Read the book: «Идеальное столкновение», page 3

– Между прочим, я собираюсь применить это оружие… – предупреждаю, приняв серьёзный вид. Баровски скрещивает ноги в щиколотках, давая понять, что весь внимание, но выражение его лица подсказывает – он все еще навеселе. И тогда я решаю пустить первую пулю: – я буду представлять интересы Алины в суде в качестве ее адвоката.

Сюрпри-из…! Не всё же ему довольствоваться выражением моего лица от внезапно сваленных «сюрпризов». Я тоже хочу, и эффект не заставляет себя долго ждать. Что-то меняется в Диме. В его расслабленной позе, перерастающей в напряжённую. В лице, с которого стекает привычная наглеца.

Не ожидал?

Не ожидал…

А что он хотел? Что, поджав хвост, я стремглав схлопнусь и дам ему лишний раз потешить его грандиозное эго тем, что спустя семь лет он хоть как-то на меня влияет? Нет уж, не для того я в себе стерву растила.

Но стоит признать, я сама от себя в легком шоке.

Мы сталкиваемся взглядами, и сейчас это не просто бесполезные гляделки, а зрительный бой, и я выдерживаю его упрямо, сигнализируя, что ни черта не шучу.

Недобро усмехнувшись и качнув головой, Дима опускает лицо. Смотрит вниз, на свои брендовые кроссовки с секунду, пока меня буквально трясет от распирающего желания не только увидеть, но и услышать его реакцию.

– А деньги не пахнут, да, Оль? – поднимает ко мне глаза.

Ждала реакцию? Получила? Распишись.

Ребра стягивает до боли. От этого несправедливого обвинения и обличительного упрека. От этого взгляда, полного тихого разочарования. Во мне. Как тогда. Семь лет назад. Когда смотрел в глаза «алчной суке».

Нет-нет-нет… даже не смей меня обвинять! Не смей смотреть с этим хлестким презрением, оседающим в горле кисло-горьким осадком и заставляющим снова почувствовать себя той самой «алчной лицемеркой». Вспомнить всё. Вспомнить. Всё.

К черту…

– Да, Дим, – сглотнув вязкий прогорклый комок, отвечаю. – Ничего не изменилось…

Ничего. Он всё также про деньги, а я снова о другом.

– Ничего не изменилось… – повторяет за мной каменно, глядя прямо в глаза, а потом улыбается. Криво так, словно под муками. – Снова играешь против меня?

Это тоже пуля. Только мне. Ответная, хлесткая, разрывная. Отбрасывающая на семь лет назад, где я не осталась в долгу. А сегодня это другое. Там – я любящая девчонка, от горькой обиды наделавшая кучу ошибок. Там – он ударил больно. Там – я ударила больнее.

– Я делаю свою работу. То, ради чего сюда прилетела. Князева – моя клиентка, а ты – лишь ее муж, – ни больше, ни меньше. – Но ты можешь считать иначе, – показательно равнодушно пожимаю плечами.

Мое лицо горит. Кровь в венах, кажется, тоже.

Я так сильно стараюсь выглядеть отстраненно и убедить нас обоих в непредвзятости, что нагоняю себе температуру.

Жалящий взгляд карих глаз носится по мне зигзагами. Сжигает. Забивается под кожу иголками, пока жду… сама не знаю что именно. Просто мне… больно. Оказывается, до сих пор.

– Объявляешь мне войну, Баровски? – ухмыляется бывший, глядя на меня исподлобья.

Как пафосно. Но окей.

– Предлагаю тебе сразу сдаться, – веду плечом, – Баровски.

– Звучит как вызов, – он сухо усмехается.

– Как пожелаешь.

Сталкиваемся взглядами. Дима молчит ровно секунду, пока дребезжу внутри себя как старая, полуразваленная вагонетка, а потом объявляет твёрдо:

– Я принимаю его. С тобой свяжется мой адвокат, – жестко роняет Баровски и, развернувшись, устремляется к двери, которую прикрывает за собой невыносимо бесшумно.

Три, два, свисток…

Это моя игра, и я ее выиграю. В нападении, в защите, как угодно, только на своем поле.

Глава 7.

Дмитрий

– … мы можем подать ходатайство на отвод, основываясь на личной заинтересованности Ольги Валерьевны в исходе дела и её предвзятости, – предлагает Володя. – Гнуть за нарушение норм адвокатской этики и…

– Не надо, – жестко обрубаю его.

Он прикусывает язык слету. Молчит, хоть и на его слащавой роже миллион вопросов, которые он хотел бы озвучить, если бы я разрешил.

Я молчу, а значит, не разрешаю. Уверен, в его заумной башке сейчас сбой микросхем – с хрена ли я все усложняю. Он годные вещи предлагает, а я палки в колеса.

Молчу, значит так надо. А зачем – я еще сам не решил.

Лебедев косится на меня исподлобья, всматривается. Ищет признаки деменции?

Может, и найдет, я уже ни в чем не уверен. Три дня жестко дрейфую. Несет меня от берега к берегу. С того момента, как Володя назвал имя-отчество нового адвоката моей благоверной. А дальше как в тумане.

Оленька… Баровски.

Усмехаюсь про себя, но Лебедеву с каменной рожей поясняю:

– Без разницы, кто за Алину будет впрягаться, – стараюсь звучать убедительно, поскольку мне глубоко не насрать, и если уж обвинять кого-то в личном интересе, то только меня. С личным интересом я тоже пока не разобрался. Для чего, зачем. Просто так хочется. – Скорее бы покончить с этим дерьмом…

Под дерьмом я подразумеваю развод. От него также попахивает. Да и сезон у меня через две недели. Некогда потом будет во всем этом вариться.

– Я понял, – отзывается мой юрист. – Тогда работаем в штатном режиме?

– Ага, – отвечаю, морщась. Вытянув вперед левую ногу, растираю колено. Ноет, собака. Четыре года назад мне его штопали, но, судя по всему, мениск снова мозги делает. – Володь, и соглашение о неразглашении подготовь, – поднимаю к нему лицо, – как для Алины делали, – уточняю.

Стоя у окна отельного номера, в котором третий месяц живу, Лебедев смотрит на меня и улыбается. Непрошибаемый, блин. Всегда в одном расположении духа. Я, когда с ним познакомился, некоторое время считал, что у него лицевой нерв защемило, по итогу оказалось он просто сам по себе такой. Типа дружелюбный. Без понятия может, оно и нормально в его деле – выглядеть дуриком, просто у меня практически каждый день перед глазами двадцать два мужика с напряженными рожами, поэтому мне странно, а так парень толковый. Фриковатый снаружи, но в целом меня в нём всё устраивает.

– Для Баровски Ольги Валерьевны?

Ага, блин, для пани Баровски.

– Для нее, – подтверждаю.

– Согласно кодексу профессиональной этики законодательно адвокатская тайна…

– Володь… – пресекаю душнилу.

Я знаю, что такое адвокатская тайна, знаю, что за ее утечку адвокат несет ответственность, но я не уверен, что Олюшка Валерьевна о ней когда-либо слышала.

– Сделаю, – лаконично рапортует Володя. За это его уважаю – всё строго по делу. Никаких лишних телодвижений. В душу не лезет. Нормальный у нас коннект. Я с ним полной грудью вздохнул – сам решаю когда и сколько раз мне помочиться сходить. Он третий год со мной работает, надеюсь, продолжим в том же духе.

Больше никаких агентов. Нахер… Я уже серьезно поднялся: от сперматозоида до капитана команды, могу себе позволить принимать решения самостоятельно.

Провожаю Лебедева спустя пятнадцать минут. Прошу его связаться с Олей и договориться о встрече с последующим предоставлением мне координат «где и когда».

Закрываю за Володей дверь.

Прихрамывая, волочусь на кухню. Нисколько сейчас от колена, сколько от каменных мышц. Икроножная вибрирует. Даже пружинит. Каждая связка в ногах натянута до предела.

Сегодня Коппола стегал нас на предсезонной тренировке как паршивых овец.

За дело, так что без претензий.

После того, как обосрались на товарищеском матче с командой, вышедшей из второго эшелона лиги, я тоже своим парням лещей наподдал. Хотя и с меня вчера тоже было толку мало. И если мужикам можно свалить на лето, то моя причина слишком противоречивая. Олюшка, блин, Баровски. С утра успевшая перебаламутить во мне всё, что можно. Поднять на поверхности то, что, казалось, уже забыто и прочно осело на дно. Но говно же не тонет. И у меня оно всплыло сразу, как только увидел: чувство вины, перемеженное с желанием придушить, обида, присовокупленная к разочарованию. Обида… Тут смешно. Взрослый мужик, а всё туда же. На обиженных куй кладут, но меня, судя по всему, это мало волнует.

Примчался вчера утром как придурок. И опять же – на черта, зачем? Связи подключил, нашел в какой гостинице она остановилась. Просто узнать – как дела? Просто еще раз полюбоваться, пока не успела сбежать, как семь лет назад? Может, и так, я ж говорю, шатает меня от берега к берегу.

По итогу, парни с Балтики, доселе не игравшие в вышке, раскатали нас со счетом три-ноль, как сопляков. Диво, мать твою, дивное. Так что тренер Каппола не без причины с нами жестил. Да и без проигрыша он у нас психованный. Чистокровный итальянец. Он с нами четвертый год нянчится, но русский так и не осилил. Зато русским матом овладел за три дня. В принципе, нам с парнями этого достаточно. Кратко, ёмко, по делу.

Прохрустев шеей, осматриваюсь. Где-то бросил мазь для колена, а где – не найду.

Номер у меня понтовый. Апартаменты. С собственной кухней. Я готовить люблю, но за последнее нездоровое время делал это от силы пару раз.

Я, как с квартиры, где мы жили с Алиной, со шмотками съехал, сразу в отель переместился. Думал, на недельку, а вышло, что вышло. Хату снимать смысла нет. В конце августа начнется сезон, по большой части обитать я буду на тренировочной базе и в гостиницах на выездных матчах.

Не найдя мазь, беру бутылку с водой. Ржу. Это как в анекдоте про двух эстонцев с похмелья. Просыпаются, у обоих башки с бодуна гудят, во рту сушняк. Один другому говорит: «Возьми деньги, сходи воды купи». Тот уходит. Через полчаса возвращается и говорит: «Воды не было, я тебе печеньки купил».

Так и я.

Забуриваю в гостиную.

Маятно. Тут посидел, там посидел. Так и дрейфую. Три дня места себе не нахожу.

Заваливаюсь на диван. Врубаю «Матч». Смотрю в плазму, а вижу её.

Оленька… Баровски. С глазами чистыми-чистыми, а в руке за спиной нож…

Глава 8.

Ольга

Ничего.

Пусто.

И ведь даже не удивительно, что в интернете нет ни слова о разводе известного футболиста и модели, а все равно бесит.

Принципы неискоренимы, да, господин Баровски? По-прежнему слишком конфиденциально, слишком спрятано… до маниакальной степени!

Раздраженно захлопываю ноутбук и отпихиваю его от себя. Вместо него подтягиваю большую пачку чипсов, предусмотрительно прихваченную в супермаркете за углом отеля. Когда я жую, мне лучше думается. А подумать есть над чем.

Забравшись в постель, подтягиваю к груди колени и снова погружаюсь в содержание брачного договора, копию которого мне предоставил Звягин.

Вчера я встречалась с ним, и мы заключили юрсоглашение. У меня до последнего рука не поднималась подписывать, но, вспомнив, с каким презрением на меня смотрел Баровски перед побегом из номера, всё встало на свои места, и я чиркнула подпись. Звягину же было до лампочки, с кем, где и что заключать. Он выглядел так, будто внизу его ожидал личный джет на Бали, а я тут приперлась со своими проблемами.

Звягин пихнул мне документы, оставшиеся от прошлого юриста, у которого вести дальше процесс не хватало компетенции, и сделал мне ручкой. Я даже не успела ни о чем его расспросить. А вопросов много. И прежде всего их желательно, да и по факту, получить от самой Алины, но у меня блок. Я малодушно оттягиваю момент, чтобы позвонить Князевой. Не думаю, что в мире найдется большое количество женщин, которых трахал один и тот же мужик, готовых вот так запросто завязать разговор. Кого угодно можно обманывать в беспристрастности, но только не себя. Адвокат – человек без эмоций и чувств, это всё понятно. Но когда ситуация такая щекотливая, сложно оставаться бесстрастным. Это как раз то, о чем я талдычила Айматову. Мне неприятно. А позавчера оказалось, что еще и больно расчехлять свои старые чемоданы и копаться в чужих.

«Но ты же профессионал!» – скажет Айматов. Профессионал, да. А еще женщина. А это всегда противоречиво.

Алина тоже не торопится со мной связаться. Закрадывается впечатление, будто она чувствует то же самое. С другой стороны, может, я слишком её идеализирую, ведь, кроме приятной внешности, я о ней толком ничего не знаю. Ее соц-сети – сплошной карнавал. Модные показы, шмотки, бьюти-тусовки, макияжи, распаковки, реклама и прочее. В общем, всё то, что свойственно модели и блогеру и ни одной фотки с мужем. Так что приходится довольствоваться той информацией, которую имею. А имею, на первый взгляд, не так уж и мало. Предыдущий юрист, к моему счастью, смотрел в правильном направлении и подготовил часть необходимых документов, а оставшуюся часть я заказала сама.

Сунув ладонь в пакет с чипсами, загребаю приличную пригоршню и сую в рот. Сажусь по-турецки.

Смотрю на свои пометки на полях копии контракта.

Они были в браке два года. Два. На полтора года больше, чем мы. Это что-то значит? Да. Значит, с ней ему было лучше. Настолько, что не возникло желания через полгода праздновать успешный исход матча между ног у какой-то футбольной фанатки.

Сглатываю привкус назойливой желчи во рту. Концентрированной. По-особенному гадкой и мерзкой. Привкус, который гасила долгие годы. Лечилась и вылечилась, и сейчас я ненавижу Баровски. Ненавижу Айматова. Потому что мне снова приходится отплевываться от этой горечи.

Вспыхнувшие воспоминания мешают сосредоточиться. Мутят текст перед глазами, делают содержание контракта белой простыней, с рассыпанными по ней черными буквами.

У нас не было никакого контракта. Мы нырнули в брак с разбега. Не зная друг о друге практически ничего, врезались на полной скорости. Одно свидание, и через месяц я стала Баровски. Нам было по двадцать два. Я – студентка магистратуры, он – вспыхнувшая на футбольном небосводе новорожденная звезда, потерявшая голову от обрушившейся на нее славы.

К черту…

В кипе бумаг, разбросанных по постели, отыскиваю исковое заявление, поданное Алиной.

«Отсутствие желание продолжать совместную жизнь у обоих супругов» – гласит описательно-мотивировочная часть заявления в качестве причины развода.

Нервно смеюсь.

Что, Баровски, снова не сумел удержать член в штанах?

Ощутив прилив знакомого разочарования, подтягиваю к себе ноутбук. Забиваю фамилию. За семь лет делаю это впервые – ищу профиль Баровски. Поисковик предлагает его первой строкой. Открываю.

Не раздумывая жму на последнее видео. Это небольшой ролик с матча. Баровски триумфально бежит вдоль ликующей, сходящей с ума от своего фаворита трибуны. Крупный план. Капли пота стекают по его напряженному лицу, волосы влажные и слегка вьются.

Сглатываю.

Сердце пинается. Как ребенок в утробе. Толкается, напоминая о себе, предупреждая, что оно не забыло. Оно всё ещё помнит, когда смотрю на бывшего мужа. Вытянув из выреза форменной футболки цепочку, он целует подвеску в виде монетки…

Глава 9.

Ольга

Восемь лет назад

Неглубоко затягиваюсь сигареткой. Курение убивает. Ага. То, что надо, чтобы убить хотя бы пять минут смертной скуки на этой тухлой вечеринке.

Я не обладательница вредной привычки, но иногда могу побаловаться. Вот как сегодня. Когда уже ничего не жду от этого вечера, кроме скорейшего завершения.

На черта Айматов притащил меня сюда?

Какой-то унылый квартирник в компании таких же пресных придурков. Они смотрят трансляцию матча на плазме и пьют пиво, даже музыку не включают. Дамиру нормально, а мне ловить нечего несмотря на то, что других девчонок всё устраивает.

Не знаю, кому принадлежат эти хоромы на двадцать втором этаже.

Перегнувшись через перила балкона, стряхиваю пепел и смотрю вниз – море мерцающих фонарных огней, отраженных мокрым асфальтом после дождя. Припаркованные тачки словно игрушечные машинки. Подо мной завораживающая высота, и дыхание снова сбивается. Скоро будет год, как я живу в столице, а так и не привыкла к её высотам. Но страха нет. Есть будоражащий восторг и ощущение себя парящей птицей над землей.

Сентябрьский сырой ветер подбрасывает мои волосы, забивается под тонкую кожаную курточку, запуская по телу волну легкой дрожи, которую гашу очередной затяжкой.

– Мне не нравятся курящие девушки.

Я вздрагиваю от скучающего глубокого мужского голоса с акцентом из-за спины.

Рука с зажатой между пальцами сигаретой замирает.

На балконе я одна, а значит, эта то ли претензия, то ли заявочка адресована мне.

Медленно оборачиваюсь.

Передо мной парень, и мне приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть в его лицо. Он очень высокий. И крупный. Настолько, что на балконе становится тесно. Концы его темных волос обесцвечены. На нем брюки-милитари болотного цвета и распахнутая синяя ветровка, из-под которой проглядывается белая футболка или что-то вроде того.

Его ладони спрятаны в карманы куртки, ноги широко расставлены. Поза лениво-основательная. Он смотрит на меня сверху-вниз с внимательным выражением на интересном лице. Не типично симпатичном лице. Плюс акцент. Иностранец?

– Ваше мнение очень ценно для нас. Спасибо, что поделились, – имитирую интонацию автоответчика, замечая, как едва заметно дергаются губы незнакомца.

Отворачиваюсь, выразительно намекая, чтобы шел лесом. Будто его кто-то спрашивал, что ему нравится, а что нет.

Словно назло делаю затяжку. Глубокую и удушливую. Оседающую горечью в горле так, что хочется закашляться, но я держусь изо всех сил, чтобы не выглядеть лошком перед этим громилой, ведь лесом он не пошел. Он здесь – я чувствую это затылком, спиной, по тому, как внезапно колеблется воздух, от которого тело пробивает искристым ознобом.

– Если женщина курит, значит, она несчастна. Грустно смотреть на несчастную женщину, а ты не выглядишь несчастной, – прилетает из-за спины, рассыпая по моим плечам мурашки от тягучих, словно карамельная ниточка, гласных.

Я все-таки давлюсь дымом и закашливаюсь.

– Постучать?

Резко оборачиваюсь и демонстративно окидываю незнакомца быстром взглядом с ног до головы. Он стоит в прежней позе. С тем же невозмутимо-ленивым фейсом.

– А, я поняла. Ты из этих… как их там… – щелкаю пальцами, вспоминая, – масонских общин? Не знала, что здесь моралисты тусуются. Видимо поэтому вечеринка такая нудная, – кривлюсь я.

– Я футболист, – отзывается он, беспечно пожав плечами.

Серьезно?

Изумленно выгибаю брови.

И каким ветром его сюда задуло?

– Какой-то ты очень странный футболист, – фыркаю я. – Откуда ты взялся? Я тебя не видела.

Такого не заметить постараться нужно. Я бы точно на него обратила внимание.

– А я весь вечер за тобой наблюдаю, – признается футболист.

Надо же. И это откровение вроде и бесит, а вроде и цепляет. Настолько, что, как примагниченная, стою и позволяю ему себя бесцеремонно разглядывать. Не стесняясь, сосредоточенным взглядом он плавно очерчивает овал моего лица, прикасается к волосам, лбу, носу, щекам, которые вспыхивают янтарным огнем, когда задерживается на губах.

Мне становится жарко и волнительно.

– Выброси сигарету. Нам еще целоваться, а от тебя несет пепельницей.

Что? Да что он …

Пораженная такой самоуверенной заявочкой, я ошарашенно распахиваю рот, намереваясь надавать ему словесных лещей, но тут же его закрываю. Моему возмущению не хватает места в груди, и оно вырывается с нервным смехом, а потом с очередным кашлем.

– Постучать? – снова интересуется этот болван и тянет ко мне свою длинную клешню, которую, взъярясь, сразу отталкиваю.

– Слушай, мне тоже здесь скучно, но я же не пристаю ни к кому. Ты че ко мне привязался? – вколачиваю в него прищуренный разъяренный взгляд под свое взбунтовавшееся сердцебиение.

– Хочешь уйти? Я не против. Пошли? – кивает себе за плечо по-прежнему невозмутимо, когда меня словно блендером взбили.

Невыносимый!

Резким движением отбрасываю окурок, когда огонек добирается до пальцев и обжигает.

– Всё ясно, – растягиваю губы в неестественно вежливой улыбке. – Это типа такой «особенный» подкат, – пальцами делаю кавычки, – я должна впечатлиться, а потом с тобой переспать, – заключаю я. – Так вот спешу тебя разочаровать, – развожу руками.

А футболист внезапно улыбается. Так залипательно, что не могу отвести взгляд от привлекательных маленьких ямочек на его щеках.

– Значит, не впечатлил? – вызывающе-шаловливо прищуривается он, выпуская наружу всех моих мурашей, но закатить глаза – дело чести.

Фыркаю, всем своим внешним видом транслируя глубокую незаинтересованность, а сама зачарованно слежу за незнакомцем, который хлопает себя по карманам куртки, брюк, словно выискивая что-то.

Вытащив из заднего кармана штанов какую-то мелочь, он зажимает ее в кулаке. Вытягивает руку так, что кулак оказывается практически у моего лица.

Раскрывает ладонь, демонстрируя маленькую монетку.

Кошусь на нее с показушной насмешкой. Исподлобья. Ровно до тех пор, пока незнакомец не берет мою руку и не вкладывает мне в ладонь теплый, хранящий тепло хозяина металл. Меня прошибает опаляющей лихорадкой, а там, где пальцы футболиста касаются моей кожи, взрываются сладкие ожоги.

Смотрю на его крупную, усеянную «жилистыми» венами кисть, накрывающую мой кулак, и не дышу. Затаив дыхание, слежу за тем, как незнакомец слегка наклоняется и тепло дует на наши сцепленные ладони.

Меня уносит этим волшебным дуновением. Так далеко и надолго, что приходится проморгаться, чтобы прийти в чувства и увидеть, как с моей раскрытой ладони исчезла монетка.

Хмурюсь. Верчу рукой, трясу ею. Смотрю себе под ноги.

Нигде нет.

Поднимаю лицо и делаю к незнакомцу шаг, пытаясь обличить его в жульничестве, но замираю, когда он поднимает руку и убирает прядку волос мне за ушко. Нежно, бережно настолько, что я снова упускаю момент, когда и каким образом между его указательным и средним пальцами появляется пропавшая монетка, которую через секунду возвращает мне в ладонь, вкрадчиво произнося:

– Дарю. На удачу.

Меня топит в смятении и легком смущении от такого интимного жеста, пока рассматриваю аверс – коронованный орел.

– Это один польский грош, – поясняет футболист-фокусник, предугадывая крутящийся на языке вопрос. – А сейчас? – спрашивает с выраженным самодовольством на лице.

– Что сейчас? – Вскидываю глаза, не улавливая смысла вопроса.

– Сейчас удалось впечатлить? – уточняет, слегка наклонив голову и мягко разглядывая меня.

А я капризничаю. Старательно пытаюсь скрыть факт, что этот парень уже сумел просочиться мне в голову, кожу и в легкие своим дымно-пряным запахом.

– Пф! Чем? Этим примитивным фокусом? – хмыкаю я. – Смотри и учись.

Зачем-то прячу монетку в карман кожанки, после чего поднимаю правую руку, обращая ладонь тыльной стороной к фокуснику, и оттопыриваю вверх большой палец, который обнимаю ладонью левой руки, пытаясь воспроизвести забавно-веселый фокус из детства.

Начинаю самозабвенно «откручивать» большой палец, строя на лице рожицы адской болезненной муки. А потом «отрываю», заранее прижав палец к ладони.

– Оп! – комментирую с веселой улыбкой, демонстрируя свою четырехпалую пятерню.

Мои губы съезжаются на место. Грудь опадает, когда смотрю в сосредоточенное лицо футболиста. Его брови сдвинуты к переносице, и в целом он выглядит так, будто в уме перемножает трехзначное число с пятизначным.

Наклоняет голову влево, потом вправо, пока я пытаюсь распознать его молчаливый тупняк.

Подкладывает под подбородок кулак, и мне кажется, что вот-вот он заржет, либо родит что-то умное, но футболист в очередной раз удивляет, когда говорит:

– Еще покажи.

Он издевается надо мной или действительно впервые видит этот незатейливый фокус?

– Ты серьезно? – Вглядываюсь ему в лицо, пытаясь найти ответ на вопрос, но оно по-прежнему слишком серьезно. – Ну… ладно, – растерянно пожимаю плечом и намереваюсь «приклеить» большой палец обратно, но вырвавшийся изо рта футболиста короткий ироничный смешок вынуждает притормозить.

– Ты издеваешься… – делаю вывод, глядя в смеющиеся глаза, и выхожу из себя. Не на ту напал, чтобы за мой счет развлекаться. Толкнув громилу в грудь, сообщаю: – дай пройти! – пыхчу, пытаясь сдвинуть его с прохода, который загромождает своей крупногабаритной тушей.

– Куда? – мужские ладони оказываются на моих плечах тотчас, а взгляд впивается в мой. – А целоваться?

Распахиваю глаза.

Ну просто… вот просто… ну крейзи!

– А ты не из тех, кто привык сдаваться, да?

– Я же нападающий, – отвечает так, будто это должно всё объяснить.

– Ничего не понимаю в футболе, – огрызаюсь с вызовом.

– И не надо. Просто знай, что я у тебя лучший.

Эм.

И вот что ему сказать? Я настолько обескуражена, что теряю дар речи. Его неповторимой наглостью, напористостью, необузданной самоуверенностью и необъятным самодовольством! Тем не менее его слова «я у тебя лучший» прозвучали настолько основательно, настолько по-мужски убедительно, что даже оспаривать их не хочется. Просто принять и поверить. Я даже не могу вспомнить, когда знакомящиеся со мной парни были настолько упёрты.

– Чокнутый, – вздыхаю. – Ты же не сдашься? – спрашиваю с какой-то глупой противоречащей себе надеждой, что не сделает этого.

Футболист с озорной, ребяческой улыбкой качает головой, и теперь уже сдаюсь я. Мои плечи сбрасывают напряжение, и, заметив это, незнакомец убирает с них руки.

– И что будем делать? – интересуюсь с шутливой провокацией.

А что? Для чего все эти телодвижения? Я готова впечатляться, камон!

– Целоваться? – не унимается футболист, и я не знаю, рассмеяться ли в лицо этой настойчивости или… а к черту!

– Но мы ведь даже не знакомы, – выгибаю бровь.

– Я Дима, – сразу решает проблему.

Желание рассмеяться сдерживаю изо всех сил, но хохоток все равно вырывается из моего рта.

– Дима? – изумленно переспрашиваю, не переставая широко улыбаться. – Ты не похож на Диму.

Кто угодно, но только не Дима. Ну какой он Дима?

А футболист хмурится.

– Не похож на Диму? – наклоняет голову вбок, не разделяя моего вспыхнувшего веселья.

– Ну тебе не идет это имя, – поясняю. – Вместе с акцентом ты скорее похож на какого-нибудь Дэмиуша или Димаша…

– Занятно, – задумывается он. – Мой отец поляк, а мать русская. Это она так меня назвала.

Я киваю, согласно принимая сей факт, ибо с мамой не спорят.

– Значит, ты из Польши?

– Из города Кра-а-коув, – кивнув, Дима манерно растягивает гласные, вынуждая меня улыбнуться.

– Ты очень хорошо говоришь по-русски.

– Моя мать русская, – напоминает, не сводя с меня глаз, отчего мое лицо постоянно пылает. – Теперь целуемся?

Ну что ж такое?!

– А мое имя ты не хочешь узнать?

– Оно мне в любом случае понравится. Так что пусть будет сюрпризом, – озорно подмигивает, – в Загсе.

Я не успеваю то ли возмутиться, то ли восхититься потому, что вздрагиваю от разрушающей этот момент трели.

– Извини, – произносит мой футболист, когда лезет в карман за телефоном. Играя желваками, он делает это так, словно его заставляют. Долго смотрит в экран на имя звонящего, и я мельком успеваю заметить фамилию – Аверин.

Что-то неуловимо в Диме меняется: в его лице, с которого исчезает уже знакомая расслабленная наглеца, в позе, сочащейся высоковольтным напряжением.

Раздраженно чертыхнувшись, Дима сбрасывает звонок, и я не ожидаю, как, притянув меня за талию, его губы захватывают мои.

Я закрываю глаза, полностью отдаваясь ощущениям и зная, что сегодняшняя сигарета была и будет последней в моей жизни.