Read the book: «Суперинтендант и его заботы»
Часть 1
«Il barbiere di Siviglia, ossia L'inutile precauzione»
Gioacchino Rossini
«Севильский цирюльник или бесполезная предосторожность»
Россини
Письмо лежало на столе.
Его можно было бы назвать обыкновенным, если бы не роскошный конверт из веленевой бумаги с нарисованным гербом – лисьей мордой1. Впрочем, и без говорящей картинки госпожа Редфилд отлично знала, чьей рукой будет написан текст… Монсиньор Паоло Гвискарди просит о помощи.
Лавиния негромко позвала:
– Бакстон!
– Слушаю, мадам!
Дворецкий возник рядом с её креслом совершенно незаметно.
– Когда и как доставили этот конверт?
– Посыльный принёс полчаса назад, мадам. Я проверил на безопасность и немедленно принёс сюда.
– Вот как… А посыльный откуда?
– Компания «Морбье и Хауторн», мадам. Очень солидная фирма.
– Передать вам не могу, Бакстон, как мне не хочется вскрывать это послание… – со вздохом призналась Лавиния.
– Прикажете отправить в камин?
– Это не имеет смысла. Если уж монсиньор прислал письмо, придётся прочитать и ехать. А я не очень-то люблю Венецию. Тем более – в январе.
– Разрешите заметить, мадам, что в прошлые разы вы говорили то же самое об августе, феврале и мае.
Каждый раз, когда дворецкий позволял себе иронизировать, госпожа Редфилд начинала чувствовать себя не в своей тарелке, поэтому она прекратила эту беседу, взяв в руки так раздражавшее её почтовое отправление и вскрыв конверт. Из него выпал один лишь листок, гласивший: «Бесценная госпожа, обстоятельства вынуждают меня прибегнуть к вашей помощи, secundum pactum2. Всецело ваш, Паоло Гвискарди, Архиепископ Венеции, Фриули и Альто-Адидже».
– Бакстон!
– Слушаю, мадам.
– Позовите Марджори.
Секретаршу долго ждать не пришлось. Лавиния даже заподозрила, что Марджори Олесунн околачивалась возле двери в надежде подслушать, о чём пойдёт речь.
Войдя, она села напротив хозяйки, положив на колени блокнот и карандаш, и воззрилась на госпожу Редфилд преданными глазами спаниеля.
– Первое, – сказала Лавиния, комкая листок и конверт и прицельно отправляя их в горящий камин. – Закажи мне билет на дирижабль до Венеции. Желательно, на завтра. Второе. Напиши в офис монсиньора Паоло Гвискарди, каким рейсом я прибуду. Пусть найдут мне квартиру в тихом месте рядом с Сан-Марко.
– Ты не хочешь жить в Ка’Ботта?
– Нет. Я еду не по заданию Службы магбезопасности, поэтому из этических соображений не могу пользоваться служебной квартирой.
– Да? А если перевести на нормальный язык, то в чём причина?
– Я и сама не знаю пока, – вздохнула госпожа Редфилд. – Служба магбезопасности в Венеции – это Джан-Марко Торнабуони. Приехать меня просил монсиньор Гвискарди. Отношения между этими семьями сложные. И совсем не всегда дружеские.
– Ага, ну, то есть, ты спинным мозгом чуешь грядущие неприятности, так? – и проницательная секретарша снова занесла карандаш над страницей блокнота. – Тогда, может быть, два билета?
– Ты хочешь побывать в Серениссиме?
– Не откажусь. Тем более что сейчас там сезон распродаж…
– Ладно. Два билета. Третье. Проинформируй коротко всех, кого это может касаться, о том, что меня не будет в Лютеции с седьмого января по… м-м-м… ну, скажем, по семнадцатое. Отпуск по семейным обстоятельствам.
– Глава Службы магбезопасности, ректор Академии, ваш заместитель на кафедре?
Лавиния кивала на каждую называемую должность, потом вздохнула и добавила:
– Ещё два моих аспиранта. Впрочем, с ними я и сама свяжусь. А ты иди, собирай чемоданы.
– Зачем? – удивилась Марджори.
– Мы завтра отбываем, разве нет?
– Но чемоданы-то зачем? Я ж сказала, там распродажа! Так что у меня будет с собой маленькая сумочка с бельём и зубной щёткой, ну, а твои вещи прекрасно уместятся в карманах куртки.
И, выпустив эту парфянскую стрелу, она удалилась.
Чёрная дощатая кабинка, призванная скрыть пассажиров гондолы от посторонних взглядов и защитить их от холодного ветра, несла на стенах уже знакомый значок, лисью морду. Зато изнутри она была обита пурпурным шёлком. Поблекшим, с парой явственных разводов от пролитого вина, но всё-таки шёлком.
– Красота, – шепнула Марджори, проведя ладонью по пурпуру.
– Перчатку надень, холодно, – пробурчала Лавиния, устраиваясь на подушках.
– Как мне может быть холодно, если ты мне дала обогревающий амулет? И вообще, не мешай мне наслаждаться видом города.
– Да пожалуйста, наслаждайся!
Госпожа Редфилд прислонилась к спинке сиденья и закрыла глаза. Дорогу от воздушного порта Венеции до площади Сан-Марко она очень хорошо помнила: вначале долго-долго будет вода, потом из воды начнут торчать связанные попарно бревна, потом появится панорама города… и тут же пропадёт, потому что лодка свернёт в боковой узенький канал. В общем, для истинного наслаждения маловато.
С другой стороны, зачем она будет мешать женщине, впервые попавшей в этот город, получать удовольствие?
Лучше подремать под плеск воды…
Монсиньор Гвискарди арендовал для них квартиру где-то рядом с театром «La Fenice».
Честно говоря, Лавиния предпочла бы более знакомый район. Она успела уже пожалеть, что не стала связываться с Торнабуони, не захотела селиться в Ка’Ботта… Что уж тут, более всего она была недовольна тем, что согласилась помочь монсиньору в неизвестном ей деле.
Тряхнул головой, госпожа Редфилд строго приказала себе прекратить нытьё. «Рио делла Весте, – вспомнила она адрес. – Окна квартиры выходят на Рио делла Весте, и это, по словам старого мошенника, очень удобно. Ладно, посмотрим…»
Вряд ли кто-нибудь, кроме коммандера Службы магбезопасности Лавинии Редфилд, рискнул бы обозвать столь нелицеприятно такую значительную фигуру, какую представлял собой архиепископ Венеции, Фриули и Альто-Адидже. И дело тут было не только во власти его над умами прихожан – в конце концов, в Союзе королевств вполне мирно уживались ещё три или четыре не менее крупных конфессии, плюс пара десятков более мелких и вовсе уж экзотических. Нет, значение имело и это, и влияние семейного клана, и немалое состояние монсиньора, и даже личное его обаяние. Всё вместе делало Паоло Гвискарди одной из самых значительных персон в республике. Самых значительных и самых уязвимых.
«Во что ж это я ввязалась, Тьма тебя побери?» – мысленно поинтересовалась Лавиния, окидывая взглядом парадный подъезд с причалом на три гондолы, чёрные и белые квадраты пола, в piano nobile3 – узкие окна справа и роскошный балкон слева от входа…
– Синьоры, прибыли! Ка’Тезено, – с поклоном гондольер подал руку Марджори.
Та одарила его сияющей улыбкой и перешагнула борт гондолы.
Каким-то непостижимым образом владелец старинного дома ухитрился разделить его на две квартиры – и при этом не испортить, а заодно и не ущемить ни в чём ни одного из жильцов.
Даже не две квартиры, а три, потому что первый этаж занимала консьержка, она же домоправительница и немножко кухарка. За отдельную плату, разумеется.
После того, как Марджори восхитилась шахматной клеткой пола, статуями, люстрой и прочими красотами холла, они поднялись на второй этаж. Дверь слева, над которой парили нарисованные купидоны, вела в предоставленные им апартаменты.
– Есть ли какие-то пожелания касательно завтрака? – деловито спросила синьора Тессани.
– Никаких, – быстро ответила Лавиния. – Спасибо, синьора.
И в руку консьержки скользнула монета.
Спальня окнами на Рио делла Весте досталась Марджори. Госпожа коммандер махнула на это рукой, решив позволить подруге наслаждаться поездкой на всю катушку.
Её комната была чуть темновата, поскольку окна почти впритык смотрели на соседнее здание, их разделял лишь узенький канал, метра два шириной. Зато в этой спальне не было ни одного красного или пурпурного предмета, только спокойные голубые и зеленоватые тона.
Лавиния отодвинула тяжёлую штору. В окне напротив горел яркий магический фонарик, и при его свете хорошенькая девушка красилась перед зеркалом. Заметив незнакомку, она весело помахала рукой и задёрнула занавеси.
Ужинать дамы отправились в таверну, хорошо знакомую госпоже Редфилд со времени прошлых поездок. Хозяин, синьор Джованни, с толстым животом, обтянутым белоснежным фартуком, с пышными усами, соперничавшими с фартуком белизною, проводил их к столику рядом с окном.
– Ваш любимый столик, синьора! – провозгласил он, отодвигая стул. – Аперитив? Просекко?
Как все венецианцы, он слегка шепелявил и выговаривал «прошекко», что ужасно рассмешило Марджори. Когда толстяк отошёл, она спросила:
– Он что, тебя помнит?
– Вполне возможно.
– Ты сюда часто ходила?
– Ну, раз пять или шесть была точно… – Лавиния пожала плечами. – Понимаешь, это город, где все носят маски. Поэтому трактирщики, гондольеры и продавцы научились опознавать знакомых не по лицу, оно же закрыто. По движениям. По манере говорить или, вот как ты, дёргать себя за левую мочку. Кстати, это куда сложнее изменить, чем черты лица.
– Ну да, конечно…
Джованни принёс сардины, маринованные с изюмом и орешками пинии, потом пасту с ракушками вонголе. Всё это время Марджори молчала, переваривая сказанное, наконец, над тарелкой с телячьей печенью спросила с горечью:
– Это что ж, все про всех всё знают? И я, заглядывая в антикварную лавку и здороваясь с мадам Мишо, укладываюсь в её… картотеку?
– Так это же взаимно, – пожала плечами Лавиния. – В твоей картотеке мадам Мишо тоже занимает свой ящичек, где-то между обувщиком и книготорговцем, и тебя это вполне устраивает. Удобно ведь! Десерт будешь?
От десерта Марджори отказалась в пользу сладкого Vinsanto, которое и смаковала, глядя в тёмную воду канала и о чём-то размышляя.
Тем временем Лавиния попросила у трактирщика лист бумаги и перо, быстро написала записку, сложила её и запечатала значком со своими инициалами. Потом спросила:
– Синьор Джованни, ваш внук ведь по-прежнему работает с вами?
– Нет, госпожа Редфилд, – лицо толстяка страдальчески сморщилось. – Мальчик не захотел гробить свою жизнь на грязные тарелки, нанялся в Легион… Вот уже полгода служит. А что вам, нужны быстрые ноги?
– И хорошая голова, синьор Джованни! – засмеялась она.
– Ну, тогда осмелюсь рекомендовать внучатую племянницу. Кьяра!
Девочка лет четырнадцати, коротко стриженая, в белой рубашке, замотанная в длинный фартук, такой же белоснежный, как и у деда, моментально подскочила к столику.
– Да, дедушка?
– Вот, у госпожи Редфилд к тебе есть поручение…
– Минутку!
И в самом деле, прошло не больше минуты, как она вернулась, сняв фартук и пригладив волосы.
– Кьяра, ты знаешь, где живёт монсиньор Гвискарди?
– Конечно, синьора. В Ка’Тре Фонтани.
– Вот эту записку нужно отнести ему. Можно не отдавать в руки, а попросить лакея передать. Скажи на словах, что я приехала Secundum pactum и буду ждать ответа в своей квартире.
– Да, синьора.
И она исчезла, словно растворилась в воздухе.
Джованни убрал грязную посуду, принёс маленький графинчик с золотистой домашней граппой, и обе женщины сидели молча, слушая плеск и запах воды.
– Почему ты не стала отправлять магвестник? – спросила вдруг Марджори.
– Ты не поверишь, но в Венеции у меня они получаются через раз, – неловко усмехнулась Лавиния. – Кругом вода, одновременно текучая и стоячая, и она вроде как размывает магию. Мою, во всяком случае. Вот те, кто здесь родился, в ней себя чувствуют… как рыбы в воде.
Девочка вернулась очень быстро, минут через двадцать. Распечатывая ответную записку, Лавиния в который раз подумала, что скрытые умения местных жителей куда больше, чем то, о чём известно Совету магов, Службе магбезопасности и прочим заинтересованным. До дворца монсиньора Гвискарди пятнадцать минут пешком и десять – на лодке. В одну сторону! Плюс пока письмо донесут до самого прелата, да пока он напишет ответ… То есть, впечатление такое, что Кьяра вышла из дверей траттории и порталом переместилась прямо к входу в Ка’Тре Фонтани. И расспрашивать её о чём-то бесполезно…
Монсиньор Гвискарди приглашал синьору Редфилд присоединиться к нему за вторым завтраком в одиннадцать часов утра. К благодарности коммандер присовокупила пару монет, которые девочка приняла без тени смущения. Гондола уже ждала их возле входа, и вскоре отчаянно зевающая Марджори отправилась спать. Коммандер подошла к окну, отодвинула штору и глянула в окно дома напротив. Там горел свет, и по полупрозрачной шторе двигались две тени, мужчины и женщины. Судя по жестикуляции, они о чём-то спорили. Тщательно задёрнув свои занавески, Лавиния вытряхнула их из головы и легла.
Без пяти одиннадцать гондола причалила у каменных львов, охраняющих водный подъезд Ка’Тре Фонтани. Лавиния погладила их по мраморным затылкам, кивнула терпеливо ожидавшему секретарю и прошла внутрь.
– Монсиньор ожидает вас в малой столовой, – догнал её шелестящий шепот.
– В малой столовой! – хмыкала она про себя, следуя за очередной фигурой в ливрее. – Малой! Это значит, есть и большая? А ещё, наверное, пиршественный зал?
Спина в ливрее нервно дёргалась, слыша столь неприличное для этого места хихиканье.
Монсиньор Паоло Гвискарди как раз усаживался за стол, нетерпеливо потирая пухлые розовые ладошки.
– Госпожа Редфилд! Как я рад вас видеть! – воскликнул он. – Прошу вас, садитесь напротив меня, и не будем отвлекаться от того, что нынче приготовил для нас мэтр Клеричи.
Завтрак оказался почти скромным: свежий хлеб, масло, ещё плачущее слезами пахты, копчёный лосось, рикотта и мёд. Перед каждым из сотрапезников стояла большая фарфоровая чашка с капучино, на поверхности пышной молочной пены было нарисовано шоколадное сердечко. Лавиния ревниво покосилась в чашку монсиньора и с удовлетворённой улыбкой убедилась, что там изображена пальмовая ветвь. Посмотрела в хитрые глаза Гвискарди и расхохоталась.
Когда была выцежена последняя капля капучино, прелат спросил:
– Желаете ещё чего-нибудь?
– Спасибо, нет.
– Тогда прошу вас следовать за мной.
В кабинете хозяин прошёлся пару раз, переложил на столе какие-то предметы, поправил картину, и без того висевшую ровно… Словом, он суетился. С некоторым изумлением Лавиния наблюдала за этим процессом и понимала, что Гвискарди нервничает.
– Что случилось, монсиньор? – наконец спросила она. – Расскажите, и мы вместе подумаем, как разрешить ситуацию.
– Видите ли, госпожа коммандер, у меня есть племянница.
– Это случается довольно часто.
– Любимая племянница, понимаете? Я… э-э-э… не афишировал это обстоятельство, так что о Лауре никто не знает.
– Понимаю.
«Конечно-конечно, неучтённая девица завелась в семействе Гвискарди! – иронизировала Лавиния про себя. – Да это ж золотой запас семьи! Её можно выгодно продать… то есть, выдать замуж с большой пользой для клана. Говорите. Говорите, монсиньор, в чём проблема-то?»
– И в чём же проблема? – спросила она вслух, когда молчание стало давить.
Гвискарди вздохнул.
– Девочка вбила себе в голову, что она хочет идти на оперную сцену.
– Так что, у неё нет голоса?
– Есть! У Лауры дивное меццо-сопрано, за партию Розины она получила первую премию Наумбурговского конкурса.
– Прекрасно, я за Лауру очень рада. Тогда каков вопрос? Монсиньор, если вы не расскажете мне, в чём дело, я не смогу помочь!
Длинно вздохнув, Гвискарди выдавил:
– Она хочет петь здесь, в Венеции. В театре «La Fenice».
– И что? Знаменитая сцена, множество великих опер здесь ставили, – госпожа Редфилд начала сердиться. – Хорошо, пойдём другим путём. Вы подумайте, монсиньор, и дайте мне знать. Если моя помощь всё ещё нужна – напишите на бумаге, в чём именно, и отправьте с курьером, адрес вам известен!
Она попыталась встать, но её остановил серьёзный голос Гвискарди:
– В театре что-то происходит, и мне это очень не нравится. И не только мне. За последние полгода от выступлений в «Ла Фениче» отказались несколько исполнителей из первой десятки, в том числе великий Оттоленги. А его спектакли на этой сцене были запланированы ещё три года назад!
– И что, без объяснения причин отказались?
– Ну, нет, конечно! – усмехнулся монсиньор. – Кто ж захочет платить бешеную неустойку? Карл Оттоленги лёг на срочную операцию, Еве Ковальской запрещены путешествия и всяческие волнения в связи с беременностью… У всех исключительно серьёзные обстоятельства, никто не говорит вслух, что под сводами «Ла Фениче» неспокойно.
– А слухи ходят… – кивнула Лавиния. – Знакомо.
– Именно так. Поэтому я хотел попросить вас потратить пару дней и изучить этот вопрос. Если вы скажете, что можно не волноваться, Лаура начнёт репетировать партию Амнерис.
Тут госпожа Редфилд несколько напряглась.
– Пару дней? – она разумно не стала говорить, что у неё в запасе есть неделя. – Вы считаете, я приду в зрительный зал и сразу увижу, что там не так? А если я скажу, что всё в порядке, а окажется, что чего-то мне не удалось увидеть?
– Никаких претензий! Ни в каком случае! – архиепископ замахал пухлыми ладошками. – Просто, если вы сочтёте, что опасности нет, это куда достовернее любых других свидетельств.
– Лесть, особенно грубая – лучший путь к сердцу любого разумного. Хорошо, я этим займусь.
– Спасибо, госпожа коммандер! Сегодня в три вас ждёт господин Кавальери, суперинтендант театра. Всё, что знает он, будет известно и вам. Если есть какие-то пожелания?..
– Нет. Пока нет, – задумчиво ответила Лавиния.
«Этот старый лис отлично знал, что я соглашусь, и заранее договорился в театре. Вот хитрец! – думала она, бредя по узким улочкам и заглядывая в витрины. – Суперинтендант, ну надо же! В Бритвальде так называют высокий чин в городской страже, а тут – директор театра. Смешно!»
На самом деле, смешно ей не было: как и всегда перед началом работы, госпожу Редфилд охватил некий азарт, предвкушение работы, то самое чувство гончей, ожидающей начала охоты.
Переулочек внезапно закончился, упёрся в облупленную штукатурку сплошной стены. Слева дорогу закрывал древний забор, вправо вёл тёмный узенький проход. Поколебавшись, Лавиния пошла направо; чувство направления подсказывало ей, что площадь Святого Марка где-то там, а опыт прогулок по Венеции ехидно напоминал, что идти, вполне возможно, надо совсем в другую сторону. Ещё поворот, и она буквально выскочила на небольшую площадь. Скромный колодец посередине, магазин игрушек, сырная лавка, закрытая траттория… Подняв глаза, она прочла на табличке «Campo alla Fava» и пробормотала:
– Хм, площадь бобов, забавно!
Опустила глаза от таблички и упёрлась взглядом в стеклянную дверь какой-то лавочки без названия и вывески. Там, за дверью, отлично видный в ярком солнечном свете, стоял человек в чёрной мантии и маске с длинным изогнутым клювом. Стоял и смотрел на Лавинию.
Она почувствовала себя незваной гостьей на этой площади…
Тряхнула головой, перевела взгляд и увидела в просвете между домами мраморного льва с раскрытой книгой, красный кирпич башни, зеленую остроугольную крышу – да ведь это же кампанила Сан-Марко, и она совсем недалеко.
Через десять минут госпожа Редфилд уже пила кофе с келимасом на террасе кафе «Квадри».
Господин суперинтендант оказался толстячком ростом с сидящую собаку, с обширной плешью, розовыми щечками и грустными глазами, окружёнными длинными густыми ресницами. Он стоял у входа в театр, смотрел на фланирующую публику, отвечал на приветствия – довольно частые и исключительно вежливые, отметила Лавиния. Понаблюдав ещё минут пять, она шагнула вперёд и улыбнулась. Как раз в этот момент на часах Гигантов колокол ударил в первый раз.
Переждав затихающие удары, Лавиния подошла к ступеням и поздоровалась.
– Синьора Редфилд, рад вас видеть, – толстяк поклонился. – Пойдёмте, прошу вас. Монсиньор велел показать вам театр, с чего желаете начать? Может быть, с кофе?
От кофе она решительно отказалась.
– Может быть, начнём мы с вашего кабинета? Вы мне расскажете, что именно насторожило монсиньора Гвискарди, а потом решим, что же нужно осмотреть.
Кабинет был невелик и страшно захламлён. Впрочем, беспорядок этот вроде бы имел определённую логику, во всяком случае, Лавиния сумела её предположить. Один из шкафов заполняли растрёпанными тетрадками и книгами, зачитанными буквально до дыр, во втором громоздились разноцветные стеклянные вазы, кубки и непонятные фигуры. Открытый стеллаж был забит свёрнутыми в рулон большими бумажными полотнищами, тоже разной степени растрёпанности, в них гостья предположила афиши. Письма и бумаги на столе были сложены в аккуратные стопки, поверх одной из них сладко спал серый кот.
– Бартоло, опять ты здесь! – всплеснул руками синьор Кавальери. – Простите, госпожа коммандер, сейчас я его…
– Да пусть спит, – отмахнулась она. – Мне не мешает нисколько.
– Прошу вас, садитесь.
Хозяин кабинета переложил со старинного деревянного кресла несколько папок, и Лавиния устроилась. Кресло было неудобным.
– Итак? – спросила она.
Кавальери поёрзал, вздохнул и начал рассказ.
За «La Fenice», словно кильватерный след за катером, тянулась двойная слава: с одной стороны, сыгранная в нём премьера или первое выступление гарантировала опере, певцу или танцовщице долгую сценическую жизнь и славу. С другой, если этот театр тебя не принимал, то можно было уже не пытаться выступать. Синьор суперинтендант перечислил несколько несостоявшихся певцов, сделавших карьеру в самых неожиданных сферах, от ментальной магии до конструирования летательных аппаратов.
– И какие же этому причины? – спросила Лавиния, слушавшая с интересом.
В ответ толстяк только развёл руками.
– Кто ж знает…
– Какая-то нежить? Посторонняя разумная сущность? Маги проверяли? Как давно это началось?
– Маги проверяли, – закивал Кавальери. – И не один раз! Когда началось? Ну… так-то точную дату даже я не скажу, заметили такую тенденцию примерно через пять лет после второго пожара…
– Та-ак. А теперь про пожары подробнее!
Тут господин суперинтендант снова вздохнул, безнадёжно, словно спаниель, в третий раз за утро обнаруживший совершенно пустую миску.
– Первый случился тогда, когда театра «Ла Фениче» еще не было. На этом месте стоял дом… ну, обычный дом, на первом этаже таверна, на втором жил хозяин с семьёй, а третий они сдавали. Ну так вот, однажды дом этот вспыхнул, словно кучка сухих поленьев. Кто был рядом с дверью, успели выскочить, но таких немного было.
– Это произошло ночью?
– Нет, синьора, белым днём. Оно конечно, в ноябре вечер начинается раньше, чем успеваешь проснуться, но пожар начался в обед, часа в два, а к четырём уже всё догорело.
– И в каком году это произошло? – терпеливо спросила Лавиния.
– Как раз в тот год, когда дожем стал Альвизе Мочениго, в тысячу семьсот шестьдесят третьем.
– Днем… То есть, траттория была открыта?
– Да, именно так. Я ж и говорю, кто сидел рядом с дверью, те успели выскочить, остальные сгорели.
– Господин Кавальери, вы так об этом рассказываете, будто сами присутствовали…
– Ах, синьора, так я же самого главного не сказал! Есть традиция, каждый суперинтендант «Ла Фениче» обязательно записывает всё, что происходит в театре и окрестностях. Вот в этих дневниках всё и рассказано, во всех подробностях.
– Да уж, действительно, мимо дракона вы прошли, не заметив… Давайте!
– Не могу, синьора… – с неожиданной твердостью ответил Кавальери. – Можете читать здесь, в моём кабинете, а вынести не получится.
– Что-то мне подсказывает, что и от магического копирования эти записки закрыты, – вздохнула Лавиния, предчувствуя многие часы изучения однообразных записей, сделанных плохим почерком.
– Конечно, госпожа коммандер! Ну, а как же иначе? Там иной раз такое писали!…
– Хорошо… то есть, плохо, что я не могу заняться этим у себя дома, но радует, что есть письменные источники. Тогда мы с вами поступим так: сейчас вы покажете мне театр.
– Да, госпожа коммандер.
– Сегодня вечером будет спектакль?
– Да, госпожа, коммандер, сегодня у нас «Риголетто».
Лавиния поморщилась: оперу она вообще не любила, а уж душераздирающая история горбуна и его дочери была ей особо ненавистна.
– А завтра?
– «Золушка».
– Отлично. Значит, завтра я с утра приду сюда читать эти дневники… Там одна тетрадь?
– Нет, что вы! Недавно я начал девятнадцатую!
– Очень хорошо. Поправка: мы придём, я и мой секретарь. Надеюсь, в этих записках найдётся ключ к странным случаям. А вечером мы послушаем вашу «Золушку».
– Да, госпожа коммандер.
– Давайте теперь вернёмся к вашим неприятностям, я имею в виду неприятности недавние. То, что театр кого-то принимает или не принимает, началось не вчера, поэтому рассказывайте.
– Ну… Даже и не знаю, как это назвать, – суперинтендант почесал макушку. – Можно сказать, что начались пропажи.
– Мелкое воровство?
– Нет, что вы! С этим бы мы справились быстро, как справлялись всегда. Вы же понимаете, есть постоянные служащие «Ла Фениче» и приглашённые звёзды. Своих я знаю всех досконально, а гастролёрам, как правило, не до того, чтобы спереть чью-то безделушку. Конечно, бывало всякое… – тут синьор Кавальери себя оборвал. – Потом, если интересно будет, расскажу. Так вот, исчезают не вещи, а предметы. Ах, коряво сказал… Ну вот представьте себе, что пропадает бесследно спинка кресла в партере, остаётся только её фантом. Вечером пришла зрительница на спектакль, села в кресло, откинулась… а спинки нет, и она упала на колени зрителю в следующем ряду. Ну, это ладно, смешной случай, хотя в качестве компенсации синьоре Распони пришлось выписать годовой абонемент. Но как-то пропал кусок пола на сцене, и во время репетиции один из статистов провалился в эту дыру! А последний случай меня напугал до смерти, потому что в фантом превратилась часть ограждения на верхнем ярусе. Если бы обнаружилось это вечером, и кто-то из зрителей бы прислонился…
– Падение в партер с высоты… сколько там у вас?
– Почти двадцать метров, – вздохнул толстяк, вытирая лоб платком. – Верная смерть.
– Значит, предмет заменяется фантомом… – Лавиния прошлась по кабинету, рассеянно погладила серого кота; тот мурлыкнул, не просыпаясь. – И так и остаётся дыра? Или через какое-то время восстанавливается реальная структура?
Тут суперинтендант глубоко задумался.
– Ну, первые несколько случаев особо не отмечали, ставили новую доску или ножку стула. Пол на сцене и ограждение, разумеется, отремонтировали немедленно. А вот кресло без спинки заменили целиком, оно на складе, можно посмотреть!
– Очень хорошо, сейчас пойдём и посмотрим. Когда все это началось?
– Несколько месяцев назад, точнее не скажу.
– То есть, связать с чьими-то гастролями, визитом, посещением невозможно? Понятно. Тогда другой вопрос: что вы скажете о моменте происшествий? По вашему впечатлению замена происходила утром, днём, ночью? Какие-то шумы, вообще что-то дежурные отмечали?
– Если и отмечали, то не говорили, – помотал головой Кавальери.
История была необычной, и Лавинию разобрало любопытство и некий азарт: неужели она не сможет справиться? Конечно, в опере она понимает немногим больше, чем в виноделии, но ведь всегда можно спросить! Главное, знать, что именно спрашивать…
– Во сколько начинается сегодняшний спектакль?
– В восемь.
– То есть, ещё час-полтора вы можете мне посвятить, господин суперинтендант?
Кавальери только махнул рукой.
– Синьора Редфилд, да если есть хоть какая-то надежда на то, что вы поможете, я готов сутки за вами следом ходить и сам лично амулеты подавать! В конце концов, для спектакля от меня личное присутствие не требуется, не вышел из меня певец.
При этих словах кот неожиданно спрыгнул со стола, потянулся сперва передними, потом задними лапами, подошёл к выходу и негромко мурлыкнул.
– Ну вот, синьор Бартоло решил сопровождать вас, – суперинтендант открыл дверь.
Склад находился на чердаке здания театра. Они поднялись по узкой лестнице на два пролёта, спустились на один, прошли по запутанным изгибающимся коридорам и снова поднялись.
– Здание несколько раз перестраивалось, – с извиняющейся улыбкой Кавальери развёл руками. – После второго пожара, когда сгорело и несколько соседних домов, синьор N. решил купить те площадки и сильно расширил театр. Но центральную часть и правое крыло тогда огонь не затронул, и их оставили в былом виде. Поэтому, сами понимаете, мало кто может пройти здесь и не заблудиться.
– Понимаю, – кивнула Лавиния. – А сколько в «Ла Фениче» постоянных работников?
– Ну-у… – толстяк остановился, запыхавшись, и принялся загибать пальцы. – Оркестр, это сорок музыкантов. Хор, пока десять мужских голосов и двенадцать женских, но будет больше, мы развиваемся. Костюмеры, декораторы, художники, осветители… тут по-разному, от пятидесяти и больше. Сейчас семьдесят два, но у нас и спектакли каждый день… Много, синьора.
– А певцы только приглашённые?
– Обычно да. Иногда кто-то из хора вдруг выбивается в солисты, но это нечасто бывает. Традиционно солисты, дирижёр, постановщик – это гастролёры.
– И насколько загодя вы составляете план постановок?
– За три года, синьора. Такие звёзды, как тот же Оттоленги, расписывают свою жизнь на много месяцев вперёд…
Обсуждая всё это, они поднялись по металлическим ступеням винтовой лестницы к обитой железом двери, на которой висел слегка поржавевший замок размером с мужской ботинок. Суперинтендант извлёк из кармана соответствующих габаритов ключ, вставил его в скважину и не без скрипа повернул.
Пока синьор Кавальери разыскивал обманное кресло, Лавиния разглядывала странные предметы, отправленные сюда на покой: части декораций, вроде нарисованной на листе картона стилизованной яблони или почти настоящей крепостной стены, поломанную мебель, сундуки и коробки. На удивление, пыли почти не было, и она с одобрением подумала, что на бытовых амулетах здесь не экономят.
«Зато видимо, пытались экономить на противопожарных!» – ехидно добавил внутренний голос.
– Ага, вот оно! – раздался голос суперинтенданта откуда-то из дальнего угла. – Синьора коммандер, как вам удобнее – чтобы я принёс это кресло к вам, или вы сюда подойдёте?
– Подойду, стойте на месте.
– Да, синьора. Бартоло вас проводит.
И в самом деле, серый кот тут же возник у её ног, коротко мяукнул и повёл извилистой дорожкой меж заброшенными свидетельствами былых оперных триумфов.
На что похоже кресло без спинки?
На пуфик с ручками, совершенно бессмысленный предмет.
Осмотрев то место, где крепилась бесславно погибшая спинка, Лавиния хмыкнула:
– Такое впечатление, что её здесь никогда и не было… Скажите, синьор Кавальери, магически этот предмет мебели не обрабатывали?
– Нет, госпожа коммандер. Убрали из зала и забросили сюда.
– Забросили… – она огляделась. – Конечно, амулеты от пыли дают фон…
– И от мышей, – почтительно подсказал Кавальери.
– Лучший амулет от мышей – вот он, сидит у ваших ног.
– Бартоло уже немолод, а театр большой.
– Понятно. Хорошо, господин суперинтендант. Забирайте Бартоло и отойдите к дверям. Я вас позову, если что.
