В этом фантастическом романе главный мотив – столкновение со Странным, переживание Странного и примирение с ним. Немаловажную роль играет и выдуманный язык, на котором говорят жители Просторов. Если Читатель станет переводит реплики персонажей по словарю (который содержится в приложениях), то у него сложится одно представление об этом мире. Если же Читателю не захочется заниматься переводами, то ничего страшного – у него просто сложится другое представление, не хуже и не лучше первого. Читатель также волен сопереживать одной или другой стороне конфликта, а может занять в отношение происходящего какую-то третью независимую сторону. Приятного чтения!

Глава первая. У нас закончились инженеры

Я снял деньги с банковского счета, пришел домой, уселся на диван, разложил купюры рядом с собой и уставился на них. Они лежали, не шевелясь, на синтетической материи дивана и оттого, что купюры были крупными, денег казалось мало. Нам с женой на путешествие. До нужной суммы недоставало четырех тысяч. Их обещала подкинуть жена. Но сейчас она еще была на работе. На плотно занавешенных шторах солнце снаружи пропечатало два кривых оранжевых прямоугольника. Эти два прямоугольника и отвлекли меня от созерцания развалившихся на диване денег. Когда я уходил, то, должно быть, забыл раздвинуть эти шторы. В комнате было душно. Сидеть без дела и концентрироваться попеременно то на деньгах, то на шторах, было бессмысленно. Что-нибудь нужно было делать либо с одним, либо с другим. Я встал, раздвинул шторы и открыл окно. Пусть проветрится. Затем пересчитал деньги еще раз и сложил их в приготовленный для них конверт, после чего прошел на кухню, налил заварки из зеленого чая в старый граненый стакан, разбавил холодной водой, в гостиной включил телевизор, и стал листать каналы, медленно прихлебывая чай и дожидаясь жену.

По одному из каналов шел фильм «Восемь с половиной» Феллини. Я попал как раз на начало. Главный герой, застряв в пробке в первой своей фантазии, задыхается в своем автомобиле от дыма. Люди в других автомобилях с каменными лицами наблюдают за тем, как он корчится. Я оставил канал и стал смотреть такие знакомые кадры. Сам я очень часто смотрел этот фильм. Раз десять точно. Но досмотреть до конца не получалось ни разу. Все время что-то прерывало мой просмотр. В последний раз, например, я смотрел фильм в интернете, и, досмотрев так далеко, как никогда не досматривал – до сцены c иллюзионистом в светском обществе и его ассистенткой. До конца оставалось совсем немного времени, и тут интернет отключился. На экране выскочило уведомление об ошибке. Потом я досматривать не стал – настроение было уже не то. Когда же это было? Год прошел, не меньше. Само имя героя, Гуидо, которого играл Мастроянни, часто и до сегодняшнего дня звучало у меня в голове, как будто кто-то звал: «Гуидо». Тихо так, без эмоций. Такие вот до мистического особые отношения могут быть у человека с кинофильмом. Мне было приятно, что я хотя бы в этот раз смогу досмотреть фильм и узнать, чем же все закончилось, потому что в моей-то голове ничего не закончилось, это был фильм без конца. Герой без конца собирается снимать фильм, техники все больше, актеры почти все подобраны, но съемка не начинается. Начнется ли она вообще, или лучше не досматривать? А кто вообще этот Гуидо – несчастный нарцисс или, может быть, герой-страдалец?

Я внимательно смотрел, а потом пришла жена. Открыв дверь, я вернулся на диван.

– Я фильм смотрю, очень интересный, – крикнул я, услышав шум воды в ванной: жена мыла руки.

Шум воды унялся, жена прошла мимо меня, плюхнулась в кресло и положила ноги на пуфик. Так мы сидели, пока минут через пять она не произнесла:

– Какая же скукотища.

– Чего скукотища-то? – возмутился я, – Феллини. Ты слышала хоть о нем?

– Конечно, слышала. Ну и что, что Феллини? Известный режиссер, да только это не значит, что мы сразу кланяться ему должны. Снимал же страшную нудоту́. – Она помолчала и добавила, – еще и черно-белую.

Я вздохнул и задумался, чем бы возразить.

Иногда на такой вот нудоте лучше видны человеческие отношения с миром, – выпалил я.

Может быть, – безразлично протянула жена, отвернулась к окну и стала смотреть на блестящие от солнца крыши домов.

Как прошел день? – спросил я.

Не спрашивай, – махнула она рукой, – просто сумасшедший дом.

Работала она в бухгалтерии одного завода по производству обоев, а я – инженером в частной фирме. Свою работу я уже давно хотел сменить, да повода уйти не было. Вот уж где скукотища, вот уж где настоящая нудота. Люди серые, словом не обмолвятся, кроме дележки каких-то сплетен. Даже не сплетен, а обрывков сплетен. Ничего плохого они мне не делали, да и я им тоже, просто я чувствовал, что мне там не место, что я просто растрачиваюсь попусту. Что касается жены, то ей работа, похоже, даже нравилась, по большей части, из-за коллектива, несмотря на сезонный «сумасшедший дом». Так бывает: в одном месте для сереньких людишек будто мёдом намазано, а в другом намазано – для светлых людей, способных дружить. Я, наверное, принадлежал к первым, вот меня к себе подобным и притянуло. С моей женой вышло наоборот.

Я деньги снял, – сказал я.

Хорошо, скоро пойдем выкупать путевки, – произнесла жена. – Ты ужинал?

Не-а.

* * *

Прямо у телевизора мы съели вкусный, но очень вредный ужин, приготовленный в местном ресторане быстрого питания и купленный моей женой по пути. Довольный, я развалился в кресле. Кстати, я забыл сказать. Я толстый. При моем росте метр семьдесят я вешу девяносто пять килограмм. Пока мне не слишком тяжело, потому что я еще молод. Но я точно знаю, перевали мне за тридцатку, и с бодрым и довольным видом придется попрощаться. Но пока можно есть, как я себя успокаивал.

Хорошо же как, – сказал я.

Хорошо. Это уж точно. – Моя жена весила шестьдесят пять при росте метр шестьдесят, да простит она меня за эти строки. Скорее худышка, чем такой слон, как я. Причем, как и многие женщины, она умудрялась комплексовать из-за своей пары лишних кило значительно больше меня. Что и говорить, у женщин самооценка устроена несколько иначе.

На сцене, где у Гуидо спрашивают, сколько камер будет в его фильме, а потом деланно расстраиваются, что всего лишь пять, моя жена сказала:

Переключи, там сейчас будет интересно. По четвертой. И вообще, помой, пожалуйста, посуду.

Послушай, – начал я совершенно серьезно, понимая, что и в этот раз просмотр срывается, – я смотрел этот фильм раз десять, но ни разу не досматривал до конца. Ты понимаешь, каково это для меня?

Но там идут «Пластиковые цветы».

Свои «цветы» ты можешь посмотреть потом. Их повторяют каждый день.

Нет, завтра пятница, а в пятницу не повторяют.

Ты можешь посмотреть в интернете.

Ну, в таком случае и ты можешь посмотреть в интернете, – сказала она, выхватила пульт и уставшая физиономия Марчелло Мастроянни сменилась на цветной сериал, где две девушки стояли друг напротив друга и молчали, а жена добавила, – это же бредятина. Старая, как мир.

Однако ты в старом мире живешь, – сказал я.

Девушки на экране помолчали немного, потом стали целоваться.

Как это пропустили? Да еще и днем! – возмутился я.

Это Уфинский канал, там сейчас около полуночи.

Да и почему вообще все должно быть по-твоему? Я сидел, спокойно смотрел фильм. Даже чисто по-человечески, я раньше начал смотреть. Должна быть какая-то очерёдность! Где доказательство, что твои «Пластилиновые цветы» важнее «Восьми с половиной»? – разошелся я.

Он новее лет на сто, – отмахнулась жена, внимательно глядя, как девушки одновременно целуются и раздеваются, – не мешай.

Ах, не мешай… – растянул я. – Ах, не мешай? Я раньше пришел, я раньше стал смотреть.

Боря, ну что ты как ребенок! Вон – интернет, бери и смотри. «Цветы» появятся на сайте только через неделю.

Господи, как хорошо было, когда можно было на кассету записать. Записала бы свою чепуху туда, и все, – ворчал я.

Кадр на экране сменился сценой, где молодой человек стучится в дверь, поправляет воротник. Какой же идиотский и примитивный способ показать волнение! В руках у него коробка с тортом и бутылка вина. Кадр меняется, девушки так увлеклись любовью, что не слышат стука. Одна из них замирает, прислушивается, а потом говорит «показалось». Парень обходит дом, смотрит через стекло задней двери в кухню, но ничего не видит. Потом слышит звуки секса.

Что за черт! – говорит он с тупой физиономией истукана. Реклама.

Что за черт. Ты дашь мне посмотреть фильм или нет? – не отступал я.

Пожалуйста, Боря, это очень важно.

Тогда я пойду досмотрю фильм у соседа.

Да, да, иди.

Мне очень не хотелось смотреть по интернету, сам не знаю почему. Может, поколение не то, может, просто искать было лень, а может, я чувствовал, что пропадет какой-то совершенно особый шарм от фильма по телевизору. Да, скорее всего, и то, и другое, и третье.

Я все равно люблю тебя, – сказал я как можно более драматично и добавил, – хотя ты и эгоистка.

Я тебя тоже, хотя ты еще больший эгоист.

Может, поэтому мы до сих пор вместе? Нас друг от друга спасает эгоизм.

Да, может быть.

Ну и ладно, – пожал я плечами, – поговорим потом. Спасибо за ужин.

У соседа было слишком жарко и накурено. Но это все равно лучше, чем «Пластиковые цветы». Черт возьми, как можно вообще так назвать сериал?

У соседа я уселся в кресло и продолжил смотреть фильм. Худощавый и сутулый сосед с бесцветным выражением лица пил пиво и беспрестанно курил, сидя в коридоре между залом и кухней, откуда ему был виден телевизор.

Ты извини, что я тебя побеспокоил, просто очень нужно досмотреть этот фильм именно сейчас.

Да ничего. – Ему, похоже, было абсолютно безразлично.

Все пивком балуешься? – спросил я.

Только что начал.

Я досмотрел до сцены с иллюзионистом, как вдруг зазвонил телефон протяжным рыком, напоминающим стрекотание двуручной пилы о мокрое дерево. Сосед подошел и снял трубку:

Алло, – не вынимая сигареты изо рта, ответил он. – Где? Сейчас.

Что? – удивился я ткнувшейся мне в плечо трубке.

Это тебя.

Меня? – удивился я, и добавил шепотом, – кто?

Какой-то мужик.

Но почему сюда, к тебе? – спросил я. Сосед пожал плечами и вернулся на свое место, а я приложил трубку к уху, – э… да?

Послышался скрипучий и медлительный мужской голос:

Здравствуйте. Борис Степаныч?

В этом голосе практически не было ни одной эмоции. Я сразу подумал, что это с работы.

Да, это я… – сказал я и добавил, – наверное. – Мало ли, может звонили какому-то другому Борису Степанычу.

Мне будет трудно объяснить, кто мы. Но нам необходим инженер, и мы обращаемся к Вам как к инженеру.

Так. Только я совершенно обычный инженер и никому визиток не даю. Просто работаю в фирме, и все.

Это совершенно неважно, – сказав так, голос замолк. В трубке дико завывал ветер, и я посмотрел в окно, но увидел там тихий солнечный вечер без единого дуновения – листья на деревьях застыли, как на фотографии. Глядя на них, я ждал продолжения, но его не последовало. Наверное, мой собеседник счел такую реплику самодостаточной.

И чем я могу помочь? – не выдержал я.

Вы не волнуйтесь, – успокаивающе растянул голос, – Вам хорошо заплатят. Ничего по вашим меркам криминального. Просто у нас закончились инженеры.

Я прокрутил в голове последнюю фразу.

Закончились инженеры?! – воскликнул я.

В трубке молчали так, как будто там никого не было. Порывы ветра перегружали микрофон. Я не дождался ответа и перефразировал:

То есть, как это – закончились?

Вот так, отработали и ушли восвояси. – На этот раз ответ проскрипел сразу же.

А обратно их не вернуть, что ли? – все не унимался я.

Ну почему же «не вернуть»? Можно, но все они уже старые. Давно у нас ничего не ломалось и ничего не строилось.

Я задумался, невольно анализируя ситуацию. Итак, странный человек со странным голосом звонит домой не ко мне, но к моему соседу. И находит меня там. Ладно, но потом он предлагает мне работу. Еще у них закончились инженеры. И во всей этой ситуации нет ничего по нашим меркам криминального. Блеск!

Я ничего не буду делать, пока Вы мне все по-человечески не объясните, – сказал я как можно более строго.

Нужно наладить коммуникации в одном строении и подправить другое. Нам ничего от Вас не нужно, кроме этого. Когда работа закончится, денег, которых мы Вам выплатим, хватит лет на пять безбедной жизни для Вас и всей Вашей семьи. Вы только представьте: не надо работать, ешь, гуляй, ешь, веселись.

О чём это Вы вообще? Ешь? На что Вы намекаете?

Голос помолчал, потом, прищелкнув языком, ответил:

Фигурально выражаясь. Всего лишь то, что можно ни в чем себе не отказывать. Мы – серьезные люди и не собираемся с Вами играть. Просто Вы поможете нам, а мы Вас хорошо отблагодарим.

Я еще раз мысленно прокрутил весь разговор в голове: им трудно объяснить кто они, нужен инженер, инженеры закончились, два строения, много денег. Последнее мне нравилось, можно даже будет завести детей, как мы давно хотели, но не находили времени и средств. Конечно, если все так, как он говорит. Однако во всем остальном разговор был совершенно дурацкий. Стоило ли верить в такую чушь?

Так что я должен делать? – вырвалось у меня как-то само собой.

На словах очень трудно объяснить. Объекты нужно увидеть. Давайте встретимся и все обговорим.

Ладно, только как попросите Вас называть?

В трубке сначала послышалось задумчивое скрипение, потом сильный рывок ветра почти оглушил меня. Было такое чувство, что собеседник перебирает все имена, чтобы выбрать правдоподобное. Мне всё это не нравилось. Но я был слишком заинтересован.

Называйте меня… Иван Родионович. Да, – проскрипел голос. Давайте сегодня в два часа увидимся?

Сегодня в два часа? Но так сейчас семь вечера.

Ага… у вас же ночь скоро… – опомнился голос. – Тогда завтра в пять вечера. «Интересно, что все это, черт возьми, значит», – подумал я. Единственное реальное объяснение такому звонку – шутка соседа. Я взглянул на его физиономию. Она выглядела совершенно безучастно и упиралась в экран телевизора недвижимым взглядом. Нужно быть блестящим актером, чтобы так хорошо сыграть безразличие. Шутка жены? Вообще глупости. А ведь больше никто не знает о том, что я у соседа. Да, не похоже на шутку. Может, что-то из крупного криминального бизнеса, с рэкетом и так далее. Например, я должен буду им спроектировать короб для хранения кокаина, чтобы ни единой капли запаха из короба ни проникла наружу, и собаки остались бы спокойными. Хотя, нет, он же сказал «строение». Да и не девяностые на дворе. Такое если и делается, то тихо. Черт меня подери! Я вздохнул.

Итак, Вас устроит? – сказал мой собеседник и тоже вздохнул, только как-то протяжнее и суше, а потом на заднем плане завыл ветер, так же протяжно и сухо. От этого звука что-то в моей душе защемило. Что-то из детства.

Устроит. Где?

За соседним с Вашим домом в бывшей водонапорной башне недавно открылось кафе.

Это на пустыре? Но там башня еще неделю назад была с пустыми черными окнами, повсюду валялись кирпичи, – вспоминал я вид башни.

Да, но сейчас это чудесное заведение, где можно спокойно все обсудить.

Мой мозг требовал объяснений и, не получив их, смертельно устал. Я согласился.

Вот и хорошо. До завтра, Борис Степанович, – деловым тоном произнес собеседник и повесил трубку.

До завтра, как Вас там… Родионович, – сказал я коротким гудкам в трубке.

Что там случилось? – спросил сосед, закуривая.

Это мне работу предлагали, – я отложил телефон и вздохнул. Дым долетел до меня, и я закашлялся. Восстановив дыхание, но еще давясь от слез, я сказал:

Сосед, хватит курить, это невыносимо. Ты куришь одну за другой. Что с тобой случилось?

Ты же помнишь, что я с женой развожусь? Так вот она захотела себе все грампластинки отсудить.

Так и отдай ей пластинки. – Я взглянул на полку с конвертами. Их было немало. Наверное, для соседа это была ценность.

Нет, не могу. Уж, что хочет пускай забирает. Хоть холодильник со стиральной машинкой, а пластинки эти я всю жизнь наживал. Вот послушай. – Он оживился, затушил сигарету в груде скрюченных в пепельнице окурков, подбежал к полке, экспрессивно сорвал конверт с одной из пластинок, поставил в проигрыватель и опустил иглу куда-то в середину пластинки. Зашипела игла, а потом из двух стареньких колонок полилась тихая музыка. Не очень ровная, но какая-то особенно живая. Это был знакомый рок-н-ролл, перед Новым Годом, когда с женой наряжаем елку, он попадается в трек-листе. Но не более.

Отец у фарцовщика купил в свое время. Раритетная музыка, – с гордостью говорил сосед, – это же Чак Берри. «Беги, Рудольф, беги».

Да уж, такого было не достать. – Честно говоря, я не знал, кто такой Чак Берри, но очень хорошо понимал соседа. – Держись за эти пластинки. Не сдавайся.

Постараюсь.

К фильму Феллини я снова потерял интерес. Уж сильно сбил мое внимание странный звонок. Я смотрел в экран. Там мелькали картинки, но я ничего не понимал. Сосед стоял у проигрывателя, положив локоть на полку и с наслаждением на чуть хмельном лице дослушивал «run, run Rudolf». Музыка играла тихо, и я мог смотреть фильм, но все равно ничего не понимал. Думал о звонке, прокручивая реверсом весь разговор. Некоторые детали уже выпали из памяти, но в целом, разговор все равно был у меня весь в голове, и я не переставал удивляться, какой же он несуразный. Когда песня закончилась, сосед выключил проигрыватель.

Дальше слушать не буду, – объявил он. – Когда слушаешь долго, от воспоминаний становится больно.

Понимаю, – не задумываясь, ответил я. Встал и засобирался уходить. – Я пойду, наверное. Фильм не получается досмотреть. Настроение уже не то. Это из-за телефонного звонка. Ты тут ни при чем.

Ну ладно, – сосед закурил еще одну сигарету, – пока.

Не кури много, – я пожал ему руку и ушел домой.

* * *

Дома жена досматривала вторую серию «Пластиковых цветов», и в иной ситуации я бы обязательно поиздевался над тем, что и каким образом снято в этом сериале, но мне не было до них совершенно никакого дела.

Досмотрел фильм? – не отрывая взгляда от физиономии того парня, который говорил «что за черт!», и который сейчас гулял по пляжному берегу с одной из тех лесбиянок.

Нет, не успел. Мы разговорились с соседом, а потом интерес к фильму пропал. – Так я, не зная зачем, утаил правду. Просто не знал, как можно такое передать. Может быть позже, когда сформулирую.

Я не мог уснуть в ту ночь. В голове не укладывалась информация. И, как тесто от дрожжей, лезла наружу. И чем больше я ее пытался уместить, тем больше тесто мыслей разрасталось и разрасталось. Как, в конце концов, можно сделать кафе в старой водонапорной башне за неделю? Впрочем, я уже не был уверен, что видел ее неделю назад. Возможно, что раньше. Стоит только кому-то сказать «у тебя вся спина белая!», и хоть на календаре будет первое апреля, ты поневоле засомневаешься. Так и здесь: жил себе и о башне не додумывался, а сказали, что из нее сделали кафе за неделю или две – сразу поверил и стал всю свою информацию под новую подделывать. Такие уж мы, люди, существа – сомневающиеся. И уж сильно странно все это. Я взглянул на электронные часы на прикроватной тумбочке. Горели цифры 2:21. Потом я пошел в кухню, достал из холодильника ветчины, сыра, отрезал по толстому ломтю, положил на батон, заправил майонезом и съел, запивая молоком. Выключив свет, я вернулся в комнату и лег обратно в постель.

На этот раз в голове было не информационное тесто, а какие-то обрывки мыслей, восклицаний, и они заплясали и завертелись, как ведьмы на шабаше. В конце концов, я перестал обращать на них внимания от усталости, и перед глазами всплыла физиономия парня из сериала, который обращался к Гуидо со словами «Что за черт!», а потом я уснул, перед этим медленно и сонно пробормотав:

– Завтра в пять.

Сам я этого не услышал. Так сказала моя жена наутро.

Что у тебя сегодня в пять? – спросила она, когда мы ели омлет и запивали кофе.

Одним едва проснувшимся участком мозга, отвечающим, очевидно, за бритье, чистку зубов и поглощение пищи, я услышал ее слова. У меня родился ответ, и я проглотил омлет и открыл рот, чтобы сказать, но изо рта вылетело только вялое «А?»

Что у тебя в пять? – повторила жена, допивая свой кофе.

Встреча с заказчиком проекта. – На этот раз речевой аппарат не подвел, – он позвонил мне вчера. Наверное, кто-то дал ему визитку. Странный такой тип, судя по разговору. Такой скрипучий голос.

Я поёжился от дискомфорта.

Ты же будешь осторожным?

Да, конечно. Подожди, а откуда ты узнала? Я же не говорил.

Говорил. Во сне. Сегодня ночью, часа в три.

Так, а ты почему не спала? – Чем дальше, тем меньше я понимал что-либо.

Боря, что ты такой глупый проснулся? Ты же меня этой фразой и разбудил. Я уж спрашивать не стала, потому что поняла, что ты спишь. – Она помолчала. Я смотрел, как она доедает омлет, а потом откусывает кусок бутерброда с сыром. – А когда ты придешь?

Надеюсь, часов до восьми буду дома. – Я не знал, когда я буду, поэтому на всякий случай решил обозначить время возвращения с запасом.

Что так поздно?

Я вижусь с человеком впервые. Он обещал хорошо заплатить. Почему бы не потратить на него немного больше времени?

А где вы встречаетесь?

Мы… – начал я и осекся. Черт побери, вдруг это игра моего воображения? Мне стало страшно, и я попытался максимально осторожно проверить, есть ли в башне кафе, – тут недалеко кафе открыли…

Я взглянул жене в глаза. Она ждала продолжения.

Оно совсем рядом, возле пустыря. – Я мягко крался к ми́не моего возможного сумасшествия.

А… это в бывшей водонапорной башне? – узнала жена. Какая же тяжесть от меня в тот момент отлегла. Мир сразу стал казаться проще и прекраснее. Значит, там все-таки есть кафе. Я с наслаждением вздохнул, а потом на радостях съел бутерброд с колбасой в два прикуса и тоже допил кофе.

* * *

На следующий день, отпросившись с работы пораньше, я сел в маршрутку и доехал до пустыря: остановка была как раз напротив пустыря. Перед моим взглядом открылся пейзаж. На первом плане – пустыня из глинозема, на которой то тут, то там, ускоряя приход лета, уже зеленели редкие пучки травы, на втором – водонапорная башня, перекрашенная в другой цвет или чем-то укрытая, и далеко на третьем плане – смешанная роща. За верхушками деревьев вдалеке виднелись коричневые хрущёвки. К башне вела выложенная недавно дорожка из брусчатки. Также рядом с дорогой красовалась вывеска с надписью: «кафе „Башня волшебника“» и номером телефона, с красным фоном и черным текстом. Никаких рисунков на вывеске не было, кроме значка телефона. Шрифт – самый популярный тогда «Lobster Cyrillic», какой использовали по всему городу в своих рекламах все, кому не лень, будто других шрифтов не существовало.

По-прежнему не сходя с места, я стал разглядывать башню, щурясь от солнца, которое светило прямо над ней. Все сооружение покрывала водоотталкивающая драпировка темно-пурпурного цвета. Я взглянул на часы – оставалось еще полчаса до пяти – и стал медленно брести к башне, чтобы получше ее разглядеть. Медленно, потому что я будто боялся спугнуть открывшийся пейзаж. Единственное, что бы я выбросил из него – это чертову вывеску с бездарным дизайном. Башня же смотрелась очень гармонично. Драпировка извилисто окутывала ее так, что все строение действительно напоминало башню волшебника из какой-нибудь сказки. В полотне были рваные дыры, в которые глядели окна. Я обошел здание вокруг. С одного из окон вместо стекла торчала алюминиевая труба, из которой шел белый пар. Вкусно пахло тушеным картофелем. Я не сразу понял, где вход, но, обойдя башню, обнаружил неприметную дверь, также обтянутую темно-пурпурным драпом. Здесь уже никаких надписей не было. Одна сплошная ткань, которой придали извилистую форму, так что я не знал, что мне делать: то ли стучаться, то ли заходить.

Ну что же… подожду внутри, – сказал я сам себе, вздохнул и потянул ручку на себя.

Дверь заскрипела с таким страшным металлическим визгом, что все мое тело покрылось мурашками, и я понял, что дверь не меняли – просто обили тканью. Внутри было просторно. Здесь господствовала та же драпировка, только черная. Зона кухни также была отделена ей же. Все вокруг было черным, даже пол покрывался плотной тканью. Источники света – электрические свечи, развешанные по стенам. Вверх тянулась крутая винтовая лестница, а рядом с лестницей было что-то вроде подъемника, также из плотной черной материи. Кроме задрапированной стойки администратора, за которой стояла девушка, в просторном холле больше ничего не было.

Здравствуйте! – Уголки губ девушки слегка поднялись вверх, изображая улыбку. А сама девушка вышла из-за стойки. – У вас заказан столик?

Нет. У меня назначена встреча здесь. – Я все еще ошарашенно разглядывал все вокруг, но пасть взгляду было совершенно не на что, хотя все смотрелось достаточно волшебно. И я невзначай посмотрел на грудь девушки, а затем сразу же ей в глаза.

– В первый раз у нас?

Да.

Сама девушка была с совершенно обычным макияжем, ее волосы были завязаны в совершенно обычный хвост, она в совершенно обычном платье до колена, и с короткими рукавами. Если бы ей придали вид симпатичной ведьмочки, то заведению можно было бы добавить еще 50 очков к престижу и целых 100 к стилю.

Как предпочтете подняться? – спросила она, – по лестнице или на подъемнике?

Я оглядел так называемый подъемник. Эдакая праща, подвешенная на тросы, в которую нужно было садиться. «Чего доброго, еще выстрелят мною из этой пращи куда-нибудь в небо, – думал я. – Хотя нет, силы не хватит. Я же центнер вешу. Все-таки, не стоит. Вдруг, они не поднимут меня, еще и стыдно будет».

Там зал, наверху? – Я попытался посмотреть, что там наверху, но вид закрывали полотна ткани, свисающие с верхнего этажа. – Я сам поднимусь, спасибо.

Поднявшись по крутой винтовой лестнице где-то метров на семь вверх, я ощутил удар жара. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Я оперся о перила, отдышался, и прошел еще семь метров. Глаза застилала какая-то пелена, отчего я не мог сразу рассмотреть помещение, а дыхание будто забивалось пылью. Единственное, что я чувствовал – густой запах тушеных овощей, смешанный с тонким, едва уловимым запахом плесени. «Здесь что же, ничего не меняли? Просто обтянули тканью?» – подумал я, по-прежнему задыхаясь. – «Надо было на подъемнике…»

Сердце вообще готово было выскочить из груди, а дыхания не хватало, но постепенно я отдышался, и смог нормально воспринимать то, что вижу. Протерев лицо носовым платком и проморгавшись как следует, чтобы пелена сошла, я стал разглядывать большой зал.

Здесь так же всё укрывала плотная материя: она стелилась по полу, рваными дырами обступала небольшие окна, куполом уходила под потолок, и там была завязана в узел. Словно большой дырявый мешок был застелен внутри башни. Даже столы и стулья обтягивала эта ткань. Всё выглядело настолько концептуально, что не укладывалось в голове. Свет из окон проникал, но его одного, видимо, недоставало, и по стенам, через каждые полметра, висели канделябры с электрическими свечами. За столами достаточно много людей: я насчитал восемнадцать человек, то есть, почти все столики были заняты. То были самые обычные люди, которые о чем-то разговаривали между собой. Один человек, в шляпе-федо́ре и классическом костюме, махал мне рукой, сидя за столиком, расположенным в дальнем углу зала относительно лестницы, рядом с большой арфой. «Надо же, арфа!» – воскликнул я глубоко внутри себя. Несмотря на слишком минималистичный интерьер, арфа вписывалась. Подойдя ближе, я увидел на ней следы ржавчины, будто она лет тридцать, а то и больше, пролежала на дне озера. Наглядевшись на арфу, я повернулся к человеку, который мне махал. Он встал, мы молча пожали друг другу руки, когда я подошел, затем он жестом указал на стул напротив, и мы присели. Шляпу он ни разу не снял.

Резко выдвинутая челюсть человека придавала ему грозный вид, а морщины, покрывавшие все лицо, делали его мужественным и бывалым. Выражение на лице застыло такое, будто он давно пытается решить какую-то задачу, но у него ничего не получалось, и вот, с моим пришествием, все только больше запуталось. Даже не знаю, как еще передать впечатление от той физиономии, которую я увидел. Всем своим видом человек напротив меня напоминал высушенного и постаревшего Стивена Сигала славянской наружности. Взгляд из его небольших зеленых глазок скользнул по столу, уперся в меню, которое, похоже, было оформлено из обычной тетради формата A4 на кольцах.

Что бы Вы сейчас съели? – спросил Сигал голосом, который вчера говорил со мной из телефонного динамика. Я думал, что телефон как-то искажал сигнал, но нет: я услышал тот же низкий, скрипучий звук, только громче и без помех.

Я почти не ужинал, – сказал я, – так что я закажу что-нибудь. Вы не против?

Конечно, не против. Я уже выбрал, – мягко произнес Сигал-Скрипун, разглядывая людей вокруг, и добавил, – можете не спешить.

Меню представляло собой украшенную черной и красной тушью большую, в твердой обложке, тетрадь на кольцах и в клетку.

Ой, мама, я ложку уронила, – услышал я голос девочки лет десяти.

Ну вот! – сказал громкий женский голос, – теперь будешь есть с ворсом!

Я невольно обернулся. За столом сидели женщина, мужчина в кепке и девочка в школьной форме. В бокалах у них разлеглось белое мороженое с красным джемом.

Подошла официантка, обеспокоенно пропела: «ничего страшного, я поменяю!», – наклонилась ко мне боком, подняла ложку, углубилась в зал и застучала по лестнице вниз. Одета она была немного в другое платье, чем у администратора, но все равно в обычное.

В меню из гарниров были одни овощи и бобы: баклажаны, фасоль, брокколи, капуста, морковь и их различные комбинации. Из горячего я обнаружил мясо всех видов, которые только было возможно вырастить, поймать и разделать, но по способу приготовления оно было только пареное, вареное, вымоченное. Я заказал вареный кусок говядины в сырном соусе и морковь с фасолью. Не столько из большого желания, сколько для того, чтобы не тянуть с выбором. Из напитков я выбрал смесь зеленого и черного чая с сахаром.

Я готов, – сказал я и отложил меню, – а что Вы выбрали?

Большая челюсть Сигала отворилась, и я услышал:

Сырную запеканку с фасолью. – Он помолчал, отведя взгляд куда-то в сторону, словно вспоминая, и добавил совершенно без эмоций. – Очень вкусно.

Вы тут раньше уже бывали?

Да. Я тут в третий раз, – ответил он.