Read the book: «Дерлямбовый путь Аристарха Майозубова», page 11
– Согласен, воплощение штука неприятная, но у тебя же есть масса преимуществ. Например, ты знаешь, кто ты и находишься в полной в гармонии с этим.
– Мне кажется, этого недостаточно…
– Через восемнадцать дней, у тебя будет вся полнота, ты станешь почти, как я…
– Что значит, почти…
– А то, что ты будешь ныть и проситься обратно!
– Почему же?
– Потому, что воплощение даётся для чего-то и если ты его не использовал, всё неизбежно повторится…
– Так уж неизбежно…
– Поверь, абсолютно, и ты сам пожелаешь этого больше всего во вселенной…
– Не знаю, может, я сейчас опять напился и у меня в голове всякая дичь, а ты всего лишь моё психическое заболевание…
– Сомнительное заявление.
– Это ещё почему же?
– Попробуй ответить на вопрос сколько тебе лет и всё поймёшь…
– Мне двадцать два года – это очевидно…
– Сейчас две тысячи тринадцатый год – это тоже очевидно, однако двадцать два тебе было в двухтысячном…
– Что касается математики, может, всё и верно, но по факту для меня прошло не больше недели…
– А ты спроси у любого, сколько времени в их чувствах прошло с двадцати двух лет?
– И что?
– Что значит, и что? Все тебе скажут, это было вчера, грустно глядя в зеркало на отражение своих постаревших тел!
– Но у них же была целая жизнь между этими датами – середина!
– Да кому на хрен нужна твоя середина, когда все помнят лишь молодость.
– Но у меня не было этой середины! Так, некоторые воспоминая о «будущем» и не более…
– Это всё потому, что ты до сих пор думаешь, что время линейно, а события последовательны…
– Так логично же…
– Ты, Аристарх, пока непробиваем… Там ещё что-то осталось, в плане Кальвадоса…
– Ну да…
– Плесни, что ли, привидению…
– Вот не пойму, Бориска, зачем ты столько пьёшь, у тебя даже тела нет…
– Чой-то? Почему нет?
– Ну если быть объективным, тебя вижу только я, ну, может, ещё пару человек…
– Это примерно так и есть, только не пойму, где взаимосвязь?
– Как где? Сумасшедших всегда меньше, а вот тех, кто тебя видит, всего трое… И очевидно, что все мы психи…
– Может, наоборот?
– Ты хочешь сказать, что мы нормальные?
– А почему бы и нет, Аристарх? Могу тебя уверить, пройдёт не так много времени и люди будут ходить толпами и отрицать Создателя.
– Не думаю…
– Так всё и будет, поверь… Это же чистой воды либерализм, батенька… В либерализме центром мироздания является не Бог, а некая абстрактная, наполненная эгоизмом личность со своими бесчисленными хотелками.
– Бориска, личность временна, как и этот Кальвадос… Там правда ещё осталось, но учитывая сколько ты пил, только тебе, на бокал… В меня спиртное уже не лезет…
– Вот и хорошо, что не лезет, тебе всё равно, а мне приятно, ещё один бокальчик вкуснятинки усугубить…
– Да ты и так практически весь Кальвадос выпил, – иронично усмехнулся Аристарх, налил Бориске полный бокал, поставил бутылку в урну и не простившись, пошёл в сторону дома.
Припозднившийся прохожий, ставший случайным свидетелем этого действия, сильно удивился, когда увидел, что оставленный бокал взлетел в воздух, а его содержимое утекло в пустоту. Прохожий икнул, перекрестился и сел на корточки. Немного посидев в неудобной позе, он, кряхтя встал, забрал пустые бокалы и ушёл восвояси, что и логично – зачем пропадать добру…
Снег падал на куртку поэта, тот шёл мимо заваленных снегом Патриарших прудов, надеясь, что следующий день всё расставит на свои места, а вдохновение, сотканное из паров Кальвадоса, красоты природы и нахального московского очарования, вышло на первый план и создало очередные строки:
Надежды тихая свирель,
Сиденья в зале ожиданий
Уже остывшая постель,
Свидетель прожитых желаний.
Смурных деревьев череда,
Предчувствие и наслажденье,
Восторг, замёрзшая вода,
В душе зима, печаль, смятенье…
Что будет завтра не пойму,
Сие поэту неподвластно,
Пока иду, пока дышу,
Внимаю жизни – ты прекрасна…
Стихи пролетели шустрой цепочкой рифм, и чтобы их не забыть, поэт присел на скамейку, достал из кармана блокнот с маленьким карандашиком внутри и быстро записал пришедшие в голову строки. Снег продолжал падать, фонари таинственно освещали пространство ночи, а мимо медленно шла женщина с неестественно блестящими глазами. Казалось, она вот-вот заплачет, Майозубов внимательно посмотрел на неё, а затем встал с лавки, отряхнулся от прилипшего снега и направился в сторону дома.
– Простите, но мне кажется, я вас знаю, – раздалось за спиной. Поэт остановился и повернул голову, не понимая, как реагировать.
– Добрый вечер, – не найдя других слов, вежливо произнёс он.
– Вы же – поэт Аристарх Майозубов?
– Так и есть, – кивнул вырванный из вереницы усталых мыслей гений и стал рассматривать стоящую перед ним женщину. Той было чуть больше сорока, сильная одежда выгодно подчёркивала фигуру, яркая помада чуть смазалась от неаккуратного прикосновения, видно женщина хотела смахнуть слезу и задела губы рукавом.
– Вы тут писали стихи?
– Да, так получилось…
– А вы можете их прочесть?
– Могу, – кивнул Аристарх и продекламировал только что записанные строки. В глазах женщины появилось ещё больше блеска, а потом она расплакалась.
– Эти стихи практически про меня, – всхлипывая, вдохнула она.
– Возможно и про вас, хотя когда я их писал, думалось про расставание…
– Да, я так и поняла…
– В вашей жизни произошёл разрыв с кем-то? – из вежливости поинтересовался поэт.
– Ой, нет, что вы – это другое, сегодня днём мой муж и дочь уехали в Вену, а у меня ещё есть дела в Москве.
– Вы из-за этого так расстроены? – посочувствовал Аристарх.
– Я, конечно, скучаю по ним, но дело не в этом, – ответила женщина и её глаза снова наполнились слезами.
– Надеюсь, с вами всё в порядке? – вздохнул Майозубов, желая закончить разговор и пойти домой.
– Думаю, что в порядке – это у меня чисто женское… Понимаете, впервые появилось время пройтись и я вспомнила, как гуляла тут в юности… Я тогда была очень хорошенькой, и все со мной знакомились. Потом произошла встреча с будущим мужем и родилась дочь, затем много сил и времени забрала карьера, и вот минуло чуть больше двадцати лет и всё вроде бы хорошо, но того очарования, увы, больше нет, только эти слёзы…
– Так всё и бывает, – кивнул поэт, вспомнив недавний разговор с Бориской. Тот, в общем-то, говорил про то же самое, намекая, что люди всегда грустят по молодости.
– Да, как ни печально, так и бывает, меня, кстати, зовут Елена, – еле заметно улыбнулась женщина и смахнула с щеки слезу, задев рукавом помаду. В этом жесте читалось что-то неуклюже детское и беззащитное, поэтому Аристарх, поддавшись нежному очарованию, решил немного поговорить.
– Хотите чаю или кофе, тут есть одно местечко, которое должно работать и, возможно, ваше настроение немного изменится.
– Знаете, Аристарх, наверное, не стоит, я тут совсем недалеко живу, просто проводите меня до дома.
– Ладно, – задумчиво согласился поэт, его такой сценарий вполне устраивал, так как сидеть в кафе совсем не хотелось.
До дома Елены добрались где-то минуты за три, снег усилился, огромные хлопья медленно парили в воздухе, создавая полное ощущение зимней сказки. Снежинки переливались в свете фонарей и дивно падали, превращаясь в огромное белое покрывало. Погода располагала к размышлением, поэтому они подошли к подъезду, так и не проронив не слова.
– Кажется, мы у цели, – мягко произнёс Аристарх.
– Да – это мой подъезд, – немного грустно ответила Елена, понимая, что настал момент проститься.
– Тогда я пойду, – вздохнул поэт.
– А может, всё-таки, чаю? – с надеждой в голосе спросила женщина.
– Можно и чаю, – покорно кивнул Майозубов и проник в подъезд вслед за новой знакомой.
Квартира располагалась на четвёртом этаже старого дома, построенного наверное, ещё при царском режиме, пространство жилья осветил талантом какой-то крутой амбициозный дизайнер, отчего сложилось впечатление, что оно создано не для проживания, а для модных фотосессий.
– У вас тут чудно, – вежливо произнёс Аристарх и удобно сел в кресло, стоящее в просторной гостиной, которая одновременно была и кухней.
– Думаете, не перестарались?
– Мне сложно оценивать детали, я не специалист в этой области.
– А я еле привыкла к дизайну, хотя сама одобрила все нюансы проекта. Впрочем, ладно, я сейчас подойду, – сказала Елена, клацнула кнопкой электрического чайника и скрылась за дверью соседней комнаты.
Аристарх, предоставленный сам себе, погрузился в омут непростых эмоций. Прошлое, настоящее и будущее сошлись в единой точке пространства, полностью ограничив осознанный выбор, ведь в его случае, будущее определялось не поступками настоящего, а предначертанностью того, что должно произойти. Получалось, что настоящее не имело никакого смысла. «Ну о какой же свободе вы все столько говорите»? – внутренне возмутился поэт, обращаясь к невидимым оппонентам, и записал в блокнот, всплывший в сознании стих.
Нас поедают пустяки,
Как торопливый шаг дорогу,
Сует вода, людской реки,
Несёт к небесному острогу,
В прощанье множество грехов,
Открытий, лжи и откровений,
А предстоящих встреч альков
Лишь место грёз и сожалений…
И кто бы, что не говорил,
У жизни пошлые сюжеты
И плачут, следуя во мрак,
Судьбу проклявшие поэты…
Елена вошла в комнату переодевшись в красивое платье и туфли на каблуке. У Аристарха возникло ощущение, что она это сделала не для него и даже не для себя, а по привычке, чтобы соответствовать обстановке – быть гармоничной частью общего дизайна пространства квартиры.
– Какой вы чай предпочитаете? – любезно спросила хозяйка квартиры.
– Без разницы, – улыбнулся поэт.
– У меня есть китайский чай «белый улун»
– Хорошо, Елена.
– Было бы прекрасно вернуть молодость, оставив то, что есть сейчас, – мечтательно произнесла хозяйка квартиры.
– Не думаю, чтобы вам это понравилось, – вздохнул Майозубов, ещё раз удивившись насколько фраза новой знакомой перекликается с недавними рассуждениями Бориски.
– Почему же, Аристарх?
– Потому что то, к чему вы пришли к сегодняшнему дню – важный кусок жизни и отказаться от прожитого времени, значит отказаться от самого главного.
– Бросьте, Аристарх, я вам сейчас покажу своё фото из тех лет и вы поймёте, как я была красива, – грустно улыбнулась Елена и достала альбом с фотографиями. Поэт смотрел на снимки из начала девяностых, удивляясь насколько точно они передавали, те сложные времена. Надо признаться, что на них Елена действительно очень хороша, впрочем, даже сейчас в ней оставалось то манящее очарование. Майозубову показалось, что он уже где-то видел очень похожую девушку.
– Вы действительно прекрасны, Елена…
– Была прекрасна, сейчас всё иначе, – печально поправила гостя женщина.
– Почему иначе? Просто сейчас вы немного другая…
– Вы мне льстите, Аристарх…
– Почему же, я действительно так думаю.
– А мне очень хочется вернуть ту молодость…
– Скажите, Елена, для чего вам это?
– Мне было приятно, что со мной все знакомились, делали комплименты, ухаживали, я была так свежа и привлекательна…
– Но тогда почему вы так быстро вышли замуж?
– Я встретила Гарри и влюбилась…
– Получается, что если бы не он, вы бы могли прочувствовать то состояние дольше и, если так можно выразиться, плотнее?
– Я об этом даже не думала.
– Наверное, зря, что не думали, вы же сознательно обменяли молодые годы на брак и семью и значит, это важнее, чем всё остальное.
– Даже не знаю, что и сказать.
– Мне кажется, что если вы тогда сделали такой выбор, то сделаете его снова, если вдруг случится то, о чём вы мечтаете.
– Вы про молодость?
– Ну, конечно…
– Наверное, вы правы… Хотя, как знать?
Аристарх подумал о том, насколько тяжело расставаться с энергичной молодостью, особенно, если у тебя прекрасное здоровье и тело, затем, отхлебнув глоток горячего чая, продолжил листать альбом с фотографиями. В этом простом действии чувствовался какой-то флёр старомодности и что-то настоящее одновременно. Гений не так много времени провёл в будущем, но успел заметить, что социальные сети и смартфоны заставили людей делать массу снимков, которые те вряд ли когда-нибудь посмотрят, а бумажные фотографии в красивых альбомах источали загадочность и ощущение чего-то настоящего, вечного. Майозубов перевернул ещё один лист, и не успев разглядеть новые фото, поддался очередному ветерку вдохновения, записав ещё несколько настроенческих строк:
Девушкам дарят брильянты,
А современным – импланты
В сердце вселяют надежду
После срывают одежду.
Юность – яркая малость,
Дней беззаботных осколки,
А терпеливая старость
В сердце вгоняет иголки
С телом красивым прощанье,
Слёзы в ночное окошко
Молодость так преходяща,
Вот бы продлить хоть немножко…
– У меня наш разговор отозвался несколькими строчками. Хотите послушать?
– Очень хочу, – улыбнулась Елена и провалившись в собственное пространство эмоций и размышлений, слушала стихи.
– Вы и правда гений, Аристарх, стихи в точку, а на этом фото, кстати, моя дочь Лера. Она, правда, на меня в молодости сильно похожа?
– Невероятно, – удивлённо ответил поэт, но подумал не о внешнем сходстве, а о том, что уже видел девушку с фотографии.
– Она любит искусство?
– Да, живопись. Знаете, детстве Лера много рисовала, но достойных способностей, чтобы сделать карьеру, у неё не оказалось. Они с Гарри уехали в Вену, поговорить о поступлении в Университет и подумать о будущей специальности, там у Гарри приятель профессор, обещал проконсультировать по профессии. В общем, дочка ещё ищет себя. Надеюсь, вскоре к ним присоединиться: погулять, послушать оперу и попить кофе с тёплыми булочками.
– Вена – поэтичный город, – вздохнул гений, вспомнив, что девушка с фото – та черноволосая красавица, к которой он шёл знакомиться в Третьяковке.
– А вы были в Австрии, Аристарх?
– Только в мечтах.
– Посетите, не теряйте время – потрясающее место…
– Время… Это то, чего мне катастрофически не хватает…
– А мне не хватает моей юности, Аристарх, – вздохнула Елена и из её глаз снова брызнули слёзы, и казалось, они не закончатся никогда. Майозубов смотрел на плачущую женщину и пытаясь утешить, обнял, нежно поглаживая пальцами её красивые волосы.
– Я сильно сдала? – неожиданно спросила та.
– Вы неправильно оцениваете происходящее с вами, вы естественно изменились, но вы всё та же девочка с этих удивительных фотографий.
– Вы очень добры, Аристарх, но ведь это неправда… Раньше мужчины от меня сходили с ума…
– Так ничего и не изменилось, просто вы настолько самодостаточны, что не ищите ничего на стороне.
– Про самодостаточность мне говорил муж и даже хотел сделать репортаж об этом. Впрочем, он имел в виду мою карьеру.
– Он журналист?
– Да и работает на «BBC news».
– Мне удивительным образом везёт на либералов, – саркастично усмехнулся Майозубов.
– Бросьте, Аристарх, сейчас вся Москва – либералы.
– С этим действительно сложно спорить, Елена, продались все…
– Глупо об этом спорить… И да, всех давно купили, а главное, большинству это нравится.
– А как же тоже искусство, Елена?
– Искусство без денег – забвение.
– Но можно же творить для Создателя.
– А разве он есть, Аристарх?
– Для меня Он очевиден…
– А Он сможет вернуть мне молодость?
– Он нет, а я могу, – уверенно сказал поэт и провёл рукой по бедрам Елены. Его не только задело безверие женщины, но и источаемое той уверенное упрямство, утверждающееся в своей бесконечной правоте. Поэт больше не желал ничего доказывать, а хотел элементарно доминировать, то есть, не оправдываться, а нападать. Как ни странно, Елена сразу же сдалась и её не останавливали ни муж, ни дочь, ни какие-либо другие вещи, женщину волновала только собственная суть, которая хотела наслаждаться и ничего более. Впрочем, в этом и есть весь либерализм, в котором существуешь только ты сам и больше, увы, никого.
Аристарх по обыкновению был в ударе и два с половиной часа не отпускал Елену. В этот раз его возбуждала не столько красивая хозяйка квартиры и приятная эго возможность наставить рога очередному либеральному мужу, но и нечто другое – дикое, берущее начало в тёмных пещерах палеолита. Он это делал просто потому, что хотел и мог, ведь, если вернуться к предыдущим разговорам, молодость – возможность хотеть и мочь, так зачем же отказываться от подарков сумасбродной молодости? Елена тонко чувствовала, что происходит с Аристархом и ей это нравилось и чем больше пролетало времени, тем сильнее она зависела от происходящего процесса, наслаждаясь всеми нюансами неожиданной близости. Женщина понимала, что, конечно же, не стала моложе, но знакомые ощущения из тех лет всё-таки давали о себе знать, заставляя приятно дрожать тело, полностью подчинённое воле нескромного гостя. Такого с ней не было очень давно, а если говорить о глубине и яркости множественных ощущений – никогда. Елена уже не принадлежала себе, но ещё не понимала насколько.
Чуть позже, они снова сидели в гостиной и в полном молчании пили остывший китайский чай. Тишина отзывалась одновременно и спокойствием, и неким вызовом, но каждый чувствовал сложившееся по-разному. И если Аристарх плыл по привычным волнам вдохновения, навстречу новым стихотворным формам, то в сознании Елены творились куда более сложные эмоциональные процессы.
– Я хочу, чтобы ты остался, – нарушила тишину женщина.
– Это невозможно.
– Почему же…
– Всё очень сложно.
– Да брось, сейчас же сложностей не возникло?
– Я говорю, как есть.
– Но я не хочу, чтобы ты ушёл.
– Сейчас – это данность, Елена…
– Аристарх, скажи, что ты хочешь и я – сделаю…
– Елена, зачем тебе это? У тебя же есть абсолютно всё и даже больше: карьера, муж, красавица дочь, завидная квартира в конце концов. Что ещё тебе нужно? – сказал Майозубов и встал, чтобы уйти.
– Проси всё, что хочешь! Я хочу снова чувствовать то, что пережила сегодня с тобой! – в отчаянии закричала женщина и упала на колени.
– Послушай, это же просто секс…
– Аристарх, я и правда чувствовала себя намного моложе, и снова хочу этого… Более того, теперь уже не смогу без этого! Хочешь, брошу семью, только оставайся со мной!
– Сказать правду?
– Говори…
– Восемнадцать…
– Что восемнадцать?
– Мне осталось жить всего восемнадцать дней…
– Ты врёшь!
– Увы, нет…
– Разве ты болен?
– Нет, не болен.
– Тогда точно врёшь! Зачем ты мне врёшь, Аристарх? – в отчаянии завыла Елена и схватила поэта за ноги, чтобы удержать.
– Прекрати, дура! Лучше береги то, что у тебя есть – это настоящее и то, о чём только можно мечтать, – твёрдо ответил Майозубов, жёстко оттолкнул женщину и не застёгивая куртку покинул квартиру.
Он тихонько закрыл дверь, за которой на полу лежала Елена и рыдая, кусала руки, Аристарх знал какое сильное впечатление производит на противоположный пол, но такое произошло впервые. Ему стало страшно, ведь за холодом железной двери осталась женщина, которая готова отдать всё, что у неё есть, за возможность ощутить себя на несколько лет моложе. Впрочем, даже не за это, а за иллюзию этого. «Как же много для людей значат иллюзии», – промелькнуло в его голове. Гений торопливо шёл по пустым улицам, засыпанного снегом ночного города и испытывал глубокий ужас от пережитого.
Перебежав Новинский бульвар, он оказался возле американского посольства. От мрачного дома повеяло адом, Аристарх затряс головой, чтобы избавиться от неприятного, липкого наваждения. Он, конечно, не слишком любил Америку, но не до такой же степени! Впрочем, пугающее чувство ада быстро преобразовалось во фразу: «американская мечта». «Драный ларёк, торгующий иллюзиями», – зло прошипел поэт и плюнул в сторону официального здания.
История помнит, что остров Манхеттен, где сейчас располагается Нью Йорк, был продан за бусы стоимостью двадцать четыре доллара. Видимо, индейцам внушили иллюзию, что бусы невероятно ценны. Собственно, аборигенов всё равно бы истребили за эту землю, но главное, найденная тогда идея продавать иллюзии, оказалась не забыта и с тех пор, ушлые американцы впаривают всякую муть под самым благовидным поводом, желая получить взамен нечто настоящее и ощутимое, как та же земля, например.
Поэт вспомнил несчастную Елену готовую пожертвовать всем, что у неё есть за бессмысленную иллюзию молодости и грустно улыбнулся. Американцы вовсю барыжат демократией, а этот товарчик, прямо скажем, даже похуже того, что хочет получить Елена. Майозубов удивился нахлынувшим крамольным мыслям, после чего ему стало нехорошо, так как он понял, что главный продавец иллюзий – Сатана. Ведь именно тот забирает бессмертные человеческие души в обмен на пустые миражи. К этому времени поэт успел пройти неприятное место, которым ему показался посольский комплекс, но в голове ещё долго крутился вопрос: «Чего же ты желаешь на самом деле»? И это стало последним, что он потом вспомнит, а в эту самую секунду он падает на кровать в своей квартире и успевает заснуть ещё до того, как голова коснулась подушки.
Глава четырнадцатая. Круг замкнулся.
Проснувшись, Аристарх ожидал всего чего угодно, он по уже сложившейся привычке, не открывал глаза сразу. Может, потому что боялся новой реальности, а, может, из-за того, что хотел увериться, что готов ко всему. Сейчас было как-то особенно не по себе, прошедший день проплыл перед внутренним взором, заставив ещё раз пережить всю насыщенную гамму эмоций. После чего Майозубов решил, что пора встретить свежую реальность и резко ворвался в пространство наступившего дня. К его удивлению, всё оказалось чрезвычайно знакомым, он повернулся посмотреть, спит ли кто рядом и увидел Эвелину. Сердце радостно ёкнуло, так как с тех пор, как они встретились, самые нежные грёзы возвращали именно к ней. Такое происходило впервые и никак не укладывалось в привычную модель общения с Музами, удивило и то, что они оба одеты.
Поэт встал с кровати, оглядел комнату и найдя смартфон, сразу же посмотрел на дату, после чего общая картина сложилась окончательно. На дисплее высветилось двадцать первое июня две тысячи двадцатого года, то есть, следующий день после знакомства с Эвелиной. Учитывая, что его успело помотать по времени-пространству, принять тот факт, что он проснулся, как бы на следующий день, не было никакой возможности. Временная последовательность нарушилась и между вечером и утром пронеслись не несколько часов сна, а целая жизнь. Эмоции так называемого прошлого оставались крайне ярки и понадобилось волевое усилие, чтобы погрузить расфокусированное внимание исключительно в то настоящее, в котором он находится в данный момент. Облегчало ситуацию осознание того, что ему очень нравится это настоящее, он подспудно стремился сюда и, к своему удовольствию, вернулся обратно. Как бы там ни было, но прожить оставшиеся дни хотелось именно тут. Майозубов, улыбнувшись, тихо поблагодарил Создателя и пошёл на кухню готовить завтрак.
Всё казалось очень милым и привычным, включая яркое московское лето, спящую Шиманскую и первый глоток обжигающего чёрного кофе. Впрочем, невесть откуда навалившееся нервозное состояние, понемногу увеличивало своё присутствие. Нахлынувшее чувство ощущалось очень плотным, не имеющим под собой оснований и в то же время абсолютно реальным. Аристарх осознал, что должно произойти нечто экстраординарное, то, чего он никак не мог ожидать. С другой стороны, удивить не могло уже ничего. Поэт наслаждался кофе, думал над своей жизнью, радовался, что попал в полностью комфортный отрезок бытия и не строил никаких планов.
Эвелина тихонько вошла на кухню, мило улыбнулась и попросила полотенце. Затем посмотрела на кофе и решила, что горячий душ немного подождёт, а вот капучино будет более кстати.
– Я больше никогда не буду пить алкоголь, – с ходу заявила девушка.
– Тебе плохо? – с сочувствием переспросил Аристарх.
– Мне странно и немного болит голова.
– Надо поесть и станет полегче.
– О еде даже думать не хочется, может, начнём с кофе?
– Можно и так, – улыбнулся Майозубов и включил кофемашину.
– Ты меня потом проводишь?
– Конечно, но, если хочешь, можешь остаться.
– Сегодня остаться, наверное, не получится, мама уже прислала кучу сообщений.
– Мамы они такие, – понимающе улыбнулся гений. Ему нравилось всё, что происходит и хотелось побыть в этом состоянии, как можно дольше. Энергия две тысячи двадцатого года ощущалась очень неторопливой, как будто идёшь по свободной, но очень скользкой дороге и сама природа призывает к аккуратности и медлительности.
– Аристарх, всё, что произошло вчера – это правда?
– Если ты по поводу Бориски, то – да.
– Значит, нет ни одного шанса, что это воздействие спиртного? – печально усмехнулась девушка.
– Алкоголь, конечно, имел место, но, во-первых, позже, а во-вторых, прежней нормальности у тебя уже точно никогда не будет. Коли Бориска появляется, то это надолго, если не навсегда.
– Очень странная история…
– Привыкнешь, тем более, ничего особенного с тобой пока ещё не произошло.
– Считаешь, что вчерашнее – это ничего особенного?
– Просто скучная серость, ну если иметь ввиду другие побочки от появления Бориски.
– Ладно посмотрим, что и как будет… Капучино, кстати, отличный, а сейчас я пойду в душ, – задумчиво сказала Шиманская и, забрав принесённое Аристархом полотенце, молча удалилась.
Девушка буднично вышла из кухни, а в голове поэта родилась странная, почти безумная математика, основанная на магии цифр. Произошло всё спонтанно, как ненавязчивое интеллектуальное развлечение, в котором, наверное, больше утреннего кофе, чем смысла. Майозубов подумал, что в первый раз прибыл в эту точку времени-пространства двадцатого июня две тысячи двадцатого года. И, видимо, отсюда началось судьбоносное влияние числа двадцать. Но тогда почему июнь? Ведь июнь шестой месяц и, соответственно, ни имеет никакого отношения к двадцати. Однако пытливый мозг быстро решил и эту задачку, сложив две двадцатки года и одну дня прибытия. В сумме получилось шестьдесят или шесть, если понимать, что цифры складываются пока не станут однозначными. Затем, сложив две шестёрки, получил цифру двенадцать, а по итогу озвученной выше логики число три. А число три означает гармонию и нечто целое, – самоуверенно решил гений, основывая своё предположение на поговорке: «Бог троицу любит». После чего рассмеялся своим невероятно дурашливым вычислениям и отвлёкся на рифмы, непроизвольно закрутившиеся в голове.
Смыслы – осенние листья,
Слабость, как поиск основ,
Рук твоих нежные кисти
И тишина вместо слов.
Путь свой пройду настоящим,
Сердцем тасуя судьбу,
Дабы по дням нисходящим,
Жизни вести ворожбу.
Аристарх искренне наслаждался каждой минутой, понимая, что ему осталось не так уж много времени. Жизнь нежно ускользала чередой сменяющихся дней, коих оставалось, включая этот, всего восемнадцать. Впрочем, восемнадцать дней тоже совсем не мало, ведь можно успеть проститься со всем, что дорого и не заморачиваться ни на что. Поэт неторопливо прокручивал нахлынувшие скорбные мысли, но вскоре вышел из этого тягучего процесса, неожиданно рассмеявшись всплывшему «не заморачиваться», ведь подобным он вообще не страдал, всегда живя именно так, как считал нужным. Печалило только то, что жизнь, которую гений реально осознавал, ограничивалась полными двадцатью двумя годами юности и несколькими днями после, которые он, благодаря инфернальному Бориске, провёл в странных и путаных путешествиях.
С другой стороны, что сожалеть, ведь Создатель воплотил в мир столько различных жизненных историй и судеб, что на этом фоне его собственная уже не имела большого значения. При этом Аристарх не считал себя одной из миллиардов безликих песчинок бесконечного океанического пляжа, ведь, в отличие от многих, ему дарован потрясающий талант поэта и счастье наслаждаться каждым мгновением восхитительного бытия.
Майозубов ещё бы долго плавал в этом сладком сиропе осмысления себя, но на кухню вошла улыбающаяся Эвелина, обёрнутая в большое, чуть влажное полотенце.
– Я хочу ещё немного кофе и тебя, – нескромно заявила гостья.
– А насколько важна последовательность действий? – улыбнулся неожиданному напору Эвелины, поэт.
– Ни насколько… Но к чему этот вопрос?
– Всё просто, кофе придётся подождать, а я уже готов, – произнёс Аристарх и поцеловал девушку в губы.
Где-то через два часа они молча стояли на улице в ожидании вызванного такси, им совершенно не хотелось расставаться, но драматургия наступившего дня диктовала собственный сценарий. Шустрая жёлтая машинка подъехала почти моментально, как бы подчёркивая новые стандарты комфорта столичного города, поэтому прощание стало коротким и чуть эмоциональным. Аристарх впервые не ощущал радости обретения одиночества, чувствуя непривычную, но приятную зависимость от уезжающей женщины.
День располагал к неторопливой прогулке и поддавшись этому легкомысленному влечению дня, поэт направился по привычному маршруту в ставший любимым сквер с видом на комплекс «Москва-сити», дабы спокойно побродить, напитываясь вдохновением и радостной суетой провожающих карантинные меры горожан. Нежная грусть командовала парадом эмоций, превращая марширующие чувства в осмысленные рифмованные строчки.
Время чарующий странник,
Гений эмоций и дум,
Душ ненадёжных механик,
Суетный города шум
В переплетеньях страданий,
Прожитых дней маяты
Верным адептам мечтаний
Переломаешь хребты.
Майозубов торопливо сел на лавочку, записать только что родившийся стих, а давящее ощущение скорого конца, придавало совершаемым действиям особые смыслы. Ведь сейчас абсолютно всё имело значение, так как уходящую жизнь требовалось наполнять только совершенным, возвышенным и осмысленным.
– Всё пишешь? – спросил Майозубова, проходивший мимо мужчина.
– Пишу, – подняв глаза, ответил поэт и улыбнулся. Перед ним стоял красиво постаревший Миша и его «новый», только-только преодолевший стадию шаловливого щенка, Мухтар. Аристарх отметил, что Миша приобрёл почти идеальную фитнесс-фигуру и стал носить более яркую одежду, что чрезвычайно позабавило, отчего приличествующая приятной встрече улыбка стала ещё шире.
– Как дети? – продолжил беседу Аристарх.
– Да, как лошади, сожрали всё, что было в холодильнике и бегают по окрестностям. В следующем году в армию пацанов определю, пусть Родине долг отдадут.
– Как же, Миша, всё быстро происходит, считай они уже взрослые.
– Да и ты тоже давно не тот странный мальчик, которого я встретил после наступившего миллениума.
– Ну не совсем. Хотя… Впрочем, ладно, скажи-ка мне лучше, почему ты такой лощёный и модный. Не переметнулся ли случаем на другую сторону Луны, – рассмеялся Майозубов.
– Скажешь тоже, меня же жена не поймёт, – отшутился Миша.
– А что тогда с тобой?
– Я, грешным делом, стал частным фитнесс-инструктором, приобщаю к спорту богатеньких буратинок в строго индивидуальном порядке.
– Ну ничего себе смена карьеры, и как тебя только угораздило с ментовских хлебов на эти галеры залезть?
