Read the book: «В дебрях Магриба. Из романа «Франсуа и Мальвази»»

Font:

ISBN 978-5-4483-4075-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Действия романа разворачиваются на фоне общеевропейской войны за Испанское Наследство в начале XVIII-го века по Рождеству Христову. Несмотря на затронутые многие места Европы и даже Магриба, основное повествование происходит в диковатом разбойничем углу острова Сицилия, куда волей случая занесло наших героев.

Любовь —
Зачем ты мучаешь меня?!

Сгорю ли я?!
– Сгорю ли я?!
Сгорю ли я в порыве страсти!
Иль закалят меня напасти!

И в этой пытке!
– И в этой пытке!
И в этой пытке многократной!
Рождается клинок булатный!

В Дебрях Магриба

* море по колено *

Оранжевый закат под завесой мглы все еще продолжал оставаться на поверхности гладкой равнины, по которой легкая лодочка гребца с весьма удобными веселками скользила от каждого взмаха. Ему очень нужно было торопиться и он налегал на весельные палки, очень удобно приноровленные к единственно возможной седелке в самом широком месте легкого быстроплавучего средства.

Черточка плывущего корабля была еще заметна над остатками голубого фона, но уже явственно очертилась оранжевая дорога заката, которая в очень скором времени должна была угаснуть, оставив в ночной мгле силуэт корабля, коего уже будет не найти. Поэтому сейчас нужно было сильнее налегать, что бы потом не пенять на себя в тщетных исканиях в бескрайних просторах мглы и воды.

Хотя нахождение посреди ярко освещенного места, как русла реки могло на первый взгляд показаться опасным, и даже показалось, но при последующем осмыслении оказалось, что уходящее судно находиться как раз на точно такой же дороге, на которую не нужно было становиться что бы не оказаться увиденным, ради того что бы держать цель на ярком свету, чего он старался достичь поначалу. Сейчас сидя лицом обращенным на темную сторону, откуда он плыл не будучи видным, после очередного просмотра назад: куда он греб, заметил, что обыкновенно ошибается, и эта вторичная ошибка была вдвойне непонятной, ведь ему казалось, что все продумано и что на пустом месте может быть?

Море не пустое место и не везде на нем едино. Ошибка его состояла в том, что если за ним не было полосы заката отбрасываемого от заходящего за воду светила, то и за судном точно также этого не было, и ему как раз нужно, в данной сложившейся ситуации, было выплыть так что бы держать цель как можно дольше на свету. Хоть на минуту дольше, хоть на последнем отблеске, которого могло хватить что бы не потерять. Кроме того нужно было определить курс уходящего судна, а это можно было сделать только на ярком свету, и свериться по звездам. На случай неудачи это могло бы еще долго потом помогать. А неудача могла произойти, если ночь будет темная, какой она обещает быть, и если ход судна самый полный. Но этого не могло быть, если только не течение.

Слабый оранжевый шар на глазах опускался за воду, но обещал еще несколько минут продержаться и за это время нужно было совершить из последних сил невозможное. Амендралехо нажимал, он даже отказался от того что бы дать крюк ради определения курса, потому что очертания корабля уже начали помаленьку увеличиваться – а это верный признак приближения. Не нужно было ни ради чего не терять ни секунды. В целях нахождения удобного положения спина его стала слепо искать новые положения для размятия заендевелостей и нашла, когда он полностью на нее улегся, облокотившись шеей с головой на маленькую перекладину. Так стало гребсти во много раз лучше и легкая лодочка казалось еще быстрее понеслась по воде. Веселки, оканчивающиеся ковшиками с крутой сливной сторонкой, только цепко ухватывались за поверхность воды и почти незаметно отцеплялись. Все в этом утлом на первый взгляд челноке, было ради скорости и только скорости, отчего можно было подумать не гонял ли куда частенько на ней Пакетти в Марсалу или еще куда?

Лежа он мог ориентироваться на закат. Когда же он почувствовал что закат начинает угасать, продолжая гребсти, приподнялся, что бы удобнее оглянуться. Как же приятно для души было вознаградиться вполне близким видом корабля в последних закатных лучах, считай догнанного предпоследним рывком, проведенном на едином духу.

Последний рывок оставалось сделать осторожно, не спеша, когда стемнеет, в смысле совсем даже от тех проблесков. Предстоящее отрывалось ему заманчивой неизвестностью.

Во тьме уже, он, стараясь потише гребсти веслами приближался к задней части корабля, очень рискуя попасться на глаза вахтенному с юта. С этим обошлось, или может быть его невозможно было заметить, да всю темную картину нарушали заметные белые паруса.

Амендралехо осторожно загребал под борт уже одним только левым веслом, да и то крайне заглубляя и работая им как рулевым. Другой рукой он насколько мог помогал, отталкиваясь, но больше наоборот стараясь задержаться, потому что корабль хоть медленно но плыл, а его одного весла было не совсем достаточно.

Амендралехо неясно себе представлял что ему делать под бортом дальше и как вообще быть с тем что бы удержаться надолго! Его стремление достигнуть киля приняло упорядоченность и осмысленность когда он нашел на носу лодочки подвязанную веревку с острым захватистым крючком. Утыкая крючок в борт и теперь уже помогая веслом он сноровисто стал продвигаться все далее вперед, и достигнув килевого бруса, уцепил его крючком. Все, можно было немножко передохнуть. Амендралехо улегся головой на перекладину, посмотрев на накрывавший его в лодочке брусчатый свод борта, под которым почувствовалось даже уютно. Нужно было немножко переждать пока там, на палубе, ночь окончательно всех утихомирит. Слышались голоса, по-видимому команды, подаваемые матросам, на коих не нужно было обращать внимания потому что им предстояло нести вахту всю ночь. Необходимо было только как можно ближе подходить к их виду, если они только там вообще не все черные. Что там могли быть за люди, и что это за корабль? Не монсеньорский ли Ариман? – Потом узнается, пока же Амендралехо заметил выше за головой якорную цепь, по которой очень легко можно было залезть наверх и так же легко слезть, и прямо в лодочку.

Как хорошо, что была лодка, удачно сокрытая под навесной носовой частью борта, словно по заказу подошедшая ему для невозможного дела, кое он делал возможным. Корабль не связывал по рукам и ногам все его помыслы и деяния.

Буксируемую лодочку плотно прижавшуюся к мягкой от водорослей заводненной части борта иногда подкидывало свободным краем, и одновременно с этим, как от этого, в голову думавшему Амендралехо приходили мысли одна лучше другой. Наконец он не выдержав этой муки томительного ожидания с роем раздумий резко приподнялся в сидячее положение. Он снял рубашку, конечно же несмотря на то, что было холодно, в том намерении что нужно было как можно больше соответствовать по виду, исключая прочие несоответствия. Белая рубашка как раз и делала его белым среди черных.

Но сняв ее он становился еще более белым, истинно белым по коже, а не по виду, несмотря даже на загар. На это Амендралехо сделал так – надел на грудь снятый во время гребли свой темный короткий камзол закрыв воротником на пуговицу все тело до самой шеи. Засучил рукава, что-то наподобие халата. А на голову напялил последней белизны ту самую рубашку, став накручивать ее в тюрбан. Несмотря на некоторые навыки в этом, из рубашки у него получилось накрутить только на простенькую чалму, а оставшиеся висеть части сунул за шею под воротник, что-то наподобие арабского платка, если конечно он, будучи белым —не преступление, черт его знает, но бело-крахмального оттенка видеть ему не доводилось, а это могло оказаться важным.

Ну, а что касается лица, то оно и так должно быть черным, от пережитой беды, да и где такое у негров могло быть возможно что бы без белых, хотя бы арабов.

Он был готов и стал присматриваться как бы ему поудобнее добраться до цели, которая лишь на первый взгляд была совсем рядом, но нужно было за ней сильно наклоняться, чтобы дотянуться, не имея ничего за что бы можно удержаться рукой. Но подтянув лодку за веревку ближе к килевому, брусу вяло разрезавшему воду, он встал и взялся за звено цепи. Якорная цепь держалась основательно. С трудом, а не легко, как он предполагал, подтянувшись до цепного вырезка в борту он взглянул в него, может быть выдавая себя белой чалмой которая наверное выглядывала поверх борта. Никого не было видно и Амендралехо принялся залазить на кормовую палубу, которая благо не была открытой и на ней черт ногу мог сломить от множества канатов. Залезая, он подумал что ему первым делом нужно залезть к коку и подкормиться, что бы и силы вернулись и голова поумнела, и из кухни уже начать свой вояж, предварительно запасаясь кормом в обратный путь… вообще что называется обнаглев от шустрой смелости первых успехов. Эх, если бы он состоялся, как бы это было прекрасно вернуть ее почти сразу же! Но кто знает чем кончится его вылазка и найдет ли он здесь хотя бы кухню?

Потихоньку пробираясь около борта, Амендралехо внимательно вглядывался во все окружающее. Ничего особенного он пока не замечал и даже не видел никого из матросов, словно на корабле все вымерли и это ему попалось судно-призрак. Нужно было идти в трюмы. Все спали и даже команда может быть за исключением единиц рулевого и вахтенного. Возникшую мысль воспользоваться этим обстоятельством и привести корабль обратно, да не куда-нибудь, а прямо в порт, он тут же с недовольством откинул и еще раз твердо решил насытиться чтобы впредь в голову не приходило столь дурных мыслей.

Нужно было идти в трюмы и каюты, она должна была быть где-то там. Амендралехо так потянуло к ней, что твердое решение если не забылось, то осталось только ввиду. Осталось ввиду и заглянуть в люк, который был открыт, темен, и обещал быть тем чем нужно, хотя… мог быть и пороховым складом.

Он чувствовал что начинает съезжать, то есть действовать не по стержню, оставляя неосмотренными тылы, отдаваясь необузданному желанию «скорей»…

На той стороне корабля было кажется как раз то что Амендралехо предполагал. Он спрятался за перегородкой и стал наблюдать. Самая задняя часть корабля была высоко приподнята так, что ютовая палуба оказалась крышей богатых кают, украшенных и охраняемых двумя черными стражниками у дверей. Там она и должна была быть, там она только и могла быть и нигде иначе. Конечно он мог проникнуть вовнутрь, например дождавшись когда один из стражников сходит помочиться, но нужно было прежде чем что-либо делать всегда осмотреться. Это истина давно замеченная подошла и к данному положению вещей. Восходила луна и своим светом возможно давала возможность заглянуть в окна. А в окна он заглядывать собрался сверху вниз с ближайшей реи.

Через несколько минут это произошло. Стоя ногами на веревочной лестнице и держась руками за рею, нижнюю – толстую как порядочное бревно он осторожно выглядывал из-за паруса. Белый свет через окна давал в левом из них видение некоего подобия железного ящика и сидящего прислоненным спиной и головой к дверце какого-то человека. Что это было сначала, он не мог себе даже и представить. Потом лишь ему в голову пришла идея, конечно же если хочешь провезти на пиратском корабле женщину в сохранности, то ее нужно держать в ящике с охраной. И ящик был следовательно надежно закрыт и сам надежен. Сбить замок возможно не имело места быть. Но если там был замок который можно было сбить, то это было вполне перспективно: подплыть и прицепить лодку сзади, далее совершить налет, достаточно небольшого увесистого предмета. До этого конечно пробить днище фелукам. Если не получиться с замком взять железный ящик целиком с ней – эту мысль он отверг с ужасным разъедающим чувством опасности перед пожирающей все тяжелое пучиной. Но опустить этот ящик в приспущенную фелуку уже было неопасно. Нужно было обязательно осмотреть фелуки и решить вопрос с ними.

А для этого обязательно поесть и набрать провианта в обратный путь, потому что его покидали силы после такого сильного нервного потрясения.

Множество мыслей и мелких идей приходило ему в голову, вплоть до того что бы взорвать пороховницу, если она была или устроить пожар, воспользовавшись всеобщей суматохой, главное он решил себе ни с чем не торопиться, время так все существенно меняет и может днем ее уже выпустят погулять, да и вообще освободят.

Кроме того, не нужно было бездействовать ни мыслью, ни действием, ведь вполне могло оказаться так что он ошибается с ящиком. А она тогда находиться… во глубине кают?

Амендралехо слез на палубный пол и, пройдясь по правому борту, набрел на обе лодки больших размеров и под парусами. Хоть одной из них нужно было прямо сейчас же продырявить днище, за не имением чем прибег к простейшему средству поражения обезвеслил большую в пользу висевшей поменьше, очень удобной для спуска. Очень не скоро, но хоть с этим он покончил.

Что бы хоть как-то по делу затратить последующее время он пошел бродить по кораблю и через оставленный неосмотренным люк попал в самые трюмы. В том хаосе навряд ли нужно было что-то искать и можно было что-то искать без всякого света.

За все то время что он ходил, он утвердился в одном намерении, которое было более всего приближено к реалиям сложившейся ситуации и его возможностям. Что засунуть в рукав так чтобы это выглядело незаметно он нашел на мотке каната. После Амендралехо пошел прямо на стражников, которые чуть завидев его приняли в оборонительное положение свои секиры на длинных древках, закрыв таким образом проход в двери и доступ к себе. Не помогло и успокаивающее опускание руки. Единственное какую пользу принес его подход: это более менее освобожденное место, от себя стражником стоявшим рядом с окном, а теперь вставшие у дверей. Воспользовавшись этим Амендралехо заглянул в окно, вовнутрь маленькой комнатки, где прислонившись спиной к дверце ящика с неизвестно каким замком спал прикованный цепью к руке молодой худощавый бербер. Чтобы как-то оправдать свое внимание он постучал по деревянной перекладине, разбудив спящего и указав ему подняться. Тот виновато встал на вытяжку, подхватив с собой свою саблю.

Замка не было видно, но были видны прорези для воздуха, что указывало на то, что там не добро, а пленница… Однако ему шкурой почувствовалось, что нужно бы поскорее уходить отсюда. Двое стражников совсем рядом, не хотели его принимать за того, кого он из себя строил. Естественно из ранее задуманного по возможности напасть на них не осталось ни малейшего желания: с этим не соглашалось все его нутро. Наоборот нужно еще было так достойно уйти чтобы на самого него не напали или не задержали.

Амендралехо показалось, что он как раз ушел именно так достойно, не вызвав лишних подозрений, но, минуту спустя, услышал далеко позади себя перебежки и голоса. Он наклонился, сорвав с головы белую рубашку, и побежал к носу. Там он, не теряя на лишнее время, сиганул за борт и повиснув держась за цепь стал нащупывать ногами веревку… Он с ужасом глянул вниз хоть и было это ему трудно – не сорвалась ли его лодочка?! Она держалась на том же месте.

Скрывшись в ней, ему осталось только прислушиваться, что происходит наверху? Вроде его потеряли в трюмах, куда подумали что он скрылся. Сейчас бы, кстати, можно было попытаться проникнуть на ют и в каюту пока его ищут в трюме, но ему ничего кроме спать больше не хотелось. Если будут скидывать якорь его не убьют. Он преспокойно улегся на боку, притулив голову к жердочке, хоть немножко вздремнуть.

Пробуждение на ярком свету произошло с ощущением что над душой его кто-то стоит, и не стоит даже, а стоят. Он поднял голову переведя взгляд от борта, отбрасывавшего все же какую-никакую тень.

На верху сильно перевесившись через край борта свешивались головы зрящих.

Амендралехо, спохватившись собрался отчаливать от сего пристанища, но сзади увидел на длинной фелуке к нему уже подплывали. Можно было попенять на себя за проявленную ночью слабость, если бы было по большому счету за что пенять, кроме эфемерного удачного вызволения и отплытия с Мальвази с тем, что бы затеряться в темных просторах.

Оставалось только все то, что оставалось: попасть на корабль в качестве пленника и там уже смотреть что делать дальше, может даже смотреть из прорезей другого такого же ящика.

Арабы, наполовину с чернокожими берберами, подплывающие ближе, недоуменно глядя на него, стали указывать переходить со своей лодки к ним. Сейчас им нужно преподать от себя нечто такое, чтобы уверенней поставить себя перед ними, не то замордуют, только дай волю. И Амендралехо поставил… свою ногу на борт, так что она заметно покачнулась, приведя в неустойчивое положение людей в фелуке. Перекидывая вторую ногу уже вовнутрь, он второй раз настолько сильно качнул фелуку, что в ней не то что чуть не попадали, но и чуть из нее не повыпадывали, отчего его сразу как только это стало возможно ухватили за рукав. Это злобно сделал по-видимому даже один из тех стражников что с секирами защищали от него этой ночью проход в двери.

Амендралехо недовольно взглянув на вцепившуюся руку, сбил ее от себя легким с виду, но сделавшим свое сбивом, затем пренебрежительно отряхнул, то место. Не успела подтюрбанная морда предпринять что-либо еще, как Амендралехо, опережая события, энергично зажестикулировал руками стоявши с веслами – Давай ему греби! Те как придя в себя и еще заметив что сверху на них смотрит суровое лицо… спохватившись, стали отгребать, но и тут же прекратили, так как открыли бортовую калитку. Из нее стали подавать трап с веревочными перилами, за которые Амендралехо ухватился первым, оттолкнув стражников и первым взбежал, не преминув за собой так незаметно, словно закрывал калитку перевернуть на бок трап, с которого попадали прямо в воду.

Суровое лицо сурового человека нисколько не просветлело и наоборот даже еще более помрачнело. Но главное было не сникать, и Амендралехо подойдя настолько близко, насколько его допустили, поклонился, подав пример чисто европейской изысканности в том. Вид однако у аристократа на голой груди камзол и рубашка хвостом из кармана был какой-то неподготовленный и даже разнузданный. Не зная о чем и на каком языке с ним можно говорить, и больше того, считая это для себя ниже своего достоинства тот человек указал пальцем – убрать, причем указал так явственно и обидно, что у Амендралехо с арабским плохо стало, и не потому что этим языком нужно было воспользоваться лишь только затем что бы не пользоваться итальянским, а потому что у него горло сперло.

Сзади налетел мокрый стражник, обхватив его по рукам, и Амендралехо был брошен… под запор.

Началось его пленное сидение в темноте, потом, правда сильно разрежавшейся от щелей, через которые можно было выглядывать наружу, хотя и видеть только море.

Немного погодя дверь раскрылась и ему бросили его продырявленную лодочку, со сломанными веслами и нечто вроде постели в ней из обыкновенной конской попоны. Еще затем кинули две лепешки, возможно на целый день. Единственное приятное следствие от попадания в плен было довольствие едой, и то это только пока. Но вязкая сдоба лепешек была так вкусна, что все то время, что он насыщал свой голодный желудок, ему ничего больше не хотелось ни знать ни думать. Вот когда кушанье кончилось, Амендралехо только с тем и ощутил во всей полноте бедственность своего положения.

Он еще посмотрел через щель на голубую воду походил по своей темнице, сделанной крепко, если судить по тому как мало дневного света в нее проходило, несмотря на подверженность оному.

За невозможностью ничего поделать или подумать, он расстелив в лодочке одеяло, с еще большим удобством в мягкости и без резких качков, улегся отдыхать.

Галит

Проснулся он снова своевременно, когда по телу корабля раздавался шум цепей сбрасываемого якоря. Почувствовался толчок как от остановки.

Амендралехо бросился к щели и увидел через нее берег, крутой и пустынный. Посмотр в свою зрительную трубку, у него оставшуюся по недосмотру, ничего больше к этому впечатлению не добавил, но заметилось явнее даже, чем почувствовалось что корабль наоборот тронулся с места. А до этого значит стоял, дожидаясь попутного ветра.

Амендралехо стоял и наблюдал через щель, пытаясь определить: что это может быть за земля? Если африканский берег, то это очень скверно, если нет – то какая же это может быть земля еще? Между тем корабль, давая заметно ощутимые галсы, продолжал идти вдоль берега. Небольшая завязка обещала превратиться в события, нужно было только смотреть и ждать, что он и делал со все более возрастающим интересом, так как видов за берегом прибавилось, и вдруг кроме всего прочего… белый приземистый дворец вдали, на фоне глыбового цвета крепости, Неужели это Галит!? О это просто было замечательно, тогда бы это изменило ситуацию, как вывернуло бы на изнанку. Не он бы оказался в плену, а возможно даже несколько наоборот.

Жадно всматриваясь в очертания дворца и крепости Амендралехо радостно улавливал знакомое. И у него исчезли всякие сомнения в то, что это остров Галит. Когда корабль стал заворачивать в гавань и к причалу.

Что делалось на причале Амендралехо видеть уже не мог, хотя немножко слышал. Собравшиеся там люди из дворца гомоном и поклоном встречали прибывших на корабле. А из самого дворца двигалась пестрая людская процессия, которая так же несла огромные ручные носилки, называемые у французов портшез. Процессия скоро прошествовала на самый причал. Из-за убранного полога стал выбираться грузный человек в широком серо-голубом халате, поддерживаемый руками и головами, на которые он опираясь ложил свои ладони.

С борта приставшего корабля только сейчас начали подавать трап, так что вельможе из портшеза было куда направить свои стопы. Он весь сиял и доброжелательно разводил руками.

– Вай-вай, как быстро ты обернулся, я не успел заметить. Значит все хорошо и прекрасно у тебя, и я за тебя доволен. Богатый улов надеюсь…

Омар Мейяд, тот к кому были обращены эти слова, сильно побледнел от неожиданности такого оборота разговора, о котором если бы он знал, так ни за что сюда не заглянул. И про себя у него начали срываться проклятья на пиратский менталитет местных, а внешне на лице стало показываться улыбчивое выражение, с тем чтобы начать отказываться, как вдруг улыбка была спугнута резким шумом позади, который почему-то очень привлек его внимание.

Это был не столько даже шум сколько стуки ударов разбежавшегося Амендралехо ногами в дверь – той о стоявшего рядом стражника – того о стену, выдерг секиры застрявшей в двери тоже сопроводился резким треском похожим и на стук, и затратой мгновений, за которые выскочивший Амендрадехо успел унестись на несколько прыжков, и далее перемахнув через преграду, подскочил к самому борту, совсем недалеко от того места, где стоял главный человек на корабле. Омар Мейяд, который не успел еще снова собраться на улыбку, вообще побледнел не зная что делать.

Амендралехо между тем не обращал на него совершенно никакого внимания шагнул скорее к самой калитке в борту, где был виден лучше всего.

– О! Дорогой пришел! – раздалось еще более радостней снизу с воздетыми руками, и от этой радости бей Хусейнид – как того называл его дорогой друг, стал даже подниматься ему навстречу по трапу.

– Как давно я тебя не видел, как хорошо что ты приехал! Что скажешь?

– Здравствуй и до свидания.

– Э, нет. Так просто я тебя не отпущу пока не угощу так что чуть не лопнешь, пока не напою так, что из ушей литься будет, никуда не отпущу!

Твердо сказал Бей Хусейнид¹ и от его рук, которыми он подхватывал за спину, невозможно было никуда деваться, ни им сопротивляться. Первым Амендралехо, а за ним, Омар Мейяд подавленный, с задержкой, и в качестве второго гостя, стали сходить вниз. Потом они вдвоем же попали к бею Хусейниду в крытые ручные носилки и затем во дворец. Там за обильным пиршеским столом в просторной зале с низким потолком, с танцовщицами, за музыкой и горами еды Амендралехо с беем Хусейнидом очень запросто можно стало поговорить между собой в стороне от Омара Мейяда.

Поведав вкратце о том что у него стряслось, Амендралехо указал так же, что как раз у того, косясь указуючи, что сидел неподалеку, на корабле и находиться в заточении его сердечная зазноба. Он и сам у него не так давно содержался под стражей, но вот благодаря удачной встречи выбрался от него. Не может ли бей Хусейнид посодействовать ему и в удачном вызволении той, что была незаконно у него вырвана? – С этими словами Амендралехо злобно глянул в сторону Омара Мейяда.

Бей Хусейнид кручинно подумав, развел руками, поохивая. – Рад бы помочь, но не могу. Для меня есть один закон – закон гостя и нарушить его – не могу! Таково наше восточное гостеприимство.

Омар Мейяд, однако, невзирая на все законы родного гостеприимства, сидел как перед убийством и подумывал сорваться и броситься бежать, невзирая на свой сан. Амендралехо же видя то что он сидит и впрямь как на иголках, подумал что что-то здесь темнит бей Хусейнид.

– Не обязательно силой и угрозами! – сказал он тогда поднося пиалу к губам.

Во всем другом помочь могу, но я не думаю, что у него можно будет ее выпросить он человек несвободный выполняет чужую волю. Не его просить надо.

– Неужели он служит прямо повелителю?

– Самому султану лично.

– Вот это дела… А какому же эго султану? Не уж-то Османскому?

– Марокканскому султану Исмаилу… Ну ты, не убивайся, это дело еще можно поправить будет. Я напишу султану Исмаилу послание, в котором очень хорошо попрошу на счет одной девчонки для одного мальчика.

– Сделай милость. И еще отпиши мне что ли ярлык какой посольский, что бы я мог добраться до султана.

– Зачем тебе это? Сиди у меня и жди!

– Нет не могу я сидеть и ждать! Я просто не выживу без нее!

– Тогда ладно, так уж и быть. Повезешь мои подарки султану и послание. А я немного погодя тоже вслед за вами поеду. Справишься обо мне через португальский порт, да там посмотри, что делать если у тебя ничего не получиться. Так пойдет? – Тогда пошел я договариваться с нашим дражайшим гостем, что-то он загрустил, сам с собой невесел…

Махмут Варлад, тот стражник, что был на Амендралехо всегда зол, пришел к нему в бывшую темницу, отделанную ныне как светлицу и сказал когда к борту выйдет прогуляться Омар Мейяд. Собственно ему для того и было сказано, что бы Амендралехо знал кто хочет с ним говорить.

«Опять двадцать пять» – подумал он. Однако положение его резко изменилось, после того-то подушевного разговора за столовыми возлияниями, когда он простейше объяснил, что плыл себе по морю, сбился с курса, плутал, как вдруг повстречался с судном и подцепился к ним. Там его отлично просто, как для подозрительного незнакомца приняли и даже выделили отдельные апартаменты ни с кем не разделяемые, в которых ему довелось хорошенько почивать. Но самое большое впечатление на него произвела та изумительная пища, что он съел с превеликим наслаждением! Невольно польщенный сановник, да ещё и к тому же восхвалённый за помощь его самому большому другу самим беем Хусейнидом был взят… до глубины души или за загривок, значения большого не имело.

Итак, значит важный сановник соизволил с ним все же поговорить, возможно от скуки однообразного плаванья, а возможно посчитав что выждал достаточно. Амендралехо волновал один важный вопрос, с которым он и подошел к тому месту, где стоял Омар Мейяд, упершись ногами в брусья борта, а лицом уставившись в сторону еле заметной гористой полосы берега.

Раскланявшись с ним со средней, если так можно выразиться, почтительностью, и пожалев себя и за эти усилия, после того как тот удостоил его всего легким наклоном головы, Амендралехо сразу вынул ему свой сомнения:

– В чем дело, мне совершенно достоверно показалось мы оплыли остров вокруг и повернули назад?

– Мы огибали Альборан в поисках ручья для пополнения запасов пресной воды. А дальше не все ли тебе равно какое направление я выбрал? Западное, северное? – почему это тебя может интересовать?

– Меня бы не интересовало если б не показалось… Любознательность это мой маленький порок, – нарочно добавил он, завидев… – О, а что это за мыс что виден справа, вы не подскажете?

– Гата.

– Мыс Гата? Название вроде испанское. Как вы только допускаете в своих странах чужие названия?

– Как раз этого у нас не допускается, – может быть с долей гордости возразил Омар Мейяд, – Но и чужим землям мы не навязываем свои названия.

– Так значит это и есть Испания?! Дорогой сеньор Мейяд вы значит собираетесь вернуться к досточтимому Иса Бен Сальману Аль Хусейниду? Что вы там у него забыли?

– Вот как раз с ним бы мне и не хотелось встретиться, особенно в Атлантике. – сделав вид что не заметил его укола уколол Амендралехо в ответ дважды.

– Будьте любезны мне все же сказать куда мы плывем? – тревожно спросил Амендралехо у Омара Мейяда.

– Тебе бы это должно быть все равно. Но если ты такой любознательный, уважу, в Эль-Джезаир мы идем. Все? – Или еще что-нибудь интересует?

Амендралехо затмило. Не собирается ли он там что-нибудь предпринять в отношении Мальвази?

Несомненно он заподозрил бея Хусеинида в неладном и выключал того из игры, пропуская за Гибралтар берегом Африки, когда как сам шел берегом Испании. Оставалось рассчитывать только на самого себя, если конечно «Халиф» не встретиться с судном отряженным беем Хусейнидом на обратном пути. Тут уж оно нападет по праву и закону корсарскому.

Этого не случилось, заставляя Амендралехо подумать о пустоте горячих обещаний, или о том что бей Хусейнид преследует здесь какие-то свои цели. Корабль шел под всеми парусами, и кроме того теплое береговое течение несло его на восток к городу – островам, что значило Эль-Джезаир по-арабски. Берег виден был совсем рядом – узкая прибрежная низменность, а за ней хребты Атласских гор протянувшиеся по северной Африке на полторы тысячи миль из Марокко, где они были особенно велики, хребтами через Алжир и отрогами в Тунис.

Столичный город, давший название всей стране, ныне резиденция дэев, показался сначала издали, своим портом облепившим собой обширную бухту, которую составляли так же островки, определяемые по водяным врезам между ними, заполненным рыбацкими суденышками.

Чем ближе к берегу, цвет воды менялся от синего все ближе к голубо-зеленому, словно отражая мелкоту дна. Казалось все портовое побережье было заполнено самыми различными надводными посудинами, начиная от челноков и кончая вполне приличных размеров парусниками, особенно с тем, с которым пошел на сближение «Халиф», выбрав для пристания его укромный причал, в стороне от кишащего теснотой и сутолокой торгового порта.

1.* Беи Хусейниды правили Тунисом.