Read the book: «В тени большого дерева»

Font:

Дизайнер обложки Алёна Мунирова

ISBN 978-5-4474-9854-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

#дом

Я открываю дверь своим ключом и, пройдя в нашу небольшую и бедновато обставленную квартиру, устало бросаю тяжелую сумку с книгами в прихожей. Наконец-то дома! А я уж думала, что на сегодня этим пыткам и конца не будет.

– Мам, я пришла!

Ответа нет. Только из кухни слышен громкий звук работающего телевизора и мамин голос, пытающийся перекричать то ли его, то ли того, с кем она говорит по телефону:

– А я говорю, не понимаешь! Тебя жизнь еще потому что не била! Вот дождешься! Достанется и на твою долю! Тогда по-другому запоешь! Сама увидишь! А я дождусь! Вот посмеемся тогда, как ты в своем же дерьме ползать на карачках будешь!

Я встаю в проеме кухни и, сделав непроницаемое лицо, повторяю:

– Я дома, мам. Привет.

Она шикает на меня, машет рукой и, прошаркав тапками к кухонной двери, закрывает ее передо мной. Я иду мыть руки.

Мне сразу стало ясно, с кем она ведет этот разговор на повышенных тонах, да такой важный, что и прерваться невозможно. Конечно, на другом конце провода моя старшая сестра Таня. Интересно, о чем скандал на этот раз? Потом напишу ей Вконтактике, поинтересуюсь. Наверняка, снова дичь какая-нибудь.

Они ругаются, сколько я себя помню, а я хорошо помню свое детство.

Вот мне годика три, не больше, а Таньке тринадцать. Я сломала одну из ее коллекционных лошадок, которых она обожала и собирала долгие годы. Она намерена не меньше, чем убить меня за это, ведь я разгромила весь ее стол, добывая заветную фигурку с верхней полки, куда она ее любовно припрятала. Я мечусь по комнате и истошно ору, а Танька ловит меня, желая отомстить. Она такая злыдня, что я боюсь ее, как огня. Высокая, сухая, нескладная. Растопырив ручищи, она мастерски загоняет меня в угол, где, схватив за косу, начинает лупцевать, а сама плачет. Под ногами остатки ее любимой вещи. В комнату влетает мама и с криком кидается оттаскивать от меня сестру. Подоспевший папа сгребает отчаянно сопротивляющуюся Таньку за плечи и против воли, вопящую, выкидывает на лестничную клетку и захлопывает дверь.

Я реву. Свежие оплеухи болят. В два голоса родители утешают меня, приносят с Танькиного стола и полок все ее вещи, все сокровища. Я могу играть с ними, сколько захочу, говорят они. Танька молотит в дверь и кричит, чтобы ее впустили. Она не просит, она требует.

– Вот когда извинишься и научишься себя вести, как положено, тогда и впущу, – гремит папа и закрывает дверь на главный замок, чтобы она слышала.

За дверью воцаряется тишина. Ни новых стуков, ни извинений. Ну и пускай. Так ей и надо.

Я тогда была так довольна собой, так рада всем ее сокровищам. Сначала я сидела с мамой и папой на кухне и под шум телевизора играла с тем, что они мне дали, потом отправилась в комнату, чтобы самолично посмотреть, нет ли еще чего интересного. Бояться теперь было некого, и сестрино имущество было в моей полной власти. Я долго рылась в ящиках стола и на полках, вороша всякие диковинные штуки, открытки, украшения. Потом вспомнила о поломанной игрушке и подняла ее с пола. Фигурка коня осталась без одной ноги, но мне она и так нравилась. Коник весело скакал в моих руках по столу на трех ножках, а на полу рядом с его отломанной конечностью лежал Танькин домашний тапок. Всего один.

Я не помню, как и во сколько родители открыли дверь и впустили сестру домой. Возможно, я уже спала. Знаю, они долго песочили ее, потому что на утро она ненавидела меня больше прежнего. Я помню ее злое лицо. Мой вечерний триумф тогда рассеялся без остатка.

Сейчас мне очень стыдно перед ней за тот случай и за многие другие подобные, которых был, наверное, миллион. И всегда родители принимали мою сторону и ругались с сестрой из-за меня. Не знаю, как они общались с ней десяток лет до моего рождения, но с момента появления на свет я всегда была в фаворе, любви и благости, а Танька в дичайшей, строжайшей опале.

С годами их отношение к ней не изменилось. Зато наше с сестрой общение поменялось кардинально.

Помыв руки, переодевшись в домашнее и снова помыв руки, я иду на кухню, чтобы разжиться чем-нибудь съестным. Телефонная баталия уже утихла, и мама греет мне суп.

– Таня звонила?

Мама молчит.

– Как у нее дела?

– Ф-ф-ф!!!

Раздраженное фырканье в ответ. Скорее всего, она даже не знает, как там у нее дела. Впрочем, она не знает, как дела и у меня. Не то, чтобы я делала из этого секрет, просто этим как-то не интересуются. Иногда мне кажется, что родители считают меня домашним животным или типа того. Я сыта, здорова и ладно, остальное мелочи. Хотя нет, есть еще кое-что важное.

– Руки?

Я уже знаю, о чем будет речь, но специально прикидываюсь:

– Что «руки»?

– Руки мыла?

– Ну, мыла.

– Покажи.

Закатив глаза, я протягиваю только что помытые ладони на осмотр. У меня, наверное, лицо, как у Христа на распятии, только руки вытянуты вперед, а не в стороны, хотя я стремлюсь сделать выражение похожим на гримасу Дауни-младшего в меме из интернета.

– Ой, мыла она! Я же вижу, что не мыла. Знаю я. Сунешь руки под струю и вынешь сразу. Я полотенца не успеваю менять за тобой! На второй день уже в разводах все!

– Да мыла я!

Я-то знаю, что мыла. Два раза!

– Не рассказывай. Мой руки. Пока не помоешь, есть не будешь.

Иногда я просто ухожу в таких случаях, но сегодня уж больно кушать хочется. Семь уроков и занятия с репетитором кого угодно измотают и заставят проголодаться. Так что в этот раз я буду есть. И руки помою, не развалюсь.

Закончив с гигиеной под лекцию о кольчатых червях и прочих мерзостях, способствующих, очевидно, по мнению матери, улучшению аппетита, я наливаю себе суп и иду за компьютер. Лекция о червях сменяется монологом о вреде компьютера и его губительном излучении. По ходу движения я осторожно ногой закрываю двери, чтобы не слушать весь этот бред, и, наконец, сажусь за комп.

Алинка 20:01:03

Прив. Как дела? Чо, с мамкой опять поругались?

Татьяна 20:01:14

Привет. Да, немного.

Алинка 20:01:37

Что на этот раз?

Татьяна

…печатает…

Она долго будет печатать. Я успею поесть.

Неспешно отправляя в рот ложку за ложкой, я просматриваю новости и сообщения от моих «друзьяшек». Конечно, я и в школе с телефона могла бы ответить на некоторые, но в одиннадцатом классе на уроках отличникам обычно не до того. Наконец, от сестры приходит жуткий длиннопост.

Татьяна 20:04:52

Короче, дело было так. Она мне позвонила, чтобы рассказать последние новости. Какая-то Ольга Степанова, которую я почему-то должна знать, попала в больницу с побоями. Ее избил муж. Он пил. Но наша сумасшедшая мать его, вроде как, оправдывает т.к. у него год работы нет, и ему не устроиться, а у него и высшее образование, и вообще. А я слушаю и ох@еваю. Во-первых, я не помню эту Ольгу Степанову и в душе не е@у, почему должна и помнить, и интересоваться событиями ее биографии. Ах, оказывается, она со мной училась в параллельном клаааассе! Аллилуйя! Но мне это не важно т.к. я школу окончила, и всю эту тусовку забыла, как страшный сон. Школу я ненавидела. Ну, ты знаешь. Второе: я не понимаю, почему в этой истории можно оправдывать ее мужика. Какой-то опустившийся алкаш отмудох@л свою неказистую бабенку. Бабенка в больнице, общественность в приступе, маман рукоплещет. Короче, я сказала, что мне ехало-болело, что там у них происходит, и е@ись они развались со своими чеховскими трагедиями маленького человека. Я знать не хочу и слышать не желаю. И не надо засир@ть мое информационное пространство этой чернухой. И да, мне не интересно, что работы нет нормальной и зарплаты нет. Кому надо, у того есть. Мне надо, у меня есть и работа, и зарплата. А этим бездарностям только и охота, чтоб дали тепличные условия, иначе им все виноваты. Короче, меня не колышет чужое горе. Вот. Ну, и тут начались ожесточенные бомбардировки с ковровым говнометанием, что это меня жизнь не била, потому я не имею сострадания. А я даже и говорить об этом не желаю. Я считаю, что говна в моей жизни было предостаточно, а желать мне еще большего может только человек, глубоко меня ненавидящий, но никак не мать. И было все: лишение меня наследства, отлучение от церкви и от титьки. В лучших традициях наших бесед. Вот, кажется, и вся история.

Алинка 20:06:13

А Ольга-то эта чо, поправляется?)))

Татьяна 20:06:20

Ой, да иди ты…

Алинка 20:06:25

Да лан, я шучу))) Пи@дец, конечно, чо. Но это ж как всегда

¯\_ (ツ) _/¯

#школа

Мимо песочницы через двор, за угол красного кирпичного дома, мимо отделения банка, магазинчиков и автобусной остановки. Потом постоять на перекрестке, пока проезжающие машины не пропустят меня, затем по тротуару до самых ворот школы, которые никогда не закрывают. Зачем огораживаться и ставить ворота, если они все равно нараспашку? Или это еще с советских времен? А тогда от кого они запирались, если не было ни бандитов, ни преступности, все были честные и высокодуховные, и верили в Ленина и Сталина, как в богов? Что-то здесь не сходится. Бабки на лавочке по-любому не договаривают, когда благоговейно вспоминают те времена.

Каждый будний день и иногда в выходные я прохожу этот путь дважды, туда и обратно. И так уже почти одиннадцать лет подряд. Меняются времена года, меняются мысли в моей голове, меняются незначительные детали моего крохотного путешествия. Вот положили новый асфальт, вот какой-то лихач сбил дорожный знак пешеходного перехода, вот поставили новый. Коммунальная служба спилила старый тополь вдоль дороги. Кто-то будто латает эту износившуюся до дыр реальность, чтобы матрица не утратила своего мрачного очарования.

Я любила бы эту незримую дорожку миллиона моих следов, не веди она к школе.

Школьные годы чудесные, говорите? Знаете, что я отвечу? Тот, кто это придумал и написал – лицемерная сволочь, и либо сам никогда не учился в школе, либо страдает склерозом, так как напрочь забыл, что это такое.

Школа в моей жизни выполняет сейчас две функции, которые почему-то одна без другой не обходятся. Первая, конечно, выдача знаний. Мы умолчим, что знания эти избыточные, часто ненужные, и их объем превышает способности нормального человека к усвоению новой информации МНОГОКРАТНО. Допустим, это просто я тупая. Тут мы приходим ко второй функции. И если верить ей, то да, я тупая. Дочь образованных родителей, отличница, спортсмЭнка, комсомолка. Я тупая. И ты тупой, тот, кто это читает. И вообще все тупые! Все, кто за партой, все априори тупорылые, безграмотные, пропащие неучи, люди без мозгов и без будущего. Это нам внушают каждый день и на каждом занятии. Это и есть вторая задача, причем на этом, очевидно, выставлен главный акцент. УНИЖЕНИЕ.

Вот и теперь наша классуха, выполнив дневной план по выдаче знаний неокрепшим умам, трудится, вкладывая в нас осознание того, что мы пропащие люди.

– Вы вообще понимаете, что вы делаете?! Какое вас ждет будущее?! Вы ничего не добьетесь! Вы никто с таким подходом! Ноль без палочки! Эта полы пойдет мыть! Эти… Что смеетесь?! На стройку пойдете песок с цементом мешать оба! Что досмеетесь…

Что плохого в работе на стройке, она не уточняет, конечно же. А я вот навела справки. И выяснила, что кто-то, извините за выражение, запи@делся. Заходим на любой сайт поиска работы и сравниваем. И видим, что обычному пареньку-разнорабочему готовы платить в полтора раза больше, чем мелкому клерку в офисе. И кто из нас тупой?

Конечно, я не сама до этого додумалась. Поначалу меня тоже пугали все эти речи про беспросветность и про то, что мы – конченые личности. Дома и в школе одно и то же, одно и то же. Поневоле поверишь и испугаешься. И я дико боялась пока однажды…

– Ты чего это? Ты плачешь что ли?

Танька ненадолго заскочила к нам, поговорить о делах и поделиться новостями. У нее, как обычно, все было хорошо. Карьера шла в гору, деньги рекой. Тогда она еще верила, что в этом доме есть, кому разделить ее радость, но, увы, ошибалась. Родителям было все равно. Им всегда все равно. Мне же было не до того. Я ревела от злости и беспомощности, закрывшись в дальней комнате. На двери нет ни замка, ни задвижки, потому что в этом доме никто не имеет права прятаться от чьих-то глаз, даже если очень хочется. Но я приспособилась. Сразу за дверью стоит тяжеленный бельевой комод, и если выдвинуть ящик, то он отлично блокирует открывающуюся дверь. Я предпочла бы в такие моменты просто заколотиться изнутри досками и остаться здесь навсегда, но…

– Не плачу я. Уйди, я попозже выйду.

Губы предательски искривились, нос заложило, и, конечно, было слышно, что я вру и на самом деле плачу. От этого делалось еще паршивее. Я не сдержалась и зарыдала в голос.

– Алина, впусти меня, а?

Она говорила тихо. Дверь легонько стукнула о ящик.

– Слышишь? Впусти. Мне уезжать скоро. Так и не увидимся.

Я открыла. Только ей. Больше никому ни за что бы не отперла. Сестра тихо скользнула в комнату и снова выдвинула ящик, закрывшись.

– Оооо, что это ты? Раскисла? А что случилось?

– Ничего!

– Ну, раз ничего, то пошли чай с тортом пить. Но лучше ты мне расскажи, а потом пойдем. Мне, правда, интересно.

– Да ничего! Ничего не случилось! Трояк мне влепили, хотя я все ответила, а так ничего не случилось! Эта тварь валит меня, хотя я все учу! И пойду в дворники после школы из-за нее, а больше ничего не случилось! Я тебя послушала, я так хотела! Я думала, смогу хорошо учиться, на вышку пойду потом, всего добьюсь, а выходит, что нихрена подобного!

– Ну, во-первых, одна тройка ничего еще не значит. Во-вторых, в дворники тебя не возьмут, ты подметаешь плохо.

– Хорошооо!!!

Мать заставляет меня мести пол иногда по три раза на дню. Ей постоянно кажется, что у нас грязно, и еще таким образом она, по ее словам, прививает мне привычку к чистоте. Поэтому уж что-что, а полы я мету прекрасно.

– Ах, ну раз хорошо, тогда да, тогда возьмут, конечно, – она начинает смеяться. – Вот только тебя много еще, куда возьмут, так что в дворники я бы не торопилась.

– А говорят, что не возьмут! Никуда!

– Кто говорит?

– Да все! Все говорят!

– «Все» значит «никто», помнишь? Кто конкретно говорит?

Конечно, я помню. Когда тебе что-то объяснили, и ты отвечаешь, что тебе непонятно «все», значит, ты просто не хочешь понимать. Всегда есть что-то конкретное. Танька как-то сказала мне это, а откуда она узнала, я не знаю, но мысль мне показалась верной и очень понравилась.

– Ну, учителя так говорят, родители тоже… Одноклассники…

– Очень интересно. Знаешь, сколько платят учителям? Сильно ниже среднего, если это не какая-нибудь элитная гимназия или лицей. Посмотри, как и во что одета твоя учительница, и спроси себя, что она знает о хорошей жизни. Она знает примерно то, что вычитала в дешевом любовном романе и высмотрела в низкопробном сериальчике по ящику. И вот эта плохо одетая женщина с нищенской зарплатой рассуждает о том, кто будет успешным, а кто нет, и кто куда пойдет. Задай себе вопрос, много она может знать об этом? Что в ее понятии успех, хорошая работа? Работа училки? С вами, обалдуями, на мизерной зарплате? А про родителей вообще молчи. Маман наша кто?

– Домохозяйка, – до меня, кажется, начинала доходить ее жестокая, но жизненная логика.

– Правильно. Она давным-давно не работает. Что она может знать? И откуда? Из телевизора? Или ей соседка сказала? Кого ты слушаешь?! Это все не те источники.

– А папа?

– Пошли, спросим, сколько у папы зарплата. И сравним с моей. И у кого больше, тот и прав, давай?

Конечно, я знала, что она больше зарабатывает, вот только…

– У тебя, получается, ты одна умная, все кругом дураки. Я Д `Артаньян, все пидор@сы. Так что ли?

– Смотря про что говорить. Мы же про работу говорим. Про оценки, про трудоустройство. Кто как учился, и что из этого вышло.

На эту тему мне, действительно, стоило слушать именно ее. Она не окончила школу из-за конфликта с учителями. У нее нет высшего образования, но зато есть все остальное – вообще все, чего ей хочется. И всего этого она добилась сама, а я до того момента как-то даже об этом не задумывалась. Так иногда бывает, что ты не замечаешь того, что под самым носом. Лицом к лицу лица не увидать. Тоже Танька однажды сказала, но это она о другом.

– Кто там у нас еще остался из «всех»? Одноклассники? Объяснить, почему они могут нахрен идти со своими суждениями?

– Не надо, – послушав ее, я всегда успокаиваюсь. Она говорит зло, критично, но ее взгляд на вещи неизменно обнадеживает. – Я и сама понимаю, что они только повторяют то, что им говорят другие. Та же училка говорит и родители-неудачники. Понятно, конечно, что мои одноклассники – просто стадо наивных оленей. Они ничего не знают про то, как надо.

Конечно, как и я сама…

– Так, разбираем анкеты, начинаем заполнять.

Очередная тоска. Миллион раз уже были опросы, анкеты, формы. Посмотрим, что на этот раз.

Фамилия/Имя/Отчество: Весенина Алина Дмитриевна

Год рождения, школа №…

Пока все по стандарту.

Предполагаемое место обучения после окончания школы.

Опять начинается!

– И помните! Высшее образование дает ключ к счастливой жизни, хорошей работе! Без него сейчас никуда! Только диплом о высшем образовании открывает все двери!

Ну да, ага. Я знаю одну злую девочку, с которой вам стоит это обсудить. Она, правда, и говорить с вами не захочет, и, проезжая мимо на своем новеньком кроссовере, колесом раздавит вашу ногу в дешевой туфле.

Картина того, какого шороху могла бы навести моя сестра, показалась мне забавной. Я улыбнулась своим мыслям, опустив голову, чтобы никто не сделал мне замечание.

Класс дружно заполняет скучные формы. Надо продолжать. Меня никто ждать не будет.

Что же написать-то? Если б я знала точно, куда я пойду…

На носу окончание школы, осталось каких-то два месяца, а я до сих пор не знаю. Идти мне в ВУЗ или нет? И если идти, то зачем? На какой факультет? Как же я устала от этого повышенного внимания, от этого мнимого беспокойства обо мне и моей судьбе. Я ведь никчемная, как и все мы! Ну, вот и оставили бы нас всех в покое!

После классного часа я, наконец-то, направляюсь домой. Уже на выходе с территории школы меня окликает одноклассница. Компания девчонок и парней из моего класса и из параллели что-то обсуждает, сбившись в круг. Я подхожу к ним.

– Чо вы тут? Шу-шу-шу?

– Ну. Ты вот что написала? Куда потом идешь?

Я внутренне собираюсь. Врать всегда тяжело.

– Я говорила уже. Менеджмент, наверное.

– А куда именно?

– Да не знаю я пока. Потом подумаю. В несколько, наверное, ВУЗов.

Интерес ко мне пропадает, но я остаюсь, чтобы послушать, что говорят другие. И тут мне становится как-то гадко, чем дальше, тем больше.

Универ, Универ, Институт, Универ…

– А Смирнов Леха куда идет?

– Говорит, тоже туда же. Университет Права и чего-то там.

– Не поступит. Пойдет на стройку, или двор мести, или бутылки собирать.

– А что, еще принимают где-то бутылки?

– У Лехи и спросишь потом, принимают или нет!

Все ржут, как кони, а мне как-то не по себе от этого всего. И от того, что они так уверены в своем поступлении, и от того, что это преподносится, как единственно верный путь. И еще, наверное, от того, что они думают, как и учителя: кто не поступит или не будет поступать в ВУЗ, тот никогда ничего не добьется в жизни.

Я не знаю, чего хочу. Вернее знаю, но не знаю, куда мне поступать. Я хочу свой салон красоты, хочу работать на себя и делать то, о чем всегда мечтала – создавать красоту, преображать людей и мир вокруг. Я обожаю косметику, обожаю смотреть уроки по макияжу или мастер-классы по стрижке и покраске волос. Иногда совсем невзрачная девочка или женщина изменяется до неузнаваемости в руках мастера. Это почти магия! Думаю, у меня бы получилось сначала самой стать хорошим мастером, а потом и организовать свой салон, делать что-то подобное. Вот только… Когда я говорю об этом родителям, ища поддержки или сколько-нибудь обоснованного мнения…

– Парикмахеров учат в училищах. Ты что, хочешь там со всякими троечницами пиво пить в общаге? А потом с ними же и на панель пойдешь подрабатывать?! Мы не для того столько денег тратим на репетиторов! Ты совсем, что ли, спятила?! Куда угодно иди, что угодно делай, но только чтобы было, как у нормальных людей!

#папа

Едва успев поесть после занятий, я сразу сажусь за домашнее задание. Конечно, кто-то скажет, что я ботан, что я скучно живу. Мне моя жизнь тоже не особо нравится, но какая альтернатива? Не учить, нахватать трояков и двоек? Я молчу о том, что начнется на родительских собраниях, какая разразится истерия по этому поводу дома. Венценосная дочь-отличница опустилась и позорит семью! Вой будет стоять такой, будто бы у нас дом сгорел.

Такими вещами меня уже не проймешь, конечно. За годы жизни в моей семье и учебы в моей школе у меня выработался некоторый навык, устойчивость к подобным атакам. Мне просто все равно, что на меня будут кричать. Или это уже отупение, омертвение души? Даже думать об этом не желаю.

Я хочу думать о будущем. Вот, что меня по-настоящему волнует. А какое будущее может быть у троечника? Понятно, что оценка – не всегда показатель знания, но лично я не знаю ни одного умного и сообразительного троечника. Все они слегка туповаты, если хуже не сказать. И я не хочу, чтобы меня поставили с ними в один ряд. Снова.

Не буду врать, я не всегда была отличницей. Сначала, в младших классах, я училась хорошо. Потом плавно заняла место в средней массе в целом успевающих за программой. А затем и вовсе скатилась.

Меня это мало тревожило, так как тогда за плохие оценки меня не ругали. Впрочем, за хорошие ведь тоже не хвалили, так что все честно.

– Главное – не то, как ты учишься и сколько знаешь. Главное – быть хорошим человеком, – эту или похожую фразу папа говорит всякий раз, как я начинаю грустить из-за плохих оценок.

Она меня, несомненно, утешала раньше, вот только было одно «но»:

– А Таня хорошо училась в школе?

– Ну, так, не плохо, – он пожимает плечами. – Ты можешь посмотреть ее старые дневники и сама решить, хорошо она училась или нет.

– Я смотрела, – я нашла их как-то в дальнем углу шкафа и все пересмотрела. Ее дневники и тетрадки, альбомы для рисования. – Она училась намного лучше меня.

Он кладет свои большие руки мне на плечи, утешая, потом гладит по голове, будто я совсем еще маленькая, и говорит:

– Ну, не всем же даны одинаковые возможности.

Я слышала эту фразу миллион раз. Она давала мне индульгенцию на двойки и даже колы. Казалось бы, что может быть лучше. Сестра такая, я другая. Все просто. С меня и спроса никакого. Не жизнь, а лафа. Но однажды Таня услышала, как он это сказал. Это был мой, кажется, седьмой класс. Она отвлеклась от своих дел, подошла к нам и внимательно осмотрела меня, демонстративно выдерживая молчаливую паузу. Затем сказала отцу так, будто меня здесь и нет:

– А она что у вас, даун?

Папа по природе вообще человек мягкий. От Танькиного резкого тона он всегда немного теряется. Вот и в этот раз он беспомощно улыбнулся и спросил:

– Ну, почему же сразу даун…

– Я не даун! Сама ты даун!

Только тут сестра перевела на меня глаза.

– А ты вообще молчи. Слышишь, что отец сказал?! Ты тупая! Умственно неполноценная. Таким обычно слова не дают.

– Я же не сказал, что она отсталая… Я просто имею в виду, что у всех от природы разные способности. Вот тебе, например, дано было хорошо учиться. Ты могла и не читать по два раза, и не повторять, и на дополнительные занятия не ходить. Я тоже так учился, я так и Институт окончил. А Алина другая, у нее другие гены.

– Хочешь сказать, не твои.

Танька сложила руки на груди и смотрела насмешливым бесом. Я понимала, что сейчас она со всем свойственным ей садизмом будет подобными суждениями загонять отца в угол и доведет до истерики.

– Почему не мои… И мои тоже. Но в этом она, видимо, в маму.

– А, выходит, у нас мать тупая. Мама! Мам! – кричит она, но на кухне шумит вода, и мама, наверное, не слышит. – Ладно, я за нее скажу. Она хорошо училась в школе. Тогда у меня вопрос: в кого уродился этот тупой индивид?

Папа краснеет.

– Да что ты заладила, тупая да тупая!

– Я не тупая!!!

У меня от обиды навернулись слезы и скривилась нижняя губа. Всегда она так! Она ненавидит меня и нас всех!

– Зачем ты все это говоришь?! Как ты можешь называть сестру тупой?!

– Я не могу. Это ТЫ ее так называешь. Это ТВОИ слова, что ей не дано. А ты сам хоть понимаешь, что ты ей говоришь, какие установки в жизни ты ей даешь?!

– Какие еще установки?! – отец переходит на крик.

– Не понимаешь? Я тебе объясню, раз ты сам себя не слышишь. Ты этим своим тезисом, что ей не дано хорошо учиться, отнимаешь у нее всякую надежду на успех. Ты ей говоришь, что она не сможет потому, что ей не дано, она глуповатая, не способная чего-то добиться. Хотя это совсем не так. У всех есть шанс. А ты пораженца воспитываешь! Человека, который уже проиграл, даже не попробовав! А он и пробовать не будет потому, что ему с детства внушают, что он второго сорта. Ты заведомо занижаешь ей планку. Это отвратительно!

– Да что отвратительно-то, что я не так говорю?! И вообще, с какой стати ты мне тут будешь замечания делать?! Как мне детей воспитывать! Вот родишь своих, их и будешь учить! Мы тебя как-то воспитали, и ее воспитаем без твоих советов как-нибудь!

Я слушаю их, склонившись над тетрадкой, и не вмешиваюсь. Слезы невнятной обиды текут по щекам. Пара уже упала на лист, и несколько цифр поплыло, но мне плевать. Пусть хоть все расплывается. Я же не способная, не то, что Танька.

Между тем сестра продолжает выяснять отношения с отцом. Она уже не говорит на повышенных тонах. Теперь ее голос тихий и насмешливый.

– Меня вы воспитали? Вот как? Вы же говорили, что я – ваша большая ошибка. Так как же выходит, что ты так уверен на моем примере, что справишься со вторым ребенком?! Первый-то с брачком вышел…

– Когда это я такое говорил? Что ты врешь?! – его голос дрожит от злости и волнения.

– Говорил. И ты, и мать. Что я – ваша ошибка и оплошность, что я моральный урод, что меня надо было после выписки из роддома сразу в ведре холодной воды утопить, подушкой задушить надо было. Скажешь, что не говорили?

Она смотрит на отца с неясным мне выражением радости и торжества. Папино лицо налилось кровью. Мне страшно на них смотреть. Воздух в комнате, кажется, сейчас начнет мерцать и щелкать от повисшего напряжения. Вода на кухне затихла.

– Что это вы тут так шумно обсуждаете? – мама входит к нам, вытирая руки о фартук.

– Да вот, вечер воспоминаний. Папа не помнит, как говорилось, что меня в ведре надо было утопить потому, что я – урод. Ты-то хоть помнишь? Или у всех в этой семье память отшибло?

Мамины глаза сузились и ожесточились.

– Дима, пойдем, что ты с ней споришь, – она подходит к отцу и уводит его из комнаты. – Пойдем, черт с ней!

Танька улыбается и со смехом кричит им вдогонку, когда они уже вышли из комнаты в прихожую:

– То есть, ты тоже не помнишь, да? Странная у нас семья! Никто ничего не помнит!

Почему же никто? Я помню. Эти слова, и правда, говорились ей не раз. Эти и многие другие. Но я не подаю голоса и только молча утыкаюсь в учебник. Танька странная. Она смеется, хотя от всего этого хочется плакать. Мне ее жаль. И себя жаль еще больше. Из меня, действительно, воспитывают лузера.

А потом я стала учиться хорошо. Правда, все было не так просто и быстро, как мне бы хотелось.

The free excerpt has ended.