Свинцовые башмачки

Глава 3. Пустошь

Тускло мерцало бледное солнце. Волны тумана подкатывали прямо к ногам Линн, и сквозь них мерцали схваченные инеем пожухлые травы. Глубоко вздохнув, она ступила на пустошь, и ее окутала тишина. Лишь мерзлая земля хрустела под ногами. Линн вытянула руку, и кончики пальцев растаяли, теряясь в густой молочно-белой мгле.

С гулко бьющимся сердцем Линн двинулась вперед. Как она отыщет маки в этом тумане?.. Она шла медленно, внимательно разглядывая траву под ногами и стараясь не терять направления. На каждом шагу она надеялась (хоть и знала, что едва ли этому так сразу суждено случиться) увидеть твердую круглую коробочку на высокой ножке. Но шаг следовал за шагом – и ничего, лишь все та же твердая земля с мерзлой травой. По ощущениям Линн, прошел не один час, но солнце висело все так же низко, и Линн не знала, как далеко ушла – ее окружал все тот же густой туман.

Она остановилась, чтобы выпить воды, и сзади раздались громкие шаги – кто-то приближался бегом, было слышно тяжелое дыхание. Перепугавшись до полусмерти, Линн присела, обхватила голову руками и зажмурилась.

– Линн?

Она медленно поднялась, не веря своим глазам. Перед ней стоял…

– Пико?! Что ты здесь делаешь?

– Я увидел, что ты идешь сюда, и пошел за тобой.

– Но тебе нельзя на Ничейную пустошь!

– Почему? Тебе же можно.

На мгновение забыв о своей цели, о страхе и тревоге, Линн невольно залюбовалась Пико. В лучах холодного солнца его волосы казались бледно-золотыми, как трава под ее ногами. Глаза сияли нежностью. Сердце Линн затрепетало, как испуганный кролик.

– Зачем ты здесь? – спросила она, и Пико взял ее за руку.

– Я пришел за тобой. Я так давно хотел сказать тебе это. Ты мне нравишься, Линн.

Она облизнула пересохшие губы. Это все Ничейная пустошь обманывает ее. Но нет, как так может быть – ведь вот он Пико, и его золотисто-карие глаза, и его вылинявший черный камзол. Он держит ее за руку, и она чувствует, какая теплая и крепкая эта рука, всем существом ощущает прикосновение его пальцев.

– Почему же ты гулял с Эллен? Почему никогда не говорил мне об этом?

– Я думал, что не нравлюсь тебе. Ты всегда была такой сдержанной. Но я влюбился в тот самый миг, как увидел тебя, и с тех пор думал о тебе каждую минуту моей жизни.

Безумное счастье затопило Линн, настолько сильное, что она не могла ни ответить, ни пошевелиться. Этого не может быть, стучало у нее в голове, просто не может быть…

Но в этот миг Пико наклонился к ней и поцеловал в уголок губ. Это был самый робкий, самый нежный, самый бережный поцелуй на свете. Линн крепко сжала руку Пико, боясь, что сейчас умрет от счастья.

– Пойдем отсюда, – сказал Пико. – Пойдем со мной. Мы вместе уедем из Беррина, увидим мир…

«Да!» – хотела крикнуть Линн, готовая сию же минуту бежать за Пико, идти вместе с ним туда, куда он захочет. И видеть мир, и всегда быть вдвоем. Но сожаление тут же сжало ей сердце.

– Пико, я не могу. Я должна выручить братьев. Я обязательно пойду с тобой. Вот только найду синий мак, отнесу его Маррону, и тогда мы отправимся, куда скажешь!

Пико отпустил ее руку. Нет, пожалуйста, нет!..

– Или, – продолжала Линн через силу, через комок в горле, – или мы можем остаться в Беррине. Ведь можем? Разве ты бросишь свою семью, которая на тебя надеется? Разве я смогу бросить своего отца?

Пико молчал, и Линн чувствовала, как холод сковывает ее.

– Ты ведь сказал, что хочешь быть со мной! Разве ты не подождешь еще немного?!

– Прости, – сказал Пико. – Без всякой надежды я любил тебя долгие месяцы. Я не могу больше ждать, Линн.

И он растаял в тумане.

– Нет! Пико, постой!

Ни слова в ответ. Из-за подступивших слез Линн едва могла дышать. Пико никогда ей не принадлежал, а теперь она навек его потеряла. Но что толку плакать? Слезы не вернут Пико, а если бы и вернули, ее выбор останется прежним, и она снова потеряет его.

Всего этого не было, сказала она себе. Это просто морок Ничейной пустоши, которая хочет отвлечь ее, сбить с пути, заставить забыть о долге.

Линн двинулась дальше, но каждый шаг теперь давался ей с трудом, будто к ее ногам привязали тяжелые гири. Каждую секунду она надеялась снова услышать за собою шаги Пико.

Но вокруг стояла мертвая тишина.

Линн продвигалась вперед, упорная в поисках. Она давно проголодалась и устала, но вокруг ничего не менялось – лишь заиндевевшие травы поблескивали в лучах бледного солнца, едва пробивавшегося сквозь туман. Вечный холодный рассвет, застывший в одном мгновении. И ни единого признака маков.

И тут возникла музыка. Издалека донеслась едва слышная мелодия флейты. Она нарастала, и стало понятно, что играет целый оркестр: звуки флейты, арфы, бубна сливались в чудную мелодию, которая звучала чем громче, тем отвратительнее, словно по мере приближения что-то искажало, ломало ее. В конце концов музыка превратилась в самую настоящую какофонию: невидимые музыканты играли кто во что горазд, не сообразуясь ни с мелодией, ни с ритмом. Но на краю слуха, тихая, едва уловимая, звучала все та же волнующая, колдовская мелодия, которую слышала Линн с самого начала.

– Потанцуй со мной!

Из тумана выступила женщина. Высокого роста, бледная, с темными волосами, она была одета в платье из зеленого шелка, отливавшее изумрудом там, где на него падал солнечный свет. Под ногами женщины вместо сухой травы стелился мягкий, как бархат, темно-зеленый мох. Вся ее фигура тускло мерцала, будто вот-вот исчезнет, и тем не менее Линн чувствовала исходящий от нее запах влажной земли, прелых листьев и болотной сырости.

– Потанцуй со мной! – воскликнула женщина и пустилась в пляс, кружась, подпрыгивая и отбивая ногами только ей различимый ритм. Она то двигалась плавно, скользя по мху, то вдруг принималась бешено кружиться, взмывая в стремительных, легких прыжках и плавно, словно птица, опускаясь на землю. Краем зрения Линн видела на ее голове оленьи рога – точно так же, как частью слуха улавливала в хаосе мелодию. Но когда она смотрела на женщину в упор, рога исчезали.

Стоило Линн сдаться под напором отвратительных звуков, перестав им сопротивляться и позволив терзать слух, как они сложились в дивную музыку. В ней трели птиц сливались с пением горных ручьев, шелестом трав и шумом ветра, и из сокровенной глубины рождался ритм, заставлявший ноги двигаться сами собою. Лишь огромным усилием воли Линн удалось удержать себя, чтобы не присоединиться к женщине в бешеной пляске.

– Слышишь, как бьется сердце земли? Оно бьется для тебя, Линн! Земля любит тебя, танцуй же с нею!

Линн сцепила кулаки и заставила себя не двигаться.

– Танцуй! Сними свои башмачки, маленькая девочка. Я вижу, ступни твои кровоточат.

Линн осторожно пошевелила одной ногой, потом другой. Нет, ничего подобного. Все с ее ступнями было в порядке. Разве что башмачки казались несколько тяжелее обычного, но это из-за темной магии пустоши.

– Вы не знаете, как найти голубой мак? – на всякий случай спросила Линн.

– Следуй за мышатами, – отвечала женщина. – Они пьют воду, которая собирается у его корней, и вырастают большими и сильными.

– Спасибо, – вежливо сказала Линн.

– Мне так одиноко, – пожаловалась женщина. – Бывший слуга убил меня моим же кинжалом. Ударил сюда, – на груди под ее рукой открылась рана, и из нее по платью заструилась кровь. – И сюда, – рана раскрылась сбоку. – И когда я совсем ослабла, перерезал мне горло. Вот здесь…

Линн не стала смотреть. Она кинулась прочь, как вспугнутый заяц, мчалась, не разбирая дороги, и остановилась лишь когда перестало хватать дыхания. Наклонилась, тяжело дыша и пережидая, пока уймется колотье в боку.

– Дитя мое.

– Мама?.. – не веря себе, прошептала Линн.

Эйрен стояла в двух шагах от нее, как живая, и с нежной печалью смотрела на дочь. На ней было серебристо-серое платье с вышивкой, какого она никогда не надевала в Беррине.

– Мама…

Эйрен подошла и заключила Линн в обьятия. Линн чувствовала запах ее тела, слышала биение сердца. Она совсем забыла, как это – быть в надежном, безопасном кольце маминых рук. Ей хотелось никогда больше не покидать этих объятий. Пусть мама позаботится о ней и защитит ее. Пусть она снова будет маленькой, любимой маминой дочкой.

– Дитя мое, – повторила Эйрен. – Что ты делаешь здесь? Зачем ты пришла в это место?

– Мама! – воскликнула Линн. – Ты жива? Как ты здесь оказалась?

– Я пришла за тобой, – отвечала Эйрен, размыкая обьятья и беря дочь за руки. Линн не могла на нее насмотреться: да, это и вправду мама! Ее серо-голубые глаза, густые светло-русые волосы. Она была еще красивее, чем помнила Линн.

– Мы пойдем домой?

– Конечно.

– Папа будет так счастлив, – прошептала Линн. – Он так тосковал по тебе. И Микки и Ру… Мама, я должна тебе рассказать! Микки и Ру, они… Маррон превратил их…

Эйрен покачала головой, и Линн запнулась на полуслове.

– Нет, дитя, я не могу вернуться. Пойдем со мной! Я заберу тебя туда, где теперь живу. Ты станешь свободной.

– Нет, – прошептала Линн и попятилась. – Нет.

– Ты боишься? – грустно спросила мать, и фигура ее стала расплываться, терять очертания.

– Тебя больше нет. Ты умерла, – одними губами с усилием произнесла Линн.

Во взгляде матери отразилось глубокое сожаление. Она подняла руку в прощальном жесте и растаяла.

Линн опустилась на землю. Ее трясло, руки дрожали. В горле пересохло. Линн отпила из фляги глоток воды.

Мимолетный шорох у ее ног. И еще. Линн вскочила, вглядываясь в траву. Так и есть. Мышка! Крохотные создания двигались с неуловимой быстротой, но Линн постаралась хотя бы запомнить направление, в котором они бежали. Теперь ноги ее налились неимоверной тяжестью, огромных усилий требовал каждый шаг, но Линн, пыхтя и обливаясь потом, несмотря на холод, почти бежала в ту сторону, куда шмыгнули мышки.

Скоро туман начал редеть. Солнце немного поднялось, травы стали гуще и выше. Тут и там возникали тонкие сухие деревца с черными стволами и ветками.

И вот в пелене тумана перед Линн предстали вросшие в землю руины. Полускрытые вьюнами, хранившие черные пятна копоти, они все еще были величественны: сквозь вековые разрушения, почти ничего не оставившие от былой красы, можно было разглядеть остатки высоких тонких колонн, резное кружево белого камня, широкие ступени, теперь поросшие мхом, грациозные арочные проемы дверей и окон. Линн медленно прошлась туда и обратно, разглядывая здание и не решаясь обойти его целиком: судя по развалинам, оно было огромным, кто знает, что может ждать ее по другую сторону! Немного осмелев, она поднялась по ступеням, заглянула в один, другой дверной проем. Обрушившиеся лестницы, пустующие залы, перегороженные упавшими колоннами. На стенах, которые пощадил огонь, можно было различить остатки фресок с изображением высоких и статных дам и господ в изысканных, ярких нарядах. Рядом с каждым было животное или птица: змея обвивала шею, птица сидела на плече, крыса выглядывала из кармана, рядом шествовал волк. Некоторые из изображенных имели устрашающий вид и похожи были и на людей, и на чудовищ: кто с головой лисы, кто с крыльями летучей мыши, кто с медвежьими лапами.

Осторожно перешагивая через вздыбленные плиты, Линн исследовала два зала, замирая на каждом шагу и ежеминутно ожидая, что на нее обрушится потолок. В полу зияли дыры. В углу дальнего зала обнаружилась полуразрушенная лестница, ведущая вниз. Из хода пахнуло затхлой сыростью. Линн закусила губу и остановилась. У нее не было с собой ни лампы, ни факела.

Пискнув, в подземелье стремительно юркнула мышь. Наклонившись и пристально вглядываясь в темноту, Линн разглядела мимолетный проблеск… роса на листе? Неужели… Боясь поверить глазам, она склонялась все ниже, пытаясь понять, не почудилось ли ей…

Раздался утробный рык, от которого тело ее заледенело. Судорожно сглотнув и медленно поднимая голову, Линн встретила безжалостный взгляд желтых глаз. Чудовище с головой льва и огромными когтистыми лапами стояло в нескольких шагах от нее и поводило из стороны в сторону мощным хвостом с скорпионьим жалом.

Мантикора.

Линн застыла, оцепенев. Как завороженная, она следила за размеренными движениями хвоста, который раскачивался все быстрее, быстрее, взметнулся – и Линн, обожженная вспышкой боли, вскрикнула и кубарем скатилась по лестнице.

Ядовитый шип рассек ей кожу. Падая, Линн получила несколько ушибов и сильно ударилась локтем, но это было ничто по сравнению болью от раны, нанесенной чудовищем. Она горела, как присыпанная солью, платье пропиталось кровью. Но ужас заставил Линн подняться на четвереньки. Под руку ей попался стебель с коробочкой наверху. Линн не глядя выдернула растение и засунула в карман, и в тот же миг в проем ринулась мантикора. Взвизгнув, Линн кинулась прочь так, как никогда еще не бегала и не знала, что может: ее гнал вперед всеобъемлющий страх смерти. Дико крича, она неслась, не разбирая дороги, слыша за спиной дыхание чудовища, его тяжелые шаги, по подземелью, поворот за поворотом, спотыкаясь о коряги и понимая, что рано или поздно мантикора настигнет ее. Туннели, переплетаясь между собою, вывели ее к лестнице. Все еще не веря, что спасение возможно, слыша рычание мантикоры прямо за спиной, Линн бросилась к дневному свету и выбралась на широкую площадку из мраморных плит. Под ее ногами захрустели кости. Линн кинулась бежать, мантикора прыжком настигла ее, затрещала под когтями ткань платья, Линн споткнулась о край покосившейся плиты, устояла, пробежала еще два шага, закачалась на краю колодца – и полетела в темноту.

Глава 4. Диаль

Мелкий злой снег сыпал крупой на черный песок, ленивые волны обдавали его кружевной пеной. Скалы тонули в низких тучах. С моря надвигался багровевший туман: эрн Шиал готовил атаку. В ясные дни с береговых укреплений хорошо видно было его владения: каменистый остров-вулкан, раскалявшийся, когда Шиал гневался, а сердился он часто. В такие дни черная гора дышала огнем, и небо на западе наливалось алым. Это означало, что в скором времени в сторону берега полетят воины-фои и огненные снаряды. Вторые назначены, чтобы повредить укрепления или рассыпаться тучей ранящих огненных брызг, первые будут пытаться прорваться через ущелье в долину, если береговая стража не помешает им.

Диаль бросила быстрый взгляд налево: двух других крепостей сейчас было не разглядеть, лишь очертания Второй смутно вырисовывались в тумане. Но она знала, что и там, и в Третьей, так же как и в Первой, где служила Диаль, часовой у рога бури ждет только сигнала от дозорного, а лучники на стенах готовы обрушить на врага град стрел.

Стоит протрубить в рог, и налетит шквальный ветер со снегом, гася пламень фоев, затрудняя их передвижение, превращая обжигающий град в бесполезные угли. Те из воинов, кто все же приблизится к берегу, будут сражены стрелами с наконечниками, пропитанными ядом ледяных червей. Ну а если и этого окажется недостаточно, настанет очередь воинов ата. Расправив огромные крылья, они устремятся вниз и не будут знать пощады.

Оборону крепости удалось прорвать лишь однажды – и то потому, что часть сил перебросили на границу с Кельдой. Это было давно, и хотя с тех пор фоям ни разу не удалось преодолеть бурю и успешно высадиться на берег, эрн Шиал не оставлял попыток. О том, что происходит в его владениях, никто толком ничего не знал: сообщение между Хенниленом и фоями прекратилось в незапамятные времена, тогда же, когда началась вражда, и терять бдительности не следовало. Шиал был гневлив и опрометчив, но ни в коем случае не глуп, ему служили сильные маги, и появление у фоев новых, более совершенных доспехов или других средств, благодаря которым они смогут одолеть защитников Хеннилена – всего лишь вопрос времени. Они могли летать, пусть низко и на небольшие расстояния, а среди лайхха на это были способны лишь воины ата. Сколько времени пройдет, прежде чем колдуны изобретут зелье, благодаря которому фои смогут летать выше и дольше, а не только рывком преодолевать расстояние, отделявшее огненную землю от Хеннилена? Что еще смогут придумать Шиаловы маги, чтобы эрн добился своего? Заслать призраков-шпионов, отвести глаза береговой страже, объединиться с кильдирим? А у лайхха было так мало. Любой корабль вспыхнет от огненного снаряда как щепка. Они могли только обороняться, не атаковать, но это не может продолжаться вечно – Шиала следовало либо склонить к миру, либо победить. Предложения о первом он неизменно отклонял, что же касается второго… Способ был, но связанный с чересчур высоким риском, и эрн с советниками пытались придумать что-то другое.

Пока ничего не нашлось.

Диаль со своим луком дежурила на башне, ее коса полыхала пламенем. Она была единственной фойлой по эту сторону моря – полукровка, единственное дитя, когда-либо родившееся от союза с «огненной демоницей». Хотя Диаль выросла в Несна-Хен и считала эти места своим домом, нет-нет да и находился кто-то, кому хватало ума спросить, каково это – сражаться против своих, на что Диаль со свойственной всем фойлам запальчивостью отвечала, что не принадлежит к их племени, ведь ее отец из Несна-Хен. Огнедышащая гора была ей столь же чужда, как и всем в Хеннилене, Диаль не знала языка фоев, не была знакома ни с кем из них и имела полное право возмущаться подобными вопросами. Никто не заподозрил бы в ней полукровку, когда бы не внешность: доставшиеся от матери золотистая кожа, черные глаза без белков и, конечно, пламенная коса явственно выдавали кровь фойлы.

Провожорки подняли гвалт. Поджав губы, Диаль повернулась в сторону бухты и всмотрелась, пытаясь выяснить причину шума, однако выступающая скала загораживала обзор, и понять, что встревожило зверушек, было невозможно.

– Чего они там зевают во Второй, – недовольно сказала Диаль, обращаясь к напарнику. – Слышишь, как надрываются?

Бренид лениво пожал плечами. Диаль изрядно раздражали его флегматичность и нерасторопность, и только безграничное его добродушие временами останавливало ее от того, чтобы в очередной раз на него наорать.

– А я почем знаю, – равнодушно ответил он. – Не поделили кусок.

– Они не должны себя так вести, – раздраженно сказала Диаль. Всем было известно, что провожорки – самые мирные зверушки на свете. У них был мягонький серый мех, бурые лапки с присосками, позволявшими ловко карабкаться по стенам пещер, маленькие славные ушки и приятнейшее обыкновение воздерживаться от каких-либо звуков. Провожорки были сообразительны, быстро приручались, поэтому их часто заводили в качестве питомцев для детей. Единственное время, когда провожорки становились крикливыми и агрессивными – это время выведения потомства. Только в этот период, стоило чужаку вторгнуться на их территорию, они с пронзительными воплями атаковали пришельца яростной серой тучкой, ощетинившейся сотнями острых зубов и цепких когтей, и могли в считаные секунды порвать неосторожного в клочья. Никто в здравом уме к ним сейчас не полез бы.

Из тех, кто знаком с повадками провожорок – а это все, абсолютно все в Хеннилене.

Диаль еще немного потопталась, затем резко бросила Брениду:

– Ты пока подежурь. Я пойду проверю, что там.

Куда смотрят эти из Второй? Пусть только пройдет атака, уж она выскажет начальнику гарнизона все, что думает. И эрну нажалуется, это уж непременно.

Ругаясь вполголоса, Диаль сбежала во двор и свистнула, подзывая мерка. Эти существа, похожие на огромных собак, в качестве сторожей или бойцов никуда не годились, поскольку были удручающе, до смешного для столь зловеще выглядящих зверей игривы, беззлобны и дружелюбны, а крылья их слишком слабы, чтобы далеко унести такую здоровенную тушу, да еще и с всадником. Но здесь, где все укрепления располагались на высоком крутом берегу, представлявшем из себя сплошные неприступные скалы, их часто использовали для коротких перемещений туда, куда долго или невозможно было быстро добраться пешком.

Повсюду в огромных чашах пылал огонь. Как ни странно, здесь, на побережье, несмотря на постоянные нападения фоев, предпочитали живое пламя – в отличие от Несна-Хен, где в основном пользовались «пещерными пряхами» йери, дающими мягкий белый свет без тепла. Никому бы в голову не пришло, разумеется, зажечь факел на стене или башне, чтобы облегчить фоям жизнь, но в тех местах, которые с моря было не видно, огонь пылал день и ночь. Тем более что горного масла из скальных трещин сочилось сколько угодно.

Крикнув начальнику гарнизона, за чем и куда собралась и кивнув часовым у ворот, Диаль подошла к краю скалы у подножия башни и вместе с псом спланировала сначала на скалу у бухты, а с нее на прибрежный песок – если посмотреть вверх, над головой Диаль возвышалась Вторая крепость, а прямо перед полуфойлой зияла пещера, где нянчили детенышей провожорки. Причина шума выяснилась сразу: зверьки ожесточенно трепали девушку, которая лежала у входа в пещеру, закрывая руками голову.

Диаль отогнала провожорок, которые охотно отстали и вернулись в свое обиталище, стоило полуфойле оттащить девушку на безопасное, по их мнению, расстояние.

– Ты что, дура? – переворачивая ее, крикнула Диаль. – Зачем ты туда полезла?

Мало того, что все тело девушки было в царапинах, оставленных зубами и когтями провожорок, платье пропиталось кровью из большой раны. Диаль оторвала кусок от нижней юбки девчонки, замотала ей бок и с тревогой посмотрела в сторону моря: небо уже полыхало вовсю, а трубить в рог и не думали.

Диаль рывком подняла девчонку на ноги.

– Пошли.

Та сделала несколько шагов, поддерживаемая Диаль, но споткнулась и упала. Диаль выругалась, рога затрубили, но опоздав на мгновение – стремительно, как ниоткуда, прилетел огненный снаряд и рассыпался обжигающими каплями – полуфойле они не могли нанести никакого вреда, а девчонка получила несколько ожогов. Тут же ударила буря, взвихрился снег, огненные брызги зашипели, опадая в море и на черный песок золой и углями.

Поздно: над волнами уже мчались красные всадники. Трубите же! Поспешно ударила вторая волна бури, вслед за ней полетели стрелы – кто-то из фоев, мгновенно убитый, тонул, часть повернули назад, большинство продолжали стремиться к берегу.

Диаль выпустила несколько стрел в тех из фоев, кто подлетел близко к ним, убедилась, что об остальных позаботятся буря и лучники на стене, и повернулась к девчонке. Кое-как пристроив ее на спине мерка, она хлопнула его по боку, веля подниматься, и сама со скоростью ящерицы принялась карабкаться к подножию крепости, цепляясь за выступы и торчащие камни.

Наверху мерк сбросил девчонку и, скуля, жался к земле. Фои всегда наводили на мерков страх – впрочем, как и многое другое. Жалкие, трусливые животные. Диаль взвалила девчонку на плечо, пробежала вдоль стены и спустилась к ущелью – через него не видная с моря тропа выводила в долину.

Диаль опустила девчонку на землю и, надавав ей по щекам, заставила встать.

– Ступай в долину, поняла? Пошла, ну!

Для верности Диаль подпихнула ее в спину и та, спотыкаясь, послушно побрела по тропе. Полуфойла знала почти всех и в Несна, и в Весса-Хен, а эту припомнить не могла. Кто она и что забыла в пещере провожорок? Позже Диаль сообразила, что вместо того, чтобы гнать девчонку в долину, ее надо было доставить в крепость и допросить. Объяснением, хотя и не оправданием, служило то, что в рог протрубить опоздали, фои ломились на берег вовсю, и присутствие Диаль требовалось в крепости. В тот момент ей просто недосуг было возиться с девчонкой, и Диаль думала только о том, как бы поскорее избавиться от нее.

Однако сейчас, стоило девушке скрыться в ущелье, как Диаль мгновенно о ней забыла и помчалась в крепость, время от времени останавливаясь, чтобы выпустить в огненных всадников несколько стрел, или укрыться за камнем от очередного порыва снежной бури.