Read the book: «У края бездны», page 3

ТРИ МЕСЯЦА НАЗАД

1962 год. Дача Хрущёва на Черном море

Красное солнце склонилось к закату и зависло прямо над морем. На пустой берег лениво набегали золотистые волны.

– До чего красиво! – сказал Хрущёв, гуляя по пляжу со своим маршалом.

Малиновский снял фуражку и обернулся к красному зареву – даже море казалось багрово-красным. Его строгое лицо стало мягким, хотя минуту назад он докладывал генсеку о поставках оружия на Кубу через социалистическую Чехословакию.

– Я никогда не видел море таким, – признался командующий.

Как всегда, он был в форме, на груди – две звезды Героя и ряды цветных колодок. Маршал был невысокого роста, с крупным телом, как и у его друга, генсека СССР. Хрущёв же был в легком светлом костюме, с выпирающим животом, без галстука и в шляпе.

– Итак, Родион, что нам делать с Кубой? – спросил генсек. – Как ее уберечь от американцев, ведь Фидель Кастро у них словно заноза у слона в заднице.

– Это точно! – оба засмеялись. – Ты, Никита Сергеевич, всегда можешь подобрать точные словечки.

– Революция на Кубе – это огромный подарок для нас, коммунистов. Представляешь, под боком у сильной Америки – и вдруг коммунистический лагерь. Это бесит империалистов, ведь через Кубу идеи социализма могут проникнуть в другие страны – Мексику, Панаму, Венесуэлу. Именно Куба должна нам помочь осуществить революции в этих странах. Между прочим, Фидель уже сам готовит партизан для засылки в соседние страны, в Гватемалу, Бразилию, Колумбию… Представляешь, какая перспектива открывается перед нами! Торжество социализма, коммунизма на всем Американском континенте!

– Но Америка сильна, ядерных боеголовок у них в пятнадцать раз больше. Нам надо как-то догнать их.

– Я день и ночь только об этом и думаю. Экономика у нас еще слишком слаба, чтобы создать пять тысяч баллистических ракет. Но я уверен, что скоро наша промышленность пойдет в гору, и тогда мы покажем им «кузькину мать». А пока займемся Латинской Америкой, сделаем ее коммунистической. Вот тогда США будут нас бояться, а значит, и уважать. Лишь бы Куба выстояла, ведь дела у нее в экономике совсем плохи, а это ведет к недовольству народа. Дело в том, что когда кубинцы делали революцию, то не думали о социализме, да и коммунистов среди них были единицы. Народ просто хотел избавиться от диктатора Батисты. После захвата власти Кастро сначала подался к американцам, но президент Эйзенхауэр не принял Фиделя, назвав его очередным диктатором, ведь в Латинской Америке часто происходят перевороты. И вот тогда он пришел к нам. А когда Кастро объявил, что пойдет по пути социализма, это вызвало недовольство даже среди своих. Однако Фидель молодец, быстро расправился с недовольными. Теперь главная опасность для Кубы – это США. Фидель их сильно разозлил, отобрав у американских капиталистов кубинские заводы и фабрики.

– Мы должны создать там советскую военную базу. Главное, чтобы американцы не стали мешать нам.

– Пусть только попробуют, мы им покажем! Мы выиграли войну, разгромив Гитлера, и весь мир должен нас уважать.

– Я тоже так думаю. Если на Кубе появится мощная база и там будет находиться большой контингент наших войск, Америка подожмет хвост от страха. А если нападут, то им придется воевать с нашими солдатами – это уже война двух держав. Они этого не захотят.

– Мы так и сделаем. Другого пути спасти Кастро я не вижу. Он нужен нам как проводник идей социализма.

– Да, но это потребует больших расходов. Мы сами нуждаемся… А как кубинцы будут с нами расплачиваться?

– О чем ты говоришь! Они так бедны, что даже сам Фидель просит деньги взаймы у нашего посла. Без нас ему не удержаться у власти. Что-то стало прохладно, идем в корпус.

Генсек и маршал повернули к особняку с открытой верандой на море. У входа стояли два офицера в звании капитана и майора, которые разом отдали честь. Хрущёв и Малиновский молча поднялись на второй этаж и в коридоре разошлись по своим комнатам.

– Увидимся за ужином, – сказал генсек, – там и продолжим наш разговор.

Вскоре они снова встретились в пустой столовой. Хрущёв был в желтой пижаме, а маршал – всё в той же зеленой форме. Говорили о работе, вспомнили свою молодость, а на десерт Никита Сергеевич рассказал парочку неприличных анекдотов для веселого настроения.

После обильного застолья с водкой, слегка покачиваясь, Хрущёв вернулся в свою комнату. Хотя генсек давал себе слово, что на даче забудет о государственных делах, всё же так не получалось. Они привыкли работать сутками, а еще случались застолья у Сталина, продолжавшиеся до глубокой ночи. И всё это надо было выдержать не только ради должности – ради жизни… Сейчас страха давно уже не было, внутреннюю оппозицию он разгромил – в Политбюро только свои люди.

За полночь Хрущёв проснулся. В последнее время это часто случалось, все-таки через два года ему будет семьдесят. Сон пропал. Встал с кровати и, как был, в трусах и майке, подошел к окну и глянул на море. Светила луна, морская гладь приобрела стальной блеск.

Генсека опять охватила мысль о Кубе. Как убежденный коммунист, он не сомневался, что революция на Кубе – это первая ласточка социализма для всего Американского континента. Бедные люди избавятся от своих мучителей-капиталистов, отберут у них заводы и фабрики. Страной должны управлять рабочие и крестьяне. Вот, к примеру, он – сын шахтера, а управляет огромной страной. Задача социализма – чтобы не было богатых людей, и для этого в СССР отменили частную собственность. Теперь любое производство – в руках государства, кроме будок по ремонту обуви. Это случилось в 1917 году, когда коммунисты устроили переворот и захватили власть. В тот же год они отняли у богатых всё, вплоть до личных украшений и мебели. Вторая задача социализма – чтобы не было бедных. Вот с этим у них пока не всё получается, хотя у власти они уже сорок лет. Лишь руководители партии и высокое начальство живут в достатке. Тем не менее, Хрущёв, как истинный коммунист, верил, что именно он построит настоящий социализм, а лет через двадцать – и коммунизм. Это будет строй, когда советские люди смогут зайти в любой магазин и бесплатно взять всё, что им захочется – эпоха изобилия и отмены денег.

Размышляя о судьбе Кубы и глядя в даль Чёрного моря, он не забывал: на том берегу находится Турция. «А ведь там стоят пятнадцать нацеленных на советские города натовских ракет с ядерными боеголовками… А что, если мы сделаем то же самое на Кубе, под боком у Америки?» Такая мысль показалась ему заманчивой. «А что, если на Кубе установить ракеты с ядерным оружием, скажем, штук пятьдесят, и направить их на самые крупные города США? И самое главное – нам не нужно будет строить дорогие межконтинентальные ракеты, которые долетят до Америки, – тогда и среднего радиуса хватит. И нам не надо будет больше бояться этих проклятых капиталистов, они будут бояться нас. Это просто и гениально! – чуть не закричал Хрущёв. СССР и его генсека начнут уважать во всем мире. И тогда наши руки будут развязаны, и мы поможем коммунистам в других странах совершить революции. До чего же удачная мысль пришла в мою голову! – вырвалось у генсека, шагающего в одном нижнем белье по комнате. – И я останусь в истории одним из знаменитых политиков, таких как Маркс, как Ленин… Об этом нужно срочно поговорить с Родионом!»

Хрущёв кинулся к двери, и тут вспомнил, что прежде нужно одеться. Быстро натянув светлые брюки, он вышел в коридор, где у лестницы стоял дежурный офицер. Хрущёв подошел к двери маршала и громко постучался.

– Родион, открой, это Никита!

– Что случилось, Никита Сергеевич? – открывая дверь, взволнованно спросил Малиновский.

Он был в пижаме, глаза сонные – все-таки уже два ночи.

– Идем ко мне, есть разговор.

Следуя за хозяином Кремля, маршал всё думал: что же стряслось, неужели решил отправить его на пенсию? Этого он не боялся – это же не расстрел, как было при Сталине.

Когда вошли в гостиную, генсек указал ему рукой на стол, где стояла ваза с фруктами, а сам стал расхаживать по комнате, от волнения его маленькие глазки сверкали. Рассказывая о своей блестящей идее, он сильно жестикулировал, то грозя пальцем Америке, то сжимая кулаки, словно хватал за горло врага.

– Ну, что скажешь? – спросил Никита Сергеевич, остановившись с довольным лицом напротив Малиновского.

Маршал задумался. Хотя идея была опасной, но рискнуть можно было. Малиновский не стал возражать, тем более что генсек не любил, когда ему перечили.

– Интересная мысль, Никита. А как американцы отреагируют на это?

– Да пошли они в жопу, ты думаешь, я буду у них спрашивать? Вот что ты мне скажи: сможем ли мы тайно перебросить ракеты на Кубу? Так, чтобы об этом не узнали американцы? Мы им сюрприз устроим.

– Мы постараемся, и всё же надо мне со своими генералами посоветоваться. Но ведь американцы всё равно узнают о ракетах у себя под боком – там летают самолеты-разведчики.

– Пусть узнают, но позже, когда мы уже установим их. Я сам сообщу Кеннеди, но в ноябре – у меня визит в США, то есть на заседание ООН. Вот будет для них шок! – чуть не вскрикнул от радости генсек. – Разве это не гениально? Ну, скажи?

– Да, заодно и Кубу мы спасем.

– Я схвачу этого мальчишку Кеннеди за горло, – генсек, стоя посреди комнаты, показал руками, как именно. – Мы заставим американцев бояться нас!

На радостях Хрущёв раскрыл холодильник и достал бутылку водки и баночку рыбных консервов. Поставив всё это на стол, сказал:

– За эту идею следует выпить! – и разлил жидкость в хрустальные рюмки. В одну руку взял водку, а в другую – кильку на вилке. – Ну, давай, Родион, за успех этого грандиозного мероприятия.

После они еще выпили. Когда бутылка опустела, маршал сказал, что у него больная печень и больше пить он не может. Хрущёв отпустил его, сказав:

– Завтра мы летим в Москву, обсудим это дело с товарищами.

– А как твой отдых, ведь только приехали?

– Это подождет, разве ты не понял, что это мировая идея?

Когда Хрущёв остался один, он еще долго не мог успокоиться. Шагая по комнате, как это любил делать Ленин, генсек представил эту тайную операцию по доставке ракет на Кубу. Тем не менее Хрущёва беспокоила реакция США: а вдруг они устроят войну? Вряд ли, ведь тогда всему миру придет конец. «Я уверен: Кеннеди – слабак, и у него не хватит духа атаковать советские ракеты на Кубе. Да, будет сильный конфликт, но до войны дело не дойдет». По своей натуре Хрущёв был азартным игроком.

Сон совсем пропал. Хрущёв решил погулять по даче – подышать свежим воздухом и таким образом успокоиться.

Накинув синий халат, генсек вышел из здания. За ним, на расстоянии десяти метров, следовали два офицера. Кроме них, в кустах за елями дежурили снайперы. Вдоль аллеи горели круглые фонари. Никита Сергеевич был пьян, запах спиртного шлейфом тянулся за ним.

Хрущёв опустился на синюю скамейку с широкой спинкой и снял шляпу. Нежный ветерок обдувал его лицо и лысую голову, генсек перестал думать о Кубе. Вдруг на аллее из-за поворота возникла фигура – человек в черном костюме и шляпе, в руке – трость. Незнакомец направлялся к нему, и Хрущёв решил: судя по важному виду, это кто-то из членов правительства. Да посторонний и не смог бы проникнуть сюда. Когда мужчина приблизился, генсек разглядел его: лет пятидесяти, легкая седина уже коснулась пышной прически, похож на иностранца. Этого человека он видел впервые. «Коль его пустили сюда, значит, свой», – рассудил генсек.

Да и личная охрана, что стояла у пальмы, почему-то не подошла к нему, словно они не видели человека с тростью.

– Ты кто будешь? Я вижу тебя впервые.

– Никита Сергеевич, позвольте сначала присесть, – вежливо попросил тот.

– Ну, садись, – удивился Хрущёв.

Странный незнакомец учтиво поблагодарил. Хрущёв глядел на него с любопытством. «Что за чудак? С тростью ходит, как в старые времена».

– Я – профессор политологии, моя фамилия Берг.

– Немец, что ли? Или еврей? – спросил генсек.

– Вы очень проницательны: мои предки – из поволжских немцев России.

– Если б ты оказался евреем, то смешной анекдот рассказал бы. Ты как сюда попал? – насторожился генсек.

Берг льстиво улыбнулся и уклонился от ответа на вопрос:

– Я – Ваш поклонник и хотел бы написать книгу о Вас, как о замечательном политике. Вы творите мировую историю.

– О, как приятно слышать такое, хотя я и скромный человек! – сказал Хрущёв и совсем забыл, что так и не получил ответа на свой вопрос, лесть сделала свое дело.

А профессор продолжил:

– Особенно мне нравится, как Вы с глубоким убеждением, как истинный коммунист, соратник самого Ленина, поддерживаете Фиделя Кастро. А ведь Куба – это лишь начало социализма на всем американском континенте.

– Дорогой товарищ, как замечательно, что Вы понимаете меня, словно мои мысли читаете. А вот среди членов ЦК есть такие болваны, которые не могут понять это. Какой Вы умный!

– Всей душой я поддерживаю ваши идеи.

– Коль ты профессор, то в каком университете работаешь?

– Видите ли, я иностранец.

Генсек перестал улыбаться, взгляд его снова стал настороженным.

– Ты как тогда оказался тут? – он обернулся на свою охрану, стоящую в стороне, словно ничего не происходит.

– Я преподаю в Колумбийском университете, в США.

От таких слов Хрущёв отшатнулся. Однако Берг вмиг успокоил его:

– Хоть я и американец, но я коммунист и мечтаю, чтобы и у нас произошла такая же революция, как в России в 17-м году. И в этом деле социалистическая Куба должна помочь нам. В знак уважения к Вашей стране я даже выучил русский язык.

Такая речь тронула генсека, проникла в самое сердце, он забыл о социалистической бдительности по отношению к людям из мира капитализма.

– Вот моя рука дружбы, – с радостью воскликнул генсек и крепко пожал руку американскому коммунисту. – Верьте мне, что такой день наступит и для США, и в вашей стране не будет ни одного богача, ни одного эксплуататора рабочего класса.

– Я в это верю. Только прошу Вас, Никита Сергеевич, защитите Кубу любым путем. Мне думается, на этом острове нужно установить советское ядерное оружие. Только так можно спасти Кастро от США. К тому же Кеннеди – человек со слабым характером, сами понимаете – сын миллионера, любит сладкую жизнь. Ваши ракеты поставят американцев на колени, и испуганный Кеннеди станет Вас уважать. СССР будет супердержавой, повелевающей всем миром.

От таких слов Хрущёв в душе воскликнул: «Черт побери! Он будто мои мысли читает! Я думаю о том же! Берг лишь укрепил мою веру».

– Мой дорогой товарищ, какой ты замечательный человек, идем ко мне в комнату! Там выпьем за Кубу, за социализм во всем мире. Идем, не стесняйся, я – простой человек, хоть и глава такой великой страны.

– Извините, к сожалению, я не могу – у меня язва. В другой раз. Вы – великий политик, и для меня было честью беседовать с таким человеком. Мне пора, я должен принять мои лекарства, – и профессор зашагал по аллее, пока не скрылся из виду за поворотом.

Берг удалился, оставив о себе самое приятное впечатление. Хрущёв сожалел, что этот необычный профессор так спешно ушел, а ведь им вдвоем было о чем поговорить. «Этот ученый, видимо, читал в газетах все мои выступления. Вот откуда так хорошо знает мои мысли, хоть и иностранец. Но коль у него язва, то нельзя его задерживать, а то может открыться кровотечение». Эта болезнь была знакома генсеку не понаслышке – несколько его соратников умерли от нее, а причиной тому – водка и жирная пища.

В хорошем настроении, улыбаясь себе, Хрущёв вернулся в комнату и лег спать. Этот Берг придал ему уверенности, что на Кубу следует отправить ракеты.

КТО ЭТО?

Утром за завтраком с маршалом Малиновским генсек вспомнил о таинственном профессоре Берге. Доев свою яичницу с сосисками, он предложил другу выпить еще по рюмке армянского коньяка. Как говорят русские, «на посошок» – для настроения. Затем Хрущёв подозвал официантку и попросил:

– Люся, позови-ка сюда начальника охраны!

Через минуту мужчина лет сорока в темном костюме стоял пред ним, вытянувшись в струнку.

– Слушай, Володя, вчера ночью я имел беседу с одним очень приятным профессором, в парке, на скамейке рядом с фонтанчиком. Его фамилия Берг – найди его. Я хочу продолжить наш разговор, он очень умный человек. И что странно, его пустили на госдачу без моего разрешения, видимо, приняли за члена правительства, – и Хрущёв рассмеялся.

Хотя генсек был в хорошем настроении, главный охранник сильно побледнел от волнения и, с трудом выдавив из себя «Я сейчас же разберусь», стремительно зашагал прочь.

Удивленный маршал спросил:

– Кто такой этот Берг?

– Сам толком не знаю, но профессор политологии, очень знающий человек. Должно быть, его пригласили в страну по линии МИДа.

О том, что Берг – американец, хоть и коммунист, генсек не стал распространяться. Товарищи могут не понять его: нехорошо общаться с американцем, да еще среди ночи. Это подозрительно! Однако Хрущёву очень хотелось еще раз побеседовать с этим гостем.

Когда генсек поднялся наверх и стал укладывать свои вещи в чемоданчик, постучавшись, вошел Володя, начальник охраны. Он выглядел растерянным. Из его доклада следовало, что вчера ночью на дачу никого не пускали, кроме завхоза, который привез с базара свежие овощи и фрукты.

– Как же так? – удивился генсек. – Ведь двое твоих людей, Коля и Женя, были со мной и видели, как я беседовал с ним, сидя на скамейке.

– Извините, Никита Сергеевич, это невозможно. Они не подпустили бы этого человека к вам.

– По-твоему, я выдумал всё это?

– Что Вы, я не это хотел сказать…

– Ну-ка, позови сюда этих охранников.

Через минуту оба офицера стояли рядом со своим начальником, и один из них, заикаясь, произнес:

– Никита Сергеевич, мы не видели того человека в черном костюме. На скамейке Вы сидели один, и никто к вам не подходил.

– Тогда я с кем беседовал?

– Извините, но, кажется, Вы говорили сами с собой, – сказал второй охранник.

– По-вашему что, я рехнулся? Из ума выжил? – сказал генсек, перестав собирать чемодан.

– Никак нет, товарищ Генеральный секретарь. У нас и в мыслях не было такого… я клянусь…

– Ладно, идите, у меня есть дела куда важнее – мирового уровня. Просто мне хотелось бы еще раз встретиться с этим профессором.

Когда охранники вышли в коридор, один из них тихо сказал своему начальнику:

– Товарищ полковник, вчера ночью, когда генсек сидел на скамейке, от него шел сильный запах водки…

Второй охранник добавил:

– Сидя на скамейке, Никита Сергеевич беседовал сам с собой.

Полковник задумался на мгновение и произнес:

– Об этом никому, поняли меня?

МОСКВА

Когда самолет Хрущёва приземлился в московском аэропорту, члены правительства уже ждали своего хозяина. Шел дождь, хмурые тяжелые тучи нависли над городом. Все члены Политбюро были одеты в темные плащи и шляпы, с зонтами в руках. Чтобы встретить генсека, явился даже Суслов, прямо из больничной палаты. Довольный Хрущёв подошел к ним и каждому пожал руку. Все интересовались: «Никита Сергеевич, надеемся, Вы хорошо отдохнули, набрались сил?»

– Отдыхать – не работать. Всё было хорошо, только женщин там не хватало, – посмеиваясь, шутил генсек.

– А Вы бы намекнули, и мы отправили бы из Москвы самых лучших, – в том же духе пошутил Брежнев.

Опять все дружно захохотали. И тут генсек добавил:

– Я вижу, ты у нас, Леня, специалист по таким делам, не зря о твоих бабах шепчутся товарищи.

И опять всех охватил смех. Но Хрущёв быстро утихомирил их:

– Ну, хватит, а то вся Москва будет болтать обо мне нехорошие вещи. Наш народ простой, могут поверить, что Хрущёв увлекается такими делами.

Товарищи расселись по черным машинам, и длинный кортеж тронулся. У входа в Кремль, над которым возвышалась Спасская башня со шпилем и красной звездой, в ряд выстроились молодые офицеры, отдавая честь. Когда Хрущёв вошел в приемную, две пожилые секретарши вмиг поднялись и радостно приветствовали генсека.

– Ну как, девочки, – веселым голосом спросил он, – не скучали без меня?

– Ну как же без Вас, – ответили хором, – ждали каждый день!

– Я тоже заскучал и решил приехать пораньше. Впереди нас ждут большие дела!

Генсек прошел в кабинет. За ним последовали Брежнев, Микоян, Малиновский и Громыко, Игнатьев, Козлов и другие члены Политбюро. Товарищи устроились за длинным столом, Хрущёв сел во главе. Без всяких предисловий генсек начал:

– Вот зачем я вас собрал: вчера в голову пришла такая умная мысль, что до сих пор не могу прийти в себя. Наше совещание очень секретное – никаких записей, протоколов. У меня есть план, как защитить Кубу от Америки, от этих проклятых империалистов. Мы установим у товарища Кастро ракеты с мощными ядерными зарядами, то есть подбросим им в штаны ежа, – и сам тихо засмеялся. – Конечно, дело опасное, но без риска ничего не добьешься. Да и нам ли бояться их, ведь мы великий народ, который разгромил Гитлера! И за это весь мир должен благодарить нас. Мы – великая держава и должны вести себя соответственно. А что касается экономики – мы скоро догоним Америку!

От таких слов на лице бывшего министра промышленности Микояна появилась улыбка, генсек заметил это.

– Напрасно товарищ Микоян усмехается, видимо, он сомневается в нашей силе. Мы еще обгоним эту сраную Америку. Мы это сделали бы раньше, если б не усатый (Сталин), который уничтожил миллионы лучших людей, а после была ужасная война. Правильно говорю, товарищи?

Все разом поддержали генсека.

– Мы этой Америке еще покажем, – поддакнул Брежнев.

– Скоро весь мир отвернется от них, – добавил Громыко – министр иностранных дел, не желая отставать от Брежнева.

Однако сильнее всех сказал Игнатьев:

– Я скажу так: Ленин совершил великую революцию, а Никита Сергеевич, продолжатель его дела, построил настоящий социализм. Впереди нас ждут еще большие свершения.

Хотя это уже было явное подхалимство, тем не менее, все зааплодировали, а Микоян стал возмущаться:

– Товарищи, зачем Вы из меня делаете оппозицию, ведь это не так. Ты, Никита Сергеевич, совсем не прав, говоря, что я насмехался над твоими словами. Ты не так понял меня. Просто в этот момент я вспомнил один смешной анекдот про евреев – потом тебе расскажу. Да что я – человек из старой ленинской гвардии, всю жизнь отдавший социализму – оправдываюсь! Как ты, Никита, мог сомневаться во мне? Ты меня сильно обидел.

– Ну, не обижайся, а анекдот после нам расскажешь.

От волнения Микоян открыл минералку, налил в стакан и залпом выпил. Быть в оппозиции при Сталине означало расстрел, а при Хрущёве – ссылка в какой-нибудь захолустный город на окраине советской империи.

Игнатьев тихо шепнул Брежневу:

– До чего же хитер этот армянин, смотри-ка, выкрутился. Самого Никиту обхитрил…

– Его обмануть легко, ведь у него всего четыре класса образования.

Хрущёв продолжил:

– Итак, о ракетах на Кубе: это надо сделать тайно, чтобы американцы не узнали раньше времени. А потом я сам скажу об этом Кеннеди, это будет ему большим подарком.

– Ох, и наложат американцы себе в штаны от страха, когда узнают о наших ракетах у себя под боком! – сказал Фрол Козлов.

– Это точно, – весело захихикал Хрущёв.

И все члены Политбюро рассмеялись, хотя от такой идеи на душе стало тревожно. Как поведут себя американцы? А что, если начнут войну?

Генсек продолжил:

– Вот мы с вами шутим, смеемся – а дело очень серьезное. Итак, свою мысль я вам сказал. Теперь ночь подумайте, а завтра еще раз соберемся и обсудим, а то я с дороги – устал. А ты, Родион, подумай, какие ракеты и что еще можно послать на Кубу. Еще раз предупреждаю, это сверхсекретный разговор, никто не должен о нем знать. Все свободны.

Было восемь вечера, уже совсем стемнело, когда машина доставила Микояна домой. Два охранника в военной форме проводили его до дверей квартиры. В широкой приемной он обнял сына Арсена – самого младшего, которому в тот день исполнилось двадцать семь. Другие дети давно жили отдельно со своими семьями. Вдруг распахнулась дверь в гостиную, и оттуда с шумом выбежала детвора, все кинулись обнимать дедушку. После поцелуев Микоян вручил каждому по плитке шоколада. То была мечта всех советских ребятишек, но лишь дети начальников могли лакомиться им.

Микоян вошел в гостиную, все встали, приветствуя самого старшего в роду. Он и его супруга сели во главе стола. И, конечно, первое слово было за ним. Микоян встал и с рюмкой водки в руке произнес тост за успехи Арсена, снова напомнив всем, что два месяца назад именинник защитил кандидатскую диссертацию по ядерной физике.

– Я думаю, уже пришло время моему сыну жениться и подарить дедушке новых внуков, – в конце произнес отец большого семейства, и все дружно захлопали.

Когда дети и внуки ушли, в большой квартире стало тихо. Женщины убирали со стола и гремели посудой на кухне. Микоян вышел на веранду, уселся в удобное кресло и закурил сигарету. Арсен последовал за ним. Отец был задумчив: идея Хрущёва о ракетах никак не выходила из головы.

– Папа, весь вечер ты был сдержанным, что-то случилось?

– Кажется, Никита сошел с ума. Я не должен об этом говорить – это государственная тайна, но как молчать, если он может погубить всю страну и весь мир?

– Война?

– Да, это может произойти. Весь вечер я смотрел на счастливые лица своих детей и внуков и думал… неужели… ведь современная война будет совсем другой. Об этом ты знаешь лучше меня. Завтра будет обсуждение, и я боюсь, что многие согласятся с Хрущёвым. Он не любит, когда члены Политбюро имеют другую точку зрения, потому за все его идеи мы голосуем единогласно. Так было и с идеей о кукурузе – засеять всю страну, что чуть к голоду не привело. Завтра может случиться то же самое. За последние годы власть так вскружила голову Никите… Если тебя окружают подхалимы и возносят до небес, ты невольно начинаешь чувствовать себя Богом.

– Но сейчас речь идет о жизнях миллионов людей! И об их жизнях тоже…

– Я надеюсь, завтра Никита откажется от своей идеи. А может, товарищи думают так же, как наш генсек? Если так – это ужасно страшно. Я боюсь за вас, за внуков, иначе ради чего я создал семью? Мне страшно. Завтра я должен Никиту как-то переубедить. Ты знаешь, наши военные показывают нам секретные фильмы об испытаниях атомных, водородных бомб. Это так страшно: одной водородной бомбы достаточно, чтобы уничтожить всю Москву. Это миллионы обгоревших трупов, а живых добьет радиация.

– Папа, у нас в институте есть проект такой бомбы, которая одна способна уничтожить весь мир.

– Слышал я про нее. Это стомегатонная, которую Никита хотел взорвать на острове Новая земля? Мы еле уговорили его не делать этого, ведь даже ученые не знали, какие могут быть последствия. А он всё твердил: «Зато весь мир будет бояться нас!» Испытание провели, но мощность уменьшили в два раза.

– Папа, я говорю о другой бомбе – в двести мегатонн, хотя можно сделать и в пятьсот, и более.

– Какой ужас!

– Академик Сахаров считает, что нет смысла работать над этим оружием дальше. Ученые поддерживают его, но боятся заявить об этом открыто.

– На одном из совещаний, куда были приглашены несколько атомщиков, Никита попросил их кратко высказаться. Сахаров выступил против дальнейших испытаний ядерного оружия. Так Хрущёв обрушился на него: «Ты ничего не смыслишь в политике, не лезь туда. Ты ученый, вот и занимайся своим делом».

– Папа, я хочу перейти в институт сплавов! Я не хочу создавать оружие.

– Тебе виднее. Хочешь, я завтра позвоню директору этого института?

– Папа, прошу тебя, не надо, я сам. Я не какой-нибудь слабак.

– Мне нравится твоя наивность, в молодости я был таким же.

– Ты стал сомневаться в социализме?

– Я этого не сказал. Если это признать, то выходит, что жизнь моя прожита зря. Хотя нет, о себе я не могу такое сказать, ведь я занимался промышленностью – строил заводы, выпускал товары, мои работники получали зарплаты и кормили свои семьи. Я занимался полезным делом, а не молол впустую языком, как другие. Ладно, я устал, пора спать. Завтра тяжелый день.

– Папа, а правда, что Кеннеди стал президентом благодаря нам, нашим спецслужбам?

– Откуда ты это взял?

– Об этом нам сказал Сахаров, оказывается, неделю назад Хрущёв проводил какое-то совещание с учеными и сказал это.

И тут Микоян так громко рассмеялся, что даже слезы на глазах выступили.

– Ох, Никита!.. Эти слухи он специально распускает среди нашего народа, чтобы показать, какой он сильный генсек… даже может влиять на президентские выборы в Америке. Об этом я как-то прямо спросил у Никиты – в ответ он тихо захихикал и признался, что сочинил это. «Пусть народ знает, какая мы сильная страна». Любит он приврать. Но я считаю, что ради доброго дела не грех и соврать.

– Нет, папа, я не согласен с тобой. У нас в стране слишком много вранья.

– Вы, молодое поколение, уже другие – и это хорошо. Мы были малообразованные и совершили много ошибок. Возьми Никиту, он даже выступать не может, а какая у него речь – как у деревенщины! И при этом всех поучает: чем заниматься нашим ученым, как художникам рисовать свои картины, как сеять пшеницу. Смотри, всю страну засадил кукурузой, и остались мы без пшеницы; или ввел налоги на фруктовые деревья – и все люди вырубили свои сады; так же было и со скотом – невыгодно стало его содержать. Чуть страну до голода не довел. Разве с такими людьми социализм построишь?