Колокол

Ник оказался куда моложе, чем ожидал Тоби, но вид имел страшно изнуренный. Тоби, чье воображение уже нацелилось на Ника, немедля решил про себя, что он пьяница. Это вполне вписывалось в тот многозначительный разговор, который подслушал Тоби. Новая жизненная умудренность подсказывала Тоби, что пьяницы бывают самые разные. Бывают же симпатичные пьяницы. Ник, похоже, из их числа, и Тоби решил, что Ник ему должен понравиться. В тот же миг он увидел на столе бутылку с виски, что как бы подтверждало его догадки.

Ник с Майклом всё смотрели друг на друга. Майкл, похоже, так и не оправился от смущения.

– Я все же надеюсь, – сказал он, – что вам наскучило есть тут в одиночку. Хотелось бы хоть изредка видеть вас в доме, за трапезой.

Он изучающе пробежал глазами по столу. Объедки на дальнем краю выглядели отнюдь не аппетитно.

– Это ужин для Мерфи, – пояснил Ник, – я как раз собирался его покормить. Ну, песик, настал твой черед.

Он свалил еду с тарелки прямо на пол, на одну из газет. Прочие газеты явно служили той же цели. Мерфи отвлекся от сосредоточенного созерцания Тоби и с шумом навалился на еду.

– С миссис Марк случился бы припадок, доведись ей присутствовать при этой сцене, – проронил Майкл.

– Она критиканша, как и всякая женщина, – ответил Ник.

Смотреть друг другу в глаза им было явно тягостно.

– Кстати, она приготовила для Тоби комнату? – спросил Майкл.

– Чем-то она занималась наверху – наверно, как раз этим. Торчала здесь бессовестно долго, – ответил Ник. – Выпьем? – Он взялся за бутылку.

– Нет-нет, благодарю, пора идти. Я ведь пришел только устроить Тоби, – сказал Майкл.

– Тогда не надо, тогда идите…

Майкл медлил, глаза его блуждали по комнате. Чувствовалось, он понимает, что разговор не клеится.

– Ну как там моя сестрица, причислена к лику святых? – спросил Ник, которому, похоже, тоже хотелось оттянуть прощание.

– Она – прекрасно, очень счастлива, – ответил Майкл.

– Когда мне о ком-то говорят, что он, мол, счастлив, я знаю – это не так. Об истинно счастливых людях этого никогда не говорят. Как считаешь, а, Тоби?

Тоби нервно вздрогнул от неожиданного вопроса – он уже настроился на роль наблюдателя.

– Не знаю, – сказал он.

– Тоби не знает, – вздохнул Ник. – Возвратилась ли блудная жена?

– Миссис Гринфилд приехала, – ответил Майкл. – Ну, надеюсь чаще видеть вас в доме. Мне пора.

– Так верны слову…

– Приглядите тут за Тоби.

Ник рассмеялся, отчего вдруг сделался очень симпатичным, церемонно распахнул дверь перед Майклом. Неуклюже помахав рукой, тот скрылся в темноте.

– Нестойкий, – пробормотал ему вслед Ник. – Нестойкий, о господи!

Он обернулся к Тоби.

– Думаю, вам самое время отправиться в постель, молодой человек. Они наверняка наказали встать в умопомрачительную рань. Да и за один день повидать столько полоумных в вашем возрасте, должно быть, крайне утомительно.

– Да, я устал, – сказал Тоби. – Пойду-ка наверх.

Он твердо смотрел Нику в глаза, решив во что бы то ни стало не показать, что нервничает.

– Да-да, наверх, – протянул Ник. Он развернулся к Мерфи, который прикончил ужин и теперь стоял в раздумье. – Наверх! Ап! – скомандовал он псу. Мерфи мгновенно подскочил и прыгнул. Ник подхватил его и прижал к груди. Из-за плеча выглянули улыбающаяся пасть и лапки. – Великое дело собака, – заметил Ник. – Ее можно научить себя любить.

Он перегнулся через стол, ухватился за горлышко бутылки и медленно двинулся прочь из комнаты. Тоби вслед за ним. Ник, все еще в обнимку с собакой, тяжело поднялся по лестнице на маленькую площадку, на которую выходили три двери.

– Ванная, – кивнул Ник. – Тут моя комната, там ваша. Он толкнул дверь ногой и локтем включил свет.

Тоби увидел аккуратную чистенькую комнату, металлическую кровать с белым покрывалом, камышовые циновки на полу, белый крашеный комод, растворенное настежь окно. Едва они вошли, на них потянуло теплым, благоухающим цветами ночным воздухом.

– Хорошо тут, наверху, правда? – спросил Ник. Он зарылся лицом в собачью шерсть.

Смутившись, Тоби ответил:

– Спасибо большое. Мне тут будет прекрасно.

– Выпьем по маленькой? – предложил Ник. – Стаканчик виски пополам с водой на ночь, а?

– Я совсем не пью, спасибо большое, – отказался Тоби.

– Ну-ну… Надо бы научить… помогло бы от сквозняков церковных…

Он спустил Мерфи на пол. Пес начал скакать, дергать за штанину, просясь снова на руки.

– Вот что, оставлю-ка я Мерфи, – сказал Ник. – С одеялами тут туговато. Он хоть ноги согревает на рассвете. Что может быть лучше собаки в постели. Останешься здесь! – обратился он к Мерфи.

– Спасибо, – сказал Тоби. Он прекрасно обошелся бы и без Мерфи, от него уже с души воротит. – Все очень хорошо. – Он сел на кровать. Сил больше не было, смертельно хотелось остаться наконец одному.

Ник остановился в дверях, глянул на него.

– Прежде чем уйти, скажу кое-что забавное. Вас сюда подсадили следить за мной. – Он улыбнулся, опять став симпатичнее и моложе.

Тоби тоже улыбнулся, не зная, что ответить.

– Ну-ну – разве не все мы сторожа ближних своих? – сказал Ник. – Дверь не закрывайте, вдруг Мерфи захочется ночью выйти. Доброй ночи.

Ник скрылся за дверью, оставив ее открытой.

Тоби так за день вымотался, что вдаваться в изумленные размышления был не в силах. Он быстро сходил в ванную, вернулся и застал у кровати Мерфи. Обезьянья умная мордочка напряженно застыла, это смахивало на прелюдию атаки. Надо бы наладить с ним отношения, подумал Тоби и, примирительно протягивая руку, сказал:

– Мерфи, хороший песик…

Мерфи внял, задумчиво лизнул руку, глянув на Тоби из-под ресниц, чересчур длинных для пса. Тоби вспомнилось, что и у хозяина Мерфи ресницы чересчур длинные для мужчины.

Тоби посмотрел на полуоткрытую дверь. На площадке темно, в доме ни звука. Тоби хотелось бы помолиться. Он стал на колени, застенчиво кося глазом на дверь, но не мог собраться с мыслями. Он поднялся, пересек комнату. На притолоке был крючок. Тоби тихонько притворил дверь и накинул крючок. Тот вошел без звука. Вернувшись к кровати и став на колени, Тоби закрыл глаза. Вдруг что-то скрипнуло. Мерфи у двери начал скрестись в щелку тупыми когтями. Тоби вскочил и вновь отворил дверь, но пес и не думал выходить. Стоял, глядя на Тоби с раздражающей услужливостью, и, когда Тоби пошел и в третий раз стал на колени, подбежал, замер рядом с сосредоточенностью слабоумного и жарко задышал прямо в шею. Тоби сдался. Сил предпринять еще что-нибудь не было, он выключил свет и нырнул в постель, оставив дверь открытой. Он почувствовал шлепок, когда вспрыгнул Мерфи, и теплую тяжесть, навалившуюся ему на ноги. В полурастворенную дверь неторопливо струился через комнату густой, настоянный воздух. Спустя несколько минут мальчик и пес крепко спали.

Глава 5

Наступило утро. Вскоре после шести зазвонил колокол, но Дора знала, ее это не касается, это для тех, кто собирается к мессе. Пол встал рано не из набожности, а из желания поработать. Притворяясь спящей, Дора поглядывала, как он пишет за чертежным столом, который придвинул вплотную к окну. Комнату заливал бледный солнечный свет раннего летнего утра, и с постели ей видно было безоблачное, почти бесцветное небо, обещавшее еще один знойный день. Дора с огорчением вспомнила, что все летние платья остались в чемодане и придется ей снова облачаться в тяжеленный жакет и юбку.

Встала она, и то после неоднократных напоминаний Пола, только к завтраку – в половине восьмого. Трапезной общине служила большая комната на первом этаже меж двумя каменными лестницами, двери из нее выходили на площадку. Пищу в Имбере вкушали молча. За обедом и ужином кто-нибудь из общины читал вслух, за завтраком это было не принято. Дора была рада молчанию, оно избавляло от необходимости поддерживать разговор и давало возможность изъясняться жестами и улыбками, когда к ней тем же способом обращались – особенно миссис Марк или Джеймс. Она основательно подкрепилась чаем с тостами, поглядывая при этом через площадку, где уже припекало, на неистово сверкавшее на солнце озеро.

После завтрака миссис Марк пообещала Доре, что улучит до обеда часок и покажет ей дом и поместье. После десяти она зайдет за Дорой к ней в комнату. Пол, говоривший тем временем по телефону, вернулся с доброй вестью: чемодан нашелся, его вернут на станцию. В купе заметили Дорину оплошность. Шляпе от солнца, правда, найтись было не суждено. Дора пообещала сходить до обеда на станцию за чемоданом. Эта договоренность вполне устраивала Пола, и он тут же пошел в монастырь, чтобы продолжить работу. Миссис Марк, сказал он перед уходом, наверняка приведет к нему Дору, когда они будут совершать свой обход. Пол с утра был шелковый, и теперь Дора окончательно убедилась, что возвращению ее он безмерно рад. Доставив ему радость, она и сама разом простодушно обрадовалась, и от этого да от сиянья солнца и какой-то неукротимой жизненной силы прямо-таки развеселилась. Она нарвала в траве у озера полевых цветов и вернулась к себе в комнату – дожидаться прихода миссис Марк.

Оглядев комнату, Дора подумала: хорошо снова поселиться в уголке, который можно устроить, как твоей душе угодно. Эта пустая, безликая комната живо напомнила ей случайные комнатушки, в которых она жила в Лондоне, пока не встретила Пола, – однокомнатные квартирки в Бейсуотере, Пимлико, Ноттинг-Хилле, которые так приятно было украшать картинками, афишками и прочими довольно-таки идиотскими безделицами собственного изготовления, которые стоили буквально гроши.

Квартира Пола на Найтсбридже, которая поначалу ослепила Дору, потом казалась ей по сравнению с теми комнатушками безжизненной, как музей. Но на этой комнате в Имбере Пол еще не оставил своего отпечатка. Он сообщил Доре, что комнату следует каждый день подметать, и переложил эту обязанность на нее. Дора еще раньше приметила на площадке закуток с вениками и совками и старательно подмела комнату. Накрыла постели, сложила аккуратными стопками бумаги Пола. Собрала полевые цветы в ладный букетик, поставила его в стаканчик для зубной щетки, который взяла из ванной. Цветы были просто чудо. Что бы еще такое сделать в комнате, подумала Дора.

Тут в дверь постучали, и вошла миссис Марк. Дора, забывшись, вздрогнула.

– Простите, заставила вас ждать. Готовы к нашему походу? – спросила она.

– О да, конечно, – ответила Дора, схватила жакет и накинула его на плечи.

– Надеюсь, вы на меня не обидитесь, – промолвила миссис Марк. – Мы в доме цветов никогда не ставим. – Она с неодобрением смотрела на Дорин букетик. – У нас все предельно просто. Есть, знаете ли, свои маленькие строгости.

– О господи! – воскликнула, вся вспыхнув, Дора. – Я их сейчас же выброшу, я просто не знала.

– Не надо, – великодушно разрешила миссис Марк. – Эти можете оставить. Я на будущее говорю. Уверена, будет лучше, если вы станете наравне со всеми и подчинитесь правилам дома, не так ли? Это ведь не отель, и гости наши, надеемся, будут держаться нашего распорядка, да и им, думаю, это придется по душе.

– Да, конечно, – пробормотала Дора, все еще ужасно конфузясь, – простите меня.

– Видите ли, мы обычно не дозволяем украшать комнату по своему вкусу, – продолжала миссис Марк. – Стараемся во всем, где только можно, подражать монастырской жизни. Считаем вполне разумным такое ограничение – отказаться от столь явного самовыражения. В конце концов, не такая уж это и большая жертва, а?

– Да, действительно.

– Вы скоро освоитесь, – ободрила ее миссис Марк. – Надеюсь, вам тут понравится. Пол так у нас прижился – мы его все полюбили. Ну что, пойдем? А то у меня не так уж много времени.

Она первой вышла за дверь.

– Вы, верно, приблизительно представляете себе расположение дома, – начала объяснять миссис Марк. – Члены общины спят наверху, в этом крыле дома, там прежде были помещения для прислуги. Комнаты на вашем этаже в основном предназначены для гостей. Мы ведь, знаете ли, существуем как неофициальный гостевой дом при монастыре. В будущем надеемся расширить эту сферу деятельности. Сейчас же у нас полно комнат, которые мы и обставить толком не сумели. Другое крыло и вовсе пустует. Прямо под нами, на первом этаже, кухонные помещения – это с тыльной стороны дома, а с парадной – угловая комната, там наша главная контора. По центру, под балконом, как вы уже знаете, трапезная, а в крыльях, за портиком, есть по комнатке – они служат конторами Майклу и Джеймсу. В задней части дома историческая достопримечательность: Длинный зал, слава этого дома. Зал в два этажа высотой. Мы его используем как молельню.

Миссис Марк, пока рассказывала все это, вела Дору вначале коридором, затем мимо темного пролета черной лестницы, через коридор пошире, к громадной двери. Они вошли в молельню, только с противоположной алтарю стороны. При ярком свете дня, подумала Дора, зал имел вид еще более затрапезный и походил на декорации к любительскому спектаклю. В нем не было ни соринки, а он казался пыльным, будто сами стены пропитались этой пылью. Мешковина напоминала Доре о школе.

– Это, конечно, не настоящий храм, – сказала миссис Марк, не понижая голоса. – Дело в том, что он не освящен. Но тут можно помолиться. К мессе же мы ходим в монастырский храм, а кто хочет, может ходить туда и в другое время. По воскресеньям мы проводим здесь утреннюю службу, и кто-нибудь из членов общины читает проповедь.

Они вышли через противоположную дверь в каменный холл. Миссис Марк отворила дверь в гостиную. Современной обивки стулья со светлыми полированными подлокотниками стояли точно в круг, нелепо выделяясь на фоне темных панелей, которыми были обшиты стены.

– Это единственная комната, которую мы как следует обставили, – сказала миссис Марк. – Мы сходимся сюда в часы досуга, тут так уютно. Дубовых панелей, конечно, здесь первоначально не было, они появились лишь в конце XIX века, в ту пору это была курительная.

Они прошли на балкон и начали спускаться по правому крылу лестницы.

– Вот и центральная контора, – миссис Марк кивнула на окна большой угловой комнаты. – Увидите моего мужа, он там работает.

Дойдя до окна, они заглянули в светлую комнату. В ней стояли чертежные столы и стеллажи из сосновых досок, заполненные аккуратными стопками бумаг. Над одним из столов склонился Марк Стрэффорд.

– Он ведет счета, – пояснила миссис Марк. Какое-то время она наблюдала за ним с любопытством, в котором, как показалось Доре, не было и тени нежности. Миссис Марк не стала стучать в окошко, а скользнула мимо.

– Ну, теперь в монастырь, – сказала она, – и заглянем к Полу.

Поглядев на миссис Марк, когда та смотрела на мужа, и глядя на нее теперь, когда она, довольно-таки полная, прела в своем линялом, по-детски простеньком летнем платьице, Дора почувствовала первый проблеск симпатии и интереса и спросила:

– А чем вы с мужем занимались до того, как приехали сюда?

Дора, коли ее что-то интересовало, вопросы задавала не задумываясь.

– Можете считать меня ужасной занудой, – вздохнула миссис Марк, – но я должна вас упредить: мы здесь никогда не обсуждаем нашу прошлую жизнь. Это еще одно религиозное правило, которому мы стараемся следовать. Без сплетен. Ведь если вдуматься, люди редко когда расспрашивают друг друга о жизни из чистых побуждений, верно? Я на себе в этом убедилась. От праздного любопытства до злословия один шаг. Надеюсь, вы меня поймете. Повнимательнее на этих ступеньках, они заросли немного…

С террасы они повернули в сторону монастыря, спустились по когда-то гладким, а теперь изрезанным проросшей на них длинной жесткой травой каменным ступеням и двинулись по тропинке к дамбе. Дора, разозлившись, молчала.

Вода в озере была недвижима: посередине она искрилась бледной голубизной, а по краям окрасилась застывшими отражениями. Дора посмотрела вперед, на мощную каменную стену с завесой вязов изнутри. Над деревьями высилась монастырская башня. Теперь, при свете дня, Дора видела, что это прямоугольная нормандская башня, вдохновенное творение зодчего, без излишеств вроде башенок и амбразур. Башня была сложена из серовато-желтого камня, каждую сторону ее украшали два ряда парно расположенных сводчатых окон, окаймленных зигзагообразной, издали казавшейся жемчужным шитьем резьбой и разделенных каймой арочного плетения.

– Прекрасный образец нормандского зодчества, – заметила миссис Марк, проследив за Дориным взглядом.

Они спустились к дамбе. Та перехватывала озеро вереницей покатых арок из старого красного кирпича, побуревшего от времени. Каждая арка вместе со своим отражением образовывала темный эллипс. Дора заметила, что по центру дамба обвалилась и туда на сваях подставили деревянную секцию.

– Тут были большие волнения во время упразднения – упразднения монастырей, я имею в виду, – и эту часть проломили по приказу самих монахинь. Им это, однако, не помогло. Монастырь был сожжен почти дотла. После Реформации он пришел в запустение. Когда был построен Имбер-Корт, монастырь лежал в руинах и был одним из самых романтичных уголков в этих местах. Потом, в XIX веке, после оксфордского движения^[9] – вы понимаете, о чем я говорю, – обитель заняли англиканские бенедиктинцы – прежде-то монастырь был бенедиктинским – и перестроили ее в начале девятисотых годов. В ту же примерно пору они приобрели и рукописи, которые интересуют вашего мужа. Из старых построек сохранилось немногое – только трапезная, ворота, ну и, конечно, башня.

Они ступили на дамбу. Дора затрепетала от восторга.

– А мы подымемся на башню? – спросила она.

– Что вы, мы внутрь вообще не пойдем, – ответила миссис. Марк, несколько оторопев. – Это же закрытый женский монастырь. Никто туда не заходит, и никто оттуда не выходит.

Это сообщение ошеломило Дору. Она даже остановилась.

– Вы что же, хотите сказать, что они там заточены? – спросила она.

– Не заточены, моя милая, – рассмеялась миссис Марк. – Они там по доброй воле. Это же не тюрьма. Напротив, попасть туда очень трудно, только избранные удостаиваются этой чести. Они, как Мария в притче, избрали себе благую часть.

Дора с миссис Марк тронулись дальше.

– И что же – они никогда не выходят оттуда? – допытывалась Дора.

– Нет, – сказала миссис Марк. – Бенедиктинцы дают обет – всю жизнь провести в том монастыре, где дают первый обет послушания. Там они и умирают, там их и предают земле, на монастырском кладбище.

– Какой ужас! – воскликнула Дора.

– Тише теперь, пожалуйста, – понизила голос миссис Марк.

Они подходили к краю дамбы. Теперь Дора увидела, что высокая стена, которая, казалось, подымается прямо из озера, на самом деле отстоит от воды ярдов на пятьдесят. От берега разбегались две извилистые тропки, присыпанные галькой: одна вверх, к центральному входу – огромным, наглухо запертым деревянным воротам, а другая влево, вдоль монастырской стены.

– Эти врата, – вполголоса поясняла миссис Марк, – всегда на запоре. Они распахиваются только перед той, что принимает постриг. Это весьма впечатляющая церемония. Она происходит ранним утром. Кстати, через недельку-другую они тоже распахнутся. Доставят новый колокол, и его повезут этой дорогой, будто он принимает постриг.

Они свернули влево, на дорожку, которая вилась меж стеной и озером. Дора увидела длинное кирпичное строение с плоской крышей, уродливым наростом выпиравшее с наружной стороны стены.

– Не шедевр, конечно, но это строилось не для красоты, – сказала миссис Марк. – Здесь приемные, куда приглашают монахинь для бесед с мирскими людьми. А в конце есть часовня для приходящих, где и мы можем принимать участие в монастырской службе. Монастырский храм – это огромное здание, оно стоит прямо по другую сторону стены. Отсюда виден лишь краешек его черепичной крыши – вон там, за деревьями.

Через зеленую дверь с края здания они прошли внутрь. Перед ними открылся коридор со множеством дверей.

– Я вас проведу в одну из приемных, – сказала миссис Марк, переходя почти на шепот. – Не будем пока отвлекать вашего мужа. Он работает там, в самом конце.

Они отворили первую же дверь. Дора очутилась в маленькой квадратной комнатке, совершенно пустой – только два стула да блестящий линолеум на полу. Стулья были повернуты к противоположной от двери стене, вся ее верхняя часть была затянута большим марлевым экраном. Миссис Марк подалась вперед.

– Другая половина комнаты, – сказала она, – уже по ту сторону, в обители.

Она потянула марлевый экран за деревянную рамку, и тот отворился, словно дверца, оставляя за собой окошко, забранное металлическими прутьями с зазором дюймов в девять. С внутренней стороны к решетке вплотную прилегал второй марлевый экран, скрывавший другую половину комнаты.

– Вот видите, – сказала миссис Марк, – монахиня с той стороны отворяет экран, и можно через решетку разговаривать с ней.

Она вновь закрыла экран. Доре все это показалось невообразимо жутким.

– А вам не хотелось бы побеседовать с кем-нибудь из монахинь? – спросила миссис Марк. – Только настоятельница наверняка очень занята. Джеймс с Майклом и то видят ее лишь от случая к случаю. Но матушка Клер, уверена, будет рада повидать вас и поговорить.

От тревоги и негодования у Доры теснило грудь.

– Не думаю, что мне есть о чем говорить с монахинями, – сказала она, стараясь, чтобы в голосе не проскользнули агрессивные нотки.

– Ну, как знаете, – сказала миссис Марк. – Думаю, вам было бы полезно переговорить с ними. Монахини – народ мудрый, вы были бы поражены, как хорошо осведомлены они о мирских делах. Их не удивишь. Люди частенько приходят сюда – излить душу, избавиться от скверны.

– У меня нет проблем, которые мне хотелось бы обсуждать, – отрезала Дора.

Разговор на эту тему настроил ее враждебно: да уж лучше муки ада, чем дозволить монашке копаться в твоей душе. Они вышли в коридор.

– И все-таки подумайте, – сказала миссис Марк. – Может, с этой мыслью просто надо свыкнуться. А теперь зайдем к Полу. Он работает в последней приемной.

Миссис Марк постучалась и отворила дверь в комнату, похожую на первую, только в ней стоял еще большой стол, за которым работал Пол. Марлевый экран был закрыт.

Пол с Дорой обрадовались встрече. Пол так и сиял, глядя на жену из-за стола. Когда она заставала его за работой, он просто не помнил себя от радости, и Дору эта ребячливость умиляла. Ей приятно было видеть его погруженным в работу, она вмиг ощутила прилив гордости за него, вновь подпадая под очарование этого блистательного человека, столь превосходящего во всем и Марка Стрэффорда, и всех прочих здешних мрачных личностей. Дорина способность забывать и жить сегодняшним днем, которая чаще всего приводила к печальным последствиям, делала ее склонной к безотчетным порывам душевной щедрости. Она была начисто лишена памяти и оттого великодушна. И уж тем более она не была ни злопамятной, ни мстительной. Как только она вошла в комнату, она начисто забыла обо всех прошлых ссорах.

– Вот над этими рукописями я и работаю. – Пол говорил очень тихо. – Они очень ценные, и мне не разрешают выносить их отсюда. – Он перегнулся через стол и раскрыл несколько больших фолиантов в кожаных переплетах – так, чтобы Дора могла видеть густо и ярко изукрашенные страницы. – Это ранние хроники обители. Уникальные в своем роде. Вот так называемый картулярий – свод уставных правил и разного рода официальных документов. А вот знаменитая «Имберская псалтырь». Ты только глянь на эти замысловатые буквицы и бегущих по полям страниц животных! А так выглядел монастырь в 1400 году…

Дора увидела комплекс замковых зданий на фоне буйно зеленеющих деревьев и синего неба.

– Как-то не верится, что он был таким белоснежным. Это больше походит на Италию. Неужто все эти золотые штуки сохранились? Ой, а вот и старая башня.

– Шш! – зашептал Пол. – Да, это та самая башня. Изображение, конечно, весьма условное. Вот епископ, который основал обитель, он держит в руках макет монастыря. Отсюда можно почерпнуть более точные сведения о его устройстве. Современный монастырь соответствует расположению старого, хотя, конечно, в точности воспроизводить средневековые постройки здесь не пытались. Эта часть, как и башня, уцелела. Вот в этой старой «Книге свидетельств» можно посмотреть…

– Мы не должны отвлекать вас, – вступила в разговор миссис Марк. – Я еще хочу показать Доре храм, огород и заняться потом своими делами.

Пол огорчился.

– Завтра я тебе еще кое-что покажу, – сказал он и стиснул на прощание Доре руку.

Дора предпочла бы остаться, она скорчила Полу унылую гримасу за спиной удаляющейся миссис Марк. Она уже примерялась, как будет передразнивать эту даму, оставшись с Полом наедине. Вообще-то передразнивать Дора не умела, так что надо было заранее это репетировать. Остроты на чужой счет всегда были у нее вымученными. Плетясь за миссис Марк, она улыбалась про себя, ободренная тем, что отношения с Полом идут на лад.

Миссис Марк дошла до конца коридора и вошла в маленький вестибюль с двумя дверями, одна вела в сад, другая – в часовню. Миссис Марк отворила дверь в храм, пропустила Дору вперед, в кромешную тьму. Пока Дора силилась что-то увидеть, миссис Марк решительно плюхнулась рядом на колени. Постепенно Дора пригляделась и поняла, что находится в маленькой, словно коробочка, комнатке. Паркет тщательно натерт, на стенах какие-то литографии на религиозные сюжеты, скамейки, подушечки на полу. Удушливо пахло ладаном. В глубине комнаты виднелась решетка, прямо от пола и до потолка. В решетке была выпилена дверца, сейчас запертая. От решетки на несколько футов в глубь комнаты выдавалась низкая оградка; за прутьями на возвышении смутно угадывалась боковая сторона алтаря. С медной перекладины до полу свисали отдернутые в край белые занавеси. У алтаря теплился красный огонек. Могильной тишиной веяло из-за решетки.

– Это часовня для посетителей, – зашептала миссис Марк так тихо, что Дора еле слышала, что она говорит. – За решеткой центральный алтарь монастырского храма. Центрального нефа отсюда не видно. Потому мы и можем принимать участие в службах, что не видим монахинь, это ведь запрещено. Каждое утро, в семь, тут служат мессу, к которой допускаются и приходящие. Через дверцу сюда выходит священник причастить пришедшего. А когда причащаются монахини, занавеси задергивают изнутри и отделяют часовню от монастырского храма. Именно тут непосвященные, вроде нас, могут соприкоснуться с духовной жизнью монастыря.

Из храма, откуда-то издалека, донесся слабый шелест, потом звуки шагов.

– Там что, кто-то есть? – прошептала Дора.

– В храме всегда кто-то есть, – ответила миссис Марк. – Это место непрестанных молитв.

Дора чувствовала, что задыхается, она вдруг поняла, что испугалась, и начала пятиться к двери. От стойкого дурманящего духа ладана ужас заговорил в ее вековой протестантской крови. Миссис Марк припала на колено, осенила себя крестом, поднялась и пошла следом за Дорой. Минуту спустя они вышли на яркий солнечный свет. Колыхались на ветру высокие травы, переплетаясь у кромки воды с камышом, безмятежно блистало на солнце озеро. Привольный простор раскинулся под безоблачным небом. На склоне проглядывал Имбер-Корт, дымкой обозначились купы вязов. В близости той темной конуры и этого покоя было нечто невероятное. Дора с силой тряхнула головой.

– Сильно впечатляет, правда? – заметила миссис Марк. – Духовная жизнь тут удивительная. Невольно ощущаешь ее воздействие.

Они двинулись обратно через дамбу.

– Возьмем-ка по этой тропинке влево, – решила миссис Марк, – и срежем за домом путь к саду.

От дамбы тропинка побежала вдоль берега, затем вильнула вправо, в густой лес. Впереди засверкали теплицы. Когда Дора с миссис Марк свернули с берега в лес, их догнал по воде высокий звон ручного колокольчика.

Дору прорвало:

– Нет, подумать только, сидеть там взаперти! Ужас!

– Что верно, то верно, – сказала миссис Марк, – женщины эти держат себя в такой аскетической строгости, которая и вас, и меня повергла бы в ужас. Но как ошибаемся мы в отношении грешника – думая о нем лучше, чем он есть на самом деле, когда полагаем, будто страдания облагораживают его, так и заблуждаемся мы в отношении праведника – думая, что жертвы тяготят его так же, как тяготили бы нас. Тут, думаю, надо идти гуськом.

Миссис Марк первой ступила на узенькую тропку, еле видную в забившей ее высокой, блекло-желтой траве. По бокам клонились тяжелыми ветвями сливовые деревья, кладя им на плечи продолговатые, с матовым отливом плоды, которые едва держались на ножках. Дора никак не могла опомниться от увиденного и едва ковыляла на своих высоких каблуках, уставясь под ноги, и видела впереди лишь мелькавшие икры миссис Марк, хорошо развитые, блиставшие здоровьем, бронзовые от загара. Справа показался Имбер-Корт, тыльной своей стороной, отсюда вытянутой сплошным фасадом, в который тесно вжались колонны, обрамлявшие эффектные сводчатые окна Длинного зала. Дора с миссис Марк выбрались на открытое место, где трава была скошена и собрана в копны. Тропка кончилась, и Дорины каблуки проваливались теперь в колкую стерню.

– Отсюда и начинается огород, – сказала миссис Марк. – Он пока крохотный. Здесь, ближе к нам, прежде был цветник Имбер-Корта. Мы его разделали под грядки – салат, морковь, лук, лук-порей. Выше фруктовый сад Корта. Он обнесен оградой – вон она виднеется впереди. Там мы оставили все как было – яблони, груши, разная ягода. Было здесь несколько теплиц, мы еще подстроили, поновее конечно, – видите там, по левую руку. В них сейчас столько помидоров! Рядом с теплицами – вон там, из сетки, это курятник. Всего несколько птичек. Недавно мы подняли часть пастбища за рвом. Там у нас капуста, большой участок картофеля и брюссельская капуста. Мы беремся выращивать только те овощи, которые не требуют сложного ухода – приобретаем пока навыки. Осенью вспашем еще часть пастбища.

Они добрались до утоптанной дорожки меж застекленными теплицами, она вела к садовой ограде. В поле зрения показалось несколько человек. Чуть поодаль Джеймс Тейпер Пейс разъяснял Тоби, как нужно окучивать посадки. В одной из теплиц сновала какая-то фигура, похоже, это был Питер Топглас.

– Окучивать – занятие отнюдь не романтичное, – с видимым удовлетворением заметила миссис Марк. – Но для сада это нужно как воздух.

Навстречу по дорожке на них надвигался Пэтчуэй, он толкал перед собой тачку. Шляпа будто и не снималась у него с головы со вчерашнего вечера.

– Дождя, похоже, опять не будет, – сказала Пэтчуэю миссис Марк.

– Если не ливанет как следует, нам до осени и стрелки лука не видать.

Дора с миссис Марк посторонились, уступая ему дорогу.

– Он отвозит салат, – пояснила миссис Марк. – Какой славный, простой человек! Видите, там, справа, – это задворки конюшен. Говорят, их проектировал Кент^[10]. Лет пятьдесят назад они частью сгорели, но все еще очень хороши. На старинных гравюрах их частенько изображали. Несколько пустующих денников мы оборудовали под гараж и упаковочный сарай, там мы взвешиваем и фасуем овощи перед отправкой в Пенделкот и Сиренчестер. За этими работами поручено присматривать мне, а еще на меня возложены обязанности по дому и снабжению продуктами. Мы убеждены, что женщинам надо вернуться к своим исконным занятиям. Что толку в переменах ради перемен, правда? Будем очень рады, если и вы к нам присоединитесь. Надеюсь, вы умеете управляться с иголкой?