В первый раз я умру понарошку —
Расфаршируюсь, аккуратно нарезанный,
Под колёсами первой по счёту тележки пригородной,
Непригодной ни на что электрички,
Медленной, как твой обычный приглашающий жест.
И я влезаю в эту постель,
Ограничив до недоступности
Количество
Незанятых
Мест.
Свободных.
Второй и последний будет выглядеть так:
Я через силу иду, мои ноги подкошены,
Прохожие отчаянно брезгуют —
В бездну их, воинственных или мирных,
Сжимающих яйца в руках или мнущих опухшие личики.
Такие же, как моё после нескольких точных ударов.
И я взберусь по лестнице и влезу в постель,
Ограничив обзор
Выдыхаемым
Изо рта
Паром.
Холодным.
Буду потеть,
Выгну спину,
Чтоб руками схватить и вытягивать из-под себя
Солёную насквозь простынь,
Пропитанную забытым именем —
Одним из —
Поверх этого всё равно я
И все мои сказочки, все утайки и правды,
Всё то дерьмо, что вылазило,
Пока я хватался за спинку кровати и падал.
И плакал.
Вытянув простынь, я ей закрываю лицо,
Целуюсь с тобой, и с тобой, и с тобой —
С вами со всеми —
Взасос,
С удушением,
С языком,
С волосами во рту и с пальцами во влажной вагине..
Я прекращу,
Как только почувствую вязкую кровь под ними.
Хватит.
Я лежу и выламываю
Одну из длинных ножек кровати.
Вцепился замёрзшими пальцами,
Огрубевшими и уставшими,
Тонкими, почти карандашными..
Поддалась.
Подношу к простыне – там, где рот,
И губами чувствую саморезы.
Я тебя помню.
Матрас подо мной собирается комьями,
Когда я решаю стянуть рубашку, штаны, трусы и сомнения —
Последнее и единственное, в чём я мог спрятаться и переждать
Что угодно.
Бессмысленно быть горячим,
Когда вокруг давно всё холодное.
Раздевался и падал.
И плакал.
Я готов.
Я по-прежнему вдыхаю простынь,
Вожу по ней языком, потому что не чувствую носом.
Закрываю глаза – или их закрывает струящийся пот —
И на вдохе вспарываю живот.
Бью себя по лицу этой ножкой кроватной,
По вискам,
По коротким вздыбившимся волоскам
На плечах,
Над бровями,
В паховой впадине —
Сколько смогу, пока не останется ни сил,
Ни памяти.
Пока не выльется весь контроль —
Твой надо мной и мой над собой.
Последним осмысленным взмахом я продырявлю язык —
Полный крови,
Полный воспоминаний,
Полный вспышек секса и оставшимися от него брызг.
Всплеск.
Лунный диск в зенит уже влез,
Или пасмурный зимний день выглядит так,
Или любой другой из любого времени года,
Из любого времени для или ночи —
Безразлично.
Я ко времени больше не приколочен.
Если кто-то придёт,
Если кто-то соприкоснётся руками,
Губами,
Увядающей грудью с моей головой —
Из тех, с кем я взасос, до удушья и до пальцев в вагине —
То поймут,
Что я помню всех до одной,
До "одной из", а другое неверно и надумано зря в одиночестве,
В ту последнюю каплю в винном бокале,
Когда исчезает контроль —
Ваш надо мной и мой над собой.
Ноль.
Или ноль.
Или два ноля,
Три,
Закольцованная овальность,
Напоминающая обо всём, —
О тебе и о нём.
Жаль, что уже ничего не осталось,
Кроме кольца.
Кольцо – это та самая малость,
Которая обезличивает нули,
Обналичивает улыбки – так что потише ори;
Потише, поглаже.
Помнишь, когда ты в последний раз была напомажена?
Я – точно нет.
На той наволочке фиолет грязно выцвел,
Если он вообще когда-то имел собственный цвет.
Её окрашивали спящие на поверхности лица;
Кто из нас на ней спал? Я – точно нет.
Ноль.
Или ноль.
Или два ноля,
Двадцать два,
Полый взгляд
Или полный пологого —
Грань —
Водопада,
С вершины которого,
Напрягая слух и очерчивая овал,
Разносится опьяняющая бравада:
"Знаю всё и умею всё!"
Через сколько дней —
Протекает грань —
Станет это не так уж важно,
Станет это не так уж и надо?
На той наволочке фиолет побелел и поблёк,
Если он вообще отображал цвет спелых слив из летнего сада.
Её окрашивал мой незаживающий кровоподтёк;
Ты обязательно отсосёшь, когда это станет не так уж и надо.
Ноль.
Или ноль.
Или два ноля,
Семь,
Обступили —
Я в страхе перед ними присел,
Левой рукой – на колено,
Правой – щупаю пульс на артерии;
Когда ты последний раз была в кафетерии?
Дерьмо!
Стулья из пластика в жару никуда не годятся.
Чьи-то грубые пальцы —
Не свои, не твои —
Я на ощупь их чувствую,
Там, где проходит нитка
Уставшей
Сердечной вены.
На той наволочке фиолет истлел,
Если он вообще когда-нибудь был главной темой.
Её окрашивали глаза тех, кто на неё смотрел;
Так на чьи пальцы падает снег из уставшей сердечной вены?
Ноль.
Или ноль.
Или два ноля,
Или два с половиной —
Другая дуга
Встанет на место твоего разбитого глаза,
На место нижнего века;
Теперь ты можешь убрать обрывки ленты кассового чека.
Когда в последний раз
Ты надевала свой кастет?
Или кулак в бескостной ярости
Бил наугад, на отзвук голоса из моей глотки?
Кольцо, кастет.
Ты помнишь, каким последним был последний раз?
Я – точно нет.
На той наволочке фиолет напрочь выстиран,
Если он когда-то вообще назывался так – фиолет.
Её окрашивали своей слюной спящие хорошо и быстро;
Ты хорошо теперь спишь? Я – точно нет.
Взорвётся и озарит собой тьму кромешную
Вспомнит вечер в августе
Лодку в ручье
И женщину сгорбленную, безутешную
Безуспешную
Ошалело юную вчера и пятью зимами ранее
Постаревшую
Огрубевшую
Со спутанными и грязными
Мёртвыми
Сажевочёрными волосами
Заплетёнными в косу
Туго-накрепко
Насовсем
Чтобы с головной болью
Вышли наружу печали и памяти
Воспоминания и любови
Жир и масло, одряхлевшие мышцы
Зачерствевшая кожа на пальцах
Желчь и моча
Совесть
Беззубой улыбкой оскалилась —
Вспотевшая и довольная.
Взопревшая – до сальных пятен грубых сосков
В иллюзиях – алых
Упругих
Всегда в чьих-то пальцах и дешёвом шампанском
Кавказском
Лучше, чем у других и у многих
Твёрдые пятки и мозольный соскоб
Трещины и проклятия
Собрать вещи и разорвать на хер их
Сложить время и постоянный дом
В воскресенье
В грозу
Ливень
Шторм.
Посмеётся и не посмеет встать
Уронив себя
Распластав
Расхохотавшись до приступа голода
Заржав как кобыла
Охомутанная
Оводом
Задев ногой с редкой жёсткой щетиной
Жестяные банки
Выстроенные пирамидой на полу без умысла
Без причины
Шмыгнув носом и втянув благовония
Закатив глаза
Закрыв руками лицо
Занавешены окна и закрыт холодильник
Тело вымыто
Ногти пострижены
Взбитые сливки оголодавший кот слижет
И попросит ещё
Осознание
Ступор
Агония.
Озарит и люто утопит
Возлюбит
Восхвалит и превознесёт
Обагрив своей кровью
И обездвижив умением
Удовлетворять
Даже под самой последней
Под действительно крайней плотью
Недолго
Скрыв посмертное отвращение
Отменяя поздние ужины и возвращения
Раскрывшись полностью слишком рано и многим
Окурив себя и оболгав
Обнажив и низвергнув
Крича и кончая
И запылав
Негасимо
Тлея и разлагаясь
Кто бы мог знать
Что ты окажешься прав.