что если, не дай Бог, от меня будет пахнуть спиртным по возвращении, он тут же гармонь разрубит топором на колоде, где колет дрова. Когда я появлялся с гармонью в гостях, то мне сразу предлагали налить красненького или беленького. Я предпочитал немного красного, поскольку она была слабее градусом, делал один глоток для порядка, как самостоятельный мужчина, затем плотно закусывал и играл всё ночь до утра, меняя плясовые наигрыши и репертуар известных песен. Пляски были обязательно с матерными частушками, других в деревне просто не пели, да и в разговорной речи присутствовал мат для связки слов. Выражались все: и мужики и бабы, а дети только между собой. Утром меня до дому провожали бабы, и целым, и невредимым сдавали на руки родителям. Я ни разу не вышел из доверия, так как пил всего один глоток красного и к утру алкоголь просто выветривался. В 7 классе отец купил мне тульский баян, который я храню и сейчас как своеобразную реликвию, баян и сейчас играет, потому что при Сталине делали всё качественно. Вместе с этим баяном я четыре года подряд во время летних каникул выезжал со студенческим строй отрядом на целину, когда учился в МАИ. В 1966 году за активное участие в стройотрядах среди других студентов был награждён первой правительственной наградой – медалью «За освоение целинных и залежных земель».
В деревне с детских лет все дети были к труду привычные, стремились помогать родителям по хозяйству: растить и поливать огурцы, засыпать завалинку – это своеобразное утепление дома землёй, чтобы он не промёрз зимой. Ставился рядом, на небольшом расстоянии от стены дома, плетень из хвороста, и всё это пространство заполнялось обычной землёй, так как фундаментов в то время под домами не было, сруб стоял
на подложенных под стену булыжниках, жили ведь бедно. Летом деревенские ребятишки работали на сенокосе – сгребали сено на конных граблях в валки, из которых потом делались копны подсохшей травы, чтобы затем из сена закладывать стога. После сенокоса наступала пора уборочной и мы возили на грузовых машинах зерно от комбайна на колхозный ток, где оно сушилось. До сих пор я не потерял навык как запрягать коня в телегу. Такие вот деревенские «университеты» и помогали нам развивать силу духа и обретать любовь к Родине и родному краю. Жили в ту пору люди в деревне дружно, одно слово – колхоз, словно в одной семье, ничем друг от друга не отличались. Достаток был у всех одинаковый, ведь получали за свою работу не деньги, а трудодни – эквивалент затраченного труда, за которые полагалось зерно, картофель и другие сельскохозяйственные культуры – всё то, что выращивали в колхозе. Зерно мололи на мельнице, а затем муку продавали на рынке, также и другую продукцию. Одевались все однообразно: у мужиков телогрейка да кирзовые сапоги; у женщин плюшевая жакетка да пуховый платок на голову. Двери на замок в домах не закрывались, для этого использовались щеколды и крючки, а то и просто дверь прижималась лопатой или вилами, чтобы было видно гостям, что в доме никого нет. Воров не было, так как все друг друга хорошо знали, да и красть было нечего. Дорог шоссейных в то время в деревнях не было, осенью на улице была сплошная непролазная грязь, на легковой машине без трактора по улице было не проехать, поэтому основной нашей обувкой были резиновые и кирзовые сапоги. Посевную, сенокос и уборочную отмечали всем колхозом на лугу, с собой приносили нехитрую домашнюю снедь да самогон.
Начальная школа располагалась в деревне, учеников в те поры в классах было очень мало, поскольку сказалась война. Мы тогда сидели все вместе – с первого по четвёртый класс в одной небольшой комнате. Наш тогдашний учитель – Калинин Пётр Акимович, был достаточно строг, всегда ходил по классу с большой чертёжной линейкой в руках, и как только кто-нибудь отвлекался от своего задания, то сразу получал удар линейкой по спине. А отвлекаться было на что, в 4-м классе ученикам показывали красочные плакаты о происхождении земли и человека, там были доисторические животные, тропические леса, первобытные люди и др., или же учитель показывал химические и физические опыты, которые тянуло очень посмотреть, несмотря на запреты, вместо того, чтобы заниматься чистописанием. Писали перьевой ручкой, с нажимом 86-м пером, и только в старших классах разрешали потом писать «хохлаткой» – пером без нажима. Чернильницы – «невыливашки» носили с собой в маленьких мешочках, чернила из них выливались мало, даже если их перевернуть.
На деревне самыми уважаемыми людьми были сельский учитель и фельдшер. И если какой-то родитель встречал на улице учителя, то уважительно раскланивался с ним и просил построже относиться к его ребёнку. После окончания начальной школы, мы стали ходить за 4 км. в село Алпатьево, где находилась средняя 10-летняя школа. Пять лет я тренировал свой организм, совершая каждодневные походы в школу и обратно по просёлочной дороге, зимой на лыжах, летом на велосипеде, поэтому в спортивном отношении был подготовлен хорошо, имел юношеский разряд по лёгкой атлетике. Уже в 11-м классе легко мог толкать двухпудовую гирю 20 раз, и когда поступил в Московский авиационный институт, то, проживая в общежитии в одной комнате со старшими по возрасту студентами, поступившими в ВУЗ после службы в армии, удивил их, поднимая их 2-х пудовик. Оценив это моё выступление, они стали приходящим к нам в комнату их товарищам предлагать поднять гирю хотя бы несколько раз, говоря, что я со своей хрупкой комплекцией поднимаю её более 20 раз. Ребята не верили в это, тогда им предлагали поспорить на 3 рубля, приходящие скидывались и я выходил на середину комнаты и поднимал гирю. Потом на эти 3 рубля покупалась водка, стоившая тогда 2.87, которая распивалась вместе с проспорившими студентами.
Данный период жизни в стихах я воспел следующим образом:
Не была мне учёба в тягость,
Я всё схватывал на лету,
И считал пятёрки за благость,
Потому что имел Мечту.
В институт поступить надеялся,
Выбрал ВУЗ для себя – МАИ,
Поступил и не разуверился,
Что сбылись все мечты мои.
В институте учился труднее
С деревенским своим багажом,
Отвечал на зачётах бледнее,
Изворачивался «ужом».
Каждый год уезжать умудрялся
В Казахстан, поднимать целину,
В институте отряд набирался,
И «хвосты» не вменялись в вину.
Зато трудно затем сдавались,
Когда мы возвращались назад,
Деканатом стипендий лишались,
Ей ведь каждый из нас был бы рад.
В очередную такую поездку
Познакомился с девушкой я,
Но судьба, должно быть в отместку,
Послала мне близняшек, друзья.
Они были тогда очень схожи,
Одевались в одно и тож,
Я считал, что Бог мне поможет
Разглядеть на кого кто похож.
Получилось, что в самом начале,
Я за Аллой приударял,
А когда мы друг друга узнали,
На сестрёнку её поменял.
Нина больше пришлась мне по нраву,
В стройотряде когда была,
Борщ «хохлятский» варила на славу,
Поварихой отменной слыла.
Я на кухне помочь ей старался -
Делал доски, точил ножи,
Как характер её показался -
руку с сердцем и предложил.
Думал так, что пока не имею
За душою своей ничего,
Неужели так просто посмею
Мимо счастья пройти своего…..?
Во время летних каникул я каждый год, начиная со второго курса, выезжал в составе студенческого строительного отряда МАИ в Казахстан,
на целинные стройки, в Державинский район Целиноградской области. Выезжал 4 года подряд в качестве бойца стройотряда, затем бригадира и последний раз комиссаром отряда. Там, в совхозах «Пятигорский» и имени «ХХ партсъезда» мы строили жилые дома, коровники и свинарники из бутового камня и шлакоблоков. Работали порой до октября месяца, начиная с мая. Это было хорошей жизненной школой, где все студенты проходили своеобразную «обкатку» жизнью, овладевали профессиями каменщика, штукатура, плотника, учились жить дружно в больших коллективах, помогать друг другу и обеспечивать дружеской поддержкой. На третьем курсе факультета «Систем управления летающих аппаратов» я познакомился с двумя сёстрами-близняшками из Чернигова (Украина). Одевались они тогда одинаково и были очень похожи друг на дружку так, что мы их с моим другом Сашей Ботвинко путали поначалу. Девчонки учились хорошо, аккуратно конспектировали все лекции, экзамены сдавали досрочно и в срок. Я же каждый год в начале мая месяца выезжал с небольшой группой стройотряда квартирьером для подготовки основного лагеря, поэтому вся летняя сессия переносилась мне на осень. Осенью, по возвращении с целины, сдавать летние экзамены было тяжело, потому что «на носу» была уже зимняя сессия, а тут «хвосты» надо подчищать… На 4-м курсе я не успел в срок рассчитаться с академическими задолженностями в срок и был отчислен из института за неуспеваемость.
Пришлось устроиться на работу в Издательство «Правда» грузчиком, работал ночью, загружал автотранспорт газетами, чтобы их развозили по точкам и газетным киоскам.
По ходатайству комитета ВЛКСМ МАИ меня восстановили на 4-й курс, я сдал все свои «хвосты» и весной вновь выехал квартирьером на целину, так как там была возможность жить в одном лагере с Ниной и встречаться там с ней. Она работала поварихой в стройотряде и готовила на 40 человек одна. Я ей помогал рубить дрова, делать разделочные доски, точить затупившиеся ножи и т.д. Кормёжка была на 28 копеек в день, конечно для нашего организма этого было недостаточно и мы стали быстро терять в весе. Чтобы пополнить свои съестные припасы, договорились с местными охотниками и выехали с ними на охоту в степь за сайгаками (степные козлы). Освежевав потом туши, три дня питались только мясом. Холодильников там не было, поэтому надо было всё съесть за 2-3 дня, чтобы не испортилось. И так поддерживали себя неоднократно.
По приезде с последней целинной стройки две сестрёнки решили выйти за нас замуж. Наши с другом Сашей избранницы решили сыграть вместе комсомольскую свадьбу. Народу набралось 120 человек, были даже фотокорреспонденты с тогдашнего известного АПН – Агенства Печати Новости, снимали материал о близнецах. Поскольку все мы были студенты, и за душой у нас не было ни копейки, кроме стипендии, на которую приходилось просто выживать, поэтому однокурсники решили нам подарки на свадьбу не дарить, а скинуться по 10 рублей на кафе. Торжественное мероприятие проходило на станции «Чкаловская» по Ярославской железной дороге, где жил Саша с родителями. Поначалу, когда ещё не было Звёздного городка, на «Чкаловской» базировались первые наши космонавты. Свадьбу то мы сыграли, а вот первую брачную ночь нам с Ниной даже негде было провести, так как свою комнату в общежитии МАИ мы уступили родителям девчонок, приехавшим из Чернигова. Я ночевал в это время у однокурсников на свободной койке, а жена в комнате у подружек. Только на четвёртый день, проводив родителей на Украину, мы стали жить вместе. В общежитии у нас с другом Сашей на старшем курсе была комнатка на два койкоместа, такая же комнатка была и у наших избранниц – 4 метра в длину и 2 в ширину, и когда мы расписались в ЗАГСе, то комендант общежития разрешил нам переехать друг к другу. Так мы стали жить парами и строить свою семью. Она строилась на уважении друг к другу, нежности, ласке, формировалось пространство любви, так необходимое для совместной жизни. До знакомства с Ниной я ни с кем не встречался, с ней дружил два года: ходили вместе в кино, на концерты, вместе выезжали на целину и готовились к экзаменам. Девчонки писали лекции очень аккуратно, занятий не пропускали, как мы порой. Поэтому перед экзаменами мы с Сашей заимствовали у них тетради с лекциями, штудировали их и писали маленькие шпаргалки. В брак мы вступили в октябре 1967 года, расписались в ЗАГСе № 1 города Москвы, а через год у нас родился сын Алексей.
В стихах про это я постарался описать так:
Свадьбу вместе сыграли нашу,
Две сестрёнки вступили в брак,
Алла вышла замуж за Сашу,
Погулял тогда 3-й фак!
Через год у нас сын народился,
Мы с женою писали диплом,
Я не помню, как дальше учился,
Вся учёба пошла кувырком.
С момента своего рождения Алёшка от постоянного крика «заработал» себе две грыжи: паховую и пупковую. Наша жизнь с женой с этого момента перестала казаться «мёдом», мы оба были неопытными и я всячески старался помогать молодой маме, поскольку она поначалу боялась даже дотрагиваться до ребёнка. Вся стирка в то время легла на мои плечи, ведь тогда не было никаких памперсов, а были пелёнки и подгузники, которые сначала надо было кипятить, а затем стирать и после обязательно проглаживать. Как сейчас помню, их тогда было по 75 штук, два больших оцинкованных бака для стирки. Через каждые два дня я кипятил эти детские принадлежности и ночью стирал, закрывшись в женской умывалке, там была горячая вода. Детские пелёнки комендант общежития разрешил нам сушить на чердаке общежитейского корпуса, доверив ключ от чердачной двери. Рождение сына совпало с началом преддипломной сессии. Конечно, для подготовки к экзаменам времени не хватало, всегда хотелось спать, лезли в голову мысли – что же я раньше, дурак, не спал, когда ещё не было ребёнка и имелась для этого такая возможность. На экзамены шёл смело, дисциплины были серьёзные: ТАР (теория автоматического регулирования); САУ (системы автоматического управления) и другие науки. Я брал билет и с ходу садился отвечать на билет. И когда преподаватель уточнял, готов ли я отвечать, то я ему отвечал, что у меня родился сын, у него оказалось две грыжи, плачет целыми днями и я никак не могу сосредоточиться. В МАИ работали хорошие люди, послевоенной закалки, входили в мою ситуацию и в зачётку ставили «уд». Таким образом я успешно сдал всю сессию и вышел на дипломную работу, которая называлась: Стабилизация гироплатформы на корабле весом 30 тонн от бортовой качки с точностью до 2-х угловых секунд». На этой платформе был расположен зенитный комплекс «Земля – Воздух» для отражения атаки самолётов противника. Диплом защитил на оценку «хорошо», ответил на все вопросы экзаменационной комиссии, «отлично не поставили потому, что курсовой проект был ранее сдан на тройку. Нина защищалась вместе со мной в один день, тема её диплома была: «Расчёт следящего привода для зенитного ракетного комплекса «Земля-Воздух», который располагался на моей платформе на корабле. Через пару часов после защиты мы в общежитии накрыли стол и вместе с однокурсниками отметили окончание института.
Распределены после окончания института мы с супругой были в подмосковный город авиаторов – Жуковский, где располагались ведущие институты страны в области создания и испытания авиационной техники: ЦАГИ—Центральный аэрогидродинамический институт и ЛИИ – Лётно исследовательский институт имени М. Громова. Но мы попали не туда, а в КБ Радиостроения, которое делало электронную начинку для головных частей ракет класса «Воздух-Воздух». По приезду на фирму нас принял руководитель предприятия, побеседовав, направил в Научно-исследовательский отдел (НИО-3), в лабораторию которого мы с супругой прибыли на следующий день. Так как у предприятия не имелось возможности предоставить нам семейное общежитие, то по распоряжению руководства фирмы нам установили повышенный оклад – 120 руб., хотя молодым специалистам вначале давали только 110 руб. Через день мы нашли себе угол в дачном месте, на окраине города Жуковского, это был домик из использованных шпал размером 4х4, с маленькой печкой и удобствами на улице. Всё было бы ничего, но у нас с женой часто слезились глаза, если долгое время находились внутри этого помещения, поскольку использованные шпалы ранее были пропитаны креозотом от гниения. Уже через год мы сняли квартиру в многоэтажном доме за 50 рублей в месяц. Денег хватало в обрез, приходилось на всём экономить, чтобы купить себе что-нибудь из одежды. В квартире мебели никакой не было, только один пружинный матрац на кирпичах. Пришлось самому сколотить импровизированный стол, тумбочку и два табурета, материал нашёл на городской свалке. Как только немного обустроились, то сразу забрали из деревни Алёшку, которого начали водить в детский садик, место в нём помог «выбить» профком. Нина сразу включилась в работу и занялась изучением различных НИРов, а сидел на прозвонке стыковочных разъёмов головных частей ракет. Работа инженера мне была не по душе, где-то через год меня избрали комсомольским секретарём НИО-3, в составе которого было более ста комсомольцев. Пришлось заниматься организацией культурных походов по Подмосковью, организацией КВН и самодеятельности, выпуском стенгазет и просветительских стендов, различными экскурсиями, выездами на уборку картошки и т.д. Являясь внештатным сотрудником местного уголовного розыска, я помогал органам правопорядка в розыске преступных элементов, дежурил вместе с дружинниками на улицах города. Летом, во время отпуска, выезжал на заработки на различные стройки в составе временной шабашной бригады, куда входили бывшие студенты-целинники, обладавшие практическими навыками строительных профессий. Пару раз выезжали в Якутию, на урановые разработки, где требовались рабочие руки, там строили общежитие, камеральное помещение, бетонные основания для мощных компрессоров здания шахтоподъёма. Первую неделю готовил пищу для бригады в 12 человек, пока поварихи не было, ребята мне доверили их кормить, так как я умел готовить и первое, и второе, и третье – научила жизнь в общежитии. Целую неделю я их поил и кормил радиоактивной водой, даже не зная об этом. Подсказали геологи, которые проходили по тайге мимо нашего лагеря и попросили попить. Я им налил из фляги по кружке воды, которую похваливал. Они поинтересовались, откуда я её беру. Мне пришлось рассказать, что рядом с нашим лагерем я нашёл в тайге скважину, которая была закрыта деревянным щитом, из которой фонтанировала чистая и приятная на вкус вода. Геологи объяснили, что эту воду пить нельзя, так как здесь бурили пробные скважины, чтобы определить границы залежей урановой руды. Грунтовая вода, соприкасаясь с породой под давлением выходила наружу маленьким фонтанчиком через бурильную трубу в грунте. Слава Богу, что никаких последствий от приёма воды мы потом не наблюдали, потому что были молодые, ничего не боялись и надо было хотя бы чуть-чуть заработать «на поддержку штанов». Вскоре нашли повариху из местных и моя поварская практика закончилась. Заработали мы в то время за месяц по 2200 рублей, на эти деньги я купил первую мебель, которой пользуюсь и сейчас (шатурская стенка образца 1972 года).