Read the book: «Учитель. Назад в СССР 5»
Глава 1
– Оксаночка, милая, как хорошо, что вы зашли нас проведать! – заворковала Лиза.
Женские руки обхватили сзади мои колени, затем демонстративно медленно прошлись вверх до пояса. Елизавета поднималась с пола, используя меня в качестве опоры. Баринова прижалась грудью к моей спине и выглянула из-за плеча.
Никак не комментируя действия Лизаветы, я молча отцепил ее руки от себя, сделал шаг вперед. Оксана, сохраняя невозмутимое выражение лица, сделала шаг назад.
«Лахудра! Чтоб тебя приподняло и треснуло!» – от души пожелал про себя. Я не сводил глаз с Гриневой. Девушка старательно улыбалась, крепко сжимая в руках ручку фельдшерского саквояжика.
– Егорушка, ну что же ты нашу гостью в дверях держишь, – разливалась соловьем Баринова.
Я резко развернулся и посмотрел на Лизавету. Не знаю, что наглая тварь прочитала в моем взгляде, но вдруг побледнела, заткнулась и даже отступила на шаг от меня. Зацепила бедром стул и рухнула пятой точкой на табуретку. На ту самую, которая дышала на ладан.
Ножки стула скрипнули, подкосились, и под пронзительный визг Елизаветы мебель покачнулась и развалилась прямо на наших глазах.
– Да чтоб тебя, – в сердцах выругался я. Впрочем, не делая никаких попыток кинуться на помощь.
– Егор! – воскликнула Оксана, шагнула было вперед, но резко остановилась, глядя то на орущую Лизавету, то на меня.
– Егор! Помоги! Что ты стоишь столбом! – завизжала Лизавета, некрасиво кривя лицо.
Разъяренная девушка сидела на полу среди обломков, одной рукой опираясь на пол, другой держалась за коленку. Та самая нога, якобы больная, оказалась прямо перед моими глазами. Серовато-желтая гематома слегка поплыла, и до меня вдруг дошло, почему Оксана так настаивала на обмывании места ушиба водой с мылом.
Я перевел взгляд на мусорное ведро, в котором валялся пустой спичечный коробок. Снова посмотрел на Елизавету. Баринова к этому моменту перестала визжать и теперь тихо постанывала, потирая больную ногу за коленку.
– Его-о-о-ор! – заканючила Лиза, глядя на меня глазами, полными слез. – Больно-о-о-о…
– Лиза, может, хватит? – рявкнул я, не делая попытки помочь подняться.
– Егор… Александрович, – в голосе Оксаны послышалось едва скрытое возмущение. – Нехорошо же… ваша невеста упала… помогите ей.
– Она мне не невеста! – отчетливо и громко процедил я. – Перестань скулить, – приказал я. – Лучше расскажи, что ты сделала со спичками. А вы, Оксана Игоревна, обо всем догадались вчера, не так ли? – резко обернувшись к фельдшерице, высказался я.
– Егор… – Гринева растеряно моргнула и слегка покраснела.
– Я уже четверть века Егор! Какого… – хотелось выругаться трехэтажным чисто по-русски, но я сдержался. – Почему вы, Оксана Игоревна, не рассказали мне обо всем вчера? Что за детские игры вы устроили? Сделайте перевязку, помойте ногу с мылом, – выплюнул я рекомендации Гриневой буквально ей в лицо.
Оксана побледнела не хуже Бариновой, раскрыла рот, но тут же закрыла, упрямо поджала губы, зыркнула так, что я вмиг прочувствовал на собственной шкуре всю силу девичьего гнева и возмущения.
– Во-первых, проблемы пациента – это врачебная тайна, – отчеканила Оксана. – Во-вторых, знаете такую поговорку: милые бранятся, только тешатся? – процедила Гринева, сверкая глазами. – А еще: муж и жена одна сатана? Мне еще бабушка сказывала, что промеж мужа и жены вставать не стоит, снесет отдачей, – язвительно припечатала фельдшерица.
– Она. Мне. не жена. Не невеста. Она. Мне. никто! – буквально взревел я.
Вот как до этих… до этой… до этих женщин, до обеих, донести простую истину: Баринова для меня никто и звать ее никак. А все ее матримониальные планы – только ее мечты, и ко мне никаким боком не относятся.
– Разрешите, я пройду, Егор Александрович, – ледяным тоном отчеканила Гринёва. – Меня пациент ждет.
– Егор… – всхлипнула Баринова. – Помоги мне…
– Отвали! – рявкнул я, окончательно потеряв терпение, развернулся и вышел во двор, от души шарахнув дверью.
Чертовы бабы! Не зря я от них шарахался как черт от ладана всю сознательную жизнь. Нет, ну любовницы и подруги, они конечно были. Так-то я нормальный здоровый мужик. Но едва только очередная пассия начинала выкидывать коленца и вырисовывать фортеля, сразу говорил «до свидания».
Бабские слезы, ссоры, истерики, выдумки и прочее мозгоклюйство я на дух не терпел. Тем огорчительней осознавать, как ошибся в Оксане. Похоже, Гринёва точно такая же, как все особы женского пола: не разобравшись в ситуации, сделала выводы И вот уже она на стороне Бариновой чисто из женской солидарности.
– Да ну к черту! – рявкнул я вслух, отшвырнул так и не подкуренную сигарету и вернулся в дом.
– Значит так, – отчеканил я, окинув ледяным взглядом двух девиц на полу. – Уважаемая Оксана Игоревна, надеюсь в вашем фельдшерском пункте отыщется место для пациентки? С перевозкой я помогу. Молчать, – цыкнул я, заметив, что Баринова пытается что-то вякнуть. – Вещи твои соберу и привезу. В моем доме ты больше не останешься. Надеюсь, ничего серьезного сейчас не произошло?
Я выделил голосом слово «сейчас» и с усмешкой закончил:
– Не подозревал, Елизавета Юрьевна, за тобой таких талантов. Это же надо было додуматься, как настоящая аферистка сработала. И гематому нарисовала. То-то я все утро маялся, никак не мог понять, отчего вчера в моем доме так воняло горелыми спичками, и почему коробок оказался пустым.
Я помолчал, затем обратился к фельдшерице.
– От вас, Оксана Игоревна, тоже не ожидал, – подчеркнуто вежливо выдал Гриневой. – Отмазка врачебной тайной – это вы хорошо придумали. Что, захотелось отыграться? Пошутить над молодым человеком, который проявил к вам симпатию? Отомстили за прошлое, так сказать? Полегчало?
К моему удивлению, Оксана от моего тяжелого взгляда вскинулась, сначала было опустила ресницы, но затем открыто глянула мне в лицо, ничуть не смущаясь. Хотела что-то сказать, но я не дал ей такой возможности.
– Если в вашей личной жизни случились какие-то казусы, не стоит начинать всех заметать поганой метлой под один коврик. Ошибочка может приключиться.
– Мне больно! – хныкнула Лизавета, но ни я, ни Оксана не обратили на возглас внимания. Мы так и сверлили друг друга взглядами. Причем я нависал сверху, Оксана смотрела на меня снизу вверх.
– Егор! – первой сдалась Гринева.
Девушки так и сидели на полу. Фельдшерица осматривала Лизавету, Баринова бледная и какая-то потерянная, закусив губу, на удивление покладисто позволяла себя осматривать сельскому доктору.
– Я за машиной. Надеюсь, к моему возвращению первая помощь пациентке будет оказана. Буду признателен, если вы поможете этой даме привести себя в порядок. Не захотите – воля ваша, поедет в фельдшерский пункт, в чем есть.
С этими словами я развернулся и вышел на крыльцо, аккуратно прикрыв за собой дверь, практически без стука. Постоял на пороге, глубоко вдыхая свежесть осеннего утра, привел мысли в порядок и пошел к соседу договариваться насчет мотоцикла с коляской.
Можно, конечно, и к председателю обратиться за помощью, попросить машину. Уверен, товарищ Лиходед с удовольствием откликнулся бы на мою просьбу. Но быть обязанным этому жуку не хотелось. Проблема со Свирюгиным все еще не разрешилась.
Мальчишка молчал, помощи не просил. Председатель тоже молчал, но давить на парня не перестал. По нынешним временам ситуация напоминала холодную войну: все наблюдали друг, а другом, но никто не делал первый шаг, боясь нарушить хрупкое перемирие.
Так что вперед, за мотоциклом. Поедет наша болезная в коляске с ветерком. Заодно мозги проветрит. Деревенский колорит, говоришь? Будет тебе деревенский колорит по полной программе.
– Доброе утро, Егор Александрович. Вы чего это спозаранку? Как-никак выходной, случилось чего? – добродушно в голосе поинтересовался сосед.
– Доброго утра, Николай Васильевич, – поприветствовал я мужа Степаниды Михайловны. – Да вот, агрегат ваш нужен, трёхколёсный. Потерпевшую вместе с фельдшерицей в медпункт оставить. Одолжите?
– Ох, ты ж, это кого угораздило? Серьезное что? – заволновался Николай Васильевич.
– Ничего такого, – заверил я. – Ногу повредила гостья моя городская. Додумалась на каблучищах в нашу глуши припереться, вот и подвернула ногу. Оксана Игоревна уже у меня, – поторопился я успокоить соседа, который завертел головой, похоже, намереваясь призвать на помощь жену свою, любознательную и деятельную Степаниду Михайловну. – Не на руках же ее тащить, в самом деле.
– И то верно, – хохотнул дядь Коля. – Их, баб, тока возьму на руки, враз на шею переберутся.
– Вот и я о том, – скупо улыбнулся в ответ. – Так что, одолжите железного коня?
– Так одолжу, чего ж не одолжить хорошему человеку, – заверил сосед. – А ты водить-то умеешь? А то гляди, помогу, – прищурился Николай Васильевич.
– Умею. В армии чему только не научат, – усмехнулся я. «И танком управлять, и на вертолете летать», – додумал про себя, вслух же заметил:
– Я быстро, одна нога там…
– Другой вовсе нет, – хмыкнул Николай Васильевич. – Это не я, Стеша моя так говорит.
– Доброе утро, Егорушка, чего случилось. Ты чего к нам спозаранку? Сломалось чего? Помощь нужна? – раздалось от дома, и к нам заторопилась сама Степанида Михайловна.
Вот не повезло, так не повезло, не успел срулить, покуда хозяйка не вышла. Соседку свою я глубоко уважал и ценил, но вот сейчас не до нее, право слово.
– Все в порядке, – заверил я, не желая вдаваться в подробности. Да кто ж на селе без подробностей-то отпустит.
– Стеша, тут учителю нашему конь мой понадобился, – широко улыбнувшись, принялся докалывать обстановку Николай Васильевич. – В больничку ему надо.
– Что стряслось, Егорушка? – заволновалась баба Степанида.
– Да все в порядке, – с досадой выдал я. – Не со мной. С гостей моей несчастный случай приключился. В туалете упала, ногу подвернула, – не подумав, объяснил я.
– Пьяная, что ли? – охнула Степанида. – А с виду порядочная такая, интеллигентная деваха.
– Да что вы, – отмахнулся я. – Трезвая. Каблучком зацепилась и не удержалась.
– А я вот всегда говорил: неча доче таскать обувку на таких каблучищах. Ишь ты, вырядится в своем городе и цокает, что твой конь подкованный, – с ходу включился Николай Васильевич.
– Ты, Коля, помолчал бы, – строго велела баба Стеша, поправила узел платка, прищурилась, окинула меня строгим взглядом и уверенно выдала. – Не завтракал, поди.
– Отчего же, перекусил, – заверил я бабу Стешу, начиная потихоньку заводиться.
Характер у Егора, конечно, добрый и почти всегда покладистый, но мой-то никуда не делся, вместе со мной переселился в чужое тело. И на мой характер ситуация сильно затягивалась.
– Так что, я беру мотоцикл, Николая Васильевич?
– Фельдшерку вызвал? – заботливо поинтересовалась Степанида Михайловна, хитро блеснув глазами.
– С утра пришла, – заверил я, старательно не глядя на любопытную всезнающую соседку.
О том, что ко мне вечером приехала гостья, знало все село. Что Лизавета моя бывшая, думаю и эта весть разнеслась по домам буквально через час. Что между нами с Гринёвой проскочила искра, уверен, заметили если не все, то самые глазастые. И эту команду глазастых возглавлял Митрич с женой своей и с заклятой подругой семейства Беспаловых Степанидой. Так что и хитрый блеск, и вопрос с подоплекой я заметил, но комментировать не стал.
– Пойдем что ли, выведу коняшку, – предложил Николай Васильевич, сообразив, что дорогая женушка сейчас развернет полноценную атаку на меня.
Я искренне обрадовался словам соседа, потому как терять полчаса на расспросы и прочие ахи-вздохи не хотел. К тому же у меня в доме остались две женщины, откровенно не любящие друг друга. Членовредительства, уверен, не случится, но на словах всякое может произойти. Язык у Бариновой очень резок. Да и Оксана, при всей своей вежливости, за словом в карман не полезет, если Лизавета перейдет все границы.
– Ну, поезжай. Потом в ворота загонишь, как справишься, – велел Николай Васильевич, вручая мне ключи.
– Понял, принял, – я кивнул, легко оседлал железного коня, привычно жестом врубил зажигание, выжал сцепление, выехал со двора. Через минуту уже стоял возле своего дома. Заглушил мотор и пошел выпроваживать незваных гостей.
– Готовы? – рявкнул я с порога, стараясь не смотреть на Оксану.
Нет, на девчонку я не обиделся. Еще неизвестно, что бы я подумал, увидев сцену почти что восемнадцать плюс. К тому же, Гринёва не знала, что я не ночевал дома, вот и сделала выводы на пустом месте. Еще и Баринова масла в огонь подлила. Но где-то в глубине души поселился червячок, который не грыз, но покусывал: мол, ведь ни в чем не провинился до сих пор, ни в чем плохом не замечен, так с чего такое недоверие?
– Егор… Александрович… – начала Оксана.
За время моего отсутствия Баринова успела переодеться в спортивный костюм, и теперь сидела на добротном стуле за столом, облокотившись о печку, все такая же бледная.
Паузу между именем и фамилией в словах Гриневой я тоже отметил. Ладно, спишем на официальную обстановку, решил про себя.
– Машина подана. Можем ехать, – перебил я, не позволив фельдшерице высказаться.
– Тут такое дело Егор… – отбросив все формальности, решительно поднявшись с места, став напротив меня, начала Оксана. – У вашей… – Гринева запнулась, быстро глянула на мое каменное лицо, и закончила. – У вашей гостьи растяжение…
– Лодыжки? – грубо перебил я. – Так я сейчас вылечу, мигом. Где там тряпка, вода и мыло? – я аккуратно отодвинул Оксану со своего пути, зашёл в комнату и вышел через секунды с миской и прочими атрибутами.
– Все как вы и велели, да только не успел я. Сейчас быстренько смою художественное изображение с ноги, и можем ехать. Вы говорили, у вас там есть местечко? Так вот, гостья дорогая пересидит до автобуса у вас, под присмотром врача, а то мало ли что.
Слова вылетали из меня, что пули из автомата при одиночной стрельбе, четко ложились в цель. Я заметил, что Баринова пытается что-то сказать, утирая ладошкой слезы. Заметил, как изменилось лицо Оксаны, но упрямо не обращал внимания на желание фельдшерицы что-то объяснить.
– Ногу давай, – приказал я, поставив тазик на стол. – Лечить буду.
– Егор… – пискнула испуганно Баринова.
– Ногу давай, – повторил я сквозь зубы.
– Егор! Прекрати немедленно! – влезла Гринева, впервые на моей памяти повысив на меня голос. – У вашей… твоей… гостьи действительно растяжение… Только не лодыжки. Неудачно свалилась с табурета, зашибла поясницу и растянула связки колена. Пациентку нужно доставить в травмпункт… Но это необязательно, – торопливо заверила Оксана, глядя как изменяется моей лицо далеко не в приятую сторону. – Уверена, растяжение небольшое, пациентка не жалуется на сильную боль. Но приятного мало. Желательно постельный режим на неделю, плотная повязка, обезболивающее я уже дала… Егор! – воскликнула Оксана, с тревогой глядя мне в лицо.
Уж не знаю, что Гринева увидела на моей физиономии, но шагнула ко мне и положила ладошку на плечо. Я перевел на девушку тяжелый взгляд, но Оксана не дрогнула, только погладила по руке. От этого жеста, точно так же как и ночью, по телу пошло тепло. Злость потихоньку стала отступать, желание убить Баринову таяло с каждым движением женской руки на моем плече.
«Может, все не так уж и плохо, и у нас есть шанс», – мелькнула мысль. Лицо мое смягчилось, я даже попытался улыбнуться Гриневой. Оксана робко ответила на мою улыбку.
– Долго вы еще будете миловаться, – недовольно вякнула Баринова, и на меня снова накатило. Но легкое движение руки не позволило сорваться в ругань. Я перевел взгляд на Лизавету, растянул губы в улыбке, от которой бывшая невеста весьма явственно вздрогнула, и медленно процедил:
– Не задерживаю.
Глава 2
Что уж подействовало на Баринову взгляд, тон или моя очень добрая улыбка, но Елизавета как-то подобралась и перестала капризничать. Очень надеюсь, что спектакль окончен окончательно.
– Не переживайте, Оксана Игоревна, – мягко заметил я. – Членовредительством не страдаю. Сейчас с гематомой разберемся и поедем растяжение лечить. Уверен, травма незначительная, пациентка быстро на ноги встанет.
– Егор… – испуганно пискнула Лизавета, но я уже намочил тряпку, присел на корточки. Баринова попыталась спрятать ноги под табуретку, но я успел ухватить пальцами женскую лодыжку, чтобы не дергалась, и приступил к процедуре.
Поначалу желтое пятно, пахнувшее горелыми спичками и серой, не хотело отмываться, пришлось приложить усилия.
– Мне больно, – попыталась возразить Лиза, но я был непреклонен.
– Потерпишь, – отрезал я, продолжая оттирать гематому.
– Егор… – обратилась ко мне Оксана. – Послушай…
– Минуточку, товарищ доктор, – отмахнулся я. – Что и требовалось доказать, – удовлетворенно выдал, когда мокрая тряпка сделала свое дело. – И не жалко тебе было спички палить, а? Целый коробок перевела. Эх, Лиза, Лиза, ну как маленькая, честное слово. Одного понять не могу: зачем? Ты же знала, что все раскроется, и я все равно тебя выпровожу.
Баринова упрямо поджала губы, но я успел заметить, как сверкнули нехорошим блеском ее глаза.
– Ну все, товарищ фельдшер, пациентка здорова, травмпункт отменяется, – объявил я, выпрямляясь и поворачиваясь к Гриневой. – Очень хочется узнать, зачем вы, уважаемая Оксана Игоревна, поддержали этот балаган? Я бы все равно не выгнал бедную девочку в ночь в чужом месте, если вы о этом переживали.
– Можно, я потом тебе объясню, Егор? – мягко поинтересовалась Оксана.
Я удивился, подумал и кивнул.
– Потом, так потом. Надеюсь, твои слова будут очень… хм… убедительными.
Прозвучало, кончено, не ахти, с двойным дном каким-то, но за сутки я настолько устал от женских капризов и выкрутасов, что мне окончательно стало наплевать на политесы и этикеты.
– Так, Елизавета Юрьевна, с такими раскладами мы еще успеваем посадить тебя на ближайший автобус. Тем более у нас имеется быстрый транспорт. Сейчас загружу чемодан и прокачу с ветерком, – довольным тоном объявил я.
И тут Лиза заплакала. По-настоящему. Молча и как-то безнадежно. Громкий рыдания обычно меня не трогают, как правило, чаще всего они либо наиграны, либо это истерика. Но вот такой вот тихий плач выворачивает наизнанку душу.
– Не понял, – опешил я. – Ты чего ревёшь? Опять? – не до конца веря в искренность Лизаветы, спросил я.
– Егор, ей действительно больно. Она правда растянула подколенную связку. Это очень неприятно, – Оксана тихо шагнула ко мне со спины и положила ладошку на плечо.
– Да твою ж… богомышь… ломаное коромысло, – выругался я от души. – И что теперь?
– Сначала ко мне в фельдшерский пункт. У меня там дневной стационар. Правда, помочь я могу перевязкой и постельным режимом, – с сомнением пробормотала Оксана. – Не уверена, но можно попробовать мазь от Василий Дмитриевича… Хотя я не одобряю народную медицину, – с сомнением добавила Гринева. – Думаю, успокоительные тоже помогут, – фельдшерица покосилась на Лизавету, по щекам которой по-прежнему текли тихие слезы. Твой бинт почти закончился.
– Что? – не понял я, слишком резким оказался переход от одной мысли к другой. Затем перевел взгляд на стол, где стояла распотрошённая коробка с моей домашней аптечкой, и заметил остатки бинта.
Ну да, за август поистратился с ребятней, а новый не купил. Собственно, бинт ушел даже не на боевые ранения в процессе подготовки, а на штампики для плакатов. Мы с девочками соорудили их для того, чтобы нашлепать салют на рисунках.
– Ну, тогда поехали, – скрипя сердцем, велел я. – Сама дойдешь? – поинтересовался у Лизаветы.
– Н-не знаю… П-попробую… – Баринова сжала губы, утерла ладошками слезы, которые продолжали бежать.
Очень хотелось язвительно заметить: «Не верю!», но Оксана в этой ситуации не стала бы врать, значит, действительно травма. Вот как можно умудриться растянуть связки, свалившись с табуретки,?
М-да, похоже, попала бывшая невестушка как тот пацанчик в сказке про мальчика и волков. Докричалась насчет травмы, вот травма и нарисовалась. Вот только окружение теперь слабо верит в правдивость болячки.
– Ладно, – я мотнул головой, покосился на Гриневу. – Оксана, прихватишь чемодан? Я пациентку твою до коляски донесу.
– Хорошо, – согласилась фельдшерица, торопливо собрала все вещи в аптечку, затем скользнула за занавеску в комнату и через несколько минут вышла с чемоданчиком Бариновой в руках. – Я готова.
– Ну, иди сюда, пациентка, – усмехнулся я, шагнул к Лизавете, одним резким движением поднял ее на руки.
– А-а-х… – вскрикнула Лиза.
– Что еще? – нахмурился я.
– Ты ее под коленку не бери, Егор, – посоветовала Оксана. – Больно же.
– Вот черт, не подумал, извини, – выругался я. – Ну тогда попрыгали, по-другому никак. Или на плечо.
– Не надо на плечо, – взмолилась Баринова. – Лучше с палочкой… – тут же попросила.
– Ну с палочкой, так с палочкой. Так, обувайся. Вот так, молодец, – комментировал я действия Бариновой, помогая обуваться и подниматься. – Теперь поднимайся и цепляйся за меня, буду тебе вместо палочки. Больную ногу поджимай, попробуй прыгать на здоровой.
– А-а-х… Ф-фсе-о… хорош-ш-шо-ой… – пропищала сквозь стиснутые зубы Баринова. – Я до-ой-ду… – просипела Лизавета.
– Дойдет она, как же, – хмыкнул я. – Обхвати руками мою шею. Ну… кому сказал! – приказал я.
Лизавета отчего-то кинула взгляд сначала на Оксану, которая стояла с невозмутимым видом на пороге, придерживая распахнутые двери, и только затем выполнила мой приказ.
– Так, держись крепко, – велел я.
Сам же обхватил девушку за талию, прижал к своему бедру, изогнулся вправо, поудобнее устраивая Баринову на боку, и потащил на выход.
– Егор! – вскрикнула Лиза.
– Что опять? – недовольно процедил я.
– Не больно? – заботливым тоном поинтересовалась Лизавета. – Не сильно сжимаю?
– Не настолько, как тебе бы хотелось, – не удержался я от шпильки.
– Да ну тебя, – буркнула Лиза и замолчала. Всю дорогу до мотоцикла Баринова сопела мне в плечо, время от времени негромко вскрикивая.
Однако, самообладание у Бариновой гигантское. И страдать успевает и последние шансы выискивать.
Я дотащил Лизавету до мотоцикла, осторожно усадил в коляску, вручил чемодан, кивнул Оксане, приглашая разместиться за моей спиной. Через минуту мы сорвались с места и помчали к фельдшерскому пункту. Да уж, кино на все времена «Учитель и его дамы», турецкие сериалы отдыхают. Вот уж будет сельским кумушкам, о чем судачить до самого Нового Года.
Доехали мы быстро и на удивление молча. В домике, где разместился фельдшерско-акушерский пункт, царила чистота и порядок. Пахло хлоркой, йодом и отчего-то осенней листвой. Оказалось, на столике Гриневой стоял стаканчик, в котором доживал свой короткий век осенний букет из разноцветных листьев.
При виде букетика Оксана отчего-то смутилась, торопливо подхватила импровизированную вазу из граненого стакана, вытащила засохшие листья и выкинула в мусорное ведро. Стакан же проставила в раковину.
– Сюда заноси, – велела Гринёва, не глядя на меня.
Во второй комнате стояли две железные кровати, накрытые накрахмаленными простынями. Я осторожно усадил Баринову на одну из них. К моему удивлению, Лизавета не стала за меня цепляться, а сразу же разжала пальцы и с облегчением откинулась на подушку.
– Ручищи у тебя просто железине, – проворчала Баринова, морщась то ли от боли в ноге, то ли от моего захвата.
Я стоял, смотрел на Лизавету, на ее ногу, которая действительно опухла в районе коленки, и начинал осознавать размер собственного попадания в неприятности.
С такой ногой Лизавету одну на автобус не посадишь в город не отправишь. Придется как минимум сопровождать. Опять же билеты… Хотя убей бог, не помню, продадут мне билет на самолет по Лизиным документам без Елизаветы, или придется и ее тащить с собой. По всему выходит, что минимум несколько дней Бариновой придется пожить у меня. Вот что за невезуха такая.
– Оксана Игоревна, это надолго? – кивнул я на травмированную ногу.
– Неделя, не меньше, – не задумываясь, ответила Гринева, выкладывая на чистую салфетку из старой простыни ножницы, бинт, еще какие-то орудия пыток.
– Понятно, – процедил я. – Оксана Игоревна, я вам тут сейчас нужен? – поинтересовался у Гриневой.
Баринова вскинула голову и насторожено на меня посмотрела.
– Нет, спасибо мы сами справимся. Вы хотели уйти, Егор Александрович? – уточнила Гринева, не глядя на меня.
Как же меня достало это разговорное прыганье с «вы» на «ты» и обратно.
– Отлучиться надо, – согласился с предположением Гриневой. – Я так понимаю, товарищ Баринова остается у вас в лазарете до вечера? Или как?
– Думаю, да. Идти же ей некуда, а выгнать пострадавшую на улицу я не могу, – напряженным тоном объявила Оксана.
«Вот и манипуляции пошли», – мелькнула мысль.
– Егор, ты меня что, бросаешь? – возмутилась Лиза, как-то разом подобравшись. Даже про сильную боль забыла. М-да, не надолго же ее хватило.
– Ну раз добрый доктор оставляет тебя в стационаре под своим присмотром аж до самого вечера, то да, я тебя оставляю в надежных руках и ухожу по своим делам. Сидеть с тобой в качестве охраны не с руки. Вечером приду, заберу на ночевку.
– К себе? – довольно улыбнулась Баринова, кинув взгляд из-под ресниц на Оксану.
Гринева терпеливо ожидала, когда мы закончим разговор, чтобы приступить к работе.
– Поглядим, – охладил я пыл бывшей невесты. – Ну все, я пошел. Не скучайте, девушки.
Махнул рукой, вышел из процедурного кабинета и аккуратно прикрыл дверь, не обращая внимания на двойной вопль: один возмущённый, второй строгий:
– Егор! Вернись!
– Ага, сейчас, прям разбежался и бегу, спотыкаясь. Черт… – ругнулся, остановившись на пороге фельдшерского пункта.
Дико захотелось покурить, но я сдержал свой порыв. Не хватало еще психовать из-за столичной куклы.
– Осталось решить проблему, куда поселить Лизавету, – буркнул себе под нос.
Оставлять ее у себя не хотелось. Ночевать неизвестно сколько времени у гостеприимных Беспаловых тоже идея не из лучших. И не потому, что до чертиков надоем Митричу и его замечательной жене Марии Фёдоровне. Теть Маше только в радость будет, если погощу у них. Она ко мне как к сыну относится. Но бежать из собственного дома я не привык.
– Ладно, до вечера доживем, разберемся, – проворчал я, спустился с крыльца и пошел к мотоциклу.
– Егор… Александрович! – догнал меня знакомый женский голос.
– Да, Оксана Игоревна, – вежливо ответил я, сделав точно такую же едва заметную паузу между именем девушки и отчеством.
– Вы куда? – требовательно спросила фельдшерица.
– На работу, Оксана Игоревна, – улыбнулся я, стараясь не показывать раздражение, мелькнувшее внутри, реакцию на тон Гриневой.
– Извини, – тут же смутилась Оксана, торопливо спустилась по ступенькам и подошла ко мне.
К этому моменту я уже оседлал мотоцикл, собираясь отъезжать.
– Егор… что ты решил?
– Насчет чего? – уточнил я.
– Насчёт своей гостьи. У нее в самом деле растяжение, и хотя бы пару дней ей лучше полежать, не напрягая ногу. Она сейчас не в состоянии совершать длительные поездки, понимаешь? – Оксана вопросительно заглянула в мое лицо.
– Понимаю, – вздохнул я. – Не понимаю одного: зачем… к чему был весь этот цирк с компрессом и перевязкой?
Я замолчал, уставился на девушку, ожидая ответа.
Гринева смутилась еще больше, опустила ресницы, но уже через секунду подняла голову, посмотрела на меня и заговорила тем своим мягким тоном, от которого в моей душе что-то переворачивалось.
– Понимаешь, я ведь не знаю, как ты к ней относишься… Может… Вы ведь любили друг друга… А первая любовь она самая сильная… Она…
Гринева окончательно смутилась, замолчала растерянно, подбирая слова.
– Оксана, ты это к чему? – нетерпеливо перебил я Гриневу. – Причем здесь обман с ушибом и непонятная первая любовь? К тому же, любовь давно прошла, помидоры успели не только завянуть, но и сгнить на корню.
– Что? – Гринева изумленно хлопнула ресницами, не до конца понимая мою дурацкую шутку.
– Нет любви, говорю. И не было.
– Не было? – растерялась Оксана, но тут же снова смутилась и торопливо заговорила. – Понимаешь… мне стало её так жалко… Она ведь примчалась за тобой из Москвы… через всю страну… каждый человек имеет право на ошибку. Но и на второй шанс тоже, понимаешь?
Гринева с надеждой заглянула в мои глаза.
– Понимаю, – мягко ответил я, невольно залюбовавшись взволнованной девушкой, боясь спугнуть момент такого глубокого доверия.
Оксана, забывшись, обхватила своими тонкими сильными пальцами мои запястья, на щеках вспыхнул легкий румянец, глаза подозрительно блестели. Девушка нервно переступила с ноги на ногу, заглядывая в мои глаза.
– Я понимаю, правда. А сама-то ты дала второй шанс? – внезапно поинтересовался я, не сводя глаз с фельдшерицы.
– Я… – выдохнула Оксана, зрачки девушки испуганно ахнули, но уже через секунду Гринева взяла себя в руки и равнодушным тоном ответила после короткого молчания. – Да.
– Не получилось? – сочувственно спросил я.
– Не получилось, – согласилась Оксана, плечи девушки поникли, да и вся фельдшерица как-то сразу вдруг стала маленькой и беззащитной, словно неожиданная пара слов выдернула стержень, на котором держался характер Гриневой.
– Извини, – негромко произнёс я, забрал в тонкие пальчики в свои ладони, и легонько сжал. – Все будет хорошо, ты мне веришь? – спросил у девушки.
Гринева вскинула голову, очень внимательно и мучительно долго вглядывалась в мое лицо, затем медленно кивнула и не сказала, а скорее выдохнула:
– Верю…
Какое-то время мы стояли молча. Я так и не выпустил ладошки Оксаны из своих загребущих лап.
– Оксана Игоревна, вы скоро? – раздался капризный голос из фельдшерского пункта, нарушив все очарование момента.
– Извини, – смущенно улыбнулась Гринёва, осторожно высвобождая пальцы из моих ладоней. – Мне надо идти… пациентка ждет…
– Да, иди… Погоди… До скольки Баринова может находиться в фельдшерском пункте, – уточнил я, глядя на Гриневу.
– До пяти… а потом закрывать надо… – неуверенно произнесла фельдшерица, входя в образ строгого медицинского работника. – Егор, у нее действительно растяжение. И это очень неприятно.
– Да понял я, понял, – с досадой подтвердил я. – Буду думать, куда ее переселять. Не могу же я ночевать у Митрича все дни, свой дом имеется… Да и Штырьку на улице оставлять не хочу…
– А ты у Беспаловых ночевал? – вроде бы невзначай поинтересовалась Оксана.
– Ну да, – ответил девушке. – Ладно, я поехал. Дела не ждут. А с ночевкой что-нибудь придумаю, обещаю.
– Могу у себя поселить… – неуверенно предложила Оксана. – У меня две комнаты…
– Вот еще, – отказался я. – Не хватало еще бывшей невесте к…
Я чуть не ляпнул «к будущей жене заселяться», но вовремя прикусил язык. И все-таки Гринева покраснела, то ли догадавшись, что я хотел сказать, то ли окончательно смутившись от нашего разговора.
