Десятая невеста

Глава 1

Если бы княжич не побывал в Чужедолье.

Если бы Явор с парнями делали, что им говорят.

Или даже не так: если бы кто-то однажды не надумал вместо яблочка катать по блюдечку брусничинку…

Кто знает, как бы все обернулось.

Впрочем, что гадать. Для меня все началось тем утром, когда Явор прислал весточку с сорокой. Голосом Явора та орала, чтоб я что есть мо́чи бежала в Осколково. Я прогнала надоеду и вернулась к замешиванию теста. Ага, щас. Вот прям все брошу и побегу.

Гладкое обручье на левой руке задрожало, засветилось бледно-зеленым и счастливым голосом сообщило, что сегодня я прошла две тьмы шагов. Я с досадой хлопнула по нему, чтоб заткнулось. И ведь не выбросишь – подарок. Эти новомодные приблуды стоили как княжий терем, я бы их в жизни не купила, и водились они у меня лишь потому, что мне подсовывал их Явор, но сплавлял он мне, как правило, первые, пробные образцы, а потому они только и делали, что выкидывали коленца.

Я поставила тесто подниматься, вымыла полы – в избе приятно запахло влажным деревом. Половики вытрясла и развесила прожариться на солнце. Крикнула матери, что в Осколково и назад, и дала деру.

В березовой роще играло солнце; перейдя по мосткам ручей, я припустила через поля. Сплошная зелень простиралась передо мною: заколосившаяся рожь, за нею лес. Синевою под ясным небом блестела река Черничка, отражая башни и стены княжьего города.

Как я и говорила, если бы нашему князю не взбрело на ум отправить наследника учиться в Чужедолье, еще неизвестно, как бы все вышло. Но тот побывал в Серпентиновой долине, где куча умников, собравшись в одном месте, разводила пишущих блох, считающих ящериц, говорящую коноплю и другие подобные непотребства, вернулся и постановил: быть и у нас мыслеграду. Прибыл на коне могучем в наше Белолесье, обозрел с Лихновецкого холма Ясный дол, зацепил взором разбитый горшок и повелел основать село Осколково. Опытные люди, включая отца его, князя, отнеслись к затее легкомысленно и предрекали ей скорый конец, но не тут-то было: прослышав про чудеса заморские, в Осколково тут же потянулись отроки из окрестных и дальних сел, и скоро вся долина покрылась, ровно прыщами, избами да хоромами, главным из которых сделался щегольский терем самого княжича: белый, высокий – отовсюду видать. Княжич, правда, наезжал в долину и поначалу нечасто, а потом и вовсе забросил (некогда стало), но к тому времени Осколково уже цвело пышным цветом само по себе, будто унавоженное, и в княжьем внимании не нуждалось. Терем же осколковцы использовали под думные палаты, куда сходились на совещания.

Чем осколковцы на самом деле занимаются, никому было неведомо. И мне, сколь Явор ни толковал, я так и не уразумела. Однакож что знаю, попробую объяснить.

Однажды некий чужедолец, катая по тарелочке яблочко и обозревая всякие чудеса, задумался: а если взять блюдечко и брусничинку? То и другое меньше ведь, стало быть, будет сподручнее. С собой носить можно: в котомку положи и катай где вздумается. Допустим, ждешь, пока какое важное лицо тебя примет, время коротаешь. За блюдцем последовало блюдечко поменьше, дальше стали катать по чайной ложечке клубничные зернышки, кто-то додумался пустить по шляпке поганки блоху, и понеслась. И уже собрались полыхать по всему Чужедолью костры, потому что дело это явно лихое, но, к счастью, до смертоубийства все же не дошло. Умники вовремя сообразили, к чему идет, и как-то так само собой оказалось, что скопились они в Серпентиновой долине, которая была так одинока, удаленна, бесплодна и настолько никому не нужна, что все с радостью махнули на скорбных умом руками. Пусть себе с глузду съезжают подальше от честного народа, коль им так хочется.

А они съезжали, съезжали и досъезжались до того, что родили разнообразные полезные приблуды, которые каждый немедленно захотел иметь у себя. Вот для земледельцев шкатулочка: прицепи на пояс и паши, а она тебе песни поет и говорит, сколько еще осталось да какая завтра погода. Счетные коробки́, торговцам помощники. Клубочки путеводные из вьюнка, те наматывать не успевали. Как это раньше без них путешествовали, многие уже и забыли: он катится, ты за ним едешь, думы думаешь да вокруг глядишь – красота!

Как это все у них получалось, никто так и не понял – колдовство, да и только. Самые сведущие в этом деле проверяльщики и так и эдак крутили-вертели чудо-приблуды, тыкали в них разными приспособлениями, призванными нечистую силу выявлять, и никаких следов ворожбы не обнаружили. Нехотя постановили: пусть остаются. А умники из Серпентиновой долины и рады стараться, что ни день – что-то да изобретут, нужное или не совсем. Иметь долину на своих землях свезло королю Свинтиле, ничем до той поры не примечательному. Мигом озолотился. Крышей новой замок покрыл, каменный забор поставил, жену молодую привел из соседнего государства, ну и вообще привлек к себе внимание мирового сообщества. После такого каждый владетель в Чужедолье немедленно захотел себе такую же долину. Чтобы сидели у него под боком и изобретали, а с этих плодов казне прибавление.

У кого-то вышло, у кого-то нет. Сначала-то в Серпентиновой долине, конечно, от безысходности собрались, это только потом обнаружилось, что породы там просто волшебные. И без них как блох с полынью ни скрещивай, ничего работать не будет. Почвы еще имеют значение. Воздух. Разновидности растений, грибов, другие всякие разности. Так что, по-хорошему, серпентиновые как были главными в деле приблуд, так и оставались, а другие попытки пока что не имели близкого значения.

Кроме нашего Яснодола. Княжич-то, конечно, поступил как и все до него: повелел быть сему месту, а там хоть трава не расти. Но как-то нашим повезло: и почвы в долине подходящие оказались, и погоды, и Светлячковый бор неподалеку оказался щедр на правильные мухоморы, и всякое другое совпало. Ну а отроки наши не глупее ихних. Начинали с незатейливых забав для ребятишек, ну а когда уже руку набили, сообразили что к чему, тоже стали выдавать приблуды одна дивнее другой. Князья начали покупать, потом бояре, затем купцы, а где наши торговые люди, там и чужеземные. Так все и завертелось.

Нашим старцам, как и чужедольним, все это лиходелье не понравилось. Они даже приходили к князю с предложением долину подпалить вместе с бестолковыми отроками. Многим эта мысль показалась соблазнительной. Ведь в Осколкове собирались кто? Не хорошие, сильные парни, которым землю пахать, на красных девках жениться да детей строгать, а неумехи хилые, слабосильные, от которых ни в хозяйстве проку, ни роду прибавления. Но князь запретил. Сказал: пусть себе. И указал дланью на хлев. Ну, не на хлев то есть, а в сторону краев закатных. Задача наша, говорит, от иноземцев не отставать, а, напротив, перегонять их во всем, чем только можно. Где сейчас (спрашивает он у старцев) купцы из Саранчении ошиваются? Где пасутся торговцы из Двуречья, кои, как известно, самые состоятельные во всем обитаемом мире? У кого они покупают путеводные клубки, разговорчивые зеркала, считающие обручья? Чарки, которые понимают, отравленное в них вино или нет? Старцы молчали, присмирев, а князь продолжал: у серпентариев они их покупают, вот где! А надо, чтобы у нас.

Словом, в Осколкове собрались ребята вроде бы самые во всем Белолесье бесполезные. В иные времена на них ни одна бы девка не посмотрела. Но вышло так, что когда приблуды стали продаваться, серебро, а потом и золото, рекой полилось в мыслеград, а за золотом и серебром потянулись и девки. Так, само собой, на крутом берегу Чернички выросло Девичье, которое вскоре прозвали селом невест. Руководила сим местом тетка Жиромира, большая, суровая баба с тяжелой рукой и огненным нравом. Вообще-то, девкам доступ в Осколково был запрещен. Во-первых, считалось, что они умом не вышли в приблудах соображать. Во-вторых, это вообще не женское дело, потому как срам один – водиться с жабьей слизью и поганками, да и здоровью урон, родишь потом младенца с собачьей головой, и куда его? В-третьих, соблазн отрокам. Им о деле надо радеть, а не с девками миловаться. Только и пускали туда Жиромиру, которая на все Осколково стирала и стряпала и во всех избах прибиралась. А буде кто ее телесами соблазнится, она дурь-то мгновенно из этого героя выколотит. Но только когда жизнь в мыслеграде забила ключом, стало ясно, что одной ей в жизнь не справиться. Так у нее появилась помощница, потом вторая, а там образовалось и село. Девки стекались отовсюду в надежде оторвать завидного жениха. Куда там – те на них либо вовсе не смотрели (слишком были заняты мухоморами), либо ж краснели, заикались так, что до дела доходило редко. Говорю же: скорбные.

Ныне, когда я шла мимо Девичья, девки, стиравшие в речке белье, одарили меня злобными взглядами. Еще бы: я одна из всего Белолесья могла появляться в Осколково когда вздумается, а не раз в несколько дней, строго по делу и под суровым приглядом Жиромиры. Я фыркнула. Да хоть бы их и пускали туда, можно подумать, было бы толку. Эти ж в Осколково ни ляда не видят, кроме своих пестиков и тычинок. Ну еще грибов и всяких гадов. Нашли чему завидовать. Я и хожу-то туда только потому, что мы с Явором голозадыми сорванцами вместе по лужам носились. Так и получилось, что оказалась я на особенном положении: Яворка и его парни числились в Осколково среди самых способных, и приблуды их пока что ни у одного покупателя в руках не взорвались, а это многое значило, даже у серпентиновых до сей поры много чего не получалось. Сколько покупателей жаловалось, что клубки заводят вместо городов в болота. Сколько девиц бились в рыданиях оттого, что как посмотришь в говорящее зеркало, потом зеленые прыщи по всему лицу, и ходишь неделю чисто лягушка. Счетные коробки такого могли навычислять, что хоть стой хоть падай: кое-кто с серпентариями пытался даже судиться, обвиняя в сговоре и мошенничестве. (Хотя они, конечно, не нарочно, это мне Явор объяснял. Там внутри чегой-то перегорает со временем, вот и счет сбивается). У наших тоже не все ладилось, но у Яворки и его ребят накладок было меньше всех. Так что старшой, Белогур, во многом давал им послабление, в том числе разрешал мне бывать в Осколково когда захочу. Чем Явор и воспользовался, вызвав меня сорокою. Когда я подходила к частоколу, обручье радостно возвестило мне, что сегодня я прошла десять тем шагов. Нет, я все же эту приблуду в болото зашвырну. Ну вот на кой ляд мне сдалась эта считалка?

– Заткнись ты, – выругалась я и лучезарно улыбнулась стоящему на часах Щуке, здоровенному детине, который как раз зевал, щурясь на солнце. Стражу-то, конечно, нанимали в селах либо в городе. Осколковцы и свое-то хозяйство были не в состоянии охранить, не то что целое поселение. – Это я не тебе, Щучка.

Он кивнул, как доброй знакомой.

– Здорово, Малинка. Проходи.

Я шагнула за ворота.

Мне приходилось бывать в Осколково еще в ту пору, когда оно насчитывало несколько изб, а теперь тут все бурлило. Посреди долины проложили прямую, как стрела, дорогу, а от нее посыпанные светлым песком тропинки разбегались к теремам, мастерским и кузням. Поначалу, когда отроков тут было меньше, чем пальцев на двух руках, они селились в избах и занимались общим делом. Со временем, когда народу в Яснодоле прибыло, а дело пошло на лад, осколковцы стали сбиваться в артели, и каждая выбирала себе какой-нибудь знак. Яворкина, например, звалась «Огненные соколы», и на их приблудах красовалась птичка. Были «Дикие вишни», «Серебряные ежи», «Черный колос», «Цветок папоротника» и кого только не было еще. Они и селились кучно – где жили, там и работали. Так что теперь по всему долу, на сколь хватало глаз, торчали артельные терема. Возле каждого был свой огородик, где задами кверху трудились отроки – не то пропалывая грядки, не то обирая личинок, не то удобряя нарочно сваренной жижею.

Яворкин терем стоял шестым слева. Во дворе к яблоне был привязан один из отроков, Огурка. Он бился в путах и выл, что твой волк на луну, захлебываясь слезами и соплями. Видно, уже не первый час, потому как осип и охрип, а лицо было красное, будто свекла.

– Чего это он у вас тут? – спросила я у Явора, который выскочил из дверей как ошпаренный. Видно, высматривал меня из окна.

– За дело, – злобно ответил Явор и со всей силы пнул бедолагу. Тот завопил еще громче, откуда силы взялись.

С соседних дворов понеслась ругань, и Явор сунул Огурке кляп. Тот повесил голову и всхлипнул так горестно, что у меня сердце кровью облилось.

– Да что ж он такого сделал?

– Сделал вот. Пошли, поговорим.

Не успела я шагнуть в горницу, как мне в нос ударил спертый дух нестиранных онучей, пота и застарелой еды. Помимо телесной хилости, осколковцы славились своим неряшеством. Все, что они делали – это думали и работали. Ну, еще спали и справляли нужду, но это, я так понимаю, не переставая думать. Заляпанные, в потеках от ягод и зелий рубахи, которые они выворачивали наизнанку вместо того, чтоб стирать, были такой же верной приметой осколковцев, как и онучи на босу ногу – их осколковец оставлял в покое, когда они переставали сгибаться. У всех здесь давно бы завелись вши, но старшой, слава богам, гонял их принудительно в баню. Так что если б не Белогур, а также Жиромира и ее девки, умники давно бы мхом поросли. Или еще чем похуже.

– Нет, я тут сидеть не стану, – отказалась я. – Пошли отсюда. Ну вот хотя бы в бор.

– Пошли, – согласился Явор. – В бору оно, пожалуй, сподручнее. Тенек там, и не подслушает никто.

Вслед за Явором на улицу высыпали пятеро оставшихся соколиков, и мы всей гурьбою двинулись в лес. Яснодол толком-то не спал никогда, но в эту пору полнился шумом и гамом, хоть уши затыкай. В кузне стучали молоточками, изготавливая части для приблуд. В ворожейной клокотало, булькало, бумкало, перло тухлыми яйцами и валил зеленый дым – тут варили зелья и перегоняли муравьиную кислоту, змеиный яд и прочую пакость. Из пекарни вкусно тянуло свежевыпеченными путеводными колобками, у меня аж слюна потекла. У звероводной одна громче другой квакали погодные жабы, а на деревьях над ними ссорились сороки, обзывая друг друга самыми срамными словами.

– Это их «папоротники» научили, – покраснев, сказал Явор.

Миновав долину, мы перебрались по мосткам через овраг с зеркальными лопухами, которые так и искрили солнечными зайчиками, и наконец вошли в Светлячковый бор. Здесь было прохладно и сумрачно в самый жаркий летний полдень. Среди высоких пышных мхов осколковцы выращивали поганки, мухоморы и иные грибы для своих надобностей.

Я села на пень, напротив меня на поваленном дереве – Явор и его молодцы: бледный худыш Стебелек, румяный Снегирек, тайно (как он думал) питавший ко мне нежные чувства, и маленький плотный Оряска. Молчальник Некрута, из которого разве что клещами слово вытянешь, был, пожалуй, самым толковым и приятным на вид из этой компании. После Яворки: светлокудрый, голубоглазый, он нравился девкам не только потому, что заправлял первой артелью в Осколково.

Некрута на меня не глядел, и я на него тоже. Когда-то, задолго до того, как Явор сманил его в Осколково, мы с Некрутой некоторое время ходили, держась за ручки. И не только, если правду сказать. Но это быстро закончилось. Как прикажете общаться с парнем, который много два слова из себя выдавит за три часа? У меня язык едва не отсох вести беседы за нас обоих, самой задавать вопросы, самой же на них отвечать, и я дала Некруте от ворот поворот. Вроде мы расстались друзьями, но общение с тех пор не клеилось.

В бору было мирно, покойно. Тихонько поскрипывая, качали пышными шапками высокие сосны. Царил полумрак, и во мхах кое-где мерцали светлячки, перепутавшие день с ночью. Тут и там нахально краснели мухоморы, но виднелись и хорошие грибы. Неподалеку от нас поспевала целая полянка черники. Я обозрела сидевших передо мной отроков (понурые, космы немыты, глаза красные, у половины рубашки шиворот-навыворот) и прихлопнула комара.

– Ну? Чего стряслось-то?

Отроки переглянулись, и ответил Явор на правах главного.

– Хотим тебя отправить, Малинка, в заграничное турне.

– Чего не на луну? – поразмыслив, спросила я. Сроду не бывала дальше княжьего города и не видала в том никакой беды.

Явор понурил буйну голову и признался:

– Лихо у нас приключилось, Малинка. И если ты не выручишь, то никто.

– Всему миру придет погибель, – трепеща и пылая, сообщил Стебелек.

Все шестеро выглядели донельзя суровыми, так что я сдержала смешок.

– А подробнее?

– Змею мы пригрели на груди, Малинка, – горестно сообщил Явор. – И продал этот змей наш секрет императору заморскому. Тому, кто во всем свете по приблудам первый. Не считая нас.

– Это тому, персиковому? – блеснула я, желая показать, что тоже кой-чего смыслю в приблудном деле. Я видела запоминающие зеркала, считающие коробки, путеводные клубки, обручья, скороходные сапоги со знаком персика, и слышала, что их придумщик, принц Персик, вырастил из своей артели целую империю. Злые языки шептались, будто бы приблуды его содержали какой-то секретный яд, из-за которого кто начинал ими пользоваться, потом уже не мог взяться ни за какие другие. Драли же персики за свои приблуды втридорога.

Явор покачал головой.

– Все так думают, но настоящая угроза исходит с востока. Там, в Лихоморье, в стране Чиньянь, скончался император, и на престол взошел его сын, Камичиро. Прежний правитель относился к приблудам легкомысленно. Но молодой – дело иное. Он убежден, что за приблудами будущее, и намерен стать в этом первым. Своего в Чиньяне прежде не делали. Старый император не особенно в этом смыслил, и самое большее, на что их хватило – плохо повторять за серпентиновыми. Подсмотрят чего-нибудь, налепят как придется, и продают за медяки. Многие покупали и до сих пор берут, хотя и знают, что одноразовые. Некоторое время назад, правда, в Чиньяне начали придумывать и свое, под знаком жемчужины. И Камичиро заявил, что они мол, уделают серпентиновых. Его подняли на смех, потому что собственные приблуды Чиньяня были ничем не лучше подделок. Хуже даже. Камичиро это уязвило. Он ведь всерьез намерен стать лучше всех, и кое-кто, кто больше других знает, шепчутся, что будто бы он взялся за дело нешуточно и даже стало у них получаться. Якобы сам принц Персик, получив донесения, призадумался. И я вот думаю, что Камичиро своего добьется, не мытьем так катаньем. Потому как он сущий гад и безумец. Говорят, девиц пожирает живьем. У него уже девять невест во дворце без следа пропало. И сильно до власти охочий. Прежний император, тот тоже спуску никому не давал, но новый по сравнению с ним что волк против овцы. И дай ему волю, он весь мир под себя подомнет!

Последние слова Явор почти выкрикнул, раскрасневшись и приподнявшись с дерева. Я успокоила его движением руки.

– Это как же у него получится?

Явор все еще потел от волнения, и за него ответил Оряска.

– Мы придумали одну штуку, – он переглянулся с остальными. – Шлем. «Витязь» называется.

И замолчал. Я ждала, ожидая продолжения, и не выдержала:

– Ну?

– Этот шлем, – продолжал Оряска, выталкивая из себя каждое слово, – показывает картинки как наяву.

– Как это?

– Вот ты потешные листы смотришь? – вступил Явор.

Я кивнула. Они сами меня и подсадили. В городе рисовали картинки с приключениями разных богатырей и раз в несколько дней рассылали заказчикам. Богатыри эти спасали дев, побеждали чудищ, разили супостатов и совершали другие подвиги. Как назло, каждый листок обрывался на самом интересном месте, так что все с нетерпением ждали следующий, и я в том числе. Такая оказалась зараза.

– Ну вот. А там как бы… движущиеся картинки. И ты внутри них.

Я попыталась вообразить себе.

– Врете!

– Сама врешь! И такие они живые, что ты даже забываешь, где находишься. И кажется, что там все с тобой приключается, и все, что вокруг, потрогать можно. Вот вообрази, что ты с Хотеем Блудовичем под венец идешь.

– Ой, – я зарумянилась. Хотей Блудович был самый собою ладный и мой любимый богатырь.

– Ну так вот. Сделали мы этот шлем. Испытали его. А этот изверг, Огурка, засланцем оказался. И шлем украл! И выслал тому самому императору!

– Чиньяньскому?

– Ему.

– Чо, так прямо и залупил до самого Чиньяня? – захихикала я.

Все посмотрели на меня с укоризной.

– Вестнику отдал, – объяснил Явор. – Он самый из нас бесполезный, так мы гоняли его в город по одной, то по другой надобности. Стало быть, там он с врагом и стакнулся. И там же шлем передал.

– Так может, догнать того гонца? – предложила я. – Да шлем у него и отнять?

Явор махнул рукой с таким видом, что стало понятно: дело безнадежное.

– Он и сам не знает, кто он, как выглядит да какой дорогой поехал. Только и твердит, мол, темный плащ с капюшоном и глазюки черные. Встречались после заката, тот лица не показывал.

– Брешет небось.

– Не брешет. Мы ему правдивое зелье давали.

– Ну и получит император этого вашего «Витязя». В чем беда-то?

Ой, дура девка, читалось на лицах соколиков.

– Это пока Персик себя царем мнит и соперников ему нету. А те, кто разбирается, что к чему, смекнули: в Чиньяне так за дело взялись, что всех скоро страх возьмет! Императорские умельцы живо разберут, как в шлеме все устроено. Мы-то сделали его просто на пробу. Но чтобы шлем работал, нужен особый самоцвет, называется «комариные слезы». Только у нас всего и был один-единственный камушек, а в Чиньяне его огромадные залежи, – наконец раскрыл рот Некрута.

– Но хуже то, – продолжал Явор, – что шлем, как оказалось, опасный. Там есть такая штуковинка, из змеиных внутренностей сделана, которая…

– Обойдусь, – перебила я.

– В общем, через некоторое время в шлеме заводятся невидимые демоны, проникают тебе в голову и выжирают мозг.

Я вздрогнула.

– И ума своего у человека не остается. Он делается сущим дурнем. Что прикажут, то и исполнит. Понимаешь?

– А у императора этих «комариных слез» до х…! – выкрикнул Снегирек.

– Представь, что будет, если он понаделает таких шлемов и будет продавать их по дешевке. Он сможет внушить все что угодно тьме народу!

– Тьме тьмище.

– И мы все окажемся под пятой иноземного супостата, – постановил Некрута.

– Да, плохо дело, – сказала я. – А я здесь при чем?

– При том, что мы хотим, чтобы ты нашего «Витязя» у императора выкрала. Он сейчас собрался себе жену выбирать, объявил состязание. Чтобы, значит, выбрать себе достойную. В устройстве шлема еще разобраться надо. Так что покамест посылочка до него долетит, покуда девки между собой посоревнуются, времени пройдет немало. А ты тут как тут.

– Не, погодите-ка, – сказала я. – Коли кража была, значит, Белогуру надо об этом сказать. Он старшой, пусть и рядится с императором. Или даже князь. Дело-то нешуточное.

Соколики все как один потупились.

– Видишь ли, – пробормотал Явор, рассматривая свои ладони, – нам Белогур заказал этим заниматься.

– Как?

– Так. Сказал: узнаю, что вы возитесь с этим, сукины дети, утоплю как котят, в Черничке.

– Но вы все равно сделали.

– Мы хотели посмотреть, что получится.

Я вздохнула. Ну конечно. В этом были они все. «Посмотреть, что получится». С этого началось Осколково, да и приблуды как таковые.

– А чего я? Пусть кто-нибудь из вас.

Явор покачал головой.

– Мы не можем. У нас дело одно есть. Спешное. Купец заказ ждет большой. День и ночь пашем как проклятые. Смертельная межа у нас через две недели.

– Кроме того, в Чиньянь кого попало не пускают. Император этот дюже подозрительный. Чтоб туда въехать, причина нужна. Если кого из нас там увидят, сразу поймут, зачем мы явились, и прогонят взашей. А тебя примут как дорогую гостью.

– Чего это?

– Того, что представишься ты невестой императора.