Read the book: «Сovert Netherworld. Бесконечность II. Медальон погибшей принцессы»
КОНТРОЛИРУЙ НЕ ВЛАСТВУЯ
БУДЬ ВЕЗДЕ И НИГДЕ
ОТРИЦАЙ НЕ ОТРИЦАЕМОЕ
Три иронии-максимы Организации
ОСНОВНЫЕ ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Кристина Левонова – политический консультант.
Ксения Авалова – бывший старший детектив-инспектор Оперативно-розыскного бюро.
Наталья Покровская – Председатель комитета по международным делам парламента Великоруссии.
Анастасия Урусова-Верховская – директор пансионата «l’Est». Жена Александра Верховского.
Александр Верховский – бизнесмен и ученый. Лидер сопротивления против Директории.
Флориан Штильхарт – советник по безопасности посольства Швейцарии в Сожской республике.
Фабиан Эмболо – криминалист из кантональной полиции Женевы.
Сергей Адашев – шеф Секуритаты.
Альберт Сабуров – бизнесмен, бывший министр торговли Понти́и.
Александр Захаров – председатель Народного совета Балторуссии.
Стивен Рид – контр-адмирал канадского королевского флота, в отставке.
Алин Авонамйелус – бывший капитан канадских ВВС, помощница Рида.
«Голубь» – информатор Ксении Аваловой. Контрабандист и сутенер.
Лев Аристов – ученый-вирусолог.
Константин Воротынцев – офицер военной разведки Великоруссии.
Сергей Артамонов – генерал-лейтенант. Шеф военной разведки Великоруссии.
Андрей Кирсанов – оперативник отдела убийств криминальной полиции Директории.
Анна Щербатова – скрипачка-виртуоз.
Снори – кот-фамильяр Ксении Аваловой.
Марианна Хорошевская – министр государственного просвещения Директории.
Джефри Треверс – Американский финансист и промышленник.
Отец Игнатий – монах.
Лео Морган – боевой пилот канадских ВВС.
Эми Нильсен – боевой пилот эскадрильи «Отверженные».
Пролог
Полуостров Таврида, территория бывшего Великорусского царства 5681 год от Сотворения Мира (Принятое в Великоруссии летоисчисление)
ПОЛУОСТРОВ пылал огнем. Наверное, если бы можно было посмотреть на него из космоса, то даже оттуда были бы видны пожары. Впрочем, для редкого в ту пору гражданского жителя, что рискнул бы выйти на улицу, гораздо опаснее пожаров были марширующие по брусчаткам городов красногвардейцы. Война была проиграна, и теперь эти потерявшие человеческий облик существа наслаждались своей победой. Ружейные выстрелы и женские крики – обыденные звуки того времени. Приказом реввоенсовета полуостров был объявлен «гнездом белогвардейщины», поэтому подлежал тотальной чистке. Любопытные на полуостров не допускались, а жители не выпускались. Всюду сновали только красногвардейцы и чекисты, расстреливая любого без суда и следствия. Растерзанные и изуродованные трупы врагов большевизма, преимущественно священников и объектов пролетарской любви – юных курсисток и монахинь, – главное украшение этого места на долгие годы.
А еще там была Она – Охотница.
Вороная лошадь, несущая её, остановилась возле некогда красивой набережной, теперь безнадежно сожженной огнеметами. Бои здесь были ожесточенные, потому что добровольческая армия дралась даже несмотря на огромный численный перевес противника. У охотницы даже зародилась капля мимолетного уважения к храбрым офицерам, столь непохожим на это пролетарское отребье, которое, впрочем, отлично справлялось со своей задачей, если ими грамотно руководить и направлять в нужную сторону.
Один из «красных», маленький и юркий комиссар из латгалов, в кожанке, перетянутой портупеей, подбежал к ней. У него было одутловатое сухое лицо и пустые глаза человека необсуждающего приказы.
– «Беляки» засели в одном из береговых дотов, миледи, – доложил он, махнув рукой, в которой был зажат маузер, – им некуда бежать, однако они сумели передать шифрованное сообщение.
Охотница равнодушно посмотрела, куда указывал красный командир. Средних размеров бункер. Там царили боль, отчаяние и что-то еще, что-то не подвластное рациональному пониманию – готовность принести себя в жертву.
– Готовьте штурмовую команду, комиссар Лакцис, – кивнула охотница, – но никого не трогать, пока я не прикажу.
– Как пожелаете, миледи, – без всякого удовольствия проговорил комиссар.
Охотница безусловно отметила это, впрочем, ей было совершенно всё равно до его эмоций. Она прибыла сюда за тем, что совершенно не касалось рядовых исполнителей воли Организации.
Стали раздаваться мягкие минометные залпы. Двух вполне хватило, чтобы проделать проход внутрь сооружения. В него ринулись красногвардейцы. Охотница сделала шаг вперед сквозь взорванный проем. Она шла одна, не обращая внимания на выстрелы и падающие тела «красных» и «белых». Ей и до этого не было дела.
Штурм укрепления продолжался. Защитники отстреливались с завидным упорством, несмотря на явное численное меньшинство, ибо понимали, какая участь их ждет, если они сдадутся. Для «красных» убийство было даже не целью, оно было для них смыслом жизни. Казалось, что не может быть на свете более бесчеловечной и жестокой силы, чем большевизм. И только в Организации знали, что вся эта сатанинская сила – лишь инструмент, умело управляемый и направляемый ради их целей.
Пространство вокруг сузилось. Охотница оказалась перед тремя солдатами в темно-зеленых шинелях. Они торопливо вскинули винтовки. Небрежным движением охотница «выбросила» клинок, вмонтированный в перчатку, и ударила снизу-вверх. Ближайший к ней солдат потерял равновесие и, выронив винтовку, упал на землю. Охотница, схватив за дуло винтовки, развернула к себе спиной второго солдата, обхватила локтем его горло и прижала. Третий не успел среагировать и выстрелил в товарища. Охотница отшвырнула труп и прыгнула вперед, разделяя третьего солдата на куски и двигаясь с силой и уверенностью.
Она шла дальше, оставляя за собой трупы, больше не лично, а руками красногвардейцев. Сопротивление им было обречено на поражение. Оставшихся в живых добровольцев согнали в просторное круглое помещение. Не только солдат. Там были и гражданские жители от прошлого режима: купцы, банкиры, а ещё их женщины и дети. В последней отчаянной попытке избежать революционного возмездия они пришли сюда. И здесь их путь будет окончен. Впрочем, охотница усмехнулась – какое ей дело до революционного возмездия.
Тот, кто ей был нужен, тоже был среди них. Два красногвардейца грубо подвели его к ней и в его глазах она увидела смирение и спокойствие.
– Капитан Долматов! – поприветствовала его охотница. – Вот мы и снова встретились.
Она действительно ожидала этой встречи.
– Возвращайтесь туда, откуда пришли! – гордо отвечал офицер. – Того, что вы ищете… этого здесь нет!
Охотница обошла его кругом. Она как будто не услышала, что ей сказали.
– Последний из тех, кто бросил нам вызов в конце концов схвачен, – констатировала она.
– Не стоит быть такой самоуверенной, – отвечал Долматов, – самоуверенность всегда ведет к неудаче.
– Вашей, капитан, – сказала Охотница. – Довольно глупых разговоров! Вы знаете, зачем я пришла. Отдайте мне это!
Долматов нашел в себе силы усмехнуться.
– Я же сказал, что этого здесь нет, – сказал он.
Охотница уставила свой взгляд в пространство.
– Тогда вы скажите мне, где это, капитан, – бросила она. – Прекратите храбриться. Я понимаю, что вы сможете вынести любые физические страдания, но вы не готовы жертвовать жизнями других. Не стоит превращать обычную сделку в мучения для людей. Уже одно наше с вами присутствие сделало их обреченными.
– Ваше! – парировал Долматов. – Я пытался принести этим людям мир. А вы принесли войну и террор.
Охотница нетерпеливо качнула головой.
– Ах! «Как может разговор так быстро стать нудным?» – манерно протянула она. – Ради чего вы упорствуете, капитан? Монархии, которой вы служили, более нет. Необязательно умирать вместе с ней. Мне нужен только медальон, отдайте его мне.
Долматов слабо улыбнулся.
– Её медальон умер, – сказал он, – как и она сама. То, что вы ищете, никогда не найдет тот, кто одержим властью и страхом, как вам подобные. Лишь человек бескорыстный способен отыскать путь. Тот, над кем вы не имеете власти.
Охотница устремила на Долматова взгляд полный презрения и самодовольства.
– Тогда никто его не найдет, – сказала она, – ибо на этой планете нет более человека не в нашей власти. Мы те, кто установим новый порядок.
Долматов слабо улыбнулся.
– Заблуждаетесь, – сказал он. – Пока у человека есть надежда, всегда найдутся те, кто бросит вам вызов. Потому что всегда будет та, кто следует вере и благочестию.
Охотница хищно улыбнулась.
– Возможно, – сказала она, – но вы об этом уже не узнаете!
Хлесткий удар рассек плоть, оросив красным землю. Разговор был закончен.
Комиссар Лакцис, до этого сохранявший ледяное спокойствие, неприязненно отпрянул.
– Э-э-э, какие ваши дальнейшие приказания? – пробормотал он.
Охотница хмыкнула.
– Остальные мне неинтересны, – сказала она. – Убейте!
– Как пожелаете, миледи, – кивнул Лакцис.
Один взмах его руки и красногвардейцы выстроились в шеренгу и вскинули винтовки.
– Огонь! – скомандовал комиссар.
Раздался грохот выстрелов, смешанный с криками. Мужчины пытались защитить женщин. Женщины старались закрыть детям глаза. Это не было жестокостью со стороны «красных», это было их естественным состоянием. Квинтэссенцией тех идей, которыми они руководствовались. Убивать, и как можно больше. Зачистка заняла не дольше минуты. Тех, кто еще продолжал шевелиться, после того как ружейные залпы стихли, добили штыками.
Охотница подошла к одному из офицеров, дергавшегося в агонии, и с силой надавила ногой на его рану.
– Кому вы передали медальон?! – прорычала она. – Он на «Барсе»? Отвечай мне!
В ответ послышался задавленный хрип.
– Теперь далеко отсюда… – проговорил офицер. – Далеко от таких как ты!
Усилием воли он сумел плюнуть в неё раньше, чем Лакцис вышиб ему мозги из своего маузера.
Охотница брезгливо смахнула кровь с манжета куртки.
– Обыщите этот поганый городишко! – сказала она. – Если надо сожгите его дотла. Мне нужна эта лодка.
– Будет так, как вы укажите, миледи, – пробормотал Лакцис.
В всесилии Организации не должно быть сомнения. Другого не дано.
* * *
«Барс» и к плаванию то не был готов, чего уж говорить о возможном сражении. Но приказ капитана был ясен: убираться отсюда как можно скорее. Дав приказ готовить отплытие, старший помощник Александр Николаевич Верховский сам выбрался на палубу и жестам указывал друзьям и незнакомцам, ищущим пути к спасению, забираться в лодку.
Ему на руки рухнул мальчишка лет двенадцати – юнга. Его лицо было обожжено и почернело. Но, к радости Верховского, он был жив.
– Вот, – выдохнул мальчик, протягивая какой-то круглый предмет, обмотанный шелковым шарфом. – Капитан приказал передать и спрятать на лодке. Он сказал, что вы знаете, а ещё сказал, чтобы вы немедленно уходили.
Верховский не нашелся что возразить. Убедившись, что мальчишка скрылся в лодке, он повернулся спиной к пылающему городу и направился в капитанскую рубку. Он не хотел уходить, но позволил себе отпустить привязанности. В этом пылающем городе догорало всё то, что он любил и за что сражался, и всё то, что он не сумел спасти. По справедливости, и ему надобно было здесь сгореть, но он должен был выполнить последний приказ капитана.
– Срочное погружение! – скомандовал он. – Не забудьте удостоверится, что все люки задраены и проверьте спасательные аппараты.
Он раздавал приказы, как на учениях. Но он не мог иначе. От него сейчас зависели жизни людей, а по пятам шла погоня. Для личных терзаний и интеллигентского самоедства времени не было.
Добравшись до капитанской каюты, он устало опустился на кресло и его взгляд упал на фотографический снимок девушки изящной и круглолицей с копной темно-русых волос. Он прекрасно помнил её, вежливую и интеллигентную. Такую юную и прекрасную. Он, естественно, был в неё влюблен, как и все младшие офицеры. А теперь она лежит в холодной сырой яме в Екатеринграде убитая. Такого не должно было произойти. И всё же произошло. Всё, что здесь произошло, предупреждение, на что способен человек, если довести его до скотского состояния. Это и было целью Организации.
Верховский вертел в руках предмет. Размотал шарф. На ладонь упал золотой медальон на цепочке с бабочкой и вставленными двумя изумрудами. Всё, что от неё осталось. Груба жизнь!
– Ваше благородие! – раздался голос.
Верховский обернулся. Перед ним стоял мальчишка-юнга. Его детское лицо выражало крайнее нетерпение.
– Предмет, который мы получили, – спросил юнга, – что это?
Верховский улыбнулся. Не своим мыслям, а взгляду мальчика, который очень гордился порученным ему важным заданием. Ради таких мальчиков и девочек нужно жить дальше и бороться.
– То, что мы должны хранить, – сказал Верховский, потрепав мальчика по затылку, – надежда на будущее.
Мальчик ему поверил.
Глава I. Скрытые мотивы
Во всем есть своя мораль, нужно только уметь ее найти!
Льюис Кэрролл
Текущий день
Перед ней проносились картины, которые её разум поглощал, как песок поглощает воду, с такой же скоростью, с какой снег тает в руке. Эти картины и были похожи на снег… Такие спокойные, безмятежные. Это была жизнь, о которой она всегда мечтала. Большой парк с широкими прудами и изящными извилистыми дорожками. Там были её родители, сестры, младший брат. Она знала, что они все были там. Ей хотелось, чтобы так было всегда. Так должно было быть. Тепло, любовь, смех и покой. Кто-то смеялся. Она видела эти добрые улыбки, смешные беседы. Она присмотрелась внимательнее. Мама улыбалась ей. Она была уверена, что ее ждет радостная и веселая жизнь.
Внезапно картины стали трансформироваться. Она неожиданно испугалась. Фигуры стали серыми и зыбкими их лица казались перекошенными от боли и тревоги и прозрачными, как из стекла. Она хотела подбежать к родителям, но обнаружила, что не может сделать ни шагу. Она не могла даже дышать. Всё вокруг, весь её мир сжался в один горячий комок боли. Из этого комка соткались другие фигуры. Одиннадцать фигур с дикими ненавидящими всё и вся лицами, лицами, как будто бы поднявшимися из Ада. Она пыталась протянуть руки к матери. Раздался грохот. Фигура матери раскололась на множество осколков. Она слышала, как осколки падают на пол вместе с винтовочными гильзами. Она закричала: «Не надо!» Но звука ее голоса все рассыпалось в мелкое блестящее крошево…
Яркий белый свет. Она кричала. Она видела людей в длинных белых халатах и прозрачных масках. В их руках были длинные металлические шприцы. Её кололи этими шприцами. Она кричала…
Анна проснулась. Она обнаружила, что лежит в поту на своей кровати. Ее дыхание было сбитым, и попытка его восстановить не принесла ощутимых результатов.
– Ах, этот сон! – пробормотала она. – Ах, опять этот сон!
Девушка с трудом оторвала голову от подушки и села на кровать. В широкое окно ярко светила луна, по стеклам бил дождь.
– Что же означает этот сон?
В свои семнадцать лет она не знала о себе ничего. Однажды она проснулась в больнице и узнала, что семнадцать лет была в коме. Ей так сказали врачи. Они же ей сказали, что её родители погибли в автокатастрофе. Всё, что у неё было, – этот сон.
Анна Станиславовна Щербатова была привлекательной девушкой с тонким лицом, карими глазами и длинными каштановыми волосами. В ней всё было хорошо. Кроме одного. С ней всегда случались странные вещи и начали они случаться именно с того самого момента, как она пришла в себя после комы. Она, например, не только не ходила в университет, но даже в общеобразовательную школу… но, не имея и подобия принятого образования, она знала четыре иностранных языка, а также историю, географию и философию, притом на таком уровне, о котором мог бы мечтать любой выпускник университета. Однажды в довольно большой библиотеке, оставшейся от родителей, ей попался на глаза «Собор Парижской Богоматери» – когда-то первый исторический роман на французском языке, вышедший из-под пера романиста Виктора Мари Гюго и прославивший некогда запустелый собор, сделав его центром паломничества всего мира. Она стала читать эту книгу, погружаясь в описание Парижа времен короля Людовика XI и всей той эпохи, показанной довольно субъективно, исключительно с точки зрения революционного моралиста, который, впрочем, был достаточно талантлив, чтобы превратить «сюжет для небольшого рассказа» в монументальную эпопею о страстях человеческих. И вот, дойдя до причудливой игры слов в четвертой главе, связанной с поговоркой «margaritas ante porcos» и именем Marguerite, касательно приезда принцессы Маргариты Фландрской и её брака с французским дофином, только тут, девушка сообразила, что читает она совершенно по-французски и книга была на языке оригинала.
Её очень поразило тогда это событие, и она прочитала ещё несколько глав, а позже дочитала и до конца, истинно убедившись, что может читать и даже понимать по-французски. Она даже возвращалась к этому роману несколько раз, словно бы книга была какой-то особой с точки зрения понимания языка, но когда она купила в магазине «La Peau de Chagrin» Оноре де Бальзака, то, прочтя этот роман, о пороках и искушениях, поняла, что Гюго ничем в плане понимания не отличается, наоборот, даже возможно сложнее, с более витиеватыми оборотами и описательными моментами.
И сколько бы и кого бы Анна ни спрашивала о таком странном феномене, какие бы она книги не читала, она не могла найти ничего, чтобы ей помогло разобраться в себе. А главное – она ничего не помнила из своего детства. Вообще ничего. Не помнила ни родителей, ни того, что они погибли в автокатастрофе, ни самой автокатастрофы… Она только помнила яркий свет, как будто от тысячи фонарей.
Иногда, размышляя о себе, она часто представляла тот момент, когда к ней придет какой-нибудь родственник, обрадуется тому, что она жива и здорова, но никто не приходил. Она была одна. Одна уже много лет.
Жила девушка в приморском курорте Ольвия – неофициальной южной столице Понти́йской директории, дивном городе, прославившимся своей архитектурой, – словно застывшем в пиратских романах и даже в нынешние странные времена поражающем своей фривольностью. Платаны и каштаны, словно впитавшие в себя аромат тихого XIX века и одаривающие прохожих этим ароматом. Именно здесь был её дом – старинная деревянная дача, оставшаяся от родителей вместе с небольшим, но солидным капиталом, благодаря которому девушка могла не беспокоится о хлебе насущном, особенно в это неспокойное время.
Надо сказать, что у Анны был ещё один талант, так же бывший всегда при ней. Девушка виртуозно играла на скрипке. Она часто устраивала на своей даче светские вечера, где собирались абсолютно разные люди от писателей и артистов, до бизнесменов и политиков. В каком-то смысле весь цвет Директории, бежавший от войны на севере. Впрочем, не стоит полагать, что Анна это делала ради того, чтобы потешить свое самолюбие. Таким нетривиальным способом она сталась бороться с одиночеством, которое разъедало её. Но кто бы к ней ни приезжал на эти вечера никого из этих людей, она не могла назвать своими друзьями. Она была одна в мире и искренне полагала, что так будет всегда…
А жить, надо сказать, в ту пору было довольно непросто. Мир раздирал финансовый кризис, вызванный бушевавшим долгое время смертоносным вирусом VOC-1, уже названным «Чумой постмодерна», от которого никак не могли найти вакцину. В Понти́и уже пять лет шла гражданская война между севером и югом страны, которая, по сути, давно превратилась в войну между Понти́ей и соседней Великоруссией, объявившей северные области своим протекторатом.
Кто за что воевал? Никому это не было понятно. Слышалось только кругом страшное слово «сепаратисты» и «Великорусская агрессия». Для граждан Директории эти слова стали синонимом абсолютного зла, ведь Великоруссия хотела лишить Понти́ю её достояния, самобытности и вернуть к власти олигархов, скинутых с постамента власти патриотическими силами в ходе подавления олигархической революции пятилетней давности. В общем и целом, уничтожить всё, что создавала Директория последние пять лет. Война эта самая, ещё прежде всякого вируса, расколола до сей поры тихую Европу на два лагеря. Сторонники порядка и спокойствия, преимущественно старшее поколение поддерживало Директорию и в тайне мечтало о таких порядках в собственных странах, тогда как склонная к бунтарству молодежь – самопровозглашенную республику Балторуссию, воспевая в ней всё, что воображает себе юноша или девушка, шествующие в майке с портретом Че Гевары.
Многие же выбирали третий путь. Никого не поддерживая, они бежали от странной войны. Кто подальше на Восток, кто подальше – на Запад. И вот те, которые бежали, от них Мир полнился слухами о совсем уж диковинных вещах. О некой зловещей Организации, которая когда-то была побеждена, однако теперь воспряла вновь. И якобы цель этой Организации – мировой хаос. Немногие отваживались произносить её аббревиатуру – S.I.G.M.A., да и то шепотом, постоянно озираясь, словно бы эта самая Организация могла слышать каждое их слово. Хотя эти немногие смельчаки именно оное и говорили, что Организация всепроникающа, что в каждой стране и каждом городе, да что там городе, по всей Планете у них есть глаза и уши! Ещё ходили слухи о связанных с этой Организацией существах уж совсем зловещих и неназываемых.
Большинство обывателей-то, конечно, не брало многое из этого в расчет, но и отмахиваться от всякого беспокойного и нестабильного становилось труднее, и даже самые ярые скептики осторожно принюхивались к напряженной атмосфере тягостного ожидания чего-то грозного.
Смутные были времена.
Несколькими месяцами ранее
Самолет мчался над Понти́йскими равнинами. Он летел, из столицы Борисфена, в сторону подконтрольной Директории жемайтской губернии – анклава, за который в настоящий момент шли упорные бои с армией Северян. Промелькнула гладь стального моря. После этого воцарилась полная и глухая темнота голубых лесов, и она длилась до тех самых пор, пока летательный аппарат не пошел на снижение возле города Сауле.
Сидевший в салоне Сергей Александрович Адашев был прямым и неподвижным, как будто в него просунули палку. Его лицо было непроницаемым и напоминало голову хищной птицы, а большая непропорциональная голова покоилась на сжатых в кулаки руках, которые он поставил в подлокотники кресла. Коричневые глаза с прищуром под широким гладким лбом и тонкими бровями смотрели перед собой с равнодушным спокойствием.
Адашев знал древнюю, избитую истину любой войны: даже идеально спланированная операция может потерпеть крах, поэтому он не тешил себя мыслью, что его план будет блестяще выполнен и именно эта осторожность двигала претворение его плана вперед. Он не верил в легкие победы. Он вообще не привык верить, вера была для него ненужным излишеством. Он слишком хорошо знал, как манипулировать истинно верующими, если ты из тех, кто не верит ни во что и ни в кого, кроме самих себя. Нет он не отрицал веру, он, наоборот, упивался всем этим. Ему нравилось угодничество и подхалимство простого люда, который был готов отдать жизнь за свои идеалы, потому что этим можно было управлять и это можно было направлять в правильное для них русло. Такая уж натура у народа верить во все, что им скажут. А если человек слишком верит, значит, он лишен врожденного чувства субординации и порядка. Неслучайно любой тоталитарный режим с самого его момента становления стирает в человеке любую память о Боге. Поэтому надо научить людей этому порядку, а не пожелавших принять этот порядок призвать к ответу за их заблуждения и перед смертью подарить им шанс на просветление, а тех, кто и тогда не пожелает принять этот порядок, лишить жизни страшно и мучительно, чтобы следующая очередь видела, что бывает с теми, кто отказывается от принятия порядка и контроля.
Самолет чуть подпрыгнул при посадке и покатился по посадочной полосе к месту своей стоянки. Как только он остановился, Адашев энергично соскочил с него и направился к ожидавшей его черной тонированной машине. Генерал опустился на заднее сиденье, а стоящий рядом с автомобилем мужчина в штатском поспешно вскочил на место водителя. Дверцы захлопнулись, и машина сорвалась с места.
Ехали они недолго, минут пятнадцать. Пока не остановились перед старинным замком, сохранившимся здесь ещё со времен польского владычества над этими землями.
Не говоря ни слова шоферу, Адашев вылез из машины и отряхнув помятый костюм направился ко входу. Здесь его встречали два крепких парня в черном с автоматами наперевес, один из которых открыл ему дверь.
Вас ожидают, – было сказано ему.
Пройдя сквозь дверь, Адашев попал в просторный, но тускло освещенный холл, каменный пол которого был покрыт толстым и прекрасно выделанным ковром. На стенах вестибюля, висели несколько выцветших портретов людей, которые в свое время были, очевидно, владельцами замка. Пройдя вестибюль, Адашев на миг затормозил, словно бы раздумывая входить ему или нет, затем повернул тяжелую латунную ручку.
Он попал в большую комнату, точные размеры которой определить было невозможно опять-таки из-за тусклого освещения. Стены в этой комнате были обшиты дубовыми панелями. На одной стене висела большая картина с библейским ветхозаветным сюжетом, на другой висели часы, на полу, как и в холле, лежал ковер светло бежевого цвета, с потолка свисала большая чугунная люстра. Посередине комнаты стоял большой кожаный диван, а перед диваном – маленький стеклянный журнальный столик, на котором валялось множество книг и журналов. Взгляд Адашева был обращен к дальней стене, перед которой стоял мощный деревянный стол со старинным чернильным прибором и стоящим на стеклянной поверхности стола небольшом аквариуме, в котором игрались две ящерицы средних размеров.
– Какая причудливая сцена! – раздался голос. – Эти две ящерицы сцепились из-за добычи. Они дерутся, кусаются, всячески пытаются продемонстрировать друг другу свое превосходство. Но есть ещё одна третья ящерица. Она не участвует в драке, она только наблюдает. Она дает драться другим и терпеливо ждет пока её соперницы измотают друг друга и не смогут сопротивляться, и вот тогда она, как S.I.G.M.A., нападает, наносит удар и сжирает своих соперниц и их добычу.
Нельзя было определить был ли говоривший в комнате или где-то ином месте. Самого говорившего видно не было. Слышен был только его голос эхом, распространявшийся в пространстве.
Губы Адашева тронула почти невесомая улыбка.
– Весьма интересное сравнение, Координатор, – согласился он.
– Практическое, – отозвался голос. – Вся природа живет непосредственно по законам практики, и наша организация работает не интереса ради, генерал. Поэтому я надеюсь, что ваши усилия оправдают возложенные на них затраты.
Адашев коротко кивнул.
– Так и будет, – сказал он. – Согласно вашим инструкциям я и доктор Аристов провели серию опытов над объектом.
– И результаты? – поинтересовался Координатор.
– Выше всяких ожиданий! – раздался ещё один голос и из тени на тусклый свет вышел презентабельный мужчина лет шестидесяти в двубортном сером костюме. – Объект полностью готов к работе.
В пространстве раздалось одобрительное хмыканье.
– Как продвигаются дела с форматированием её памяти? – спросил голос Координатора. – Мы должны получить информацию о медальоне как можно скорее.
Доктор замялся.
– Это продвигается не так быстро, как хотелось бы, – сказал он. – Девочка начинает что-то вспоминать, но пока её мучают лишь видения о её прошлом.
Голос снова хмыкнул. Флегматично на этот раз.
– Это интересно! – заметил Координатор. – Значит, её организм отвергает форматирование памяти. Вы утверждали, что форматированию можно подвергнуть любого человека.
Аристов потупил взгляд.
– В этом случае мне приходится признать, что воспоминания человека неотделимы друг от друга, – сказал доктор, – иными словами, я не могу отделить одно воспоминание и удалить остальные.
– Довольно неприятная новость, – согласился Координатор. – Ваша недальновидность похожа на провал и тем не менее вы убеждены, что именно ваш план сработает.
– Тем не менее, – сказал Аристов, – как я уже говорил, у нас нет иного плана, кроме как извлечь информацию из её памяти. Просто для этого нужно время.
Адашев выступил чуть вперед.
– Возможно мы бы могли обсудить иной план, – сказал он. – У меня нет сомнений, что тайна медальона кроется в её памяти, я в этом убежден, но в то же время я полагаю, что нужно активизировать её память, позволить ей узнать, кто она, естественно под нашим контролем.
Аристов демонстративно фыркнул.
– При всём уважении к вам, генерал, – сказал он без тени уважения, – я не представляю для чего это нужно.
Адашев мягко улыбнулся.
– Мы должны позволить ей сбежать, – произнес он, – сделав это, она обязательно попытается узнать что-то о себе. Доктор говорит, что её видения – это её слабости, но мы знаем, что слабости человека всегда можно превратить в орудие в умелых руках.
– Это создаст ненужное внимание к моему плану, – проворчал Аристов.
– Вашему плану? – иронично выдохнул Координатор. – Та-а-ак…
Лицо доктора побледнело. Его взгляд упал на застывшую в углу комнаты охотницу. Впрочем, его испуг был чисто инстинктивным.
– Любой мой план идет на благо Организации, – попытался выкрутится Аристов.
– Никто не утверждает обратного, – сказал Координатор, – однако в ваших планах существует заминка, которая может помешать нашим планам, поэтому я бы послушал план генерала Адашева.
Адашев улыбнулся.
– Доктор абсолютно прав в своих подозрениях, – сказал он, – именно это я и хочу сделать. Привлечь к нашему плану дополнительное внимание. Наш вирус уже косит людей без отбора, любая надежда получить вакцину от него приведет механизм нашего плана в движение. Я уже нашел человека, используя которого мы сможем захватить медальон. Она честная, справедливая и сентиментальная. Только человек с такими качествами способен разгадать загадку, оставленную нам капитаном Долматовым.
– Звучит многообещающе, – заявил Координатор. – Генерал, вы уверены, что ваша стратегия безупречна?
Адашев повертел в руках папиросу. Закурил.
– Абсолютно, – сказал он, – потому что я лично просчитал все возможные контрмеры.
Голос в экране хмыкнул.
– Ваш оптимизм похвален, генерал. Что вы намерены задействовать для реализации?
Адашев почтительно кивнул.
– Я уже связался с одним из наших людей в Великоруссии, – сказал генерал, – он приведет план в действие. Также я планирую организовать утечку информации о вакцине, используя войска северян. Их тяга создать общечеловеческое благо непременно вовлечет их в нашу ловушку, ведь там есть человек, который очень заинтересуется участием нашей организации в распространении вируса – леди «Арнис». Мы ведь так долго ждали возможность отомстить ей. Осознание ею собственной беспомощности, когда она поймет, что не сможет остановить вирус станет для неё идеальным наказанием.
