ДАЙ БОГ, ЖИВЫМ УЗРЕТЬ ХРИСТА. Эссе о творчестве Евгения Евтушенко

Борис ЕФРЕМОВ

ДАЙ БОГ, ЖИВЫМ УЗРЕТЬ ХРИСТА…

Эссе о творчестве Евг. Евтушенко

1.

Не так давно в одной из телепередач то ли дочь, то ли жена Роберта Рождественского сказала, что в прославленной когорте «шестидесятников» никто в Бога не верил, все были убеждёнными атеистами. Только вряд ли это так. Перед уходом Роберт Иванович написал стихи о быстротечной земной жизни, а там строчки:

Да за что ж это, Господи?!

Быстро-то как…

У настоящих поэтов понапрасну слова не рождаются, и «Господи», написанное с заглавной буквы, немало значит. А потом – крестившийся в Париже Булат Окуджава. А стихотворение Евгения Евтушенко «Дай Бог!», ставшее песней? Впрочем, сегодня речь только о лидере того славного содружества литераторов. О лидере заслуженном. О лидере по воле Божьей.

97 лет назад Александр Блок, тщательно изучив творчество Пушкина, написал статью «Назначение поэта», в которой обозначил живые составляющие настоящей, высокой поэзии.

Первое

, с чего начинается творческий процесс, это ответственный выбор созвучной сердцу темы в сфере Божественных идей. Не просто идей, а Божественных (!), особо важных не только для поэта, но и для большинства людей.

Второе,

 – осмысление темы, духовный настрой, поиск начальных поэтических строк.

Третье,

 – создание произведения.

И четвёртое,

 – донесение его до читателей. Вот четыре живых составляющих творчества и, соответственно, обязанностей, долга литератора.

Все эти части, рабочие циклы, важны и незаменимы. Но главенствует надо всем (понятно, при наличии дара Небесного)

 выбор темы

. Если тема будет взята из сферы Божественной, будет соответствовать Христовой Истине, написана будет по высоким нравственным требованиям, то непременно появится произведение значимое, глубокое, талантливое, то есть созданное с непосредственной помощью Духа Святого. А если литератор, даже высоко одарённый Создателем, возьмёт тему из мусора (по определению Ахматовой), из земных страстей и сует, и тем более хромающих на предмет нравственности, то стихи или проза в число настоящих шедевров не попадут. Они, даже читаемые с наивысшим интересом, будут служить сатане, а не Богу, – не Истине, не духовному росту людей, нации, страны. Вот почему в этом эссе мы особое внимание уделим

знанию сочинителя Божественной Истины

, которая широко и глубоко постигается только при наличии чистой, душевной и осознанной веры в Бога, Христа, который сказал о Себе:

«Я есть путь и истина и жизнь»

.

Иными словами, мы будем говорить о поэзии высокой, по-настоящему талантливой и по-настоящему православной. Постараемся проследить путь Евгения Евтушенко, бесспорно, самого значимого поэта наших дней, от стихов по-светскому хороших до стихов отличных по-православному. Путь этот, сразу скажем, был не простым, извилистым, трудным. Но таким же была стезя и Александра Сергеевича Пушкина. И этим она особо дорога нам, русским. И этим же дорога нам творческая дорога Евтушенко. (Мы допускаем эту необычную параллель, это смелое сравнение, поскольку они, думается, имеют под собой незыблемое основание).

Когда Господь награждает кого-то из людей Своим даром, Он знает, кому его дать и в каком количестве, сможет ли избранный выполнить поставленную перед ним непростую задачу. Евгению Евтушенко талант был отпущен удивительно щедрый и значимый. Можно сказать – тройной. От отца генетически перешли к нему немалые способности мыслить и говорить стихами (отец был весьма неплохим поэтом); от матери – талант чувствовать и понимать гармонию, музыкальность, артистичность, пользоваться ими в поэтической работе (мать была пианисткой, певицей, тонким ценителем стихов); а Господь – наградил даром иметь таких родителей и уникальнейшим даром поэтическим: максимально доходчиво и душевно отражать не только свои переживания, но и всю (именно всю!) жизнь российскую и жизнь современного многогранного мира. Творец знал, что поэт, преодолев величайшие трудности советского режима, придёт к Его Истине, и даже до этого прихода, в совокупности своих сочинений, сумеет честно отразить российскую действительность, с её плюсами и минусами.

В пять лет, за четыре года до начала войны, когда сверстники, чуть постарше, играли в Чапаева и беляков, Женя написал поразительно провидческие стихи:

Я проснулся рано-рано

и стал думать, кем мне быть.

Захотел я стать пиратом,

грабить корабли.

Почему эти детские строчки стали пророческими – об этом чуть позже. А пока ещё пару примеров из «зелёной поры» Евтушенко.

Почему такая стужа?

Почему дышу с трудом?

Потому что тётя Лужа

Стала толстым дядей Льдом. –

(Автору семь лет).

А вот четверостишие, написанное в конце войны:

На войне не надо плакать.

На войне во все века

так черства у хлеба мякоть,

а земля могил мягка.

Тут прямо-таки главные направления в его будущем, густом, как августовское небо, творчестве – откровения о себе, точное, образное видение природы, боль за тяжелую судьбу русского народа.

Читатели не без основания удивляются ранней зрелости поэта. А, вообще-то, удивляться нечему. Могучие таланты требуют быстрого, раннего вызревания. Пушкин, Лермонтов, Есенин… Евтушенко, думается, можно уверенно причислить к российскому поэтическому созвездию. Уже только за одно это юношеское прозрение послевоенной жизни России, сложного взаимопроникновения молодых и пожилых лет, стремление к полёту души, даже если земная суета не даёт подняться в небо.

Стоял вагон, видавший виды,

где шлаком выложен откос.

До буферов травой обвитый,

он по колёса в землю врос.

Он домом стал. В нём люди жили.

Он долго был для них чужим.

Потом привыкли. Печь сложили,

чтоб в нём теплее было им.

Потом – обойные разводы.

Потом – герани на окне.

Потом расставили комоды.

Потом прикнопили к стене

Открытки с видами прибоев.

Хотели сделать, чтобы он

в геранях их и в их обоях

не вспоминал, что он – вагон.

Но память к нам неумолима,

и он не мог заснуть, когда

в огнях, свистках и клочьях дыма

летели мимо поезда.

Дыханье их его касалось.

Совсем был рядом их маршрут.

Они гудели, и казалось —

они с собой его берут.

Но сколько он ни тратил силы —

колёс не мог поднять своих.

Его земля за них схватила,

и лебеда вцепилась в них.

А были дни, когда сквозь чащи,

сквозь ветер, песни и огни

и он летел навстречу счастью,

шатая голосом плетни.

Теперь не ринуться куда-то.

Теперь он с места не сойдёт.

И неподвижность – как расплата

за молодой его полёт.

Представители нынешних поколений России, пожалуй, этот факт и не знают, как тысячи селян и горожан ревмя ревели в день смерти Сталина. Боялись сказать худое слово против гулаговского режима в стране, а если говорили, то еле слышным шёпотом. И вот на тебе (ещё одна черта нашего менталитета!) – чистыми, сердечными слезами провожали в невозвратный путь «вождя всех времён и народов». Как же! Кто доведёт до коммунизма? Кто спасёт от бед неминучих? – весь мир ополчился на нас, строителей «лучшей жизни». Плакали, жалели Иосифа Виссарионовича.

А молодой Евтушенко, отмечая эту невероятную любовь, сумел увидеть в уходе генералиссимуса такое, о чём говорить в то время было не принято и совсем не безопасно.

На этой Трубной, пенящейся, страшной,

где стиснули людей грузовики,

за жизнь дрались, как будто в рукопашной,

и под ногами гибли старики.

Хрустели позвонки под каблуками.

Прозрачный сквер лежал от нас правей,

и на дыханье, ставшем облаками,

качались тени мартовских ветвей.

Напраслиной вождя не обессудим,

но суд произошёл в день похорон,

когда шли люди к Сталину

по людям

,

а их

учил идти по людям

 – он.

Стихи были написаны в день похорон, 13 марта 1953 года. Но удивляет не эта поэтически отточенная оперативность. А то, что поэту-юноше удалось проникнуть в глубинную суть происшедшего. Ведь Евгений Евтушенко, как почти все тогда, не знал Божественной Истины, откровенно не верил в Бога, мечтал о коммунизме, «светлом будущем». Какое же чудо озарило беспокойный ум его, горячее молодое сердце? Постараемся ответить на этот вопрос в следующей главе.

2.

Легенду о Евтушенко-безбожнике создал не кто-то иной, а он сам. В начале своего сочинительства Женя (тогда его по-другому и не звали) опубликовал удивительно яркое, поразительно сильное по технической завершённости и завидной по тем временам идейности стихотворение, начинавшееся так:

Пусть это выглядит дерзко,

но, в горн упоённо трубя,

я с самого раннего детства

считал коммунистом себя.

У наших костров негаснущих

с волненьем, навек дорогим,

мы в пионерских галстучках

пели партийный гимн…

По какой-то неведомой нам причине поэт не включил эти стихи в девятитомное, полное собрание поэтических произведений. А напрасно! Как всё здесь точно и жизненно верно, искренне. Почти все тогдашние мальчишки и девчонки пели у пионерских костров песни революции и горели желанием идти за торжество коммунизма и в огонь, и в воду.

Об этой своей святой верности юношеским идеалам Евтушенко за свою долгую жизнь повторит не раз, правда, в более зрелом возрасте уже с другим, трагическим акцентом, но до той поры надо было ещё дожить, многое пересмотреть в мировоззрении. А в начале пути, и чуть позднее, поэт пел, действительно, «упоённо»:

Лучшие из поколения,

цвести вам – не увядать!

Вашего покорения

Бедам не увидать.

Разные будут случаи —

будьте сильны и дружны.

Вы ведь на то и лучшие —

выстоять вы должны.

Петь вам, от солнца жмуриться,

но будут и беды и боль…

Благословите на мужество,

благословите на бой!

Возьмите меня в наступление —

не упрекнёте ни в чём.

Лучшие из поколения,

возьмите меня трубачом.

Я буду трубить наступление,

ни нотой не изменю,

а если не хватит дыхания,

трубу на винтовку сменю.

Пускай, если даже погибну,

не сделав почти ничего,

строгие ваши губы

коснутся лба моего.

И здесь какое дивное пророчество случилось (к пророчеству первых виршей Жени мы ещё вернёмся)! Поэт обращается как бы к самым стойким борцам за коммунистические идеи; уже тогда он видел, как эти идеи извращаются в жизни и не мог не говорить в стихах о горячем отрицании этих извращений. Он уже тогда начал понимать, что хорошо для нашего народа, а что плохо. Для всего народа и для каждого простого русского в отдельности.

Казалось бы, такое раннее понимание в годы мощного партийного диктата в стране было невозможно. И оно было невозможно для многих. Но Евтушенко не был из числа многих, он был из числа призванных, из числа освящённых большим поэтическим талантом, из числа наделённых особой совестью – не побоимся сказать даже так: совестью гениев России – Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Бунина, Есенина.

Именно эта совесть, вложенная Богом во всех людей, а с особой действенностью в людей избранных, до поры до времени является

заменителем незнания истин Хри