–Галина Ивановна. Она не домработница, а мамина подруга детства. Просто она помогает по хозяйству, а мама ей платит. А вообще-то она в библиотеке работает, но там зарплата очень маленькая. Конечно, жизнь у них по-разному сложилась, но мама её и на дачу берет, и за стол сажает.

– Неужели ваша мама еще дачей и огородом занимается?

– Нет, ей некогда, но, было бы время, занималась. Она у нас трудоголик. На даче у нас большой загородный дом, а вокруг – газон. Там и зимой хорошо. Галину Ивановну я подвозил домой несколько раз, она живет в частном доме, точнее, у нее полдомика. Улицу помню с детства, необычное название: улица Осоавихима. Я долго думал, что это фамилия. А номер дома забыл, но могу нарисовать, как найти. А что вы хотите узнать, она же не была в Шабалихе в том году?

– У нас каждый свидетель важен. Время у меня есть, завтра с утра поговорила бы с ней. Может, у нее есть адреса одноклассников, а через них выйдем и на Степановых. Все лучше, чем сидеть и ждать, пока они сами откликнутся.

–Пожалуй, вы правы. Я сейчас нарисую, – на светофоре он открыл блокнот и набросал схему улицы Осоавиахима. – Вот здесь, на краю оврага маленький домик. Ехать недолго, это на Плехановском жилмассиве, почти в центре. В воскресенье она не работает. А, может, я Вас лучше на той неделе на машине подвезу?

– Нет, не беспокойтесь. Прогуляюсь, город посмотрю.

–Кажется, мы приехали, – он сверился с адресом и свернул во двор стандартного пятиэтажного панельного дома. – Вас проводить?

–Нет, спасибо.

–А если там нет никого из Рудых? Что будете делать?

–Расспрошу соседей, схожу в местный адресный стол. А дорога – не проблема, раз есть маршрутное такси. Позвоните мне, как вернетесь в город, встретимся в конторе.

* * *

Марина вернулась в город первой и с нетерпением ждала звонка Евгения. Она уже набирала его номер, но телефон был недоступен. «Ну, где его носит так долго? Он же на машине, а не на трамвае». Она успела позвонить Андрею и пообедать в кафе. Кроме того, ей пришлось сегодня вычеркнуть Лидию и Светлану Рудых из списка кандидаток.

«А как было бы здорово, если бы Светлана Рудых оказалась Еленой Сушковой! Привлекательная блондинка, умница, после техникума еще и институт закончила, начальник отдела на заводе. Что ж, «еще не вечер». Отрицательный результат – тоже результат. Зато наметился сдвиг в поисках Елены Степановой».

Антонина Захаровна Рудых в свои 85 лет не блистала ухоженной красотой: расплывшееся лицо грушевидной формы над грушевидным расплывшимся телом, ноги – двумя столбами, толстые руки с крупными кистями, суставы пальцев болезненно расширены. За все время разговора она не вставала с дивана. Марину встретила и проводила двадцатилетняя девушка, видимо внучка, а потом она сразу удалилась смотреть телевизор в соседнюю комнату, откуда доносились визгливые голоса комиков, изображавших старух, и хохот зрителей. Едва начав разговор, Марина с радостью обнаружила, что Антонина Захаровна сохранила твердый ум и крепкую память. Вынув из-за буфетного стекла фотографию со своего юбилея, она не только назвала все даты рождения 10 детей, но также перечислила и внуков, которых Марина насчитала тоже 10. К тому, что к ней пришла пресса, она отнеслась как к должному:

–Небось, к выборам чего-то пишешь, я ж и мать–героиня и доярка передовая. Пиши, чего хочешь, только пусть твой депутат нам перед подъездом заасфальтирует, а то ходим по лужам.

История пожара оказалась совсем не такой, как представляли сотрудники «Сиблекса» и Марина. В тот день дома были самые старшие: Костя и Тоня – и трое маленьких: Вика, Нина и Павлик. Виновниками пожара были семилетняя Вика и шестилетняя Нина. Это они уронили керосиновую лампу. Костя и Тоня в стайке были, за скотиной ухаживали. Они получили ожоги, когда пытались младших детей из горящего дома вытащить. Павлика, тоже с ожогами, спасли, а девчонки со страха под кровать забились и, наверное, сразу в дыму угорели. Потому что не кричали и не отзывались. Трое средних: Вера, Надя и Люба – были в школе во вторую смену, а самые маленькие: Лида и Света – в яслях. Тогда брали в ясли даже до года. Взрослых поблизости почти не было, все на работе, потом только прибежали, когда все полыхало. Факел даже с фермы видно было. Тушили ведрами, бочка с водой с водокачки приехала. Залили, когда уже крыша рухнула.

– Павлик с тех пор заикаться стал. Мало того, что родовая травма была, еле выходила, тут еще пожар.

–Тогда понятно, почему он ваш адрес не смог найти.

–Кто? Павлик? Не смог? Да кто тебе такую ерунду сказал! Вот народ! Поди еще и отсталым назвали?

Марина уже не знала, как выкрутиться.

–Простите, но это не я с ним говорила. Я только с вашей внучкой Олей встречалась.

–То-то, что не ты! Ты – девка вежливая, симпатичная, одета по простому, он тебе бы все выложил, как на блюдечке. А мужиков, которые в костюмах-галстуках и смотрят свысока, он терпеть не может. Прикинется дурак-дураком: «Не знаю, не помню». Сама посуди, как бы он в школе мог учиться?

–В обычной? – уточнила Марина.

–Ну, конечно, не в этой, которая для отсталых. Что я – изверг, родного ребенка в дурдом определять? Пошел, правда, попозже, в восемь лет, и учился на тройки, но старался. А с шестнадцати лет отец его в пастухи пристроил. Нет, мой Павлик – не глупей прочих. Мало ли что злые языки болтают!

Марине кое-как утихомирила возмущенную мамашу, чтобы перейти ко второму вопросу. На Антонину Захаровну арест Сушковых не произвел особого впечатления.

–Никого зря не сажали, – категорически заявила она. – Раз из бывших дворян, могли что-то затаить. А что, скажешь, вредителей не было? Я помню, как в Кузоватове сгорел спиртзавод. Кто-то же его поджег? Ясно – диверсия. А вот девочку жалко, в лесу потерялась, такой страх перетерпела. Она же за родителей не в ответе.

–Их потом реабилитировали.

–Это что, простили, значит?

–Нет, прощение называется «амнистия», а Сушковых признали невинно осужденными.

–Вот видишь, кому положено, разобрались. Не виноваты оказались – признали.

–Да, только посмертно.

–Ну, что ж, лес рубят – щепки летят.

В планы Марины не входила политическая дискуссия, поэтому она поспешила спросить, кто, по её мнению, мог бы спрятать ребенка.

– Разве только Домникова Мария могла бы, она водилась с их бабушкой. Только как её можно было спрятать?.. Да и зачем?.. Ну да, чтобы в приют не попала. Семейная кашка, говорят, гуще кипит. Вот мои ребятишки росли веселые, дружные. Наварю чугун картошки – наедятся да носятся в прятки-догоняшки. Хоть детство видели. И всегда здоровые, румяные. А сейчас родят одного, нянькаются с ним, носятся, а он вялый, да скучный, да бледный. Да, о чем я говорила-то?.. Мария могла спрятать, да только Мария-то померла, не спросишь. До девяноста дожила – и померла. А ты дочку её спроси, Шуру.

–Мы искали Александру, но не нашли, как из Ташкента уехала, так и след пропал.

–Какой след пропал, когда она в городе живет! Я, думаешь, откуда про Марию знаю? От Шуры. Я её в городе встречала, когда мы еще на старой квартире жили на Лесоперевалке, значит, уже лет десять прошло.

–А адрес она Вам не давала?

–Может, и давала, да я не запомнила. На что мне? Так только поговорили, своих деревенских вспоминали. Сама она была на пенсии, а дети – Ира и Артем на барахолке работали, больше нигде не устроились. Они у ней близнецы, на два года старше нашей Светы.

–А Лена?

–А Лена со Светой одного года, пятьдесят первого, только весной.

–Нет, что говорила Шура про Лену? Она тоже с ними приехала?

–Да, наверное, где ж ей быть?

* * *

«Нет, где же может быть Евгений? Ох, не нравится мне, его заезд к Анне Викторовне! Похоже, у него мозги сейчас заняты вовсе не расследованием». Наконец позвонил Евгений, сказал, что скоро приедет, и пригласил её в офис, так как он нашел кое-что интересное.

Марина пришла первой, но ей не пришлось стоять у дверей, так как в конторе была Аля. В свой выходной день она пришла поработать над курсовой: она училась на юрфаке Томского университета.

–Какая курсовая в июне? – удивилась Марина.

–Да я не успела до начала сессии, принесла справку, мне передвинули на конец.

Они еще немного поболтали и выпили по чашечке кофе. Как и думала Марина, Аля сменила имидж, сегодня на ней было элегантное белое платье-сафари, а волосы забраны в кудрявый «конский хвост». Она, конечно, отметила про себя перемену гардероба Марины, в её взгляде сквозило одобрение. «Не долго я еще я смогу демонстрировать разнообразие, разве что купить шарфик какой-нибудь, и надеть все еще по разу, но уже с шарфиком. Впрочем, можно и не по одному разу, если завязывать его то на шее, то на талии, то на ноге», – эта мысль позабавила Марину, но не надолго.

Она села к компьютеру и, огорченно вздохнув, вычеркнула Рудых и из в этой базы. Потом высчитала год рождения близнецов Степановых. «Как-то неудобно отвлекать Алю от курсовой в её выходной». Марина написала на бумажке: «Сделать запрос: Степанов Артем Владимирович 1953 г.р. – адрес в г.Новосибирске», и положила в Алину папку «Текущие дела». За её спиной хлопнула дверь, пришел Евгений. Он почти вбежал в офис, по его лицу Марина поняла, что он не зря где-то прослонялся весь день.

– Марина Николаевна, ну, как результат?

– Отрицательный, – Марина вкратце описала свой визит к Рудых. – А что у Вас, Евгений Сергеевич?

– Есть одна девочка! Очень и очень подходящая. Её подбросили в Пашутинский детский дом 3 января 1953 года. Есть описание вещей девочки. Среди них, обратите внимание, коричневое демисезонное пальто. Девочка назвала себя Аля.

–Что, Евгений Сергеевич? – откликнулась секретарша, складывавшая свои листочки в папку.

–Нет, я не Вам. Уходите?

–Да, – она распрощалась и вышла.

«Аля – Ляля – Елена», – отметила Марина. – «Жаль, не поинтересовалась в Шабалихе, хорошо ли говорила девочка, хотя вряд ли кто-то мог такое запомнить».

Евгений продолжал:

– Милиция не смогла установить, чья это девочка. Её оставили в детском доме, определили примерный возраст. Дату рождения поставили 1 октября 1950 года. Всего на два месяца старше Елены Сушковой! Девочку назвали Валей, Валентиной Ивановной Найденовой. Девочка до пятнадцати лет жила в этом детдоме, училась в Пашутинской средней школе. Когда она закончила восемь классов, её определили в парикмахерское училище с общежитием, а когда ей исполнилось 16 лет, ей выделили маленькую комнату в коммуналке в том же районе. – И, предупреждая вопрос Марины, добавил:

– Адрес я переписал и даже съездил.

–Ну и что?

–Как сказала Анна Викторовна, вряд ли Сушковы обрадуются таким родственникам.

– Анна Викторовна? Она ездила с вами?

– Я думаю, что ничего страшного нет в том, что я предложил Анне Викторовне немного развеяться. У нее сейчас некоторые трудности в семье, ей было полезно немного отдохнуть, тем более, что она имеет непосредственное отношение к нашему расследованию и бескорыстно откликнулась помочь.

–Я ничего не имею против нее, пусть помогает, – прервала страстную речь Евгения Марина. – И почему же Сушковы не будут рады?

– Похоже, эта Валентина, как говорится, сбилась с праведного пути. Я записал рассказ кастелянши, она живет в соседях с Марией Ивановной Найденовой, поварихой детского дома. Мария Ивановна нашла эту девочку. В этом детском доме всем подкидышам давали фамилию Найденовы. Сама в то время будучи воспитанницей, Мария Ивановна помогала на кухне, и, вынося какой-то мусор, нашла девочку на заднем крыльце. Она считала эту девочку как бы младшей сестрой и всячески опекала её. В настоящее время Мария Ивановна гостит у знакомых, но я убедительно попросил передать ей, чтобы она позвонила нам при первой же возможности.

–Убедительно, это – как?

–Оставил небольшой аванс.

– Да, это подействует. И что там такого страшного в рассказе кастелянши?

– В её рассказе как раз ничего особенного. Рассказала, что девочка росла непослушная, хитрая, обманывала всех. Несколько раз убегала из детского дома, возвращали, наказывали. Потом определили в училище. Дальше начинается самое интересное. Дом, в котором проживала Найденова деревянный, двухэтажный, небольшой. Я не надеялся найти кого-нибудь из старожилов, тем более, выходной день, все по фазендам разъезжаются. Но день был для меня воистину удачный. Одна старушка проживала с Валентиной в одной квартире, она привела еще свою подружку с первого этажа. Не представите, с каким удовольствием они согласились рассказать. Взахлеб рассказывали. Я очень их просил, чтобы без крепких выражений, но кое-где мелькало, извините. Послушайте сами.

Марина включила запись. Рассказ шел явно на повышенных тонах. Столько лет прошло, а до сих пор не забыли обид бывшие соседки, выплескивали накипевшее.

Квартира, в одну их комнат которой поселилась Валентина Найденова, мало того, что находилась на самой дальней окраине Новосибирска, еще была неблагоустроенная. Длинный коридор, в который выходило девять дверей от комнат, заканчивался большой кухней. В кухне стояло девять столов, столиков и тумбочек по числу хозяек, так как места, чтобы разместить всем по обычному столу не хватало. Это был самый больной вопрос обитателей квартиры. Обладатели тумбочек чувствовали себя обойденными и враждовали с хозяйками столов. В кухне постоянно стоял чад, висело мокрое белье, и кто-то с кем-то ругался. И без Валентины обстановка в этой квартире была напряженной.

Валентине досталась самая маленькая комната квартиры, метров пять или шесть. Комнату когда-то сделали из бывшей кладовки. Первым делом Валентина выбросила пару столов на кухне и поставила свой собственный стол, подобранный на какой-то помойке, заявив, что ей негде ставить стол в своей каморке.

Матерые и видавшие виды бабы собрались «намылить шею нахалке», как она привела к себе двух совершенно бандитского вида мужиков и девицу отметить новоселье. На девице была мизерная юбчонка, а кофточка скорее напоминала лифчик. Все уселись за Валькин стол на общей кухне. Мужики принесли бутыль с каким-то мутным содержимым, селедку и консервы. Вся компания, не стесняясь общества, выпивала и закусывала. Когда кто-то из соседей возмутился, что они загородили проход, верзила, весь в жутких наколках, вытолкал народ из кухни, пообещав прирезать.

Никто не знал, ходила ли Валентина на занятия в свое училище. Она могла вернуться под самое утро или сутками отсыпаться в своей комнатке. Подозрительные личности так и шныряли туда-сюда. Соседки дружно написали анонимное письмо. Пришел участковый, Валентина была трезвая и одна. Поулыбалась милиционеру, а когда закрылась за ним дверь, пригрозила, что они наплачутся, если будут ей мешать жить.

Но, слава Богу, есть все-таки Бог на этом свете, года не прошло, как загремела Валентина на зону. Грабанули они с приятелями магазин, да еще сторожа по голове тюкнули. Приятель все на себя взял, к тому же ей восемнадцати не было, много не присудили, но отправилась, как миленькая, в колонию. Хотели шустрые соседи комнатку её себе забрать, да органы опеки вмешались.

Год прошел, и вернулась Валентина в свою комнату, да не одна, а с дитем. В семнадцать лет родила! Пацана пристроила в круглосуточные ясли, сама на работу устроилась. Мужики к ней похаживали, но спокойные, в кухню не заходили, все больше в комнате сидели. Ночевали иногда, но кто из нас не без греха, главное тихо было. Соседи успокоились, и тут на тебе! Опять посадили Вальку, краденое хранила. Колю, сына её, в дом малютки определили, но комнату за ней оставили.

И что вы думаете, она снова по амнистии вскоре вышла, и снова с дитем. На этот раз девочку родила, и виданное ли дело, Марианной назвала. Это сейчас Анжеликами, Марианнами, да еще как-то мудрено называют, насмотрелись сериалов разных заграничных, а в то время такие имена в диковинку были. Да еще отчество у этой Марианны было записано Егоровна, а отца, конечно, как у Кольки не было и в помине. Смех просто, Марианна Егоровна! Нет, чтобы попроще, Таней там или Катей назвать. Вот тут-то все поняли, что раньше были цветочки, а сейчас ягодки начались. Пьянки-гулянки, что день, что ночь им все равно. Кухня и коридор общие, а они уделают все, а убирать не убирают, и слова им не скажи, боязно. Колька, сынок её, между ними вертелся, бандит-бандитом рос, огрызался. А девчонку её маленькую жалели, подкармливали.

Куда соседи только ни жаловались, а к ней с уговорами придут, постыдят и уходят. Наконец, пригрозили, что материнства лишат и выселят. Согласилась она лечиться от алкоголя. Полгода её не было. А вернулась, детей взяла из детдома и съехала с квартиры: объявила, что замуж выходит. Как все рады были – верите, нет – даже стол общий накрыли: кто пирог испек, кто картошки наварил. Никогда так дружно не сидели. И, слава Богу, не видали её больше, но уверены, что ничего путного в жизни у этой «прошмандовки» не получилось.

– Как вам рассказ?

– Впечатляет. У меня нет слов. Но имя-отчество редкое – Марианна Егоровна!

– Да, я тоже об этом подумал. Какого она примерно года рождения? Семидесятого – семьдесят второго. Даже если она поменяла фамилию, можно попробовать найти по имени – отчеству.

–Но это – только в понедельник?

–Нет, мы подписались на адресную базу, сейчас поищем, – он сел за стол начальника и включил компьютер.

Марина принесла свою бумажку. Евгений удивился:

–Что это? Кто это?

–Внук Александры Степановой, они вернулись и жили в городе.

–Да вы что?! В Новосибирске?! Да, это хорошая новость, не зря, все-таки, вы съездили в Бердск. Тогда посмотрим сначала нашу более раннюю версию. Пусть она будет про запас.

Среди массы Степановых нашелся Артем Владимирович, и год рождения совпал. Марина переписала адрес на свою бумажку. На всякий случай уточнила, где это. Евгений, неплохо знавший город, припомнил, что улица Выставочная находится на левом берегу, недалеко от метро «Студенческая».

А вот, что Найденовых окажется в одном городе так много, Марина не ожидала: «Неужели все они – подкидыши?» Но Найденова Марианна Егоровна семидесятого года рождения была одна, проживала в Новосибирске на той же Затулинке, но по другому адресу. Телефона в квартире не было, Евгений предложил завтра ближе к обеду съездить к этой Марианне, несмотря на воскресенье.

– Анну Викторовну возьмем? – поддела Евгения Марина.

– Нет, она не сможет. Если и у вас на завтра другие планы, я один съезжу, – ничуть не обиделся Евгений.

–Вместе поедем. Степановы подождут, Марианна – это интереснее. Только, если вы не против, поедем попозже, примерно в обед.

–Я тоже подумал, что в 9 утра в воскресенье нас не очень радостно примут. Вы мне позвоните часиков в 12, хорошо?

«Нет, я была несправедлива, его симпатии делу не мешают», – успокоилась Марина. Когда они вышли на улицу, оказалось, что погода испортилась, подул резкий холодный ветер, небо покрылось тучами. Марине расхотелось идти пешком, и Евгений любезно предложил подвезти её до гостиницы. На первом же светофоре загорелся красный свет, и машина встала, пропуская пешеходов. Впереди быстрым шагом шел молодой папаша с сынишкой на руках. Марине понравилось, как бережно он прижимал малыша к себе, чтобы защитить от ветра. Неожиданно Евгений вздохнул и произнес:

–Надо же, такой молодой – а уже отец.

Марина чуть не присвистнула от изумления: «Вот так метаморфоза! С Викой год встречался – и все еще не был готов, а с Анной на второй день знакомства созрел для семьи? Прямо флюгер какой-то! Впрочем, это его личное дело. Интересно, а что Анна, тоже готова бросить своего толстячка?»

Вечером Марина долго беседовала с мужем. Андрей согласился с Мариной, что Валентина Найденова с большой степенью вероятности может оказаться Еленой Сушковой. Он, как и Марина, был обескуражен жизнеописанием этой Валентины. «Наверное, не стоит приводить такие подробности в журнале», – заметил он. – «Да и мистера Сушкова такие родственники не обрадуют, ты права. Но они пока единственные, кого можно отправить на экспертизу ДНК».

***

Прав был папа, когда рассказывал, какая переменчивая погода бывает в Сибири. Вчера почти весь день город изнывал от жары, асфальт плавился, к вечеру похолодало, всю ночь шел дождь, временами гремел гром. Сегодня с утра небо затянуто серыми тучами, ветер треплет деревья, в открытое окно несет холодом. «Никуда не пойду, должен же у меня быть какой-никакой выходной, хотя бы полдня отдыха», – Марина завернулась в одеяло. – «Зачем идти к Галине Ивановне, когда уже есть адрес Степанова? Только ради того, чтобы узнать об отношениях Розы и Ларисы? Не все ли мне равно, какая кошка между ними пробежала? Хотя к нашему делу это не относится, но не люблю, когда что-то не сходится». Марина решительно выскочила из-под одеяла, сделала зарядку и, закусив йогуртом, отправилась на Плехановский жилмассив, где согласно схемы Евгения, проживала Галина Ивановна Петрушина.

Холодная сырая погода загнала людей по домам, на улице некого было спросить, но Марина по схеме легко нашла дом. Новый жилмассив с трех сторон теснил зеленый островок домишек, с четвертой стороны частный сектор примыкал к глубокому оврагу. «Поэтому и не снесли», – отметила Марина, шагая по раскисшей грязной дорожке вдоль заборов. Как ни старалась Марина, а туфли уже промокли. Хорошо, хоть дождь прекратился. Домик у самого оврага оказался низеньким, маленьким, да еще и разделенным на две половины. В ухоженном палисаднике цвели пионы трех сортов: белые, розовые и темно-розовые. Сейчас их ветки низко склонялись к земле под тяжестью мокрых цветочных головок и покачивались под порывами ветра, как будто хотели стряхнуть влагу. «Крыльцо не мешало бы обновить, видимо, нет мужской руки. А с соседкой живет дружно»,– подумала Марина, подходя к крыльцу. – «Между ними нет забора, и цветы одинаковые растут». Звонка на двери не оказалось, на стук никто не отзывался. Марина постучала сильнее, и дверь слегка приоткрылась, она не была заперта. Марина, поколебавшись, вошла в темные сени, а затем и в дом.

–Есть кто дома? – Тишина в ответ. – «Может, Галина Ивановна спит или заболела? Она живет одна. Слегла, а никто и не знает».

Серый день стоял за окном, и в доме с зашторенными окнами было совсем сумрачно. Стоя на пороге, Марина осматривала небогатое жилище: это была одна длинная комната с печкой, перегораживающей помещение на кухонную и спальную половины. В кухне справа под окном стоял стол, рядом висела посудная полка, возле самой двери – водопроводный кран и раковина с ведром под ней. В левом углу у двери непривычно смотрелся большой старый телевизор на массивной тумбочке. Напротив печки стоял платяной шкаф, оставляя проход, наподобие дверного проема. Глаза привыкали к слабому освещению, и Марина удивилась беспорядку: ворохом лежали на полу какие-то тряпки, книги, листки бумаги. Сердце сжалось: «Что-то случилось. Идти дальше или не идти?».

Марина медленно прошла вперед, перешагивая через вещи, чтобы взглянуть на вторую половину, где было светлее от двух окон. Слева, за печкой, стояла кровать, она была застелена и пуста. Над кроватью висела репродукция в раме, изображающая картину Шишкина «Корабельные сосны». Посередине у окна стоял небольшой старомодный круглый столик, покрытый белой скатертью с бахромой. Возле него стояли два «венских» стула и торшер с пластмассовым абажуром, а на столе – странное украшение в виде белочки из белого мрамора, сидящей на мраморном блюдце. «То ли пепельница, то ли просто безделушка». Справа в углу стоял книжный шкаф с открытыми дверцами и полупустыми полками. Часть его содержимого валялась на полу. А еще правее… Марина не поверила своим глазам. Вдоль стенки большого шкафа, на полу неподвижно лежала женщина в каком-то темном плаще или пальто, из-под которого торчали худые ноги в серых чулках и тапках. Она лежала вниз лицом, головой в дальний угол, и на полу у головы растеклась и уже засохла большая коричневая лужа…

Марина не помнила, как она оказалась в палисаднике. Коленки предательски подгибались, и она прислонилась к забору. Её била дрожь, тошнило, комок подкатывал под горло. Дрожащими руками она достала сотовый: «Господи, как милицию вызывать? Не помню!!! Ноль-ноль-два или два-ноль-два?» В памяти всплыло Петино число: шестьдесят шесть, ноль-два, ноль-два.

–Дежурный слушает.

–Мне старшину… старшину… «Господи, как его фамилия?!» – Пауза тянулась, но Марину словно заклинило. «Катя – Буйничева, а Петя – ?»

–Девушка, решайтесь быстрей, – пошутил голос в трубке.

–Петя, это ты, что ли? – жалобно спросила Марина, не веря в удачу, и мгновенно вспомнила – Кривощеков.

–Я, а кто это?

–Марина, Марина Белых, – ей заметно полегчало.

–Марина? Что случилось? У тебя такой голос…

–Я нашла мертвую женщину, – собравшись с силами, торопливо заговорила Марина. – Петрушина Галина Ивановна. Лежит в своем доме. Адрес: улица Осоавиахима… Приезжай скорей!

Петя пробормотал что-то мимо трубки неразборчиво, кажется матом, но это было для Марины не важно. Зато громко и отчетливо прозвучал его голос, голос человека, который знает, что надо делать:

–Только ничего не трогай и никого не пускай! Жди! Еду.

«Возьми себя в руки и жди», – уговаривала себя Марина, стоя у калитки. Вдруг совсем рядом раздался вопрос:

–Это ты кричала?

Марина вздрогнула, но ничего угрожающего в подошедшей к ней старушке не углядела. Та была в платочке и серой пуховой кофте, надетой на байковый халат, такой яркой красно-оранжевой расцветки, что глазам больно.

–Что случилось? Я из летней кухни видела, как ты пришла. А потом варенье закипело (жимолость вчера собрала), я стала пенки снимать. Некогда глядеть. Да вдруг слышу страшный крик от Гали.

–Я кричала? – Марина не узнавала свой голос, он по-прежнему был какой-то сиплый.

– А кто же еще? Так кричать можно только, если убивают или насилуют.

– Там женщина лежит. Мертвая.

– Боже мой! Горе-то какое! Галя еще вчера пропала, приезжали с работы её искать. А Семеновна как чувствовала. Она им так и сказала, надо в милицию, что-то случилось. Это что у тебя – телефон? (Марина кивнула.) В милицию звонила? (Опять – кивок.) Что сказали?

Пришлось отвечать:

–Приедут. Ждать. Никого не пускать.

–Ну, ты здесь стой, карауль, а я к соседкам сбегаю.

Бабулька, причитая на ходу, резво устремилась куда-то, яркий подол халата мелькнул и пропал за кустами сирени.

Марине было неуютно на хмурой пустынной улице, она чувствовала себя как потерянный в лесу ребенок. Она подумала, как далеко она сейчас от Москвы, от всех своих близких. Захотелось увидеть их родные лица. Зазвонил телефон у нее в руке. «Маша! Сестренка!» – радостно толкнулось сердце.

–Марина, у тебя все в порядке?

–Маша, а у тебя? Почему ты звонишь в семь утра?

–Мне показалось, что тебе плохо. Ты простудилась? Голос у тебя хриплый.

–Да, есть немного.

Марина почувствовала, как потеплело у нее на сердце, но пугать сестру ей не хотелось. Послышался отдаленный звук сирены милицейской машины.

–Спасибо, Маша, я тебе позже перезвоню.

Первыми прибыли сотрудники местного отделения, видно, им сообщил Петя. Один из них, совсем молоденький парнишка, не в форме, а с какой-то сумкой, достал папку, ручку и прицепился к Марине с вопросами. Записав её фамилию, имя и отчество, он спросил:

–Как вы обнаружили труп?

–Я пришла к Галине Ивановне, а дверь была открыта. Я зашла и увидела.

–Кем вам приходится покойная?

–Никем.

–Давно вы знакомы.

–Совсем не знакома.

–А зачем же вы пришли к ней?

–Познакомиться.

–Как же вы узнали имя и адрес?

–От знакомого.

Парень смотрел на Марину все более странно, ситуация ей сильно не нравилась. Но она никак не могла избавиться от сковавшего горло спазма, слова приходилось выталкивать, и звучали они как-то жалко и неубедительно. Стали подходить зеваки, в основном, старушки, они негромко переговаривались, ахали. Шустрая бабулька была центром внимания, в очередной раз она повторяла свою историю, тыча пальцем в Марину. Парнишка покосился на толпу и передвинулся ближе к крыльцу. Марина для устойчивости прислонилась к перилам.

–У вас есть паспорт?

–Есть. В гостинице.

–А где вы прописаны?

–В Москве?

–И вы приехали из Москвы, что бы познакомиться с покойной?

–Да. То есть нет. То есть не только с ней, а со всеми её одноклассниками. И фотографии старые посмотреть.

Парень что-то торопливо строчил, изумляясь все сильнее. Но тут наконец прибыл Петя. Он подошел и представился парню по форме, а Марине подал руку, в которую она вцепилась мертвой хваткой. Между коллегами завязалась перепалка.

–Слушай, Кривощеков, при чем здесь ваше отделение?

–Эта девушка – моя родня, она из Москвы приехала. Она работает в журнале, ведет корреспондентское расследование, хотела поговорить со свидетелем. А тут – труп, она со страху мне позвонила. Смотри, какая бледная, как бы в обморок не упала, а ты её мучаешь.

–А паспорт?

–Да есть у нее паспорт. Марина, покажи.

–Он в гостинице.

–Вот! Придется задержать до выяснения.

Петя, наверное, сказал бы что-нибудь, чересчур резкое, но тут из дома быстрым шагом вышел лейтенант и потребовал у парнишки рацию. Марина с удивлением услышала, что он вызывает «Скорую помощь».

–Она жива?! – одновременно спросили Марина и парнишка с папкой.

–Жива, только без сознания. Это – поколение крепких людей. А это кто, откуда?

Петя представился и повторил все снова, но лейтенант не слишком его слушал. Он забрал у парнишки папку и, кивнув на плотную толпу за оградой, велел привести кого-нибудь из соседей для установления личности потерпевшей. Несколько бабусек одновременно ринулись вперед и устроили пробку. Знакомая Марине старушка, выиграв короткий бой, прорвалась в калитку и торопливо вошла в дом. Лейтенант прочел записи, покачал головой и спросил Марину:

–Сколько лет Петрушиной, знаете?

–Да, примерно: пятьдесят один или пятьдесят два.

–И вы её никогда не видели? – вопрос прозвучал почти утвердительно.

–У меня есть только фотография, и то – старая, школьная, – она полезла в сумку и вынула копию классной фотографии. На траву выпала оранжевая книжечка. Марина и Петя, наклонившись, столкнулись головами. Однако лейтенант среагировал быстрее всех, мгновенно подняв её с земли.

–А это что?

–Мое удостоверение. Корреспондентское.

–Так что же вы сразу его не показали?

–А меня только про паспорт спрашивали.

–Старшой, – стал уговаривать Петя, – видишь, девушка в шоке, отпусти, она потом все расскажет. Не уедет, пока не поговорит со следователем.

Улицу огласил вой сирены.

–Ладно, забирай свою барышню, только координаты её мне оставь, – лейтенант, потеряв всякий интерес к Марине, поспешил к калитке.

–Пропустите «Скорую помощь»! – рявкнул он. Толпа раздалась в стороны, по проходу прошли трое медиков в светло-зеленых костюмах с носилками и вошли в дом. Пока Петя записывал для лейтенанта номер сотового Марины, они вынесли на носилках неподвижное тело. Марина со страхом взглянула на окровавленное лицо женщины, и сразу отвела взгляд. Пол-лица, ухо и прядь волос пострадавшей были в засохшей крови – похоже, она разбила нос при падении. И тут же пораженная Марина уставилась на нее во все глаза: на лицо, на шею, на кисти рук. Седина и морщины ясно показывали: пострадавшей никак не меньше семидесяти лет.