Дровосек

"… Наконец топор отрубил мне голову, 

и я подумал, что мне пришёл конец.

 Но об этом узнал кузнец и сделал мне отличную железную голову…" 

– Mother, will she break my heart?

Pink Floyd, the Wall

1

     Сквозь полумрак комнаты, которую ровно по центру рассекал луч лунного света, можно было разглядеть в углу фигуру человека, сидящего в кресле. Сам человек, он или она, оставался в тени, и непонятно было, открыты или закрыты его глаза. Тишину нарушало сопение, и иногда фигура немного меняла свое положение.

– Ы-ы-ы-ы-ы-ы! – вырвалось хриплое из угла и повисло в воздухе.

     И снова тишина. Умиротворенная неподвижность тела и лица, черты которого едва выдавал полумрак, говорили о том, что человек погружен в размышления или сон.

      Мысли! Образы и слова, цепляющиеся друг за друга, обволакивающие пеленой умозаключений, ставящие вопросы, взыскующие ответа. Глушащие сознание доводами и капризами. Разлагающее, самодовлеющее "я".

       Душа тонет в эмоциях. А как же самоконтроль, самооценка? Но желания требуют немедленного исполнения. Под их гнетом склоняется разум.

       Одиночество.

2

         Артемий был убежден в том, что его личность на грани распада. Один поворотный момент изменил все, и теперь то, что было до и стало после, больше не имело значения. Решать задачу на основании устаревших исходников равносильно тому, чтобы биться головой о стену и задаваться вопросом, что крепче: лоб или стена?

       На него надвигалась слепая бездна безумия, в которой тонуло и прошлое, и будущее. Он балансировал на маленьком островке настоящего, но вода подступала. Охватившее его безразличие было сигналом финального этапа саморазрушения. Артемий чувствовал, как его "я" агонизирует, растворяется. Ничто не имело смысла. Никто не был значимым.

       Нигде нет правды. Нет и покоя.

       Память – белый шум.

       Советы, вопросы, задачи, ответы! Карусель многозадачности, адское колесо. Клоака эмоций, чувства, запущенные на орбиту эго. Желания, блокирующие разум, как кислотные венерианские облака. Смущения нет! Нет чувства вины или жалости.

      Есть только два полюса, две стороны: одна задает вопросы, другая отвечает.

     Что будет, как быть? Вечные вопросы, на которые нет ответа.

     Тик-так! Время утекало, испарялось. Смеялось над ним, неумелым. Оставляло отметины на теле, в душе. Желания, вспыхнув, как бенгальские огни, гасли. Замирали стремления, ослабевали некогда крепкие связи с миром.  Что случится с телом, если внутренняя искра погаснет?

       Артемий дрейфовал в забытьи.

 3

     Кто-то или что-то проскользнуло по стене напротив него. Замерло в темноте и наблюдало за ним. Галлюцинации? Чепуха. От длительного сидения в темноте глаза устали и их слепят даже невинные лунные блики.

     Шорох. Шёпот. Волнение охватило Артемия. Сердце часто забилось, голые до локтя руки покрылись гусиной кожей.

– Кто здесь? – мысленно спросил он.

      Как и следовало ожидать, ответа не последовало. Он подумал о том, что неудовлетворенная потребность в общении исподволь сводит его с ума. Он уже три недели не выходит из дома. Неделю ни с кем не разговаривал. Может, потому и мерещится всякое?

      Дикость. Это же форменное помешательство! Или нет? Игра воображения? Разрушительная стадия самоанализа? Уловка, внутренняя потребность разоблачить свою никчемность и покарать себя безумием? Сомнительная интерпретация…

       Тень сгустилась и как будто пошевелилась. Высунула тонкий протуберанец, помедлила, втянула его, как ложноножку. И почти без паузы выбросила целый пучок. Еще один.

        Что за наваждение! Откуда эта темная материя? Зловещее порождение моих фантазий? Или я сам открыл в себе потайную дверь, выпустил нечто, не имеющее названия, и сейчас оно пытается обрести плоть, соткать ее из моего смятения, моего кошмара?

        Ему показалось, что он различает в углу что-то вроде черного шара с бесчисленными лучами-нитями, развевающимися на сквозняке. Из центра сферы словно вырывался воздушный поток, растрепывая нити, как волосы во всех направлениях. Шар то был плоским и чернилами растекался по стене, то становился трехмерным. Смесь страха и брезгливости нахлынула на Артемия. Тут же подкатила тошнота.

        Мысленным усилием он заставил себя закрыть глаза и отогнать химеру. "Прочь, демоны, прочь…" Надо было срочно подумать о чем-то хорошем, вспомнить счастливые мгновения… Он напрягся, но память была чиста, как белый лист. Он не помнил лица, события… Лишь слабый оттиск светлого изумления, нисходящего в душу. Когда это было, как, с кем? Внутри пусто и пыльно, как на заброшенном складе. Но мир не любит пустоты. К пустошам и безднам слетаются голодные духи.

       Он поднес руку к лицу, провел ладонью по колючему подбородку. Надо побриться. А заодно принять холодный душ. Или горячий. Разогнать кровь. Когда-нибудь эта бессонница его доконает. Дошло до того, что он уже несколько раз видел свое тело со стороны. Кажется, это называется сонный паралич. Ты обездвижен, не можешь даже вздохнуть, и тут внезапно меняется ракурс: тело внизу, под тобой, в неудобной позе, а ты сам нависаешь где-то сверху; вот ты отходишь к зеркалу и смотришь в его бесстрастную холодную гладь, где не отражается ничего. Вообще ничего.

       Моя душа – зеркальная гладь, где отражаешься только ты. Словно рябь прошла по воде. Кому я это говорю?…

       Артемий наморщил лоб, но память была неприступна, как цитадель. И все же слабые сигналы поступали с периферии, стоило закрыть глаза и сосредоточиться. Или, вернее, рассредоточиться, утратить контроль.

        Он сделал еще одну попытку. Светлое, светлое… солнечные блики на воде… снег… сливочные пятна фонарей в мягких сумерках… жемчужные переливы предзакатных облаков… Артемий открыл глаза, кинул взгляд в окно, на пол: никакой мягкости, плавности. Узкий луч как режущий скальпель хирурга.