Мадам Арабия

Корректор Светлана Липовицкая

Иллюстратор Елена Чеснокова

© Анна Фро, 2023

© Елена Чеснокова, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0059-2930-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

С глубокой благодарностью к Зое Звягенцевой,

Александре Королевой, Екатерине Дворецкой,

которые держали меня за руку,

и к Mireia Estrada, давшей мне крышу над головой.

⠀

⠀

⠀

H. D. M. – If the writer will falles in love with you,

You can never die but

Live forever

(Internet says that it is by Mik Everett)

Данное произведение является художественным, любые совпадения имен, названий, биографических фактов, а также географических координат – случайно.

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.

Пролог

Из крана мерно капает вода.

Я ворочаюсь, тяжело открываю глаза. Мне удалось уснуть или я так и пролежала все эти часы? Рука привычно обнимает плюшевую собаку, прижимая ее к животу. В комнате душно, рядом, разметавшись по постели, сопит моя подружка Белка. На тумбочке тускло поблескивает золотое кольцо – прощальный подарок. Мобильный светится в темноте, экран показывает три часа ночи.

Хуссейн улетел в Эр-Рияд трое суток назад, почему до сих пор никаких вестей?

Я пробираюсь к нашей маленькой кухне, состоящей из стойки и раковины в углу. Стараясь не громыхать металлическим ковшиком, в полумраке варю масалу¹, процеживаю пахучую молочно-коричневую жидкость через ситечко и, аккуратно прикрывая за собой дверь, вываливаюсь из студии на освещенный балкон этажа. Здание погружено в сон, ящерицы и мошкара, слетевшиеся на свет, – и те дремлют, замерев по углам причудливым узором. Можно выдохнуть, поставить кружку на каменные перила и уставиться в темноту, где шевелит листьями манговое дерево.

Последние дни – сплошной невнятный сумбур. Утром после прощальной попойки наш с Хуcсейном дом на первом этаже был разгромлен, вещи раскиданы в беспорядке по комнате. Я проснулась с чувством умиротворения в груди и в твердой уверенности, что Хуссейн никуда не едет. Мой любимый араб спал, крепко прижимая меня рукой к своему боку.

Его отъезд переносился больше месяца: сначала Хуссейн менял билеты, чтобы побыть со мной подольше, потом начались проблемы с полицией. Из-за overstay² ему отказали в праве на вылет и потребовали переделать exit permit³. Наконец день назначен, но, несмотря на устроенную накануне вечеринку с песнями, плясками и Hennessy, я не верила в происходящее; мирно выскользнула из кровати и стала готовить завтрак.

Хуссейн появился в дверях хмурый, помятый, одетый в хлопковые шорты с карманами, белую футболку и модные разболтанные кроссовки. Он поскреб лысину, пожаловался на похмелье и боль в животе, отказался от еды и начал собирать сумки. Я помогала ему, как помогают делать что-то заведомо бессмысленное, – например, готовятся к приходу гостей, наверняка зная, что они не явятся, – то есть лениво и без особого усердия. Но вот вещи все же упакованы в чемоданы и рюкзаки, Хуссейн открывает ящик сейфа, достает красную бархатную коробочку, смотрит виновато.

– Я кое-что забыл, baby⁴.

Я опускаю ресницы и демонстрирую равнодушие, хотя ждала этого момента с нетерпением.

– Помни обо мне всегда.

Он надевает мне на безымянный палец левой руки тонкое золотое кольцо в типичном индийском стиле: ярко-желтый металл и прозрачный крупный цветок из камней. Мы берем вещи и выносим из дома. На улице солнечный, яркий день; блестит зелень, парковка полосата от теней и бликов. Синяя «сузуки» стоит у порога с распахнутыми дверями и открытым багажником, готовая везти в аэропорт.

Во дворе происходит потасовка: приехал индус, у которого худющий и высокий парень-араб Азиз месяц назад арендовал скутер. Индус красен, потен и зол, он машет руками, указывая на байк, который весь побит и поцарапан. Хозяин требует ремонта и денег, Азиз трясет кудрявой головой, скалит выбитые зубы и платить не хочет. Во двор тут же высыпает еще десяток соседей-арабов, прибегает смотритель дома индус Кристиан, и начинается общая свалка – с криками «La-la-la-la!»⁵, спорами на ломаном английском и руганью на хинди и арабском. У нас появляются верные шансы опоздать на рейс, но ссора заканчивается так же быстро, как и началась. Все разбегаются по квартирам, а мы с провожатыми садимся в машину и выезжаем из ворот Happy Residency.

Несколько остановок с прощальными объятиями в Пуриме возле нашей школы, забытый Хабибом свитер, из-за которого он поехал обратно домой на байке и нагнал нас по дороге, – и мы паркуемся на подъезде к куполообразному стеклянно-металлическому зданию Даболима, единственного аэропорта в штате, вытаскиваем чемоданы, и плотная толпа идет к табло и входу на посадку. Хуссейна и Хабиба окружают Юсуф, Халим, Муслим, Азиз, Джамал, малышка Ли… Белка держится поближе ко мне, а мне по-прежнему кажется, что все это не всерьез, пока парням не приходит время становиться в очередь на вход, после которой из аэропорта уже не выпускают.

– Беби, поцелуй меня.

Хуссейн пытается обнять, я неловко уворачиваюсь. Мне неудобно перед друзьями, и я расстроена, точнее даже не расстроена, а обижена и рассержена. Как он смеет улететь и оставить меня одну? Я с независимым лицом отступаю в сторону, к металлическим перилам ограждения, где и стою до тех пор, пока Хуссейн с Хабибом, покивав всем, не исчезают в здании.

Мы нестройно плетемся обратно на парковку; я игнорирую полные сочувствия попытки Ли поддержать меня и, замкнувшись в себе, молчу всю дорогу до дома. На подъезде к Калахаре приходит сообщение от Кристиана: «Мне нужны ключи от комнаты Хуссейна». Она напоминает разворошенную нору, когда мы с Саней выносим остатки имущества: кастрюли, специи, одеяла, рис. Потом я, не произнося ни слова, отдаю Кристиану ключ и поднимаюсь к себе наверх. Мы расставляем вещи по полкам, развешиваем фотографии, кладем посуду в шкаф. Последней крепим к зеркалу общую фотографию – я, Хуссейн, Белка, Хабиб и Абдулла в Мумбае, на фоне Ворот Индии.

– Уехал – как умер. Все забрали, поделили, и словно не было человека, – мрачно иронизирует Саня, когда мы завершаем последнюю ходку, оставляя темную квартиру Хуссейна совершенно пустой. С улицы она зияет угрюмым провалом, как пещера, в которой никто никогда не жил. В нашей комнате я ложусь на кровать и тупо пялюсь в потолок.

На другой день мы впервые выезжаем в школу одни, на байке: я – в длинном платье и хиджабе, Белка – в джинсах и футболке. По узкой дорожке между пальм Саня ведет медленно, смотрит внимательно, стараясь не пропустить нужный поворот, не потерять управление, подпрыгнув на speed breaker⁶, которыми утыкан весь путь. На руле болтается и поет колонка, которую Нельсон привез моей подружке из Дубая. По обочинам мелькают заросшие нежно-зеленой травой поля, которые мы обычно проезжали с Хусcейном, попадаются маленькие магазинчики, сложенные из фанеры и до крыши набитые всякой всячиной, и белые католические церкви.

В Пуриме, в кофейне через дорогу от школы, мы перехватываем привычно плохой кофе в бумажных стаканчиках и поднимаемся по лестнице в маленький холл Englaterra. Здесь знаком каждый миллиметр: отштукатуренные белые стены, стол, за которым сидит администраторша Рашми, черный кожаный потертый диван и раздвижные двери в классы. Из-за одной из них выпархивает Рати, преподаватель vocabulary, стройная индуска с миндалевидными глазами, хорошенькая, любопытная и подвижная.

– Энни! – Глаза у нее полны сочувствия и беспокойства. – Хуссейн улетел? Как ты? Какое красивое кольцо! – Она хватает мою руку и с жадностью рассматривает. – Он сделал тебе предложение?..

– Это всего лишь кольцо, Рати. Оно ничего не значит…

– Очень, очень красивое, – спокойно подтверждает Teacher Lala на грамматике, подходя ко мне поближе, чтобы показать что-то в учебнике. Она немолода, умна и смотрит проницательно. Школа маленькая, все всё про всех знают.

Teacher Lala кивает коротко остриженной головой, возвращается за преподавательский стол, и урок идет своим чередом. Я чувствую себя хорошо, гораздо лучше чем предполагала и боялась. Мне просто очень хочется домой, к Джамиле – к моей любимой подруге, к моей почти сестре.

– Habibi!⁷

Мы въезжаем с Саней во двор нашего дома, я спрыгиваю с байка и бегу прямиком к ее квартире, сбрасываю тапки у порога, барабаню в дверь. Спустя несколько минут внутри слышатся шаги, знакомый голос кричит: «Энни, подожди, я надену абайю!» – и дверь раскрывается, впуская меня в прохладный холл, где стоит, смеясь, моя кудрявая арабка, мое сердце, часть моей души – моя Джамиля, что в переводе значит «красивая, прекрасная». Я обнимаю ее и целую в волнистые волосы.

– Ты почему в школу не пошла? – делано возмущаюсь я. – Kisela!⁸

– Султан проспал, – беспечно отмахивается Джамиля. – Я тоже вчера поздно легла, до утра чатилась с родными. Садись, будем пить кофе!

Я кидаю рюкзак в угол, подключаю телефон к зарядке. В этом доме я чувствую себя как в собственном: беззастенчиво заглядываю в холодильник, сама ставлю вариться кофе и отчитываю хозяйку за немытую посуду. Джамиля снова смеется, я ловлю ее руку, целую и прижимаю к груди. Пока она со мной, Хуссейн может лететь в хоть в Саудовскую Аравию, хоть куда угодно. У меня вздрагивают губы: Джамиля тоже скоро уезжает, через две недели ее не будет рядом. Вместе с ней отбудет и ее брат Султан. У меня в душе нарастает паника: Хуссейн, Джамиля, Султан – моя семья, мой дом, как они вообще могут куда-то уехать?

Я стискиваю зубы, но это не помогает, слезы капают на прямо на кофейный столик, тяжелые, частые, крупные. Джамиля переодевается в соседней комнате, она не увидит, а если увидит – не удивится. В последние недели я плачу так много, словно во мне открылся кран, через который вытекает море.

Я. Не. Могу. Без них. Жить.

Хуссейн

Наш дом – деревня Калахара, красно-кирпичного цвета трехэтажное здание, окруженное пальмами. Мы – это я и Белка, Джамал и Ли, Хуссейн и Хабиб, Азиз, русский парень Рома и еще несколько человек, которые то вселяются в дом, то выезжают из него так быстро, что мы не успеваем их запомнить. У нас длинные балконы на втором и третьем этажах, на которых удобно по утрам пить масалу и болтать по телефону; крыша, с которой виден двор с парковкой (если смотреть вниз) и звезды (если смотреть вверх). Между двумя крыльями здания – мраморный лестничный пролет, сбоку от дома – манговое дерево. Над подъездом гордо блестят на солнце золотые с голубой отделкой буквы «Happy Residency». Village⁹ Калахара расположена между районным центром Мапса, поселком чуть побольше Пуримом и столицей Панаджи. В нескольких километрах от нас – море. Мы в Индии, штат Гоа.

Просыпаясь каждое утро и глядя из дверного проема в синее небо, я молюсь – без формы и без системы благодарю Бога с неизвестным мне именем. Дом полностью оправдывает свое название – я счастлива в нем, как не была никогда в жизни.

Мы с Саней-Белкой вылетели в Индию в начале промозглого московского ноября 2016-го. Этому предшествовал долгий мрачный период моей жизни, когда я тенью бродила по квартире, не понимая, почему несчастна. Внешне все обстояло великолепно: у меня были здоровые родители, своя квартира в Москве, два высших образования, приличная внешность и престижная работа на телевидении. Близилось тридцатилетие: я с ужасом обнаружила, что все, что у меня есть, не приносит радости. Я вроде была перспективной журналисткой, но по карьерной лестнице как-то не двигалась, славы не хотела и даже ее побаивалась, а деньги особо не любила. Семь лет назад родители помогли купить однушку в зеленом районе, и я засела в ней, как одинокий зверек в клетке: для меня одной она была непомерно огромной, а выйти замуж не получалось, хотя я очень старалась. Мужчины появлялись и исчезали, они были по-своему неплохими, но ни с одним из них не удавалось построить крепкие отношения; я не хотела ребенка настолько сильно, чтобы родить его «для себя». В целом я страдала, но как-то привычно: мне не приходило в голову, что можно по-другому. Все вокруг существовали похожим образом. Я, впрочем, посещала психотерапевта, пытаясь разобраться в себе; были периоды простоя в съемках, когда он оставался моим единственным собеседником на недели. Очередной масштабный проект на работе подошел к концу; наступающая зима с ее холодом и долгими темными вечерами пугала меня до смерти. Я просыпалась по ночам и, глядя в темноте на стену, думала о том, что жизнь проходит мимо.

Белка нашлась сама: она собиралась зимовать в Азии и искала попутчицу. Саня уже была в Гоа и жаждала туда вернуться. Мы обменялись сообщениями в vk (она жила в Архангельской области) и встретились, когда она была проездом в Москве. При виде Белки я вытаращила глаза, выронила ключи на пол и на несколько минут лишилась дара речи.

Между нами не было ничего общего. Ей двадцать, мне вот-вот стукнет тридцать, она из региона, я «из самой столицы!»; она высокая худенькая блондинка с нарощенными ресницами, эффектная, охочая до развлечений, украшений, платьев и мужчин, хищница, подвижная и любопытная, пробующая на зуб все новое; я – полная, низенькая и смуглая, безобидная, словно травоядное, привыкшая изо дня в день опасаться окружающего мира, быть для всех удобной и не выходить за рамки личного «загона». Саня окончила только колледж и работала администратором в салоне красоты; я была увешана дипломами, грамотами и сертификатами об окончании курсов, как породистая овчарка-медалистка, моим главным козырем и наивысшей гордостью был журфак МГУ. Разница в образовании и статусе была очевидной, количество приложенных усилий и потраченного времени – тоже, а итог, как казалось уязвленной мне, – обидно незакономерным. Саня была довольной собой и невозмутимой, я – потерянной и неуверенной. Меня учили много работать и «за это воздастся», к тридцати я устала до смерти и разочаровалась до глубины души. Основанная «ни на чем» самоуверенность Белки, привыкшей брать все, что ей нужно, вызвала у меня прилив раздражения. «Мы не сойдемся», – мелькнуло в голове, когда Саня поставила на пол сумку-портплед и ушла в ванную мыть руки. Совсем не так я представляла себе человека, с которым предстояло прожить полгода в самой тесной близости.

Однако Белке удалось успешно столкнуть меня с мертвой точки. Для меня поездка в Индию была смутной, эфемерной идеей, а для нее – очевидным планом, который она воплощала, не испытывая сомнений. Было стыдно признаться ей в своих комплексах, приходилось изображать невозмутимость и действовать. Помогал в подготовке и мой друг Коля – страстный любитель Индии, мечтавший и сам туда уехать на год-другой. Эти двое синхронно двигали меня в пространстве с силой и энергией локомотивов: Белка присылала ссылки на тематические группы в соцсетях, билеты по скидкам, цены на визы и условия их получения; Коля привозил индийские фильмы, которые смотрел со мной вместе, присылал статьи тех, кто уже съездил, и взывал: «Это же шанс, который выпадает раз в жизни!» Наконец ситуация достигла критической точки: нужно было покупать билеты.

Глубокой ночью Коля забрал меня с подработки – окончательно разочаровавшись в жизни, я бросила журналистику и выживала, подрабатывая бариста в кафе неподалеку. Коля, архитектор по образованию, по ночам бомбил таксистом: он приехал на машине с логотипом и шашечками, привез меня домой и усадил перед экраном ноутбука. Я ерзала на стуле и тряслась.

– Не уходи, пока я не возьму билет… – попросила я моляще.

Он кивнул и сел в кресло рядом. Мы вышли с Саней в скайп и вот так, вися на связи из разных частей страны, купили билеты: Москва, Внуково – Гоа, Даболим.

В следующие дни казалось, что на меня обрушился дом. Я оказалась перед горой дел, которые разгребала одновременно: мы с Колей мотались в магазин стройматериалов, шпаклевали и шкурили стены (холл был недоделан, а квартиру на период отъезда я собиралась сдавать), параллельно я собирала документы на визу и искала девушку, которая жила бы вместо меня и платила аренду. По ночам, с огромным трудом забывшись сном, я видела кошмары, что в Индии выпаду из поезда, меня изнасилуют, я заболею желтой лихорадкой, банковские карты не будут работать, а наличку воры вынесут из дома во время нашего сна. Я много лет проработала в программе, посвященной разным видам социальных проблем, российских и международных; мне казалось, что как только я выйду из привычной, обжитой, хоть и нелюбимой, квартиры, то стану жертвой бед и мошенников всей Земли. Кошмары были настолько реалистичными, что, проснувшись посреди ночи, я обнаруживала челюсть накрепко стиснутой от напряжения: приходилось массировать скулы пальцами, чтобы снять боль. Мне ужасно хотелось променять опасный манящий мир за порогом на тоскливую безопасность, признать: я слабая, я не могу, мне страшно, я сдаюсь! Зарыться лицом в подушку и не выходить из дома: да, несчастная, зато живая!

Обмирая от страха, я все же двигалась в заданном направлении: меняла рубли на доллары, фотографировалась на визу, заполняла анкету (это пришлось делать семь раз!). Каждый шаг вызывал миллион вопросов: что писать в том или ином пункте? Подойдет ли снимок? Какая нужна страховка, учитывая срок пребывания? Я спотыкалась по ночам о банки с растворителем и краской, пила чай с коньяком, виски, валерьянкой и пустырником. Документы приняли, и, хотя я втайне мечтала об отказе, посольство напечатало мне визу – полугодовую, дабл.

Мой багаж был минимален – маленькая сумочка для денег и бумаг, рюкзак с ноутбуком, дорожная сумка, полная антисептиков, тампонов и туалетной бумаги (на каком-то из форумов я прочла, что индусы ей не пользуются, подмываясь после туалета). Из одежды – купальник, платье, штаны, футболка. Все.

Знакомые улыбчиво интересовались: как ощущения накануне отлета? Мне хотелось ответить: «Прогресс – почти не теряю сознание при мысли об этом». Это было правдой – я старалась не думать о будущем, собиралась и считала дни. Я думала, что в принципе могу, если что, сбежать из аэропорта.

Все вдруг разом закончилось: мы отпраздновали мой тридцатый день рождения, доделали с Колей холл, я нашла девушку Олю, которую устроил срок аренды в пять месяцев. В ночь вылета я была абсолютно спокойна, даже спала. Коля дремал на раскладушке рядом. По будильнику мы собранно встали, выпили кофе, и, проверив вещи, я спросила:

– Ну что, повесим напоследок люстры?

И за полчаса до выезда в аэропорт Коля меланхолично отключил в квартире электричество и принялся присоединять плафоны. Закончив, мы сели в машину и покатили по серому шоссе, подпевая звучащему из динамиков Бобу Марли. Во Внуково, поставив вещи в очередь, Коля слегка обнял меня, пожелал удачи и уехал. Через двадцать минут подкатила Саня с молодым человеком Вадимом, который квохтал вокруг нее, как курица вокруг цыпленка; Саня в обтягивающих лосинах и блестящей курточке небрежно от него отмахивалась. Мы попрощались, перемотали сумки пленкой и пошли на регистрацию.

Вылетели чудом: за сутки погода менялась несколько раз, ломая прогнозы и графики: —7, 0, +2. Взлетно-посадочные засыпало снегом, который сменялся моросью, потом подмораживало, и лужи превращались в лед. В Москве наблюдалось редкое явление – ледяные дожди, из-за которых всё в городе покрылось застывшей водяной коркой. Отменили десятки рейсов в Домодедово и Шереметьево, но нам повезло: поднялись в воздух вовремя, приземлились в транзитном Дубае в срок. На выходе из самолета окатило теплой волной – несмотря на наступившую ночь, держалось +28. По аэропорту вышагивали арабы в белых одеяниях, сидели индусы, русские деловито осматривали полки в дьюти-фри. Кофе стоил шесть долларов, пришлось ограничиться водой и собственными бутербродами (в эконом-классе кормили только за доплату). В полночь самолет вылетел из Эмиратов в Индию.

Перед поездкой я познакомилась по интернету с некоей Людмилой, которая летела в Гоа в пятый раз и на весь сезон. Она проконсультировала, что и как брать, пообещала таксиста, который встретит в аэропорту, и по прибытии – комнату за 300 рупий в сутки, дней на десять, пока не найдем постоянное жилье. Людмила была энергична и деловита, я очень на нее рассчитывала. Что что-то идет не так, я поняла, когда Людмила попросила меня взять нетяжелую, но объемную сумку – с костюмами Деда Мороза и Снегурочки для детей детского садика, который она организует в Арамболе¹⁰. Везти чужие вещи я не хотела (в них могли быть наркотики, драгоценности, контрабанда), но после того, как нам пошли навстречу с жильем и транспортом, отказаться было трудно. Вскоре выяснилось, что сумку нужно забрать у подруги в соседнем районе, так как сама Людмила привезти ее не может. Я попросила Колю заехать, и снежным вечером угрюмый мрачный мужчина в трениках закинул нам весомую поклажу в багажник.

В тот же день, сидя дома на кухне, я получила длинное тревожное сообщение: «Аня, у нас такая ситуация… Мы не рассчитали с весом. Несколько сумок, около 50 килограмм, улетая, пришлось оставить в аэропорту в камере хранения. Умоляю! Заберите их, оплатите камеру хранения и добавьте себе в билеты дополнительный багаж. Я все переведу на карту! Это для детей!»

Нервы, и без того натянутые, напряглись до предела. Из мессенджера одним за другим сыпались сообщения: «Вы – моя последняя надежда!», «Мне остается только умолять!», «Это же вам ничего не стоит, я готова перечислить деньги прямо сейчас!». Но таскать по аэропорту такой вес было проблемой, а учитывая риски, связанные с содержимым, – безумием. При этом я понимала, что отказаться – значит почти стопроцентно остаться без жилья по прилету. И все это – за сутки до отъезда.

Я паниковала, Белка оценила ситуацию быстро и трезво:

– Брать не будем.

И Людмила, получив отказ, больше не писала.

Мы сели в Даболиме в четыре утра по местному времени. Огромная очередь прошла быстро, на визовом контроле нам поставили штамп о прибытии, швырнули на ленту транспортера сумки – Welcome to Goa!¹¹ – и мы, волоча вещи, вышли из стеклянных дверей в теплую и пыльную темноту Индии. За полчаса бесплатного интернета в аэропорту я успела отправить Людмиле сообщение: куда привезти сумку с костюмами? Пришел ответ: оставьте таксисту, который вас забирает. Было ясно: с комнатой нас больше не ждут. По счастью, хотя бы таксист оказался на месте, с табличкой, на которой было криво нацарапано «Anna Frolova». Машина была грязной и засаленной, одна из дверей не работала. Мы затолкали сумки внутрь и поехали по бесконечно длинной дороге со встречными огнями и пальмами. Чтобы получить визу, я и Cаня бронировали на букинге хостел, а потом его отменили. Теперь это был единственный адрес, который имелся на руках.

В Арамболь машина въехала спустя час-полтора. За это время начало светать, и мы расширенными глазами наблюдали виды из окна: туман, пальмы, реки с мостиками и залитые водой зеленеющие поля. Дома ветхие, скособоченные и жалкие перемежались с крепкими элегантными особняками, окруженными цветущими деревьями и лужайками. Стены жилья пестрели красным, фиолетовым, зеленым, желтым; лесенки, перила и отделка белые. Повсюду громоздились горы мусора. Вдоль дорог вереницей стояли скутеры, проезжая часть была раздолбана так, что нас болтало из стороны в сторону до тошноты. На остановках и на земле, в пыли, спали нищие, укрываясь обрывками одежды и картонками, и дремали тощие лишайные собаки.

Резко свернув в переулок, водитель забрал у нас двадцать долларов, высадил во дворике хостела, развернулся и уехал. Мы растерянно озирались. Это было жалкое, скособоченное здание желтого цвета, невозможно грязное, двор закидан пластиковыми стаканчиками и бутылками из-под рома, тут же находилось закопченное здание кухни с черными от сажи жаровнями. Рядом нагло высилась гигантская мусорка. Было безлюдно и тихо. Хостел спал. Мы с Саней молча смотрели друг на друга. Слов не было, как не было ни одной мысли в голове.

– Пойдем на пляж?

Мы спустились по скользкой тропинке между заборами к песчаному побережью. Над Аравийским морем занимался рассвет, небо, обложенное облаками, было серым до горизонта. Вытащенные из воды и накрытые сетями, стояли деревянные, с облупившейся краской лодки. То тут, то там спали коровы, сбившись в стайки. Мы бросили сумки на песок и сели на них; подбежали собаки, завертели головами, прошли мимо ранние рыбаки-индусы. Около часа мы усиленно пытались сосредоточиться. Голова по-прежнему была светла и пуста. Накрыло странное, потрясающее чувство: у нас ничего нет – ни жилья, ни мыслей, ни надежд, зато – безграничный незнакомый мир вокруг. Задул прохладный бриз, у ног плескались волны…

Бессмысленно просидев больше двух часов, мы подхватили вещи и вернулись к хостелу. На стук в двери вышел сонный пожилой индус, который тут же поднял на ноги всю семью – двух сыновей, жену и дочек. Старший сын стал внимательно рассматривать отмененную бронь (мы заявили, что она должна быть актуальна – в нас уже начал проникать индийский дух предприимчивости). Наконец молодой хозяин взял листок с букингом, связку ключей и повел нас куда-то в глубь двора, ловко лавируя между скособоченными столиками и собачьими фекалиями.

Комната, которую нам предложили, была, видимо, предназначена для йогов-аскетов. Из мебели лишь кровать, стул, занавески. Душ совмещен с туалетом. Вентилятор сломан. Белье на кровати застиранное и в пятнах. Цену выставили по местным меркам бешеную – восемьсот рупий. Но мы смертельно устали и были готовы спать хоть на полу. Выложив пятьдесят долларов (хозяин заявил, что либо живем минимум трое суток, либо он нас не поселит), я и Белка еще раз огляделись. Серые от нечистоты подушки было решено обернуть полотенцами, а ложиться отдыхать в одежде. Затянув капюшоны на головах, мы залезли под покрывало, под которым, судя по виду, уже спала тысяча индусов.

Нас разбудил петух. Пернатая скотина надрывала глотку, напоминая: мы в Индии, середина дня в разгаре, пора вставать и идти на поиски жилья. Мы были помяты со сна, я не могла продрать глаза, а на щеке у Белки отпечатался уголок подушки. Вещи лежали на полу горками: единственный стул мы заняли под полотенца, косметику и мои контактные линзы. Отовсюду неслись звуки: слышались шаги, громкие голоса, плач детей, разговоры, гроханье дверей и дребезжание посуды. Стены в доме оказались настолько тонкими, что было слышно, как в соседней комнате кто-то писает. Мы с мучительным трудом вылезли из-под покрывала и выбрались на улицу.

При дневном свете картина была убийственная. Местность ожила, всюду бегали, сидели, ели, чистили зубы, сплевывая прямо на пол, развешивали по веревкам белье. В двух метрах от нашей комнаты располагался ресторанчик, принадлежащий хостелу, – несколько столиков, покрытых клетчатыми скатертями, на каждом свеча в пластиковом плафоне. В креслах и на деревянных помостах балдели нетрезвые гости с бутылками пива. Еду для них таскали из той самой черной кухни у нас под носом.

Было пекло.

Улица Арамболя, на которую мы попали, осмелившись завернуть за угол хостела, шокировала до столбняка: несколько секунд я озиралась, не понимая ни что происходит, ни куда двигаться. Первородный хаос как он есть: по обеим сторонам дороги длинные торговые ряды, в которых висят прямо под солнцем, выгорая, штаны-аладдины, юбки и платья; лежат горы фруктов, продаются кальяны, ароматические палочки, высятся горки чая и специй. По улице невозмутимо идут коровы и несутся, обгоняя друг друга, скутеры. Тут же готовят еду и кладут, грохоча кирпичами, тротуарную плитку. Над всем этим – пыль, крики «Come, come, my friend!»¹², сигналы байков и машин. Все это – в раскаленном дневном зное.

Мы с Белкой шли вдоль дороги, рассматривая свисающие со столбов-трансформаторов провода, перепутанные так сильно, что образовывали над головой что-то вроде паучьей сети. По уличными канавам текла вода, вокруг зеленели буйные заросли, на обочинах попадались клетки с курицами, на решетках которых висели таблички «Chicken center»¹³, виднелись уличные кафе и дома с надписью «to rent»¹⁴. Пару раз встретились офисы банка – они были почему-то закрыты, на дверях белело объявление.

– Ничего не понимаю, – пожала плечами я, дважды прочитав листочек. – Тут написано, что банк не будет работать еще три дня из-за денежной реформы… Какой реформы?

– Моди¹⁵ изымает из оборота пятисотрупиевые и сотенные купюры, их часто подделывают, – объяснил удачно встретившийся нам русский парень, он как раз отпарковывался от здания банка. – Я по всей округе проехал, банкоматы нигде не работают. Если нужна наличка, идите в меняльную лавку.

Трудно было вляпаться сильнее. Мы прилетели ровно в тот день, когда старые деньги обесценились, а новые еще не поступили в оборот. Прохаживаясь по Арамболю, мы наткнулись на еще несколько отделений, к которым выстроились длиннющие очереди из местных, желавших сдать уже ничего не стоящие денежные знаки. Поменяв небольшую сумму в обменнике на повороте (это оказалась обычная комната, где взяли доллары, а отдали рупии, – ни камер, ни чеков, только продавец отметила что-то в тетрадке), мы купили по пиву и пару ананасов и вернулись «домой», где присели за один из столиков во дворе. Мы были подавлены окружающей реальностью.

Было к полуночи, когда я и моя попутчица решились выйти к морю. Народ с побережья разошелся, пляжные кафе – шеки – стояли полупустыми, между свободных столиков с зажженными свечами ходили индусы-зазывалы, приглашая присесть. В отдалении горел костер и били в барабан, вокруг огня плясала компания. Мы с Саней брели по береговой линии, погружаясь по щиколотки в ласковую воду, и почти не разговаривали. Каждая пыталась представить, что ждет нас впереди.

Следующим утром мы выползли позагорать. Дорога к морю была усеяна коровьими лепешками, скутеры парковались рядом с нашими лежаками, обдавая их песком, а нас – парами бензина. Я брезгливо вертелась на топчане, покрытом замызганным полотенцем, отодвигала в сторонку меню, которое подсовывали каждые пять минут, а от индусок, разгуливающих по пляжу в попытках что-либо продать, мы с Саней отбивались сообща.

– Мадам, парео? – ласково спрашивали индианки, обступив со всех сторон. – Массаж? Хочешь браслет на руку? На ногу? Рисую тебе михенди?¹⁶