Утро началось поздно. Оно было пасмурным, но хоть сухим – без дождя. За занавесками чернели зловещие силуэты облетевших деревьев. Сухо было и у меня во рту. Нет, сухо – это не то слово. Там словно кошки нагадили. Голова была пустая и тупая, но хоть не болела. И на том – спасибо, бухло качественное все же в этом «Зюйде…». Вспоминать о вчерашнем все равно не хотелось. Хотелось пить. Я встал, по пути глянув на часы. Одиннадцать. Ну, не смертельно. Маман стояла возле плиты.
– А ты чего дома?
– Это что – вместо доброго утра? – Она нахмурилась.
– Кому доброе, – пробормотал я, а вслух сказал: – Ага, доброе…
– То-то. Ты где вчера наклюкался?
– Нормально. Вроде не блевал нигде.
– Этого мне не хватало. Денег у тебя нет вечно. А как нажраться, так на это находится…
Вообще-то это клевета. Не так часто я напиваюсь. Не слишком люблю это дело. Вкус алкоголя с детства не нравится. Однако ж в нашей стране иногда приходится. То на работе с работягами, то от тоски. Что, в общем, почти одно и то же. А после третьей вкус почти не чувствуется. Вся водка становится вкусной.
– С друзьями. Они платили.
Наконец-то я добрался до воды, налил себе чашку, выпил ее, потом вторую.
– Что за друзья-то?
– Однокурсники. А ты-то чего дома?
– Суббота сегодня. Тебе-то что – у тебя вечный выходной.
– Я работаю.
– Ага. Три месяца. А потом за два прогуливаешь. Это работа?
Я пожимаю плечами и быстро возвращаюсь к себе в комнату. Ибо разговор этот мог тянуться бесконечно, а мои аргументы сводились лишь к тому, что иногда я работаю почти полгода. Другой аргумент о том, что деньги у меня какие-то еще есть, я предпочитаю не приводить. По большому счету без заначки жить вообще невозможно. Вообще-то для отвода глаз я даю маман часть своих заработков на пропитание, но чувствую, что они тоже быстро заканчиваются. С другой стороны, на улицу меня не выгоняют и в краюхе хлеба не отказывают.
Я включил компьютер. Но он меня не порадовал – значок интернета был перечеркнут крестиком. Не заплатил и вот результат. Но платить совсем не хотелось. Вид из окна не радовал – почти голые деревья, погода никакая – ни солнца, ни дождя, ни снега, ни ветра. Я еше немного послонялся, сделав за это время лишь одно полезное дело – поставил на зарядку мобильник. Но долго заряжаться ему не пришлось. В дверь постучали. Маман.
– Борис, тебе все равно делать нечего. Съезди к деду, я пирожков напекла. Отвези.
– Я что, Красная Шапочка?
– Не умничай, деда навестишь и хоть воздухом подышишь.
– Вчера дышал. А, впрочем, ладно… давай, съезжу.
А, правда, почему бы не смотаться на дачу? По крайней мере, проветрюсь. Жажда отпустила, а вот голове легче не становилась.
Я быстро собрался, напихал в рюкзак гостинцев, налил в термос кофе (для себя, знаю, что скоро захочу), оделся практически так же, как вчера – попутно с удовлетворением заметив, что и джинсы, и куртка практически чистые. Не забыл взять у маман денег на проезд. Попутно, нащупав в потайном месте, под одеждой в шкафу, пачечку денег, на ощупь вытащил оттуда несколько тысячных бумажек. Теперь – в путь! Только шапочку посильнее на уши натянуть.
До вокзала ехать остановки три. Я преодолел это расстояние пешком, втягивая через ноздри холодный воздух. Как лошадь. Или конь. В любом случае, мозги это прочищает неплохо.
В общем, мне повезло. По дороге никто не приставал. Возле пригородных касс почти никого. Вагон электрички полупустой. Я немножко проанализировал: куда они едут, исподволь понаблюдав. Время около часа. Суббота. Первые селяне возвращаются в свои пригороды, пробежались по магазинам, набрали пакетов и коробков и до дома. Но их мало, не успело большинство все магазины обнести. Есть дачники, в основном пенсионеры. Но их тоже немного – они поутру в основном из города выбираются. Молодежи вообще не видно. Скучно. Я налил в крышку термоса кофе. Выпил. Во, теперь можно жить.
До остановки Сосны, неподалеку от которой стоит дедова дача, ехать минут сорок. Потом еще пяток минут через поселочек и собственно сосны, в которых и спрятались дачные домики в одном из которых практически круглогодично и обитает Виктор Борисович Сперанский собственной персоной.
Вообще-то, сосны стоят по одной стороне дороги, а домики находятся за заборами и за разнообразными деревами – по другую. Дача деда стоит за зеленой оградкой, через который легко можно перелезть. Но я лезть не стал, просунул руку в щель и отодвинул задвижку. Дом стоял в зарослях деревьев и кустарников. Одноэтажный, но довольно большой, с просторной верандой. Дача досталась деду на излете советских времен. До этого она уже принадлежала какому-то другому профессору, но тот на ней практически не жил, а его родне было не до нее. Дед, тогда еще более чем бодрый, привел дачу в порядок, что-то даже пристроил, а вот сад практически не трогал, и тот основательно зарос. Но деду здесь нравилось, а со временем он переехал сюда окончательно. Сейчас он жил здесь с очередной Марией Ивановной, которая раз-другой в неделю выбиралась в город и привозила продукты и прочее необходимое для жизни. А еще сюда периодически приезжали аспиранты, осуществлявшие связь деда с научным миром. С остальным миром деда связывали невидимые волны. Телевидение и интернет здесь присутствовали и крышу украшали разные круглые и вытянутые антенны.
Веранда была пуста, а когда я открыл дверь, то сразу увидел сидевшего в кресле с книгой моего деда Виктора Борисовича. На стук дед сразу поднял голову, сдвинул вверх очки и пошевелил роскошными седыми усами:
– Согласись, Борис, с книгой ничего не сравнится. Этот запах бумаги, этот шелест страниц.
– Здравствуй, дед.
– Здравствуй, Борис. Хорошо выглядишь. Даму сердца завел, наконец?
Где это он интересно увидел, что я хорошо выгляжу. Но дед, конечно, молодец. Не перестаю удивляться, как он в свои почти восемьдесят, так живо интересуется, в том числе и моей личной жизнью. И еще: он, конечно, учит меня жить, но делает это как-то не противно, а наоборот интересно и познавательно.
– Нет. Да и выгляжу так себе.
– Это неправильно, Борис. Для нормальной жизни нормальному мужчине нужна женщина. Она, по крайней мере, стимулирует. Вот, скажи, какой у тебя стимул? По-моему, никакого… Хотел бы ошибиться. Знаешь как у Ясперса…. Впрочем, – дед махнул рукой, – Ты вряд ли знаешь, кто такой Ясперс.
Я знал, кто такой Ясперс. Правда, не очень знаю, что он написал. Помню только, что Ясперс ассоциируется у меня с Хайдеггером. Как Энгельс с Марксом, а Вицин с Никулиным.
– Зато я знаю, кто такой Ницше. Он писал, что, когда идешь к женщине, надо брать с собой кнут, – в итоге парировал я.
– Слушай, а ты вполне нормальный? – дед посмотрел на меня подозрительно.
– В смысле?
– В том самом. Смотри, не разочаровывай меня. Человек по фамилии Сперанский…
– Здравствуй, Боря, – раздалось сбоку, прерывая деда.
В комнату из боковой двери зашла женщина. Нет, это не очередная Мария Ивановна. Статная высокая женщина со светлыми волосами, забранными в пучок. Лет пятьдесят от силы. Мда… Вот дед дает…
– Борис, это Люда, ты с ней незнаком, а ей я про тебя уже рассказывал.
– Людмила Николаевна, – представилась женщина.
– Очень приятно, – почему-то засмущался я, – Надеюсь, только хорошее?
– Конечно, – засмеялась она, – Виктор Борисович тебя очень любит.
– Ладно, Люда, дай нам поговорить, – дед махнул рукой, – А лучше принеси поесть. А ты… – это он уже ко мне, – Хватит стоять истуканом, раздевайся, устраивайся.
Я только сейчас заметил, что так и стоял с рюкзачком за плечами.
Я разделся и уселся на венский стул возле стола. Стул был скрипучий, и я старался не двигаться лишний раз. Дед это заметил:
– Не скрипи. Возьми другой.
Другого не было, но в углу стояла табуретка. Я пододвинул ее к столу.
– Ты знаешь, что мне в январе восемьдесят? – дед посмотрел мне прямо в глаза, – Вот спроси, где отмечать буду? А я отмечать буду, – с ударением на последнее слово.
– В кафе, ресторане, – я пожал плечами.
– Дома. В квартире, которую вы с матерью загадили, – дед недовольно повел плечами. – Я не миллионер, чтоб рестораны снимать. Так что, будьте добры привести в порядок.
– Хорошо, дед. Как скажешь, – я смиренно склонил голову.
– Ну, вот и молодец, – дед тоже решил сменить гнев на милость, тем более что Людмила принесла разносолы.
Дед разлил наливочку: – Давай за тебя, чтоб ты поумнел, наконец, и стал человеком.
– А что, я не человек?
– Человек, человек… Только тебе четвертый десяток, а ты… – дед махнул рукой.
М-да, привычка недоговаривать. Впрочем, и так понятно, что он хотел сказать. Не впервые…
– Люда, садись с нами, – дед опять махнул рукой.
В это время у меня зазвонил телефон.
– Алло.
– Здоров, Боб. Узнал?
– Тебя не узнаешь. Здоров.
Мишка Глухарев. Мы с ним вместе на стройках шабашим. Правда, в отличие от меня Мишка активен и даже, если и находится в состоянии отдыха, то после нескольких дней шатаний по злачным местам, начинает искать очередную шабашку.
– Слушай, Боб, халтурка подвернулась. В Москве. Только надо побыстрее выезжать.
– Перед Новым годом? Да ну на фиг.… И вообще я Москву не люблю, ты же знаешь. Суетно там.
– Да им какую-то хрень до Нового года сдать надо, они не успевают. Да еще и больше месяца времени. Платят нормально.
– Не, на фиг. Не готов я. Срываться так.
– У тебя что, семеро по лавкам? Ну, Боб…
– Не приставай. И вообще я говорить не могу сейчас.
– Ладно, я перезвоню. Но времени мало. Думай.
– Ага, Пока, Мишель.
– Кто там? – дед насторожился.
– Да, так, – я пожал плечами, – Давай по наливке лучше.
Мы выпили уже втроем. Тепло так. Чувствую, как наливочка растекается по телу. И из чего он ее делает?
– Борис, я давно хотел с тобой поговорить, – дед попытался посмотреть на меня серьезно.
Я пытался отшучиваться: – Да, мы ж всегда серьезно.
– Не перебивай. Тебе четвертый десяток. У тебя нет ни работы постоянной, ни семьи. Долго ты так жить собираешься?
Блин, и профессор Сперанский туда же.
– Дед, – я махнул рукой.
Но он продолжил: – Я понимаю, что у тебя с отцовской стороны странная наследственность, но…
У меня опять зазвонил телефон. Я глянул на экран и слегка поежился: отец. Телепатия какая – то.
– Слушаю, пап.
– Борис, привет.
– Привет.
– Ты когда зайдешь-то? Обещал ведь.
– Да всего два дня прошло. Или день. Зайду, конечно. Может завтра даже. Или послезавтра. А сейчас я у деда.
– Ага. Привет Виктору Борисовичу.
– Дед, тебе от отца привет.
Дед удивленно взмахнул рукой и пошевелил бровями.
– И тебе привет, папа.
– Ага. Спасибо. Звони и заходи. Я жду.
Да уж, дед, похоже, тоже был удивлен своими телепатическими способностями. Под это дело он перестал меня учить жизни, и мы выпили еще наливочки. Людмила наклонилась к деду и тихо сказала ему что-то типа: может, хватит. Дед опять шевельнул бровями и непонятно махнул пальцами.
Тем временем, за окном стемнело, и я начал собираться в город, а то электричек в последнее время стало ощутимо меньше.
На прощание, я наклонился к деду и тихо попросил: – Дашь немного «копытных»?
Дед опять сделал недовольный вид, но несколько тысячных перекочевали все же в нагрудный карман моей рубашки. Ближе к телу, так сказать. Дед пожал мне руку, и я шагнул с крыльца. Обернулся, чтобы махнуть на прощание рукой, и увидел два силуэта: дед на крыльце и прислонившаяся к косяку Людмила сзади него. Интересно, кто она – аспирантка или целый доцент, подумал я мельком. А потом вспомнил про отца: чего же интересно он так настойчиво от меня хочет. На него не похоже. После наливки и в теплой куртке мне хорошо и по дороге на станцию я все настойчивее думал об отце.
Вообще, фамилия моего отца – Селюк. Сергей Богданович Селюк. Отец родился на Западной Украине сразу после войны. Отца своего толком не помнит. Куда он исчез, говорит, не знает. Мать с ним маленьким вскоре переехала в Центр России, к родственникам. Умерла, когда ему было лет семь или восемь. Потом и у родственников жил и в детдоме. Судьба пошвыряла-побросала. Выжил, говорит, потому что одиноким волком был, никому не доверял. Таким он и остался, несмотря на внешний мягкий вроде бы характер. И с матерью не смог ужиться, хотя не ругались вроде особо. Долго, правда, расходились – сходились. Потом разошлись, но зацепил он ее, видно, крепко. До сих пор вспоминает. Да и дед тоже… Только вот фамилию мне дали материнскую. Маман твердо сказала: никогда мой сын не будет носить фамилию Селюк. Дед поддержал. Надавил авторитетом академическим. О фамилии я не жалею – Борис Сперанский звучит красиво. Только вот отца бывает жалко. Вот в такие минуты, как сейчас.
Ну, вот и станция. Стемнело. Электричка должна подойти буквально через несколько минут. Осмотрелся по сторонам. Скучные неинтересные тени. Ладно, уходим в себя. Тем более, помечтать, поразмышлять я люблю. Впрочем, долго мечтать не пришлось. Подкатила зеленая змея на рельсах, с шипением открылись двери. Я зашел в вагон. Народу вроде не много, но везде кто-то сидит. Ага, вот и свободное сидение. Даже два – места напротив тоже не заняты. Классно, можно ноги вытянуть. И я бухаюсь в угол.
Не знаю, как они успели войти – электричка, мне кажется, стоит здесь меньше минуты. Такие молодые, никакие, вообще как все. В ярких курточках, с рюкзачками и проводами в ушах. Три парня и две девчонки. С шумом, гамом. И самое ужасное: плюхнулись рядом со мной, ворвались в мое персональное вагонное царство.
По закону подлости ко мне прижался самый крупный парень. Капющон сбросил, шевелит своими белыми патлами. Пересесть что ли? Да ну их, много чести. Я слегка сдвинул соседа:
– Сэр, вы как-то уж поаккуратнее.
Но это мне показалось, что слегка, на самом деле толкнул я его вполне основательно. Он даже поперхнулся и пробормотал какие-то извинения. Остальные только прыснули. Такое вот поколение – дай поржать только. Лошадиное какое-то. А вот девчонка напротив, хоть и прыскает так же в кулачок, но посматривает на меня с интересом. Удивительно даже. Дай-ка присмотрюсь к ней повнимательнее. Хотя бы из того соображения исходя, чтоб просто время убить. Белая куртка, синие джинсы. Волосы распущенные, каштановые вроде.
– Что так смотрите? – вдруг сказала она.
Гляди-ка заметила мой взгляд. А я-то считал, что делаю это незаметно. Вообще, не люблю, когда мои действия замечают. Но тут деваться некуда. Штирлиц, вас раскрыли.
– Как? – по-идиотски ответил я на вопрос.
– Как будто раньше видели или наоборот первый раз видите.
И компания опять громко засмеялась. Мне терять нечего. Балагурят? Я тоже могу:
– Да понравилась ты мне.
Они опять смеются. А один из парней заметил: – Да что ж странного? Олька всем нравится. Даже мне.
И попытался ее обнять. Она не то чтобы увернулась, но подалась вперед, и рука больше обняла спинку сидения.
– А тебе это ни к чему, – продолжил парень.
– Да? – я моментально ощетинился. Вообще-то я парень миролюбивый, но лучше меня не задевать, – И кто это так решил?
– Это наше общее мнение.
Они опять заржала. Но Ольга решила высказать отличное мнение:
– Почему? Почему я не могу парню понравиться?
– Можешь, – почти миролюбиво ответил ее сосед, – Только пусть восхищается издалека.
– Слушайте, неформалы, вы не много на себя берете? Кто-то мне нравится, кто-то нет. Я свободный человек в свободной стране. Все понятно? – и я даже привстал, чтобы придать своим словам больший вес.
Мне кажется, они что-то поняли. А может просто подумали, что если я такой борзый, то за моей спиной есть что-то побольше рюкзака. Может я каратист или бывший спецназовец.
И Олька тоже, кажется, оценила: – Видите, мальчики? Человек в себе уверен. Может он сейчас у меня телефончик попросит, и я ему дам, скорее всего.
– Что дашь? – почти невинно спросил мой сосед.
– Номер телефона, – Олька ответила ему ледяным голосом и посмотрела на меня. Глазами, кажется зелеными.
Но я опять перехватил инициативу: – Не возьму. Могу только свой дать.
Я достал из нагрудного кармана ручку, нащупывал там же листочек для заметок, такой мятый-перемятый и написал номер. Потом сунул этот листочек ей в руку, встал и не глядя, начал передвигаться к выходу. Тем более что мы уже почти приехали. Что она с этим листочком там сделала – не знаю. Может, выкинула, а может, съела. Но почему-то оглянуться очень хотелось. Однако иногда я проявляю почти нечеловеческую силу воли.
До дома по темному уже городу, подсвеченному тусклыми фонарями, я добрлся быстро. На автобусе. Пешком идти уже лень.
Дома все шло по старому сценарию. Дежурные вопросы маман, мои дежурные ответы:
– Да, мама. Нет, мама. У деда все хорошо. Что делает? Ждет юбилей
Наконец, она отстала. Я принял душ. Вернулся в комнату. Хотел залезть в инет, но вспомнил, что за него никто так и не заплатил. В это время зазвонил телефон. Я глянул на дисплей: Крупский.
– Да, Саш.
– Привет! Как ты? В порядке?
– Нормально. К деду вот ездил.
– Ты молодец. Образцовый внук. Женщину там себе не нашел?
Я поежился:
– Саня, блин… Чего хрень несешь?
– Совсем нет. Тебе годков-то сколько? И я знаю, что ты не голубой.
– Откуда знаешь? А вдруг…
– Нет, я верю в наше поколение вообще и в наш курс, в частности…
– Товарищ, верь… Ну и что ты от меня «неголубого» хочешь?
– Есть вариант. Завтра я тебя к себе приглашаю. Точнее, мы…
– Саня, ёшкин кот… На фига тебе сводничеством на старости лет заниматься.?
– Короче, завтра к семи к нам. И ничего не планируй. Я еще перезвоню.
Выключив телефон, я еще долго смотрел в стену. А потом понял, что жутко хочу спать. Даже до очередного «майора Пронина» дело не дошло. Я выключил свет, уткнулся носом в стенку и очень скоро заснул. В голове почему-то было очень пусто и немного тоскливо.
Следующий день был воскресенье. Хотя для меня эти предзимние дни все на одно лицо. За окном пасмурно и ветрено. Деревья почти полностью облетели. Маман поехала к бабушке на кладбище, о чем она мне и сообщила из-за двери. Скорбным голосом, как будто бы бабушка умерла только что, а не десять с лишним лет назад. После этого Виктор Борисович Сперанский почти полностью и переехал на дачу. До этого дом был шумный и суетливый, а потом резко стал тихим и тоскливым. Даже иногда мне кажется, что ветер завывает в углах квартиры. Хотя, конечно, это иллюзия – дом на самом деле надежный и теплый.
Я не успел еще толком проснуться, но вот упругую твердость определенной части своего тела почувствовал. Обычно, такие моменты я использовал просто – в ванной при помощи собственной правой руки. Однако тут что-то меня притормозило. Не знаю, как называется это чувство. Возможно, просто захотел начать новую жизнь? Ну, даже не знаю. Обычно новую жизнь начинают с понедельника, а сегодня воскресенье. И все же в ванной я принял только прохладный душ. Потом пошарил в холодильнике, нашарил на завтрак. Выпил кофе. Вернулся в комнату. Заглянул под кровать в поисках гантелей. Знаю ведь, что они точно там когда-то были. Но под кроватью было темно и пыльно. Я чихнул и оставил затею с гантелями до понедельника.
Но тут в голову мне пришла другая идея. Надо заплатить за интернет. Все же нельзя полностью оставаться вне русла мировой цивилизации. Да и кино неплохо было б какое посмотреть, не все ж детективами пятидесятилетней давности пробавляться. И я решил выйти из дома. Платежный терминал находился в магазине за углом, и теоретически можно было бы выскочить туда в спортивном костюме, набросив куртку, но я не люблю этот странный не зимний и не осенний холод, поэтому решил одеться по – человечески. Джинсы, ботинки, свитер, куртка. Ну, теперь вперед.
Двор был до неприличия пустынен и вылизан дворниками от осенних листьев. Какая-то стерильность, я даже плечами повел, ежась от этой неприятной пустоты. Двор попытался проскочить поскорее. На улице было интереснее. Торопились прохожие, хоть их было не так уж и много в это воскресное утро (десять тридцать пять – я посмотрел на циферблат), ехали машины, которых было, пожалуй, больше, чем прохожих. Я забежал в магазин, положил сумму, необходимую для оживления всемирной паутины и снова выскочил на улицу. Откуда-то подул ветер. Совсем не теплый, скорее наоборот, но неожиданно освежающий. И мне почему-то расхотелось возвращаться домой. Я остановился и задумался. Так, помню, что отец настойчиво приглашал меня заехать к нему. Почему нет? Воскресное утро – прекрасное время для визитов.
Добираться до берлоги отца – дело не из простых. Для начала надо вспомнить, какой автобус туда ходит. Двадцать четвертый, кажется. Там-то я разберусь, на зрительную память не жалуюсь. Хотя от остановки еще прилично пилить.
Автобус подрулил довольно быстро. Я стал на задней площадке и смотрел на убегающие улицы. Меня нещадно трясло, но я постарался не обращать внимания. Только крепче вцепился в поручень. Ехать минут 35, благо пробок в воскресный день почти нет. Потом вышел из автобуса и побрел между разношенных пятиэтажек по аллейке, заваленной грязно-рыжей весной. Здесь не центр, дворники так не вылизывают ни улицы, ни дворы. Такой унылый пейзаж средней России, но для меня абсолютно приличный.
Уже на подходе к дому мелькнула мысль: а вдруг отца нет дома? Съездил, называется. Позвонить, что ли не мог? Однако отец оказался дома.
Он мне совсем не удивился. Впрочем, чему же здесь удивляться – сам ведь звал.
– Привет, проходи, – отец кивнул и скрылся в комнате. Я разделся в крошечной прихожей и последовал за ним. Не был здесь несколько месяцев, но никаких изменений не заметил. Тот же стол посередине, заваленный старыми газетами, бумагами и еще непонятно чем. Тот же большой и продавленный диван у стенки, два кресла, таких же потертых и продавленных. Те же шкафы, закрытые наглухо. Впрочем, какие-то незаметные глазу изменения витали в воздухе. Какой-то запах легкой плесени, пыли и лекарств, что ли… Странно, на здоровье отец никогда не жаловался.
– Присаживайся, рад тебя видеть.
Отец вроде бы и не изменился вовсе. Такой же сухощавый, седоватый с опущенными плечами и несфокусированным взглядом – вроде и на тебя смотрит, но и не на тебя. Но в глазах какая-то тоска, то ли усталость просто.
– Как дела? Как здоровье? – поинтересовался почти дежурно, знаю, что отец не очень-то любит распространяться на эти темы.
И он, действительно, не очень-то распространялся:
– Здоровье…, – процедил он, – Здоровье… Сам-то как?
– Ничего. По-прежнему.
– Жениться не собираешься?
– Нет. А зачем?
– Зачем? – отец посмотрел за окно.
Посмотрел и я. За окном соседняя серая пятиэтажка. В просвете между ней и соседней – серое небо. Кажется, еще более серое, чем было тогда, когда я шел сюда.
– Дождь будет, – сказал отец, – А может снег…
– Может, – я пожал плечами.
– Слушай, Борис, – отец говорил медленно, как бы обдумывая, – Тут такое дело. В общем, не буду долго тянуть. Твой дед Богдан Васильевич Селюк не очень давно скончался в Канаде.
– Даааа…? – неожиданно это, – И сколько ж ему было?
– Ну, что-то в районе девяноста…
Да, вот так новость. Я считал, что деда по отцу давно нет в живых и лет ему уже и не сосчитать сколько. Конечно, отец говорил мне про него, но так давно, и, морщась при этом, как будто речь шла о чем-то неприятном. Не хотел вспоминать и понять его, в общем-то, было можно. Хотя отца как раз понять было сложновато. Вид всегда то ли виноватый, то ли просто отсутствующий, голос тихий. Мало было тем, которые он поддерживал с энтузиазмом. И про свое прошлое тоже. Хотя никогда не отказывал в разговоре, но с таким видом…
– Так вот, – продолжал отец, – Как оказалось он там жил, уже очень давно. Умер совсем недавно, да. Но, дело не только в этом. Не столько…
Отец замолчал и опять посмотрел в окно. Разгар дня, но темнело там ощутимо.
– Дело в том, что у деда твоего Богдана Васильевича наследников не оказалось в Канаде, или что другое… Короче, он оставил нам наследство. Формально мне…
Неожиданно, мягко говоря.
– И что за наследство?
– Я не очень в этом понимаю, но в общем… Это какая-то недвижимость в Канаде плюс акции разные. В основном, так. Но это цифра с многими нулями, в долларах.
– Так ты теперь миллионер? – я попытался улыбаться, но получилось криво.
– С одной стороны, – процедил опять отец, – Но дело еще и в том, что я хочу, чтобы в право наследования вступил ты. Я узнавал, это возможно. Кое-какие бумаги надо здесь оформить, точнее в Москве, а тебе потом желательно слетать в Канаду.
– Пап, ты что? А я-то тут причем?
Как ни странно, перспектива стать миллионером меня не вдохновила, а наоборот испугала. Правда, почему, я еще не понял.
– Понимаешь, – взгляд отца скользнул над моей головой, – Мне кажется, что они тебе нужнее. Это первое. А главное… – он набирает воздуха, – Ты знаешь, у меня со здоровьем проблемы. Сердце – это не шутки.
– Ну вот, и полечишься, – я опять попытался улыбнуться.
– Не думаю, что мне это поможет. Да и надо ли…
– Пап, ну какие мне акции? Я в этом не смыслю.
– Борь, ну продашь. Что за разговоры? Мальчик ты, маленький, что ли? Найдешь, что делать с деньгами. Это без денег трудно.
– Нееееетттт!!! – я чуть ли не закричал, – Зачем мне в Канаду?
– Тебе не надо там жить. Необязательно. Слушай, Борис, – отец, кажется, начал сердиться, – Это уже не смешно даже. Скажи еще, что в Москву ехать тебе не хочется, чтоб документы оформлять.
– Да ну, документы, бумажки, подписи, – я стал реально пугаться.
И отец заметил это:
– Ладно, я буду делать, что нужно. А потом уже ты подключишься. Но, прошу, не тяни…
– Что не тянуть? Я ж еще ничего. Никаких у меня бумажек нет.
– У меня тоже, – отец усмехнулся, – Борис, давай, не чуди. Ты все понял?
Да, понял, понял. Только для меня это известие не Канада даже, а какое-то Вануату. В смысле такое далекое. В общем, какая-то история не для меня.
– Давай, может, чай попьем? – отец поднялся с кресла.
– Давай, – я согласился, чтоб развести эти тучи.
Мы пили чай почти молча. А потом я начал собираться домой. Отец стоял в дверях комнаты, а я зашнуровывал кроссовки. И смотрел он на меня в упор. Вообще неожиданно. А потом сказал тоже неожиданные слова:
– Я, наверно, впервые в жизни чувствую себя перед тобой не виноватым. Но и ты не должен меня разочаровать.
– Да, брось ты, пап. Никто ни перед кем не виноват, и никто никому не должен ничего.
– Не спорь, – сказал отец. – Я тебе на днях позвоню, скажу, что дальше делать.
Я вышел на улицу. Там за это время и, правда, сгустились тучи. Кажется, даже дождь начал накрапывать. Я натянул на голову капюшон. А в голове какой-то противный страх с возбуждением вперемешку.
Из этого состояния меня вырвал телефон. Крупский.
– Боб, ты помнишь? В девятнадцать нуль нуль у меня. Адрес, кстати, запиши.
Достал ручку, порылся в карманах.
– Не на чем, вроде.
– На руке напиши.
– Дождь смоет.
И тут я увидел бумажку, которую ветер подогнал мне под ноги.
– Минутку. Пишу.
Записал. Сунул бумажку в карман. Ого, новостройки. Опять путешествие. Ну, хоть отвлекусь, а то этот фейерверк мыслей. На фиг, все на фиг.
А пока что домой. Маман, естественно, дома. И, естественно, мне пришлось встретиться с ней, потому что все пути голодного мужчины ведут на кухню. Она была там.
– Где гулял?
Я врать и скрывать что-то не собирался:
– У отца.
– И что он?
– Он ничего. Дед из Канады наследство оставил.
Маман явно не поверила. Махнула рукой, поджала губы и исчезла в своей комнате. Тем лучше. Я тоже поел. Потом по привычке вымыл за собой посуду (а, вернее, чтобы не было лишних придирок) и исчез у себя в комнате. Так. Чем заняться? Вспомнил, что заплатил за интернет и поднял крышку ноута. И что там в мире? В общем, обычная хренотень. Кто-то кого-то бомбит, курс чего-то падает, умер очередной актер. Начал водить курсором по карте. Уменьшил ее и дотянулся до Канады. Так, далеко и она такая маленькая… на этой карте. Тоска. Тут я вспомнил о том, что некогда хотел зарегиться на сайте знакомств. Но… это ж так скучно. Я захлопнул крышку ноута. Спать, так хочется спать. Еще разгар дня, а на улице такая темень. И идет дождь.
Проснулся я от телефонной мелодии. Опять Крупский. Блин, я же сегодня обещал к нему приехать.
– Боб!!! Ты что спишь?
– Ну, да. А ты что звонишь? Я все помню.
– Боб. Шесть часов. А ты спишь. Приводи себя в порядок, брейся, мойся, лей на себя вагон одеколона и ко мне! Ты понял?
– Да, конечно. К чему такой кипеш?
– К тому, что ты, сучья душа, спишь весь день. Собирайся. Адрес не потерял?
А хрен его знает. Я лихорадочно начал вспоминать, на чем его записывал. На клочке каком-то.
– Так и знал, – зло сказал Сашка, – Записывай еще раз.
Записал, поклялся, побожился и пошел в ванну. Уныло побрился и вылил туалетную воду на голову. На выходе меня ждала маман.
– Борис, у меня к тебе разговор.
– Ну, не сейчас только. Я к однокурснику еду.
– Это хорошо, что ты хоть с кем-то общаешься, – миролюбиво сказала она, – Поэтому я коротко.
– Ну?
– Ты помнишь, что у деда юбилей скоро?
– Конечно, через два месяца. Почти.
– И что ты об этом думаешь?
– Ничего. Потом подумаю.
– И второе: я была у бабушки на могилке. А ты когда был последний раз на кладбище?
Брррр… Кладбище… И так тоскливо….
– Не помню. Буду. Съезжу. Дай денег лучше.
– Борис, ты в себе? – она поджала губы.
– Немножко. Так, не дашь?
– Нет.
– Ну, ладно.
И я гордо удалился. Знаю, что какие-то деньги у меня есть: дед дал. И деньги причем внеплановые, что очень даже приятно. Это не считая заначки. Тем временем, стрелка на часах приблизилась к половине седьмого, а я вроде обещал не опаздывать. Или не обещал. Достал из шкафа чистую голубую рубашку, синий джемпер. Плюс синие джинсы – почти ансамбль. Короче, для Крупского сойду. И вперед. Только вот надо такси брать. Добираться на общественном транспорте – гарантированное опоздание на час минимум. Благо, таксисты на нашем проспекте дежурят постоянно. И первый открыл дверку.
– Олимпийский проспект, сто двадцать, – я заглянул бумажку и назвал адрес. «Логан» просто полетел. За окнами мелькали фонари, и зеленый свет светофоров гнал вперед. Вот и широкий новый проспект. Тормознули у шестнадцатиэтажной одноподъездной башни. Расплатился и только, когда такси отъехало, в голову пришла мысль: надо что-то купить что ли. Рядом ни одной точки, тем более что фонари здесь тускловаты. Наконец, увидел, что чуть дальше по проспекту светится магазинная реклама. Быстрым шагом я добрался до магазинчика. А брать-то что? Наконец, мой выбор остановился на бутылке шампанского. Все, на этом фантазия закончилась, да и время – я глянул на часы, уже несколько минут восьмого. Опаздывать все же нехорошо – это мне еще в детстве в голову вбили. Поэтому теперь уже короткими перебежками возвратился назад, к подъездку шестнадцатиэтажки. Теперь связь по домофону и вперед. Сашка живет на пятнадцатом этаже. Когда я добрался до него на стремительном лифте (ну, что-то сегодня у меня все летает), дверь уже открыта.