Read the book: «О театре и не только», page 26
Другой оборот
Один знакомый позвонил в 12 ночи и сказал: «Андреич, плохо мне. Поговорить надо». «Какие разговоры в 12 ночи», – буркнул я спросонья. Приятель канючит: «Понимаешь, жена ушла, а на душе так тошно, что веревку приготовил. Приезжай». Думаю, что-то неладное может произойти. Авантюрный мужик и решительный. Надо идти спасать. Говорю: «У меня бутылка есть – жди». Поймал такси и к нему домой. Поднимаюсь на пятый этаж. Слышу голоса. Дверь полуоткрыта. Захожу – приятель с каким-то мужиком. На столе бутылка. Я полкана спустил на приятеля: «Ты что рехнулся в 12 ночи звонишь, а сам пьешь». Мужик удалился. «Пойдем мириться с женой. Она тебя послушает», – заскулил приятель. Пошли ночью к его бывшей жене. Пустила. Приятель вытащил бутылку и говорит: «Давай мириться». Жена стала кричать. Ты, мол полгорода еще привел бы. За то, что разболтал всем из-за этого никаких примирений. Через месяц она развелась с мужем. Иногда не нужен третейский суд. Решать надо без свидетелей.
Жалость
Раньше, а может и сейчас, дети и взрослые иногда делали детские розыгрыши. К кошельку привязывали нитку и прятались в укрытие. Человек идет и вдруг видит, кошелек лежит. Хотел поднять, а мальчишки дерганут за нитку, кошелек уползает. Взрослые, естественно, смеялись и дальше шли, а дети балдели. Однажды шла бабулька, увидев кошелек, быстро подняла. Мальчишки не успели дернуть за нитку. А бабка от радости быстро среагировала. Мальчишки выскочили из укрытия и стали уговаривать бабульку чтобы вернула кошелек. Мол, это такой розыгрыш. Бабка схватила одного за шкирку, тот стал вырываться, и куртка мальчишки оказалась в руках бабульки. Мальчишка стал канючить, чтобы она вернула куртку. Бабка спросила, где он живет. Мальчишка опрометчиво сказал адрес. Бабка молча ушла. Пошла по адресу требовать деньги. Сказала родителям и ушла. Родители устроили мальчишке выволочку. Он плача сказал, что кошелек нашли на улице. «Сколько было денег в кошельке?» – спросил отец. «Не было денег», – плача отнекивался мальчишка. Мать взяла ремень и с угрозой спросила: «Куда дели деньги?! Бабка говорит, что там лежало 57 рублей». «Не было денег, спросите у пацанов». В это время вошла бабулька, хозяйка кошелька. «Верните деньги или я сообщу в милицию», – угрожала бабулька прямо с порога и с ней была еще какая-то тетка. Отец молча вынул из кармана деньги и спросил: «Сколько было денег?». Бабулька сразу выпалила: «62 рубля». Отец ничего не сказал и не напомнил, что она вначале говорила 57 руб. Отдал деньги. Совесть дороже. А то шум будет на всю округу. Бабка ушла. Мать стала кричать на сына. Отец послал жену в магазин за продуктами. Она ушла. Отец через паузу сказал сыну: «Никогда не обманывай как эта бабка». Закурил. И сказал: «Жалко бабульку. Наверное, колготится она на маленькой пенсии».
«На Руси стабильно только горе и слезы». М.Плисецкая. Куда мы идем?
«Подвиг» в Сочи
Произошло это в Сочи на диком пляже возле стадиона. Мы с сыном Алишером загорали на берегу. Невдалеке сидела под зонтом женщина и что-то вязала. На берегу и на буне веселилась пацанва. Я сидел, читал газету, в шортах и рубашке. Загорать мне ни к чему. У матери в утробе девять месяцев загорал. А Алишерка рассматривал гальки и прочее. Вдруг пацанва заорала. Тут вскочила тетка и с истошным криком бросилась к берегу. Мы тоже бросились. Тетка орала на весь пляж: «Спасите сына! Тонет!». Пацаны стоят на берегу, глазеют, как в воде барахтается мальчишка. Тетка орет. Мальчишка скрылся под воду. Я забежал на буну и нырнул. Смотрю в воде, а мальчишку не вижу. Вынырнул, осмотрелся. На воде пусто. Снова нырнул. Ищу по дну. Наконец, почувствовал тело и стал тянуть наверх. Поднял наверх мальчишку, а он тяжелый. Опять с ним пошел на дно, стал сам захлебываться. В голове появились всякие мысли. Неужели так бесславно уйду с этим мальчишкой в бездну Черного моря. Толкнул утопленника в сторону берега, а сам оттолкнулся от дна и всплыл наверх. Набрал воздух и снова в воду. Схватил мальчишку за волосы и стал тянуть к берегу. Почувствовал дно. Поднял голову мальчишки. Прошли секунды. С трудом вытащил к берегу толстенького мальчишку.
Мать орет. Пацаны стали вытаскивать его на берег. Перевернули. Пошла вода со рта. Потом мальчишка стал рвать. Мать причитала. Собралась толпа. Мальчишка оперся руками и сел. Молчит. Мать не переставая что-то щебетала. Прошло несколько минут. Мать стала благодарить меня. А я, как скромный герой пляжа, стал что-то вякать. Мол, всякий поступил бы так же и т.д. Мать, дергая сына, повторяла: «Поблагодари дядю!». А я вдруг брякнул: «Запомни мальчик, тебя спас калмык». Мать опять запричитала, благодарила и обнимала. Алишерка стоял гордый. Отец совершил один подвиг. А теперь надо совершить еще один подвиг. Пойти занять очередь в столовую и простоять часа полтора, поесть, попить пива и дальше ринуться по улицам Сочи искать приключения и подвиги. Хорошее было время тогда. Шел 1982 год.
Романтизму нет
В 1963 учась в Ленинграде на режиссерском факультете, я с Игорем Классом поехал в Москву поступать во ВГИК на режиссерский факультет к знаменитому М.И. Ромму. Игорь, впоследствии закончив актерский факультет, стал киноактером и снялся более чем в 50 фильмах. Во ВГИК можно было тогда поступать и учась в институте. Хрущевская оттепель. Был просто избыток энергии, которую девать некуда. Игорь Класс бросил клич: «Боб, поступаем во ВГИК! И все тут». Начались экзамены. Я прошел собеседование, прошел второй тур, режиссерский сценарий письменно. Класс неожиданно исчез. А жил я вначале в общежитии ВГИКа в комнате и на койке Василия Макарыча Шукшина. Когда мне сказал киргиз Кадыр Омуркулов, что здесь жил талантливый режиссер, я понятия не имел кто такой Шукшин. Это потом я полюбил его, как писателя и режиссера. Шукшин был на съемках фильма «Два Федора», где играл главную роль. Потом я перешел в общежитие Бауманского института, в Лефортово к Анатолию Басангову, который живет сейчас на 7 микрорайоне. Однажды Толя говорит: «Поехали в г. Борисов под Минском». Деньги кончились, но я согласился. Толя купил билет, а я якобы провожающий. Сели в поезд. В г. Борисов ехал зайцем. Там у его знакомой покупались на речке, позагорали и опять рванулись в Москву. Я опять же зайцем.
В Москве Толя Басангов купил себе билет в Элисту, а я снова как провожающий прошел в вагон. Толик предлагает лезть на верхнюю багажную полку. Полез, а там уже морячок замуровался тряпьем. Как мы двое уместились не понятно. Поезд двинулся. Через час мы спустились. А внизу уже идет сабантуй. Ехала горбатенькая женщина с мужем. Усадили за стол, там закусь и спирт. Горбатенькая женщина была медсестрой в больнице. Спиртом запаслась. Она держала мужа за счет спирта. К вечеру напоили и проводницу. Весело прошло время. На халяву проехал и столовался за счет горбатенькой женщины. Муж был отличный русский мужик. Сам провоцировал нас на выпивку, ну жена и доставала трехлитровую бутыль в тряпочной сумочке. Когда она ворчала: «Просохни, Вань». Муж отвечал просто: «Романтизму нет у тебя Клава».
Морячок пьяный где-то вышел. А мы с Толиком доехали до Ставрополя без приключений. Расстались как родные, с поцелуями с теткой и с ее мужем. Есть еще на Руси добрые, понятливые люди. Сейчас такое не пройдет, да и мы уже не те. Романтизму нет.
Уточняется плоть,
Испаряется пыл.
Годы вошли на медленный ужин.
И приятно подумать,
Что все-таки был
И кому-то бывал даже нужен.
И. Губерман.
«Изгой»
Когда я поступал во ВГИК, было за 500 абитуриентов на режиссерский факультет. Со многими познакомился. Встретил даже односельчанина из Сибири Володю Куценко. Мария Омшанова, наша сельчанка, знала его. Она сейчас живет в Элисте. Потом он остался в Москве. Женился. Когда писали режиссерский сценарий я оказался за одним столом с москвичем Адольфом Блатом. Он поступал уже в третий или четвертый раз. «Как ты легко проскакиваешь», – недоумевал Адольф. Он так и не поступил. Ушел в другие структуры, далекие от кино и успокоился. Так этот Адольф постоянно мне твердил: «Понимаешь, я еврей, да еще имя Адольф, да такая фамилия – Блат. Ужас! Ну, какой нормальный профессор меня примет на свой курс. Я уже и к русским, и к евреям пробивался на курс. Не фартит!». А парень он был умный, толковый, но бесшабашный. От еврея такого не ожидал. Возле ВГИКа стоит милиционер. Адольф подходит и спрашивает, где мол, ВГИК. Милиционер показывает. Адольф не унимается: «А Гуманитарный университет молодежи, т.е. ГУМ где находится?». Милиционер долго думает и указывает в другую сторону. Адольф опять: «А где находится…». Милиционер не выдерживает и басит: «Тебе ВГИК нужен или ГУМ?». Адольф мямлит: «Да мне в туалет нужно».
Как-то во ВГИКе показывали в учебном театре студенческий спектакль режиссерского факультета Зигфрида Кюна «Карьера Артура УИ» Брехта. УИ (Гитлера) играл Николай Губенко. Впоследствии актер, режиссер. Сели. В зале мэтры кино Э.Гарин, Л.Кулешов, Ю.Райзман и студенты. Только спектакль начался, Адольф Блат заерзал, стал оглядываться по залу. Зрителей много. Можно и покуражиться. Червячок зашевелился в мозгу. На сцену выбежал Николай Губенко в роли УИ (Гитлера). Блат Адольф вдруг заорал на весь зал: «Гитлер капут!». Студенты грохнули. Профессора заворчали. Кто-то крикнул: «Выведите из зала хулигана!». Адольф вышел. Мне стыдно, и я углубился в кресло. Я же сидел с ним рядом. На следующий день я у него спросил: «Зачем тебе нарываться, ты же поступаешь?». Он отвечает: «А меня они все равно не примут. Я изгой. Я еврей. Да еще Адольф, да еще Блат». «Ты зря комплексуешь», – говорю ему. Он как взорвался: «Ты что меня не понимаешь? Мы уже три дня с тобой знакомы, а ты мне голову морочишь! Это я им в пику! Это мой протест!». «Какой же это протест? Ты же вызываешь к себе неприятие», – не сдаюсь я. «Ты понимаешь, Борис, я изгой. И я как Спартак, раб, не сдаюсь», – громко объяснялся Адольф на улице.
Прохожие оглядывались на странного субъекта. Это было в 1963 году. Публика была не такая. До гласности еще далеко. А как выпьет пива – туши лампу. Однажды в кафе он стал бить себя в грудь и громко говорить: «Да, я Адольф, но не Гитлер! Я гуманист, я интернационалист. А эти гавенные коммунисты трусы!». Я выскочил из кафе, как будто за мной гонится милиционер. А Блат Адольф вышел из кафе и смеется: «Что? Тоже струсил? Вот, вот! Все вы конформисты! Не так надо жить!». Я ему зло: «Слушай, ну меру надо знать! Что ты этим докажешь и кому? Пусть народ привыкает к свободе слова», – продолжал Адольф. «Ты что всех москвичей 10 миллионов будешь приучать?!»– горячился я. «А тебя они не унижают?» – загадочно спросил Адольф. Я замолчал. Он был прав, и я его понимал. «Ты тоже изгой!» – и резко ушел.
В первый и последний раз встретил такого бесшабашного и не осторожного еврея.
ГЛАВА 9. ПЕРВЫЙ РАСКОЛ В КАЛМЫЦКОМ ТЕАТРЕ
«Тьмы низких истин мне дороже. Нас возвышающий обман» А. Пушкин
Гениально сказано великим поэтом.
Сейчас читателю больше по душе читать биографии, воспоминания, документы великих людей и простых смертных про белое и черное. Не лакированные, не причесанные воспоминания задним числом. Не такие идеальные, бескровные, бездушные герои. «Низкие истины» больше заражают и заряжают, и учат чему-то, чем «возвышающий нас обман».
Нет идеального человека и человечество не идеально. Не будет рая на земле, но и не надо жизнь превращать в ад. Все люди разные по характеру, воспитанию, образованию, мировоззрению… У кого-то чрезмерно завышенная самооценка, много тщеславия, много гордыни, ничем не обоснованное самомнение, самолюбие, а некоторые просто «зашиблены» своей гениальностью». Есть, правда, здравомыслящие и адекватные личности, но их единицы.
Книги о жизни и творчестве М. Плисецкой, Г. Вишневской, И. Смоктуновского, В. Золотухина, Л. Гурченко больше заражают и заряжают читателя. Мемуары и биографические книги стали не похожи на мемуарные произведения авторов ХΙХ и начало ХХ веков. Тогда писали приглаженные и благопристойные воспоминания. Сегодняшние авторы не стесняются, не скрывают свои минусы, «грешки». Пишут кто были враги, друзья, кто или коллективное письмецо-очернение накропали, сколько пил и с кем, сколько раз был женат и т. д.
Время такое. Все на продажу. Время эпатажа, пиара, бравады. Время диктует такой стиль, такой жанр, такой вид письма. Такие вот и «низкие истины» рождает дикий рыночный капитализм. И вообще с 1990 г. в России создалась атмосфера, в которой люди подчас считают возможным вести себя подло, гнусно, предательски. Этот тренд растекается по всей нашей жизни.
Я не хотел писать эту главу, но коль писать правду, ничего кроме правды, то и эти паскудные моменты жизни решил «рассекретить». С годами боль души, причиненные «мелкотравчатыми» соплеменниками, у которых перестроились кровообращение и дыхалка от обещаний «большой цели», тем более без причинно, не доказательно, не проходит, не исчезает.
«Низкие истины» (правда про подлость) более поучительны (хотя неприятны). Лучше «низкие истины», чем «возвышающий нас обман». Я хочу воспроизвести малую толику «дурной правды». У В. Шукшина есть рассказ «Дурная правда». Суть. Друг сказал другу, что жена его изменила ему. Друг сказал правду, но мог бы это не говорить. Это и есть «дурная правда» по Шукшину. Вот и я хочу воспроизвести «низкие истины», «дурную правду» из сценария театральной жизни. Пусть пришедшие на смену молодые люди не повторяли бы поступки действия и ошибки прошлых лет при движении «путь на верх».
Я воспроизвожу то, что было и ничего не выдумано. У меня много записных книжек, куда я как заядлый бюрократ, записывал: худсоветы, собрания, факты, поступки, предательства, и, естественно, положительные моменты жизни. И как бюрократ собирал разные приказы, глупые объявления, разные доносы стукачей и пр. пр. К сожалению, документальные факты, приказы и прочую «хренотень» я не могу полностью воспроизвести в книге. За каждую воспроизведенную фотографию, документа, приказа в книге, надо платить. Ещё, если издавать все документы выйдет целая книга. Это не Нюрнбергский процесс, где все было документально подтверждено. Там занималось государство, а я частное лицо и далеко даже не среднезажиточный житель, а так, непонятная каста. Кастрированный партией и правительством «бюджетник-пенсионер». А пенсия – дневной заработок депутата Госдумы, а может и меньше.
Но живу лучше, чем жил в Сибири. Электричество, газ, вода, телевизор, картошка, искусственные крабовые палочки, не дремлящее ЖКХ. А то, что иногда соплеменники ни за что потопчут, поутюжат, поунижают, то это, чтобы я бдительность не потерял и не дремал, как тот карась. Но до инфаркта не довели.
Ничто на земле не проходит бесследно. Стрессы и неприятности закаляют душу, но подкачивают организм. Когда человек сознательно, специально обидел тебя, то он хочет подняться над тобой, быть выше. А когда человек подговорил, подстроил так, что стало плохо другому это уже подлость другого масштаба. Подлость и предательство – что может быть тяжелее? Как бы ты не уговаривал себя, что время залечит раны, но всё равно невозможно заполнить выжженные места в душе.
Подлость и предательство некоторых соплеменников прошлись по мне, как каток по асфальту. Я был вначале удивлён неожиданностью, нахальством и вероломством заговорщиков. Меня предупреждали, что тучи сгущаются надо мной, собирают компромат и подписи, но я не внял предупреждениям наших «штирлицев», «абелей», «зорге». Какие подписи? Ну, соберут может собрание, укажут на мои промахи. В творчестве, в спектаклях не было изъянов, об этом не было речи. Тогда в конце 1992 года ещё оставалась какая-то частичка веры в порядочность людей. А в начале 1993 года эта вера испарилась, хотя многие подчеркивали две черты моего характера: доверчивость и отходчивость. Замечаю, что с годами доверчивость и отходчивость утрачиваются и становлюсь умнее, злее. Бойся данайцев…
А теперь по порядку.
Атмосфера 1991–1993 годов
В бурные 90-е годы ХХ века в политическом и социальном плане театральная жизнь тоже включилась в борьбу, но не за творчество, а за место под солнцем, за кресло, за звания, а многие по инерции, но не все театры и не все творческие люди. Что общего было у этих возмутителей спокойствия? Они выступали, якобы за творчество, прикрываясь высокопарными словами. Особенно усердствовали тщеславные, с завышенной самооценкой люди и примыкали к ним якобы обиженные ролями, званиями, деньгами. Демократию восприняли как вольницу. Театральная пугачевщина пугала своей нахрапистостью, оголтелым нахальством, цинизмом, подзаборной, скобарской этикой. Не хватало только вил и рогатин.
Началось с Москвы. Государственные театры лихорадило изнутри. Политический и социальный вирус заразил и творческий мир, стали разделяться творческие коллективы: союз кинематографистов, художников, композиторов, архитекторов. Эти союзы раскололись на прогрессистов и консерваторов, на демократов и коммунистов, на правых и левых. СССР раскололся, супердержава исчезла. Суверенитета бери сколько хочешь. Воровство (приватизация) тоже не лимитировано. Бардак, хаос, расхристанность, раздрай. Искали виноватых. Пошел по инстанциям конвейер кляуз, анонимок, петиций, ультиматумов и прочих бумажек. Благо гласность в стране. Задали тогда работу министерствам, отделам, секциям культуры.
Классический пример – случай с МХАТом. После долгой тяжбы эта театральная клетка, гордость российского искусства разделилась на два самостоятельных организма – на театр им. Чехова, в Камергерском под руководством О. Ефремова и им. Горького на улице Москвина во главе с Т. Дорониной.
Периферия тоже поднялась и стала делать телодвижения, но у каждого творческого организма была своя пластика, свой балет. В общем каждый по-своему, в зависимости от ума и скобарской этики. Кто-то ратовал якобы за творческий процесс, но реализовывал свои амбиции, свои тщеславные потуги, вовлекая в своё тёмное действо нейтральных, ошкуривали всех. Правда не везде и не все включались в авантюру тщеславных птимакбетов. Посредственность по инерции впадала в коалицию.
Сколько министерств, управлений культуры рассматривали, разбирали, так называемые письма обличения, письма предупреждения, письма очернения, как я называю отрыжку тех замшелых времён.
Накипь во все времена не может иначе. В ход идут все приёмы: клевета, очернение, подтасовка фактов, возвеличивание своей роли и прочее, прочее. Где-то решали позитивно, но в массе своей многие театры не обрели творческого покоя, потому что эта возня была борьбой не за идею, а преследование меркантильных целей. Театры расформировывались, потом снова объединялись. Когда прошла эйфория, судьбы многих поломались, многие ушли из искусства. Таков итог «деятельности» тех, которые считали себя, что они идут впереди прогресса.
Журнал «Театр», «Театральная жизнь» не раз писали об этом в то смутное, не только для театров, время. Театральная волна 90-х годов несла разрушительную силу. Потому что закваска была сомнительной. Вирус протеста был злокачественный.
Архангельский театр, в котором я когда-то работал тоже, не избежал периода брожения. Дошло до трагического случая. Прямо в театре, в знак протеста, повесился актер В. Козаков, он в бытность играл в моем спектакле. Хороший был человек и актёр. Совестливый и влюбленный в театр. Главный режиссёр Э. Симонян выступил в газете «Советская культура». Всю его тираду можно выразить в двух словах: враг не пройдет! Он оказался прав, но всё-таки чуть позже ушел сам. Через некоторое время его опять пригласили в театр, как писали мне коллеги. А. Э. Симонян был хороший человек и профессиональный режиссёр.
Директор Астраханского театра А. Кочетков, у которого я должен был ставить пьесу «72 небылицы», позвонил и сказал, что в театре две заслуженные артистки-склочницы организовали оппозицию и атмосфера не для гостей. «Подожди, я от них избавлюсь и тогда решим», – сказал он. И избавился от заслуженных артисток-склочниц России и от псевдоправдоискателей. Областное управление культуры «лишилось работы». Но это им было на руку. Не то что у нас в «банановой республике», как с издевкой говорят мне москвичи.
В национальных республиках «реорганизации» прошли более болезненно. Российским театрам легче – российских актеров в достатке. В национальных, владеющих родным языком наперечёт. Разделения в национальных театрах чревато последствиями и преступно. Теряются традиции, исчезает творческая атмосфера, уходят кадры с трудом, выученные на стороне.
Мотивы и причины в общем-то похожи, «реорганизации» в Калмыцком, Бурятском, Тувинском театрах качественно ничего не дали. Правда в каждом организме произошло по-разному, но итог один, одни «погибли» на поле брани, другие удалились в иные сферы.
В Бурятском взбунтовалась молодежь во главе с режиссером Цереном Бальжановым, чтобы съесть главного режиссера. Не получилось. И часть молодежи ушла из театра. Организовали новый организм, но вскоре распалась и эта ячейка. Часть позже вернулась в театр, часть разбежалась по разным углам. Вот результат «прогрессивных» идей. Запал неопытных, зарвавшихся людей хватило лишь на некоторое время. Амбиции истощились, корабль тщеславия дал течь. А после «бунта» в театре и разделения, и распада новой ячейки, бурятского режиссера Ц. Бальжанова министерство культуры Калмыкии пригласило к нам в роли главного режиссера. Это был уже второй бурят в роли главного режиссера. Там что кузница кадров? Чем мы иногда думаем?
Анатомия раскола. 1992 г.
В каждом творческом коллективе есть скрытые амбициозные, тщеславные молодые шакалята не гнушающиеся и падалью. И только подвернётся обстановка, шакалята сразу бросаются мертвой хваткой на наживу. А нажива для молодых самоуверенных, тщеславных шакалят это власть. Обстоятельства благоприятные. В стране, в театральных кругах раздрай. В России в 1990–1993 годах самые урожайные годы расколов в театрах.
Дошла очередь и до калмыцкого театра. Вирус брожения и дестабилизации проник и к нам. Обстоятельства, атмосфера в стране и в театре была тяжела для созидания. Ситуация создалась архисложная. Калмыцкий театр стал «на режим ремонта» в 1992 г. Это был первый «косметический» режим ремонта. Но ничего существенного сделано не было. Было очередное собрание по поводу положения в театре. Начался, как всегда, сыр-бор, пошли выступления. Здоровая часть коллектива выдвинула меня главным режиссером. Александр Сасыков сказал на собрании, что Шагаев успешно работает много лет. Это мне позже сказали доброхоты. А на собрании не был. Вечером сообщают, что я назначен главным режиссёром. В минкульте, видимо, судачили о моей кандидатуре и решили утвердить. Спустили приказ, без всяких бесед со мной. Видимо сочли большой честью для меня сообщить. Конечно, после 26 лет работы в театре я понимал ситуацию в коллективе. Не совсем же был дурак. Заметил, что небольшая часть была недовольна моим назначением и притаилась на время.
До меня менялись директора, главные режиссёры. Творческий и моральный климат, менялся как погода. И в довершение всего в 1993-м году театр поставили второй раз на «режим ремонта». Целых 10 лет мы работали в Малом зале. Русская труппа уже перешла в клуб «Строитель». До меня и. о. главного режиссёра 1 год был художник В. Ханташов, а потом и. о. главного режиссёра Б. Манджиев.
Как я уже говорил, начало 90-х годов было самым урожайным в театральных кругах страны на раздрай. И молодые, самоуверенные, ещё ничего не создавшие, начинают взъерошивать холки и шерсть. Оскалив зазубренные клычки молодые петушки и курочки распускают свои бесцветные, серые хвостики и начинают кукарекать, кудахтать, рычать на весь провинциальный театральный околоток. И весь свой пыл, и легкорастворимый интеллект направляют на того, кто мешает им войти во власть. Т.е. на меня.
До моего назначения уже шли репетиции «На острие копья» по мотивам эпоса «Джангар» режиссера Б.Манджиева. Мой спектакль «Клейменные годы» на гастроли в г. Черкесск директор В. Татнинов не берёт и меня как главного режиссёра. Нонсенс! Я спросил: почему? Директор ответил, что это его решение, согласованное с СТД. При чём тут СТД? В то время и в последующие годы не главный режиссёр почему-то председатель худсовета, а директор. Это только у нас такое было. Учредителю, министерству культуры задают вопросы почему решает директор и председатель общественной организации СТД, что везти на гастроли и почему не взяли в поездку главного режиссёра, меня? В министерстве просто отмахнулись и сказали: – Это, мол, ваше упущение, раньше надо было говорить. Министерство курирует, и они знали раскладку о гастролях. И не задали вопрос, почему не едет главный режиссёр?
Когда я вступил на пост главного режиссёра, очередной режиссёр Манджиев Б. уже репетировал спектакль «На острие копья» автора Б. Очирова. Кстати, начали репетицию 15 января 1990 г. и до 15 мая и плюс 15 дней в августе. Более пяти месяцев репетиций. Такой срок был впервые в практике театра. Естественно, сломался график выпусков других спектаклей. Но я не возражал. Только чтобы спокойно выпустили. Актеры были недовольны распределением ролей, инсценировкой. И на черновом прогоне перед отпуском, до юбилея «Джангара», был разговор постановочной группы, и все высказались, что мало эпического, не идентично эпосу в режиссёрском и актерском исполнении. Этот спектакль был не рядовой, а юбилейный. Автор инсценировки Б. Очиров и очередной режиссёр Б. Манджиев восприняли эти замечания, как выпад против них. И тогда автор, Б.Очиров, режиссёр, Б.Манджиев и председатель СТД, В.Яшкулов, стали устраивать мне обструкцию, как главному режиссёру. К премьере приехал учитель, Манджиева, главный режиссёр Моссовета П. Хомский, укрепил, подчистил, залатал спектакль «На острие копья». Началась эйфория. Козыри в их руках. Сам, мол, Павел Хомский ваял, не хухры-мухры и т.д.
А вот что пишет в газете «Советская Калмыкия» кандидат искусствоведения Лиджиев Николай в статье «Работа требует продолжения»: «Судите сами: постановщик спектакля – главный режиссер столичного театра Моссовета П.Холмский. Казалось бы, ему-то ничего не стоит дотянуть постановку нашего режиссера (Манджиева Б.) до уровня хотя бы российского театрального небосклона. Нам думается, что при более серьезном отношении очередного режиссера (Манджиев Б.) спектакль доставил бы нам большее удовлетворение. Субъективизм режиссера проявился в неправильном распределении ролей, в недоработке актерами текста, отсутствии хореографических номеров в постановке Эрдниева В., в оглушительном музыкальном оформлении композитора Чевского А., в несостоявшихся сценических боях в постановке Немировского А. (Москва) и т.д.
А где же конфликт спектакля? В чем он должен проявиться? Желание актеров высказать свой текст роли и тем обратить внимание зрителей, не дает возможности ощутить серьезность замысла постановщиков. Серьезный просчет не спасает ни блики света, ни звуковые эффекты, ни красивое оформление, ни своеобразные костюмы. Отсутствие положительных эмоций до самого конца спектакля оставляет зрителей в недоумении, то ли по традиции хлопать и кричать «браво», то ли уходить из зала. И чем дальше идет спектакль, тем больше убеждаешься в его сырости, недоработанности, в сценическом пафосе, повышенной эмоциональности, где рассудку, совести человека отводится чрезвычайно скромное место. Вперед в спектакле выходит не то, за что выступает эпос, а то, что он морально осуждает. К тому зрителей удивляет нечеткая дикция отдельных актеров, проглатывание целых фраз. Грешат этим Асанов Е., Лазарева Л., Гаданов Г. и др. Вмешательство главного режиссера Моссовета П. Холмского мало изменило изначальную структуру пьесы или инсценировки по эпосу «Джангар» и ученическую режиссуру Манджиева Б. Но помпы пиара, шумихи было много. Как же! Московская команда! Сам Холмский, композитор Чевский, мэтр по движению Немировский приехали!».
Спектакль «На острие копья» получился какой-то невнятный и по режиссёрской линии действительно напоминал ученическую работу. Герой спектакля Джангар (актер И.Уланов) был прозаический, приземленный, безголосый. Хотя было красочное оформление. Какое-то сказочное. После этого спектакля автор инсценировки, режиссёр, председатель СТД и примкнувший к ним директор создали новую силу. В общем вокруг спектакля «На острие копья» эта новая сила создала ещё один спектакль в жизни театра. И опять я оказался на острие копья этих заговорщиков.
Я понял, что председатель СТД В. Яшкулов, очередной режиссёр Б. Манджиев были уже в тандеме и к ним примкнул автор Б. Очиров, директор В. Татнинов. Стало понятно, что я в вакууме и все их поступки и действия будут идти против меня, а по касательной против работы театра. Я вынужден был сказать в устной форме замминистру минкульта Ользятиеву С. о тенденции в театре. Из устной беседы с замом я понял, что и министерство на их стороне. Раскладка сил уже была ясная, но я ещё верил в благоразумие этой группы и не предпринимал никаких шагов.
СТД при правлении В.Яшкулова
Председатель Союза театральных деятелей (СТД) Яшкулов В. и член правления очередной режиссёр Б. Манджиев уже в тандеме. И их «единомышленники» начали исподтишка торпедировать мою работу, т. е. по касательной мешали работе театра. Перед съездом калмыцкого СТД этот тандем вкупе с членами СТД выдвинули 26 актеров и техников на звания, дипломы и прочие награды, без согласования с главным режиссером. Директор был в курсе. Я же был в неведении. Считайте 26 выдвинутых на награды были уже их люди. Перед съездом председатель СТД В.Яшкулов объехал пенсионеров с цветами. Считайте и пенсионеры за СТД и за этот тандем. А 26 человек на звание это уже нонсенс! Такого в практике российского театра не было. В театре создали другой театр – ерничали острые языки.
А на съезде СТД, его председатель работу театра выдавал, как работу СТД. Перечислялось, что было поставлено, сколько и т. д. Председатель должен отчитываться, что сделал Союз. Т. е. какие были мероприятия в помощь театру, встречи, помощь членам СТД, командировки и т. д. На съезде члены СТД критически оценили работу правления, кроме московского члена СТД Вольфсона и части их людей. Была огульная защита правления СТД. Одним голосом больше переизбрали председателя Союза. Я-то знаю закулисную жизнь этих общественных организаций. Многие сознались и сказали, как было на самом деле.
В газете автор А. Ангиров тоже подверг критике работу СТД. После его статьи в газету написали опровержение оппозиционеры. Но газета не напечатала. Это статья у меня в архиве с подписями. Мне позже дала главный редактор газеты статью и другое письмо актера Б.Очирова, который обвинял меня, что я дружу с такими-то женщинами. Какой-то дурдом! Хорошо, что в газете сидят более умные соплеменники.
