Read the book: «Роман «Арбат». Часть I . Соприкосновение», page 4
Асмодей, явившийся сознанию Вельзевула сквозь забвение веселья, вопросительно глядел ему прямо в глаза. Жабья морда Повелителя Мух продолжала поглощать еду и напитки, кошачья – облизывать наложницу, которую он крепко сжимал своими паучьими лапами. Он знаком попросил Асмодея нагнуться и, обдавая его зловонными испарениями, прошептал:
– Мне нужен облик Махди. В пророчестве сказано: твой художник первым отобразит его. Не упусти момент!.
– Ваше Cвятейшество, – не дрогнув ни одним мускулом под пристальным взглядом мутных глаз Повелителя Мух, промолвил Асмодей, – я помню… Мои люди расставлены вокруг него. Но всему своё время! Никому не дано переставить строчки в Книге Мироздания.
Отстранив руку от лап Вельзевула, впившихся в рукав камзола, он в почтительном поклоне удалился от трона и вернулся к своим друзьям, сохраняя беззаботную гримасу на лице, но хмель и веселье начисто вылетели из его головы.
Асмодей взглядом искал в толпе маскарада демоницу-травницу Веррье. Хоть общаться на виду у всех с демоницей второго уровня считалось плохим тоном, он часто пользовался исключительностью своего положения при дворе для того, чтобы снять усталость или головную боль с помощью существ более низкого уровня. Традиционная вакханалия с обильными возлияниями и употреблением наркотиков была данью эпохе Смешения, когда большинство князей Тьмы, находясь большую часть времени среди земных людей, кичились друг перед другом своей способностью перевоплощаться в человеческие образы и предаваться земным утехам. На самом деле многие из них тяготились обычаем являться на заседания Верховного совета в человечьем обличии и делать вид, что им нравится участвовать в пирах, устраивавшихся Вельзевулом. Каждый из них имел свою стихию и только в ней находил изощрённые удовольствия, приносившие истинное наслаждение. Маскарад был условностью. После массовой оргии и удовлетворения плотской похоти должны были последовать жертвоприношения. Асмодею изрядно надоели эти забавы, в которых каждый из участников пира стремился показать наибольшую изощрённость в своей жестокости, чтобы доказать лояльность Триумвирату.
Асмодей мысленно обратился к возлежавшей у ног рыцаря Абраксаса демонице Веррье с приказом спуститься в нижний грот. Та, шепнув что-то на ухо своему повелителю, покорно направилась к нижнему ярусу пещеры, где начинались ступени в подводные лабиринты. Абраксас одобрительно кивнул и сдержанно улыбнулся под пристальным взглядом Асмодея. Сила этого взгляда ещё приковывала рыцаря к его ложу, на котором он продолжал лежать, не в силах пошевелить ни единым мускулом, а Асмодея уже не было в пещере. Уподобившись дыханию подземного ветра, он устремился вниз по ступеням грота, настиг Веррье, закружил её в немыслимом танце и увлёк по переходам к подводной реке. Беззвучно шептал ей нежнейшие слова, проникая тёплыми струями воздуха под её одежды, горячил кровь юной демоницы. Достигнув длинной сводчатой пещеры, по которой река с шумом неслась куда-то вниз, девушка скинула одежды и, подняв руки, потянулась всем телом, полнее отдаваясь утончённым ласкам Асмодея.
Как всегда непредсказуемый, он перед самым спуском к реке вдруг перестал быть воздухом, жарко ласкавшим девушку, а стал прохладной водой и увлёк её вниз, пронизывая кожу миллиардами иголочек. Всё тело демоницы вспыхивало и переливалось в темноте водных потоков. Она сделала глубокий вдох и устремилась вместе со своим спутником в глубины преисподней…
Над расколотой мечом Люцифера грядой ливанских гор разыгрывалась небывалая гроза, озарявшая всю ночь окрестные хребты и поверхность Средиземного моря нескончаемыми молниями и оглушающими раскатами грома. Дождь лил как из ведра, загоняя насекомых, животных и людей в расщелины, пещеры и жилища. Под утро зарницы и всполохи молний стихли, замерев перед приближением гигантского грозового зарева, надвигавшегося со стороны Атлантики к ливанскому побережью. На встречу демонов в окружении своей огромной свиты наконец-то прибыл сиятельный Сатанаэль.
Глава 7
«Траходром». «Алора-алора».
– Вставай, ну вставай же – лицо без глаз широко улыбалось беззубой улыбкой. Приснилось что-то? Так потом досмотришь!
Голубые Мечи долго вглядывался в склонившуюся над ним физиономию, пытаясь понять, где он и кто его так неистово тормошит, продолжение это кошмарного сна или не менее ужасная явь. Он был весь в холодном поту, пряди волос прилипли ко лбу, мешая рассмотреть существо, которое тянуло к нему руки… Художник вскочил с постели, перевернув стоявшую рядом табуретку.
Перед ним была Валя Синяк, с заплывшими от пьянок последних дней глазами, переливавшимися свежими фингалами. На её физиономии застыла улыбка, медленно переходившая в маску недоумения:
– Что с тобой, Андрюша? Бог с тобой, ты что – меня не узнаёшь?
Голубые Мечи по-прежнему стоял подле кровати, прикрываясь скомканным одеялом и смотря в пространство – куда-то сквозь хозяйку квартиры. На нём, действительно, не было лица. Он был бледен как полотно и беззвучно трясся, прижимая одеяло ко рту.
Валя Синяк обняла его и усадила на раскладушку, поглаживая по спине:
– Ну ладно, ладно… Тш-ш, тш-ш, тихо, тихо, не плачь, ну мало ли что приснится. Это же не на самом деле. Это же – сон!
При этих словах Андрей бросил на неё тревожный взгляд и уткнулся в синяковое плечо. Нечто необъяснимое, приснившееся во сне, настолько поразило его, что он даже не мог произнести ни слова. Только холодный озноб по-прежнему тряс его всего.
– Ну успокойся, ну всё… всё…
Он ещё раз посмотрел на Синяка, не веря, что страшный сон уже позади, и вновь уткнулся в плечо хозяйки квартиры. Как ребёнок. Но даже в детстве с ним ничего подобного не случалось.
– Вот, я тут тебе меблишку сосватала, а ты расклеился…
– Какую меблишку? – сам не узнав своего голоса, спросил Андрей.
– У тети Нюры с третьего этажа, помнишь, я тебе говорила? Они всё равно собирались выбрасывать…
Тронутая чистоплотностью художника, устроившего ремонт в своей новой мастерской, и аскетизмом обстановки в его комнате, где кроме раскладушки, табуретки и этюдника никакой мебели не было, Валя Синяк действительно выпросила у соседей с третьего этажа круглый стол на гнутых ножках, книжный застеклённый шкаф и этажерку. Эти предметы будто бы перенесли обстановку всей его комнаты в 30-е годы двадцатого столетия, откуда они сами были родом.
Размещая свою первую мебель в мастерской, Голубые Мечи оставил большое пространство в левом углу у окна свободным от каких-либо предметов… Он втайне надеялся на возможный приход ночного призрака, указавшего ему сюжет картины мадонны с младенцем…
Продолжение сна, столь поразившего его, он никак не мог восстановить. Только ощущение чего-то необъяснимого и жуткого не покидало его. Будто бездна чего-то потустороннего разверзлась перед ним…
Около месяца он продолжал спать на продавленной раскладушке. И вот однажды один из предприимчивых продавцов картин Лёшка, который тоже занялся живописью, предложил за пятьдесят долларов уступить Голубым Мечам свой «траходром».
«Траходром» представлял собой большую угловую тахту, которая при необходимости раскладывалась, превращаясь в просторное лежбище размером три на три метра. Алексей, рослый парень с постоянным розовым румянцем на щеках, взахлеб рассказывал Голубым Мечам о том, что все его друзья, затаскивая подруг на эту тахту, ощущали необычный прилив энергии и побивали все мыслимые рекорды по «трахательному» марафону. Поэтому тахту и прозвали «траходром». Последним достижением, по словам Алексея, было пребывание его друга Игоря на «траходроме» с подружкой Мариной в течение трёх суток. При этом все остальные участники пирушки, находившиеся в соседних комнатах, как он утверждал, постоянно слышали поскрипывание тахты и крики юных марафонцев, прерываемые лишь на час-другой коротким сном или перебежками в ванную для принятия душа.
Голубые Мечи, не выспавшийся после очередной бессонной ночи, смотрел слипавшимися глазами на полненького беззаботного Алексея, столь увлечённо рассказывавшего о своих и чужих достижениях в области физической любви, что на мгновение его короткостриженая голова да и все его округлое тело показались Андрею похожими на большой фаллос с выпученными глазками и розовым румянцем на щеках. Он даже чуть нагнулся и заглянул Алексею в ухо. Тот отпрянул в удивлении:
– Ты чего это?
– Да так, смотрю… у тебя из ушей сперма не течет… от избытка?
Алексей засмеялся и ничуть не обиделся, восприняв это как комплимент. Ему, по всей видимости, очень хотелось притащить свою тахту сюда, в мастерскую Голубых Мечей, и «на халяву» «трахать» подряд всех арбатских девчонок… Заодно еще содрать с Андрея пятьдесят баксов. Понимая это, тот всё же согласился на предложение. На следующий же день радостный Лёха, в сопровождении ещё двух ребят, привез на машине Игоря «траходром» для продолжения его бурной сексуальной жизни – теперь уже на Арбате.
По квартире Синяка ходили хороводы иностранных туристов, жаждавших проникнуться атмосферой творчества художников, посмотреть, как они работают, живут, какие работы пишут. После осмотра мастерской Васильева покупатели заодно приобретали картины Царевича и Горбачёва, а также другие полотна, развешенные в остальных комнатах и складированные в огромной прихожей. На всё это авторами делалась дополнительная скидка. Сделав по просьбе иностранцев дарственные надписи на картинах, художники, потирая руки, пересчитывали деньги и посылали «гонца» в кооперативный магазин, который открылся совсем недавно прямо внизу – на первом этаже. Иногда, чтобы сэкономить время, кто-то высовывался из окна, громко крича продавцам картин внизу, что нужно купить. Затем деньги вместе с тяжелой металлической шайбой и авоськой, привязанными к верёвке, спускались вниз.. Шайба некоторое время ждала внизу в одиночестве, а затем поднималась вверх вместе с авоськой, набитой спиртным и закусью.
Многие туристы, особенно итальянцы и поляки, не ленились подниматься на шестой этаж сугубо из корысти: они уже знали от своих соплеменников, что в мастерской можно купить картины намного дешевле, чем на вернисаже, где картины продавали перекупщики. Один раз Серёга Американец, который продавал картины ребят у Стены вместе с Лёхой и занимался потихоньку перекупкой картин у других художников, пал жертвой итальянской «предприимчивости».
Притащив «Алора-алора» (как звал итальянцев за глаза) в прихожую, где хранилось около двадцати холстов, купленных им на все вырученные за последний год деньги, он долго шептался с ними, а полчаса, радостно потирая руки и поглядывая на остальных с некоторым превосходством, вернулся в комнату Синяка, присоединившись к вечернему чаепитию художнической артели. Ничего никому не сказав, Серёга улегся на диване в углу комнаты и долго пересчитывал толстую пачку денег. Лицо его было мечтательным и немного задумчивым. Ещё раз сосчитав деньги, он вдруг с некоторой тревогой спросил у Цыгана:
– Cлушай, Цыган, а чего это американские доллары такие маленькие?
Дело в том, что Серёга Американец, получивший такое прозвище за свой внешний вид «положительного героя» американских фильмов, как это ни парадоксально, никогда до этого не видел настоящих долларов, как впрочем, никакой другой иностранной валюты. В тот период демократия и всяческие связанные с ней свободы лишь только витали в воздухе. В основном это ограничивалось робкими попытками свободно мыслить про себя, а также высказываться на кухне или с близкими друзьями в курилке. Ну максимум – что-нибудь прокричать в специально отведенном месте – скажем на Арбате. Словом, прихода «тотальной демократии», как это произошло позже, ещё не наблюдалось. Тем более не наблюдалось тогда и долларов в карманах наших граждан. Как, впрочем, наверное, и сейчас…
Поэтому видели или держали настоящие доллары в руках в те годы лишь немногие, «опережавшие своё время» люди: дети партийной и государственной элиты, фарцовщики, спекулянты, работники Внешторга, МИДа и представители творческой интеллигенции. Американец только вливался в эту «элиту» – потому не имел опыта «валютных операций», сурово каравшихся в то время законом.
Цыган заинтересованно подошел к лежавшему на тахте Американцу, взял несколько купюр из его рук и для верности посмотрел их на просвет, повернувшись к абажуру.
– Да, какие-то маленькие… непонятно, – он протянул их Голубым Мечам, который был единственным человеком в их компании, кто неплохо знал английский и французский языки.
– Поздравляю, это – игрушечные доллары для игры в «Monopoly». Смотри, видишь тут мелкими буквами напечатано: «Playing money for children», – с искренним сочувствием промолвил Андрей.
– Да не может быть! – Американец вскочил с тахты, достал из заднего кармана брюк ещё целую пачку таких же купюр, протянул Голубым Мечам: – И эти тоже, по-твоему, игрушечные?
– Да!
Серёга Американец схватил куртку и помчался вниз искать в ночной темноте недобросовестных «Алора-алора» по всему Арбату. Через час он вернулся тихий-тихий и с горечью рассказал друзьям, что своими руками снял с подрамников восемнадцать картин и «продал» их итальянцам по шестьдесят «игрушечных» долларов за холст…
Глава 8
Гарик Чернуха. «Залаз» на Гончарах.
За летние месяцы Андрей обзавелся большим количеством знакомых на Арбате. Среди них были такие необычные художники, как Сабир, Пашка «Дали», Донна Роза, скульпторы Володя Павинский, Олег Ромашкин, Андрей Калашов, искромётный шаржист «Зелёный» и замечательный портретист Алик Загоян, вокруг которых собирались целые толпы зрителей. Друзьями ребят со Стены были мимы-акробаты, брэйк-дэнсеры, поэты и музыканты, приходившие на Арбат, чтобы исполнить свои произведения. С этими людьми было интересно и легко общаться – потому, что если они и приходили сюда ради денег, то это была не только продажа того или иного произведения, но и общение между творческими личностями.
Но постепенно на Арбате стали появляться и люди сугубо меркантильные: перекупщики, продавцы прикладного искусства, сувениров, антиквариата. Одним из таких людей, с которым Андрея свела судьба на Арбате, был Нос – продавец икон. Это был долговязый худой парень лет тридцати. Кличку ему дали за тонкий и длинный нос, которым он постоянно шмыгал. По образованию реставратор, он хорошо разбирался в технике иконописи и истории иконографии. Не в состоянии найти работу по профессии, Нос работал на группу каких-то барыг, постоянно привозивших старинные иконы на Арбат. Царевич, который неплохо разбирался в иконописи, часто вместе с Андреем приходил к нему посмотреть на вновь появлявшиеся редкости. Он постоянно удивлялся, откуда берутся такие диковинные иконы, и предупреждал Носа:
– Старик, ты же сам реставратор. Лучше меня знаешь: нельзя старинными иконами торговать! Они – намоленные, в них такая энергия, аж скручивает! Плохо это кончится…
Однако Нос, по всей видимости, находился в какой-то зависимости от хмурых парней, на которых работал. Судя по всему, не от хорошей жизни он взялся за это дело. И вынужден был продолжать свой неправедный «бизнес». Он уже не боялся не только абстрактной «кары божьей», но даже бандитов, не раз подходивших к нему, «ментов» и конкретной буквы уголовного кодекса. Каждый день в помощь Носу хозяева икон присылали двух-трёх парней, которые помогали ему расставлять иконы около магазина «Самоцветы», куда часто захаживали иностранные туристы. В течение дня они охраняли своего продавца-искусствоведа и драгоценный товар, а вечером помогали отнести иконы на квартиру, которую снимали для хранения.
Однажды Нос познакомил художников с ещё одним колоритным типом – Гариком, который был «чёрным археологом» и иногда приносил на продажу антикварную утварь с подземных раскопов. Термина «диггер» тогда ещё толком не знали и поэтому за глаза его называли «чёрный человек» или попросту: «Чернуха». Несмотря на своё зловещее прозвище, Гарик Чернуха был достаточно весёлым, спортивного сложения парнем. Копна непокорных тёмных волос была связана сзади тугими резинками в косу. Прямой, чуть с горбинкой нос, густые брови и глубоко посаженные карие глаза с демоническим блеском выдавали в нём натуру романтическую и увлечённую. Его некогда ультрамариновая ветровка и джинсы настолько впитали в себя грязь и пыль подземелий, что превратились в нечто бурое, засаленное на локтях и коленях. Кожаные армейские сапоги хранили следы въевшейся белёсой пыли.
Гарик был подвинут на «залазах» – самодеятельных экспедициях в катакомбы Москвы. Подобные погружения под землю, зная место и время, в те годы можно было осуществить практически в любом районе центра столицы. По его словам, как всякая импровизация, «залаз» должен быть хорошо продуман заранее. Самое главное – запастись болотными сапогами и одеждой, не боящейся сырости и грязи. И обязательно – взять побольше бухала и закуси…
По словам Гарика, Москва обладала самыми глубокими подземельями из всех существующих городов мира.
– Отвечаю, я месяца два назад встречался с одним из лидеров московских диггеров Вадиком Михайловым. Он авторитет в этой области. Его ребята были в США, Западной Европе, сейчас собираются побить рекорд по подземной проходке – едут в Адлер. Там, говорят, самая глубокая пещера в мире – Воронья. Вадик туда спускался. Только тогда у них не было аппаратуры и международных представителей, чтобы зарегистрировать мировой рекорд. Так вот он говорит, что в Москве насчитывается двенадцать основных уровней, Лондоне – восемь, Нью-Йорке – семь, Питере – пять, Париже – четыре. В Москве наши «диггеры» спускались до отметки в семьсот двадцать метров.
Однажды его рассказы о таинственных подземельях, секретных станциях «Метро-2» и привидениях всё-таки возымели действие на художников. Как-то раз, распивая пиво во дворике на бывшей «собачьей площадке», они решили вместе с Чернухой исследовать холм у Гончарной набережной, что на Таганке. Особенно настойчиво хотел присоединиться к диггерам Царевич, любивший всякую чертовщину и страстно желавший увидеть подземные привидения. Горби и Цыган понимающе кивали головой. Они уже здорово выпили, и им вообще уже было всё равно: прыгать на спор с крыши на крышу на Арбате или пойти отбивать девчонок у бродячих музыкантов. И то, и другое они уже проделывали не раз, но в катакомбы ещё не спускались. Вождь и Андрей колебались. Но когда Гарик стал рассказывать о Белой Даме, огромном Чёрном Коте, колдуне Якове Брюсе и других привидениях, которых можно повстречать в подземельях Москвы, заинтригованные, они, наконец, согласились пойти с Чернухой.
На вопрос, нельзя ли пригласить девчонок на подземную экскурсию, Гарик, немного посомневавшись, всё-таки допустил такую возможность:
– Ну, если они сами захотят и если крыс не боятся – то на «Гончары» слазить можно. Там есть что показать, им понравится. Главное, чтоб под землёй не визжали и не скулили…
Вернувшись в мастерскую, ребята весь вечер возбуждённо обсуждали подготовку к путешествию. Девчонки в один голос согласились. Пришедшая в гости к Синяку на чай Петровна, услышав краем уха их разговоры, всплеснула руками:
– Да бог с вами, куда вас несёт!
В ответ на пересказы монологов Чернухи о подземных привидениях Петровна запротестовала:
– Да врёт всё ваш Гарик! Не мог он Брюса видеть в подземелье. Брюс – летает, а не по подземельям мается.
– Как это, летает? – узкие глаза Вождя расширились от удивления и стали доверчиво-большими, как у лошади.
– А так, летает! Мне мать моя из первых уст, что называется, со слов академика Щусева, рассказывала. Ну… Алексей Викторович Щусев, который архитектор, он ещё Казанский вокзал построил, мавзолей Ленину… Он же здесь, на Арбате, в Гагаринском переулке жил… Мать у него в услужении домработницей была при Сталине.
– И чего она тебе рассказывала? – c пренебрежением, но заинтересованно процедил Царевич, раскуривая сигарету.
– А то, что этот самый Яков Брюс храм Василия Блаженного спас! – выпалила Петровна, улавливая заинтересованные взгляды молодёжи, собравшейся у стола под оранжевым абажуром.
Яков Вилимович Брюс был одним из сподвижников Петра Первого. Юный царь часто советовался с ним и поручал самые щепетильные задачи, в том числе расправиться с Донной Луной, колдуньей из окружения Софьи. Брюсы были потомками шотландских королей. Приехав в Москву, они обустроили «Брюсову слободу» (ныне – Брюсов переулок, выходящий на Тверскую – напротив Елисеевского гастронома), где заложили англиканскую церковь. Сам же загадочный граф и генерал-аншеф Яков Брюс, переводчик, астролог, физик, математик, дипломат, «русский Фауст», слывший колдуном и чернокнижником, снискал себе славу самого могущественного эзотерика, когда-либо жившего в Москве.
Он очень любил Москву и часто говорил, что его дух будет охранять первопрестольную после его смерти. Так оно и случилось. Не раз его дух в облике крупного чёрного орла являлся в ответственные моменты истории государства российского – и в дни подхода Наполеона к Москве, и во время массового сноса храмов и церквей в Москве при «Советах».
В тридцатых годах ХХ века, после сноса Сухаревой башни (которая являлась «обителью» чернокнижника), Брюс снова появился в городе в образе живого орла.
Сталин уже собирался подписать приказ о взрыве храма Василия Блаженного, как к нему пришёл архитектор А. Щусев, принёсший письмо с подписями И. Грабаря и целого ряда других академиков с просьбой не делать этого. Но вождь был непреклонен. Он намерен был реализовать грандиозный план реконструкции Красной площади и набережной Москвы-реки, предполагавший снос всех старинных и церковных построек. Вдруг у окна его кабинета послышался шум крыльев и скрежет когтей по карнизу. Сталин отодвинул портьеру и увидел огромную чёрную птицу. Несколько секунд он, как загипнотизированный, смотрел на орла, который не улетал, сверля вождя немигающим взглядом… Подверженный мистике, Сталин был под сильным впечатлением от этого символического знака и в тот же день отменил приказ о сносе Покровского собора.
Несмотря на все уговоры, художники всё же договорились идти в подземелья на Гончарной слободе. Был конец июня, и в городе стояла жуткая жара. Прихватив водку и продукты, ребята прибыли к одиннадцати утра на Таганку. Встретившись у цветочного магазина с Гариком, они прошли дворами к Гончарной улице. За металлическими гаражами между раскидистых тополей был удобный для «залаза» колодец. По команде Чернухи все начали облачаться в принесённую рабочую одежду. Гарик извинился перед девчонками и отозвал ребят в сторону.
– По нашей традиции, первым делом надо махнуть по сто и обоссать какой-нибудь ствол.
– А этот подойдёт? – Царевич, докурив бычок, деловито метнул его в сторону одного из тополей.
– Да, годится!
Ловким движением откупорив бутылку водки, Вождь протянул её Гарику для первого глотка. Чернуха был не промах. По тому, как аккуратно он отпил ровно по метке, обозначенной его большим пальцем правой руки, в которой была зажата бутылка, чтобы столько же осталось остальным пятерым начинающим спелестологам7, и при этом даже не поморщился, было понятно, что парень умеет пить и знает норму. Ребята пустили бутылку по кругу. Цыган протянул колечко солёного огурца Гарику с ножа. Ритуал диггеров был соблюден безукоризненно, и девчонки грохнули от хохота, когда мальчишки окружили толстый тополь, по снайперски направляя молодецкие струи, чтоб не окатить друг друга.
Первым в «залаз» полез Гарик. Следом спустили девчонок. Последним шёл Цыган, который должен был аккуратно закрыть за собой тяжёлый люк. Спустившись по железным скобам колодца, они попали в длинный сухой тоннель. Включили фонари. Разбились на пары. Впереди быстро продвигался Гарик, у которого фонарь был вмонтирован в оранжевый горняцкий шлем, расписанный диггерским граффити.
Сначала, как он выразился, шла сплошная «техногенка» – городские коммуникации, подвалы зданий, иногда многоуровневые. В них нужно было вести себя тихо, чтобы не напороться на м`онтера (так на диггерском языке назывались их злейшие враги – обходчики). Некоторые боковые отводы были забутованы8 или забраны крепкими решётками. Они вели к подвалам и погребам магазинов или частных учреждений, которые в тот период, арендуя здания, уже планировали их дальнейшую приватизацию и поэтому моментально «прихватывали» всё, что можно было «освоить» не только на поверхности, прилегавшей к зданиям, но и под землёй.
Спустившись по просторному вентиляционному грибку ещё на один уровень вниз, они попали в довольно современную теплосеть. Трубы шли по правой стороне, а в потолке время от времени попадались лампочки ватт по сорок, еле освещавшие путепровод. Дойдя до очередного вентиляционного грибка, друзья обнаружили просторное бетонное помещение, в котором пересекались несколько теплопроводов. Между переплетениями труб были разбросаны грязные матрацы и прочее имущество бомжей. На трубах сушилась одежда и носки постояльцев, отлучившихся наверх.
Свернув метров через сорок направо и упершись в очередную забутовку, Гарик несколькими ударами ноги выбил нижние кирпичи и принялся разбирать кладку. Это был его личный «залаз», который, по словам Чернухи, он открыл два года назад. После того, как все проползли в образовавшуюся узкую щель, он аккуратно изнутри поставил кирпичи на место, восстановив кладку. Ветхая теплосеть вела куда-то вниз, и вскоре Чернуха открыл очередной проход в одном из левых «карманов». В сыром тоннеле, где они очутились, стоял затхлый запах сероводорода и плесени.
– Тут надо немного потерпеть, – обратился он к девчонкам, – пройдём по канализационным стокам до четвертого уровня, но потом будет клёво!
Что в понимании Чернухи было «клёво», никто не знал, но Вождь первый начал канючить:
– Старик, мы девчонкам с твоих слов так всё расписали. Но чтоб говно месить, мы не договаривались…
– Да нет, – проглатывая слова от волнения, начал оправдываться Гарик, – здесь только водопроводные стоки. Только запах. А первый зал – уже недалеко. Минут через двадцать будем на месте.
Двинулись дальше. Уже на первой развилке тоннеля впереди послышался визг Ляльки, ухватившейся за Вождя. В обезвоженном байпасе9, уходившем направо, пробежало несколько здоровенных крыс. Ольга, державшаяся за Андрея, только крепче сжала его руку, но не издала ни звука. Далее запах усилился, и Гарик, достав какой-то прибор, долго рассматривал движение его стрелок в слабом свете фонаря. Содержание метана было в норме, и они пошли вперёд быстрее. Девчонки держали у лиц платочки, стараясь не кричать при виде крыс, которые попадались всё чаще.
Впереди отчётливо послышался звук низвергающейся воды. Шум нарастал, и вскоре они достигли пролома в кирпичной кладке, сквозь который справа можно было видеть поток воды, уносившийся куда-то вниз под канализационный тоннель, по которому они шли.
Окутанные клубами липкого тумана, они прошли по металлической платформе, представлявшей собой нечто вроде моста над подземной рекой. Метров через двести в правом тоннеле Гарик наконец-то обнаружил каменную лестницу, о которой он несколько раз говорил во время пути. Сложенная не из кирпича, а из тёсаного камня лестница была узкая и крутая, поэтому они шли гуськом. Андрей видел перед собой только ноги Ольги в чёрных джинсах и закатанных болотных сапогах. Потянуло сухим воздухом, и наконец они очутились в сводчатом помещении, напоминавшем старинные купеческие погреба.
По почерневшей, местами покрытой мхом кладке сочилась влага. В стенах были аккуратные прямоугольные ниши, заполненные песком, в которых видны были осколки разбитых бутылок.
– Это бывшие винные погреба. Бутылки с вином должны лежать в нишах под определенным углом. Каждые полгода их поворачивали, чтобы сохранить «тело вина», – с учёным видом комментировал Гарик. Пройдя по галерее винных погребов, они спустились по такой же узкой лестнице вниз. На этот раз спуск был намного дольше. Он время от времени прерывался выходом на горизонтальные площадки. Пройдя по камерным тоннелям метров двадцать, Гарик вновь находил очередную лестницу, уводившую вниз.
Наконец утомительный спуск закончился, и ребята оцепенели от восторга. Они очутились в огромной каменоломне высотой метров десять. С одной стороны стены и потолок были выложены белым камнем, потемневшим от времени и местами закопченным от факелов, которые прикреплялись в нескольких местах к стенам. Частично белокаменная кладка внизу дополнялась кирпичной, более поздней. Кирпич тоже различался по форме и цвету. Старинный, более узкий, был темным и закопчённым. Более поздняя кладка – темно-красного цвета, и кирпич покрупнее, как современный. Дальняя необорудованная часть каменоломни больше походила на пещеру, уходившую куда-то вниз. Для укрепления потолков проходчики оставляли посредине штольни невыработанную породу, наподобие колонн, которые подпирали своды.
Девчонки захлопали в ладоши от восхищения и стали рассматривать надписи на стенах. Некоторые из них принадлежали недалёким предшественникам: «Пётр и Роман зимовали здесь. 1924 г.»; «Александр + Анастасия = Любовь. 1962 г.». Надписи раннего периода, сделанные самими рудокопами, были более лаконичными: «Ермил. 1897»; «Тобольск. 1834». Многочисленные же наскальные тексты и рисунки современников, в основном генитального свойства, несколько портили общее романтическое впечатление от увиденного.
В каменоломне жило эхо, которое трудолюбиво повторяло каждое слово и шорох гостей. Особенно забавно было улавливать слова тех, кто ушёл в нижнюю часть пещеры и переговаривался между собой полушёпотом: наверху всё было слышно до мелочей. Девчонки отправились туда для того, чтобы привести себя в порядок. Ребята, раскрутив три лёгких спальника, принесённых Чернухой, повалились на них перекурить.
Гарик, не зная отдыха, как заведённый, гоношился около миниатюрной печки с сухим топливом, поставив на неё котелок с водой. Ребята достали пластиковые бутыли с питьевой водой, которой они заранее запаслись по просьбе Чернухи. Цыган бережно вынул из рюкзака бутылки водки. По указанию Гарика он стал расставлять их одну за другой на ровной каменной плите, которая, по всей видимости, не один год служила посетителям этого зала пиршественным столом.
Для Чернухи пятачок, на котором они расположились, был любимым местом, и он знал каждую нишу в стенах и валунах. Удалившись на несколько минут, он принёс пять сплющенных гильз от снарядов, служивших обитателям пещеры со времён войны керосиновыми светильниками. Фитили были в сохранности, Гарик долил в гильзы керосину, и вскоре ребята могли уже выключить свои фонари. Пространство вокруг их застолья было романтически освещено чуть подрагивавшим пламенем импровизированных светильников, стоявших на разных уровнях вокруг каменного стола. От этого острые ниши стен штольни и сводчатые потолки ожили, отражая колебания пламени.
