Read the book: «Сон Царевича»

Font:

Глава 1. Неправильные глаголы

Опять он опаздывает. Почему этот парень всегда опаздывает? Вечно его приходится ждать. А у нее, между прочим, график смещается, приходится комкать занятие, чтобы уложиться в запланированное время, нервничать, что придет следующий, а она не успеет закончить с этим.

Она терпеть не могла, когда ученики пересекались, особенно если они сталкивались в прихожей. Там и так тесно, а становилось просто невыносимо находиться. Она и не находилась – предпочитала оставаться в комнате и оттуда наблюдать, как один быстро одевается и торопливо удаляется, радуясь, что наконец отмучился, а другой, наоборот, медленно раздевается, надеясь таким образом немного сократить время урока. Странные – неужели не знают, какие деньги платят их родители?

Резко зазвонил домофон, она вздрогнула от неожиданности и тут же разозлилась на себя: чего пугаться, если ждет его уже добрых десять минут? Пока он поднимется и разденется, пройдет еще как минимум пять, и занятие сократится на целых пятнадцать. Что скажут его родители – потребуют сделать перерасчет? Впрочем, откуда они узнают? Только если сам пожалуется, а она была уверена, что он этого не сделает.

Лязгнул лифт на ее этаже, и она, спохватившись, бросилась отпирать дверь, успокаивая тем самым свою совесть: хоть несколько мгновений, да сэкономит для этого балбеса. По тамбуру уже бухали шаги. Дверь распахнулась, буквально вылетев у нее из рук, и на пороге нарисовался он.

– Здрасьте, Вера Пална. Сорри за опоздание.

– Добрый день, – в тон отозвалась она и только потом удивилась: – Как вы меня назвали?

Она всегда обращалась к ученикам на «вы» независимо от возраста. Это их дисциплинировало, а ей помогало держать дистанцию. Правда, с ним получалось хуже всего.

– Ой, еще раз сорри, – нисколько не смутился парень. – Нам по литре «Что делать?» задавали, и вы мне ну очень главную героиню напомнили.

– Спасибо, – усмехнулась она. – Так изысканно меня еще никто не оскорблял. И что вы там читали – краткое содержание? Ни за что не поверю, будто сам роман Чернышевского.

– Какое же это оскорбление? Наоборот. А Чернышевского я и правда не читал. Но и по пересказу все понял…

Он пристроил куртку на крючок за капюшон – вешалка, как всегда, оторвана – и потянул за шиворот безразмерную толстовку.

– Не стоит, – остановила она. – У меня прохладно.

– А я, пока бежал, запарился, – простодушно признался он. – Прямо чувствовал, как вы меня ждете…

Она только вздохнула. Терпеть не могла, когда подростки раздевались в ее квартире, но куда деваться? Вечно после них потом проветривать надо. Прибегают после своих уроков, физкультуры, тренировок, танцев, прогулок, еще невесть чего, а ей приходится все это терпеть.

В подобные моменты у нее возникало иррациональное желание вернуться в школу. Хотя и там сейчас все изменилось, стало совсем не так, как во времена ее детства и последующей недолгой работы – теперь скорее ученик или родители могли сделать учителю замечание, а не наоборот. Но там хотя бы не было необходимости сидеть с оболтусами за одним столом. Она и дома старалась обеспечить дистанцию: усаживала учеников не рядом с собой, а напротив, по другую сторону стола. Понадобилось даже кое-какую перестановку сделать в ее крошечной квартирке, но оно того стоило.

У этого ученика, правда, все в порядке и с одеждой, и с внешним видом. Умеет пользоваться дезодорантом? Даже носки целые и выглядят чистыми.

– Тапочки наденьте, – спохватилась она.

Всегда держала наготове гостевые – специально купила для учеников целую упаковку разных размеров, но никто никогда не соглашался.

– Да я так, – отказался парень и, не дожидаясь приглашения, потопал в комнату.

Впрочем, какое приглашение, если от урока прошло уже добрых двадцать минут.

– Что у нас там сегодня, неправильные глаголы? – поинтересовался он, усевшись на привычное место за столом.

– Какие еще глаголы?

Очень захотелось назвать его по фамилии, чтобы прозвучало построже, но она почему-то ее не помнила. А ведь заключала договор с родителями. Может, фамилии не совпадали, поэтому и в памяти не отложилось?

– Неправильные, – с ухмылкой уточнил он.

– Сегодня у нас по плану – условные предложения, – строго проговорила она.

Он картинно закатил глаза:

– О нет! Давайте что-нибудь другое!

– Неправильные глаголы?

– Да хотя бы их.

– Тогда возвращайтесь в пятый класс, – невозмутимо сообщила она. – А если вы готовитесь к ЕГЭ, будьте добры открыть учебник на странице…

Она заставила себя сконцентрироваться на теме урока и почти успокоилась. Нельзя нервничать, когда имеешь дело с согласованием времен в условных предложениях. Как в том бородатом анекдоте про преподавателя: «Вот студенты тупые! Первый раз объясняю – не понимают. Второй – не понимают. Третий раз объясняю – уже сам понял…»

Он слушал внимательно, но по лицу трудно было догадаться, доходит ли до него этот по-настоящему трудный материал.

– Елисей, вам понятно? – наконец спросила она, устав гадать.

Диковинное имя удалось выговорить почти без запинки. А ведь поначалу сбивалась, произнося его вслух. Казалось бы, столько лет работая с детьми, пора привыкнуть к любым именам в диапазоне от Гордея до Августины, но почему-то именно это казалось ей самым чудным и вычурным. Как бедный парень с ним живет?

Парень, впрочем, вовсе не выглядел бедным.

– Сорри, Виолетта Петровна, башка сегодня че-то ваще не варит, – признался он.

– Зачем же мы столько времени потратили? – не выдержав, взвилась она, даже не отреагировав на «Виолетту Петровну».

– Говорил же – давайте неправильные глаголы.

– Записывайте домашнее задание, – заявила она.

– Ну, Виктория Платоновна! – взмолился он.

– Согласование времен в условных предложениях, – продиктовала она непререкаемым тоном, пропустив мимо ушей очередную вариацию ее имени и отчества.

– А может, все-таки неправильные глаголы?

– Если не будет выполнено, позвоню родителям, – устав пререкаться, пригрозила она.

Он поднял руки:

– Ладно, вы выиграли.

Она взглянула на часы: странно, но время еще не вышло. Как ей удалось уложиться в срок с настолько сложной темой? Неудивительно, что он не понял, в каком времени использовать его любимые неправильные глаголы. Теперь придется разбираться самостоятельно… Ничего страшного. Напряжет мозги с пользой, а не только для того, чтобы выдумать, как позаковыристее к ней обратиться.

Почему она не пресекла это сразу? Зачем терпит, выслушивает всех этих «Виолетт» и даже иногда откликается? Могла бы тоже звать его Евсеем, Елизаром, Емельяном или как-нибудь еще… Сколько, оказывается, она знает удивительных имен! Впрочем, до фантазии некоторых родителей ей все равно далеко.

Парень одевался в прихожей, а она стояла в проеме, наблюдая за этим, казалось бы, совершенно обыденным делом. Худой, угловатый, гораздо выше ее и с трудом тут помещается – а все равно совсем еще ребенок. Елисей… Как же его фамилия?

Чуть было не спросила, но в последний момент удержалась. Что он тогда подумает: училка окончательно с катушек съехала? Или как они выражаются… Волей-неволей она была в курсе подросткового жаргона, но сейчас подходящего выражения припомнить не могла. Не уточнять же, в самом деле.

– Ладно, пошел я, – зачем-то озвучил он очевидное.

– До свидания, Елисей, – степенно отозвалась она. – В следующий раз жду вас подготовленным. И без опозданий.

Он козырнул ей, приложив ладонь к светлым волосам, и повернулся к выходу. Она двинулась было отпереть замок, но он нажал на ручку, и дверь просто открылась.

– Забыли закрыть, – укорил он. – Заходи кто хочешь, бери что хочешь?

Она махнула рукой:

– Что здесь брать?

– Вдруг меня украдут?

Она вздохнула. Это стало бы лучшим выходом.

* * *

Вначале по ушам резанул крик, и только потом он понял: это его собственный голос. Боль пронзила тело так внезапно, что опередила остальные раздражители, первой добравшись до мозга. Казалось, нервные окончания оголены. Это повторялось бесчисленное количество раз, но привыкнуть было невозможно. Он снова и снова давал себе слово молчать, но, похоже, его мучителей это не устраивало. Во рту неизменно оказывался пластик с металлическим привкусом – зубы и язык оставались целыми, он не мог задохнуться, о чем много раз мечтал. Но это мешало стискивать челюсти, и он просто не мог не кричать.

Казалось, от него ждали крика. Те, кто раз за разом проделывал это с ним, знали, когда он доходит до предела и надо остановиться, чтобы не сломать свою игрушку раньше времени. Не оставалось сил кричать, из охрипшего горла вырывались лишь сдавленные стоны, и мучители на время прекращали, безошибочно считывая сигнал. Именно поэтому они не могли позволить ему не кричать. А у него никак не получалось обмануть, сбить их с толку, скрыть, когда боль становится невыносимой.

Он надеялся отключиться, но за его состоянием внимательно следили и останавливались в тот момент, когда он оказывался на грани потери сознания. Это было особенно мучительно – всегда оставаться в одном шаге от спасительного беспамятства, в которое так хотелось провалиться. Один раз почти получилось: перед плотно сомкнутыми веками замелькали радужные круги, постепенно стали черными и слились в бездонную пропасть, в которую его засасывало с пугающей быстротой. Но ему не дали ускользнуть – тело сотряс очередной разряд, и укол остался почти незамеченным. Он почувствовал только, как вливается в кровь адреналин, заставляя позвоночник выгибаться дугой, а пальцы – конвульсивно сжиматься.

Он мечтал расцарапать ладони, но был лишен даже такой малости – его ногти всегда коротко стригли, не разрешая делать это самому. Он почти привык, что собственное тело ему не принадлежит, но манипуляции с ножницами почему-то казались особенно унизительными. Ему не могли позволить даже минимально навредить себе – такое право существовало только у других.

Конечно, ему не давали в руки никаких острых предметов в те недолгие часы, когда он оставался один. Даже тогда он не был предоставлен самому себе – мигающий красный глазок камеры не позволял расслабиться и забыться хоть на минуту. Он давно перестал стесняться – привык постоянно находиться на виду даже в те мгновения, которые все нормальные люди предпочитают проводить в одиночестве. Все дело в том, что он не был ни нормальным, ни в полной мере человеком…

Глава 2. Условные предложения

Он опять опаздывал. Да сколько можно это терпеть? Надо позвонить его родителям и…Что? Пожаловаться: «Ваш сын не приходит вовремя на занятия?» Сама же и виновата останется. Услышит в ответ: «Что вы за репетитор такой, если ребенок к вам не торопится?» Она знала подобный типаж – чаще мамочек, но и папеньки порой попадались похуже самой заботливой нянечки. И плевать, что ребеночек выше ее ростом, говорит басом и несет от него, как от хоккеиста после тренировки. Она однажды ходила на каток и знала не понаслышке: после спортсменов хоть вовсе не заходи в раздевалку…

Впрочем, нет, все это неправда. Голос у Елисея не грубый, а вполне приятный, даже трогательный, особенно когда он неуверенно запинается, выговаривая особенно сложные английские слова. И не пахнет от него ничем, вернее, ничем противным, а запах лосьона или туалетной воды она и не пыталась уловить. Ростом он выше ее, правда, но это неудивительно – она ведь далеко не манекенщица. Сама скорее похожа на подростка – такая же худая. А уж если наденет джинсы и футболку, может смело идти вместе с учениками на спортивную площадку сидеть на спинке скамейки, слушать рэп через колонки и считать вместе с другими девчонками, сколько раз парни подтянутся на турнике.

Казалось бы, живи да радуйся, а ее расстраивал собственный несолидный вид. Ученики не слушаются и вообще в грош не ставят! Может, поэтому и из школы пришлось уйти. Случилась там одна нехорошая история, которая поставила крест на ее учительской карьере…

Вот зачем об этом вспоминать? Она давно успокоилась, скандал улегся, все осталось в прошлом, забыто и похоронено. Она чувствовала себя не в пример лучше: не надо рано вставать и куда-то тащиться к восьми утра, заполнять бесконечные учебные планы и электронные журналы, получать звонки и сообщения от родителей, не отличающих рабочее время от личного, а будние дни – от выходных. Сейчас, конечно, подобное тоже бывает, но гораздо реже. Родители считают: раз они оплачивают дитятке дополнительные занятия, то уже сделали для него больше других, и перекладывают всю ответственность на репетитора. С него потом и спрашивают, если вдруг что-то пошло не так…

Впрочем, проблемные ученики и их предки встречались сравнительно редко, в рамках статистической погрешности. Только этот Елисей беспокоил все сильнее и сильнее. Где его опять носит? Что-нибудь случится, а обвинят ее – проходили, знаем…

Она уже полезла в папку, в которой хранились данные всех учеников, когда наконец раздался звонок. Облегченно выдохнув, она закрыла файл и поспешила к двери. На кнопку домофона нажала, даже не спросив, кто там, и запоздало испугалась: может, это вовсе не Елисей, а распространитель листовок, продавец картошки или свидетель какой-нибудь секты?

Она прижалась ухом к двери и начала отпирать замок, только когда в тамбуре протопали знакомые шаги. С этим учеником она скоро станет настоящим параноиком.

– Здрасьте, Елена Сергеевна, – выдал он, вваливаясь в квартиру.

Елисей тяжело дышал, и она вскинула брови:

– Вы кросс сдавали?

Он покачал головой:

– Не, по лестнице пешком поднимался. Лифта долго было ждать, а я хотел поскорее вас увидеть.

– Так, может, ошиблись, вам к Елене Сергеевне надо? Она с вами чем занимается? По каким еще предметам отстаете?

– Ни по каким. Это мы кино недавно на обществознании смотрели – «Дорогая Елена Сергеевна». Такая жесть! Там, короче, училка одна…

– Я знаю, – перебила она. – Тоже кино видела.

– А, ну тогда вы в теме, – обрадовался Елисей. – Так вот эта училка мне вас сразу напомнила.

– Спасибо, – усмехнулась она. – Поэтому вы сегодня опоздали больше обычного?

Он смешно нахмурил лоб:

– Я опоздал еще больше? Ну сорри, Евгения Станиславовна! Клянусь, успеем! Все выучил, что вы задавали!

– Согласование времен в условных предложениях? – удивилась она.

Елисей посмотрел на нее очень честными глазами:

– Разве не неправильные глаголы?

Она вздохнула:

– Ладно, раздевайтесь и проходите.

Не дожидаясь его, она проследовала в комнату и уселась на свое место за столом. Там ей стало немного спокойнее, как в домике, но ненадолго: пока он не вошел и не плюхнулся напротив, с размаху бухнув на стол рюкзак. У него сегодня какая-то другая, более обтягивающая футболка, или она раньше не обращала внимания на идеально подкачанные руки с рельефными мышцами? Наверное, он спортсмен, если имеет такие впечатляющие бицепсы… Только бы не хоккеист.

Совсем она одичала, раз на подростков начала засматриваться. Хорошо, что сама на уроки всегда одевалась строго, чопорно и даже старомодно. Никаких футболок, джинсов и легкомысленных платьев! Только закрытые блузки и водолазки, прямые юбки по щиколотку – между прочим, модной в этом сезоне длины миди – или брюки классического фасона. Фривольно распущенные по плечам волосы – ни в коем случае, только пучок на затылке. Очки бы еще не помешали для солидности, но со зрением у нее все в порядке. Она боялась, что со стеклами без диоптрий будет выглядеть не серьезно, а попросту глупо.

Похоже, она задумалась и так откровенно пялилась на него, что Елисей забеспокоился:

– Екатерина Симоновна, что случилось? У меня пятно где-то?

– Нет-нет. – Она словно очнулась и с преувеличенным вниманием уставилась в учебник. – Не будем терять время. Переведите на английский следующее предложение: «Я не нашел бы вас, если бы не искал так долго».

Он заинтересованно взглянул на нее:

– Могу по-русски повторить.

– Не надо по-русски! – вспыхнула она. – Мы с вами другим языком занимаемся. И вы сказали, что выполнили домашнее задание. Там это предложение было.

– Но Е…

Он запнулся, и она взглянула на него с интересом: как будет выкручиваться? Кажется, распространенные женские имена на «Е» закончились, а он никогда не повторялся. Но она недооценила его, а также полет фантазии современных родителей.

– Есения Семеновна! – заныл он. – Я неправильные глаголы учил! Вы же их задавали…

Она с трудом подавила желание назвать его Елизаром или Евсеем. Нет, не стоит опускаться на тот же уровень.

– Елисей, вы срываете второе занятие подряд. Если это повторится еще раз, я буду вынуждена сообщить вашим родителям.

Он так неприкрыто испугался, что ей стало его жалко. Неужели настолько боится своих предков? Или как у них сейчас принято старшее поколение называть – олды? Интересно, она у него по той же категории проходит?

– Вы же этого не сделаете?

– Обязательно сделаю, если это не прекратится. Они большие деньги платят, а вы…

– Реально большие? – удивился он и показательно огляделся. – Да что-то непохоже…

Она разозлилась по-настоящему:

– Не стоит считать чужие деньги. Я привыкла их зарабатывать, а не получать просто так. И если мне платят за то, чтобы вы выучили английский, я заставлю вас это сделать!

– Даже против моего желания? – Он ухмыльнулся и уставился ей в лицо наглыми глазами.

Она устало вздохнула и отвела взгляд. Не собиралась с ним препираться, а все равно втянулась в дурацкий спор. Как это у него получается?

– У вас нет желания сдать ЕГЭ?

– Сдам как-нибудь, – отмахнулся Елисей.

– Поступить в хороший вуз?

– Не горю желанием.

– А каким желанием горите? В армию пойти?

– Да хоть бы и в армию, – сквозь зубы пробурчал он. – Только бы подальше от них…

Она поняла, что разговор принял опасный оборот и продолжать его не стоит, поэтому поспешила свернуть тему.

– Давайте все-таки разберем условные предложения, – миролюбиво предложила она. – Это не так сложно, как кажется. Начнем с самого простого. Открывайте учебник на странице восемьдесят шесть. При образовании условных предложений требуется согласование времен: если в главном предложении употребляется настоящее, то в придаточном нужно использовать…

– Анна Аркадьевна, – вдруг позвал Елисей.

Она подняла глаза от учебника и удивленно взглянула на него: обычно он никогда не менял репертуар во время занятия. Совсем истощилась фантазия? Почему она вообще позволяет ему коверкать собственное имя и называть ее как угодно, только не по-нормальному? Сама виновата – сначала промолчала, сочтя милой шуткой, а потом уже стало поздно. Постепенно втянулась в эту игру, стало интересно: что он придумает в следующий раз и как объяснит. Но сейчас она догадалась без дополнительных подсказок.

– Вижу, с Чернышевским вы закончили и к Льву Толстому перешли. Анну Каренину я вам тоже напоминаю?

– Немного, – нехотя признал он. – А вы знали, кстати, что во время действия романа Анне было двадцать шесть лет?

– Знала, – отозвалась она. – На мое образование государство не зря деньги потратило. А вот на ваше…

– За меня же родители платят, – напомнил Елисей.

– И за школу?

– Ну да.

– Вы в частной учитесь?

Она слегка удивилась. Зачем тогда ему понадобился репетитор?

– Чтобы имидж не портить, – усмехнулся он, когда она задала свой вопрос вслух. – В моей семье очень об этом заботятся.

– Что же мы тогда болтаем, – спохватилась она. – Давайте заниматься!

– А можно перерыв?

Это было что-то новенькое. Раньше он ни разу не заикался ни о каких перерывах.

– Мы же только начали, – возмутилась она. – Даже настоящее время еще не разобрали…

Елисей взглянул на нее жалобными глазами:

– Я такой голодный, просто ужас. В школе пообедать не успел, нас там задержали на классном часе. А дома еще не был, сразу к вам побежал… Может, нальете чаю?

* * *

Он не был ни нормальным, ни в полной мере человеком, но это не значило, что ему чужды простые проявления физиологии. И если с естественными потребностями организма он давно научился управляться без стеснения, даже не чувствуя привычного унижения, то с другими желаниями все было сложнее. Те, кого он любил и кто любил его, остались даже не в прошлом, а где-то там, за границей обычной жизни, по ту сторону воспоминаний, которые не стерлись полностью, но и не беспокоили, словно принадлежали другому человеку.

Тело выдавало его, порой реагируя на раздражители самым неожиданным образом. Это не удивляло тех, кто работал с ним, просто становилось еще одним объектом для исследования. И с этим он не мог смириться, как ни старался. Внешне оставался бесстрастным – насколько ему позволяли, конечно, – но в душе, в тех ее ошметках, где еще теплились обычные человеческие эмоции, пробуждалось нечто темное, необузданное, неведомое до конца ему самому.

Он не желал разрядки – ему доставляло болезненное удовольствие чувствовать себя живым и хотя бы в этом неподвластным своим мучителям. Напряжение и дрожь создавали иллюзию реальной жизни, неполную и жалкую, но это являлось частью его естества и шло изнутри, а не было навязано извне. Но, конечно, ему не позволяли оставаться с этим ощущением наедине. Вмешивались осторожными, но равнодушными движениями, касались его руками, затянутыми в перчатки, засекали время и потом записывали результаты, занося в файлы наравне с другими показателями.

Остальные в это время наблюдали за его лицом, даже фиксировали на камеру. Он старался держаться, но не мог поручиться, что ничем не выдает себя. Хотел и боялся посмотреть эти записи, но кто бы ему позволил?

Когда он оставался в иллюзии одиночества, это тоже иногда случалось. Тогда все могло бы разрешиться иначе, но ему не позволяли дотрагиваться до себя. Следовал несильный удар током – не такой, как обычно, но вполне достаточный, чтобы отбить любые желания. В запястье толкался разряд, браслет начинал пульсировать – почти неощутимо, но это сводило с ума куда сильнее, чем волны, одна за другой прошивающие тело.

Чувствительность сразу пропадала – импульс надежно блокировал возбуждение. Медленно возвращался контроль, а вместе с ним безнадежность. Ему никогда не выбраться отсюда…